Поющий в огне

Он всю ночь не спал. Сначала сидел на лежаке, на охапке соломы. Потом подошёл к небольшому окну-бойнице, за которым было видно только тёмное небо да маленькие томительно-зовущие капельки звёзд. Потом подошёл к железной двери, за которой спал охранник, и воткнутый в отверстие в стене над его головой чадящий факел освещал часть коридора. Всё это время он теребил в руках грязный клочок бумаги - то пытался что-то писать, то снова зачёркивал и комкал листок, хватался за голову и закрывал лицо руками. Иногда ему хотелось порвать злосчастный листок, но другой бумаги сейчас не было. В конце концов, когда уже светало, он в изнеможении сел на пол и заплакал. Нет, как это ни странно, ему не жаль было расставаться с жизнью. То есть жаль, конечно, но сейчас это было не главное. Было не то что жалко, а невероятно больно и досадно - до ненависти к себе, до боли в сжатых кулаках и усталой голове - что он не может сейчас написать эту последнюю песню. И не напишет. Уже никогда не напишет. Какая-то идиотская, до безумия несправедливая смерть без этой последней песни. Пришедший на рассвете тюремщик нашёл его сидящим на полу и плачущим. Тюремщик онемел от этого зрелища и выронил связку ключей. Та оглушительно звякнула о каменный пол, нарушая тюремную тишину. Киану много лет не видел младшего брата плачущим, даром что тому и было-то всего двадцать три...Киану растерянно подсел к брату, обнял его и погладил по спине: -Еретик ты мой еретик...Господи, что же мне делать-то с тобой?.. Арельто поднял на брата полные слёз глаза и прошептал: -Киану...песня...она не пишется...ну никак, понимаешь? -Что?..- тюремщик отстранился, не веря своим ушам, - Какая песня? Ты что, в уме помутился? Тебя казнят через два часа! -Не, не успею, - сокрушённо покачал головой Арельто, - я всю ночь пытался писать. Ничего не выходит. Даже воины, говорят, перед смертью могут песню сложить, а я нет. Ну несправедливо это! – он сорвался на крик. -Дурак! - чуть не плача, прошептал уже Киану, - Мальчишка! Да ты понимаешь, что тебя сожгут?! -Да понимаю, - вздохнул Арельто, - но что я сделаю-то? Я ж колдовать не умею, чтобы спастись. Я только петь умею и песни писать. Умел…- он опустил голову. -На костёр тебя завели твои песни, - проворчал Киану, — Это ж надо было до такого дойти! -Надо было, - Арельто светло улыбнулся, - о, я б ещё не до такого дошёл, если бы времени было побольше! -Не сомневаюсь! - фыркнул Киану, - хорошо хоть родители не дожили, не увидят. Но мне-то каково смотреть, как ты гореть будешь?! Понимаешь ты это, дурак блаженный? -Не смотри, - печально вздохнул Арельто, - я бы не хотел, чтобы ты на это смотрел, и чтобы тебе было больно. -А ты бы хотел, чтобы мне было как?! - возмутился Киану, - Нет уж, буду смотреть, пусть моё сердце разрывается! -Прости меня, - тихо сказал Арельто, обнимая брата, - я никогда не хотел причинять тебе боль. Я просто не мог жить по-другому. -Я знаю, - Киану сглотнул, - Мне всегда нравились твои песни. -Ты же говорил, что не нравились, - удивился Арельто. -Я врал, - Киану немного помолчал, - В тебя будут кидать объедками по дороге к костру. -Певцу не привыкать, - беззаботно отмахнулся Арельто, - Да пусть кидают, мне их даже немного жалко. -А себя не жалко? - спросил Киану. -А себя больше всех, - с горечью сказал Арельто, - я же песню так и не написал! Дорогу к костру Арельто запомнил плохо: он был обессилен и раздражён и, казалось, даже не до конца понимал смысл происходящего. С его лица не сходила гримаса крайнего напряжения, и он что-то говорил одними губами. Зато Киану очень хорошо запомнил эту дорогу. Ему потом ещё долго снилось, как он, суровый тюремщик, ведёт своего заключённого через ревущую, плюющуюся и кидающуюся объедками толпу, делая всё, чтобы ни один удар и ни один плевок не долетел до его драгоценного брата. Он даже не удивился бы, если бы его за такое рвение самого привязали к столбу у костра, только с другой стороны. Но ему это было всё равно. Может быть, так бы даже было и лучше. Ведь не смог же спасти, не смог. Смог устроиться в тюремщики, не вызвав подозрений, смог сделать так, чтобы самому сопровождать заключённого к месту казни. А толку-то?.. Вывести, спасти, устроить побег не смог, как ни старался. Подойдя к эшафоту, Арельто послушно взошёл на него, даже не поглядев на брата. Менестрель расправил плечи, вздохнул и оглядел людей. Вот они: несколько друзей, сколько-то поклонников его песен, а по большей части - незнакомые люди, пришедшие посмотреть на казнь еретика, ни одной крамольной песни которого они никогда и не слышали. Арельто усмехнулся. А ведь на таких высоких подмостках он ещё никогда не пел! Ну разве что в тот раз, на крыше. С неё-то его и забрали в тюрьму. Но это было ночью, и слушателей набралось от силы человек двадцать, а тут... Стражник грубо толкнул его в спину, и судья повторил пропущенные Арельто вопросы насчёт того, признаёт ли он себя виновным в ереси, оскорблении власти и ещё чём-то таком. -Нет, - ответил Арельто. Тогда последнее желание, - мрачно сказал судья. -Хочу гореть не связанным, - громко заявил Арельто и, наклонившись к брату, попросил, -Киану, дай гитару. Киану со слезами на глазах наклонился и достал из-под помоста гитару Арельто. Единственное, что он смог сделать для приговорённого к казни брата - принести ему его гитару... -Держи, - крикнул он, передавая инструмент. Судья скривился и сделал знак стражникам поджигать солому, на которой стоял заключённый. Тот даже не подумал двинуться с места. Потрескивание огня заглушили громкие торжественные аккорды. Незнакомая мелодия разнеслась над толпой - тягучая, поднимающаяся ввысь, как дым костра, и в то же время пронзительная и яростная, как жизнь уходящего певца. Арельто почувствовал, как у него за спиной вырастают крылья. Слова приходили сами собой. Вот она и сложилась, песня. За несколько минут до окончания его жизни. И нужно было её спеть, нужно было успеть, пока его голос ещё не превратился в крик, и, главное, пока жива гитара. -Вот взлетает над землей черный дым. Вот под звон колоколов слышен плач. Вот стоишь ты средь толпы один, И гитара – твой и бог и палач... В этот момент Арельто до безумия любил эту толпу - этих людей, которые в былые времена слушали его песни, пили с ним в трактирах, людей, которые были его друзьями и врагами, и людей, которых он не знал. Толпу, которая и привела его на помост, а сейчас смотрела, как он умирает, толпу, которая подарила ему эту самую желанную последнюю песню... Он даже почти не почувствовал боли - только невыносимо-душный дым, одевший его с ног до головы, словно бы в плащ или в крылья, и унёсший куда-то далеко-далеко....Он успел допеть песню до конца, до умирающего вдали эха, и в этом мире успели её услышать. Киану думал, что когда затихнет голос брата, он просто упадёт на колени и будет плакать. Но нет. Молодой тюремщик почувствовал в себе какую-то немыслимую, небывалую силу. Он начал пробиваться к помосту, сметая всех на своём пути, поднялся по ступеням и, отшвырнув стражника, вошёл в пылающий костёр. Киану открыл глаза и с удивлением понял, что жив. Боль от ожогов прошла, только почему-то сильно трясло. Он стоял на какой-то пустынной дороге около леса. Рядом стоял Арельто, такой же целый и невредимый. Братья бросились в объятия друг другу и долго обнимались, не в силах сказать ни слова. -Ты...здесь? - глупо спросил Киану, его всё ещё потряхивало. -Здесь, как видишь, - улыбнулся Арельто, - Видишь, даже гитара здесь, - он показал на инструмент, висящий у него за плечом, - целёхонька, ты представляешь! А ты как здесь очутился? -За тобой пошёл...- Киану не верил, что всё это происходит на самом деле, - А где это мы? -Да уж явно где-то далеко от костров, - усмехнулся Арельто, - вон как тебя знобит. Ну пошли, что ли... -Пошли, - кивнул Киану, и они двинулись по странной длинной дороге мимо леса. -Киану? - Арельто сосредоточенно настраивал гитару, подключённую к усилителю. Звук четвёртой струны его, как всегда, не устраивал. -Ау? - отозвался Киану от пульта. -Ты там всё нормально настроил? А то будет, как в прошлый раз... -Настроил я всё, долго ещё вспоминать будешь? - укоризненно сказал Киану, оглядывая зал. Маленькое кафе было битком набито народом. Половина зрителей стояла, так как стульев на всех не хватило. Многие тянули пиво, а с улицы в открытую дверь сильно пахло табаком. Киану уже почти привык к местным обычаям. Зато здесь не сжигали, и таких же ненормальных, как Арельто, кажется, было больше, чем там. -Ну, все готовы? - весело спросил Арельто, тронув струны гитары. Слушатели захлопали, встречая любимого менестреля, а Киану налил себе немного текилы и привычно встал за пульт.