Сквозь вечность: Канада

Слэш
R
В процессе
120
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
планируется Миди, написано 6 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
120 Нравится 8 Отзывы 17 В сборник Скачать

Норманнские поселения: 986-1398 гг

Настройки текста

990г

      В канате снова переполох. Что-то звенит, гремит, трещит. Вскрик брата, проносящегося мимо. Мэтво едва успевает приоткрыть один глаз, как ему в голову прилетает порядком износившаяся оленья шкура. Старейшина, согласившийся приютить их с братом после смерти матери, грязно ругается на языке соседнего племени. Вслед за шкурой летит горшок, и Мэтво слишком медленно соображает, чтобы увернуться. Застывшее глиняное месиво прилетает прямо в лоб. Больно и жутко обидно.       — Вемэтин… — только и успевает прошептать Мэтво, прежде чем больно удариться затылком об пол. Шкура бизона нисколько не мягкая. Еще и липкая почему-то.       Старейшина продолжает кричать, но из головы как-то все утекает. Мэтво даже имени своего покровителя припомнить не может. Обидно только, обидно. Братец опять учудил, а досталось ему. Как с именем. Не может усидеть на месте он, а имя «враг» получил Мэтво. Когда должен был быть просто «братом», Вемэтином… а потом и менять не стали. Обидно.       В глазах темнеет, в ушах звенит, голова, словно пушниной набитая, болит, как неродная. Как Вемэтин. Вот же бизон неотесанный, вот же…       Второй раз открывать глаза уже не хотелось. Но чьи-то ледяные руки настойчиво били по щекам. Мэтво попытался отмахнуться, увернуться от противных ладоней, даже пытался откатиться в сторону, но этот изверг был слишком настойчив. Мэтво распахнул глаза.       И столкнулся с темным синим взором на бледном, словно пушок новорожденного птенца, лице. От испуга Мэтво дергается в сторону, подскакивает и вжимается в стену палатки. Вокруг никого. Голова кружится, перед глазами взрываются пятна, от столкновения с легкими стенами волосы снова прилипают к голове, чем-то пачкают шею.       — Спокойно, — у незнакомца ужасный говор, и от этого сердце Мэтво только сильнее заходится в страхе. Слезы текут по щекам непроизвольно, дышать ровно не получается. Мэтво захлебывается своим испугом, перед глазами все плывет.       — Не трогай меня, — умоляет Мэтво и падает на подкосившихся ногах. Страшно-страшно-страшно — выстукивает сердце, и Мэтво кровью расписывается под каждым его ударом. Ему страшно до боли, до черноты. — Я… Каната…       Договорить не выходит, да и по глазам этим страшным понятно, что вот незнакомцу ничего не понятно. Мэтво умирать не хочет. У них с Вемэтином даже тотема своего еще нет, разве только матушкин клен. Рано ему умирать, рано. Не хочется.       — Канада, — задумчиво тянет незнакомец, грубо уродуя звуки. У Мэтво ни сил, ни смелости не хватает его исправить. — Хорошо, Канада.       Шаг навстречу. Сердце пропускает удар. Еще шаг выбивает из легких воздух. Когда незнакомец оказывается рядом, Мэтво теряет сознание.       …Темно. Вокруг одни синие глаза и белая кожа. Эти мертвецы гонятся за ним, гонятся, хватают за ноги, царапают. Мэтво кричит, срывая горло…       Горячее мягкое прикосновение к виску вырывает из объятий мертвецов в реальный мир. Вемэтин смотрит взволнованно, кристально-голубые глаза на мокром месте. Мэтво не успевает понять, как оказывается почти задушен в руках брата. Бесконечный горячий поток извинений опаляет ухо, шею. Вемэтин покрывает быстрыми поцелуями все лицо, твердит, как испугался, обещает никогда больше не бить посуду старейшин и не мешать ремесленникам. Мэтво не верит ни единому его слову. Хотя нет. Тому, что брат испугался, он охотно верит.       — Тише, маленький мой, — Вемэтин даже всхлипывает, позволяя Мэтво перехватить свои руки и обнять в ответ. Даже не спорит, кто старше. После смерти мамы никто так и не смог вспомнить, кто из близнецов появился на свет раньше.       — Эй…идль… ск-казал, чт-то ты теперь не умрешь, — всхлипывая, шепчет Вемэтин куда-то в ключицу Мэтво, и это так горячо-горячо, так жарко, что даже края дикого винограда кажутся эскимосскими канатами. Мэтво прижимает брата к себе еще крепче. Его слова пролетают куда-то сквозь него, ускользают от затуманенного разума. — Он даже палкой своей железной… тебя… насквозь…       Мэтво как-то растерянно смотрит на Вемэтина, прижимающегося к его груди. Насквозь — это очень-очень глубоко. Наверное, насмерть. Неужели он все-таки умер? Так рано? Но что же тогда здесь делает брат? Или теперь он, Мэтво, какое-нибудь дерево, у которого как у тотема ищет защиты его брат? Вемэтин будто чувствует эти вопросы. Проводит горячими пальцами по груди. Мэтво смотрит, словно зачарованный: его кожа, бывшая смуглой, за время сна будто выцвела, побелела, а на груди… в центре действительно красовался рваный шрам.       — Ты же никогда меня не бросишь? — вдруг спрашивает Вемэтин, вскидывая глаза. Снизу вверх. Как на защиту и опору, как на идола. Как на единственную надежду. И Мэтво чувствует себя старшим братом, который должен быть всегда рядом. И плевать, сколько еще горшков разобьют о его голову, сколько еще раз наденут на пику.       Мэтво наклоняется к заплаканному лицу, смотрит в такие родные — словно собственные! — глаза и видит в них свое же испуганное отражение.       — Никогда, мой маленький, — шепчет он Вемэтину в губы и оттирает большими пальцами слезы с щек.       А брат резко поддается вперед и впечатывается в его губы губами, кусая, срывая с них клятву. Мэтво не шевелится. Только одно знает. Он будет рядом.       Всегда.

1002г

      Вемэтин машет палками, сражаясь сам с собой, и Мэтво едва успевает отбиваться от случайных выпадов в свою сторону. Вымахал мальчишка во взрослого воина, а дурости не убавилось. Этот дурашка еще и с ирокезами заигрывает. Прознай старейшины — голова Мэтво просто расколется на части от летящих в нее предметов. Еще бы, где это видано, чтобы воин гуронов да с ирокезами дела имел?! Но Вемэтин никогда простым не был.       — Не боись, Мэтти, я же героем буду, я племена наши помирю, — всегда отвечал Вемэтин и, заливисто смеясь, подхватывал брата на руки. А ведь он, между прочим, выше его на полголовы! Но как можно сопротивляться этому солнцу? С золотым растрепанным хвостом, восхитительно-неправильной белозубой улыбкой и ясными небесными глазами. Который своим «я герой» заставлял гореть сердце. Как можно было не идти у него на поводу?       Даже тогда, когда это солнечное чудо вдруг бросает палку и тащит тебя в самое пекло — в лагерь викингов, из которых происходил и тот странный «Эйидль». Вемэтин цепляется за его запястье так крепко, что непременно останутся синяки, и вырывается из палатки так быстро, что чуть не сносит ее.       — Ты дурашка, — шепчет Мэтво, пряча в длинных волосах горящие от смущения щеки. Не только Вемэтину пора повзрослеть. Мэтво чувствует, что и сам он в душе «малыш Мэтти». Который никак не может перестать сравнивать своего брата с божеством, а его действия — с действиями героев лучших гуронских сказок.       С викингами совет старейшин не ладил. Пограничные стычки происходили регулярно, и в паре из них довелось побывать даже Мэтво. Вемэтин, готовившийся в воины, бывал в сражениях куда чаще и нередко возвращался раненный. И каждый раз с объявлением войны сердце Мэтво захлебывалось еще не пролитой кровью. Он называл это волнением за брата. И в те моменты, когда кости ломило (племя возвращалось проигравшим), и тогда, когда по мышцам разливалось жгучее тепло (Вемэтин мчался первым сообщить о победе и своих геройствах). Однако старейшины, прознав о таком необычном «волнении» в первой же битве Мэтво (когда он позорно отключился после гибели передового отряда), вынудили его «пойти в помощь к жрецу и перенять у него премудрость предсказания, к которой имеет величайшее божественное дарование». Вемэтин так радовался, обещая воевать за двоих, что племя без раздумий решило: Мэтво согласен. Он и не стал спорить.       Как и сейчас.       Вемэтин резко останавливается, и Мэтво едва не падает, врезавшись в него. Запястье уже горит, отзываясь болью в локте и кончиках пальцев. Но жаловаться — не по правилам их игры. Мэтво старше, Мэтво не должен жаловаться. Он должен быть рядом с братом и охранять его.       — Тс-с, Мэтти, мы же следим за врагом! — шипит Вемэтин, оборачиваясь, и страшно округляет глаза. Того и гляди — сам лопнет от смеха с этого действия. Дурашка, взрослый воинственный дурашка. И Мэтво такой же. Потому что сам тихо смеется, прикрывая рот ладонью.       «Враг» из-за кустов удивительно похож на родное племя. Те же женщины, нянчившие младенцев. Те же старики в окружении детей, которым почтительно кланяются молодые. Те же мужчины, чистящие оружие, ваяющие кривую посуду, обрабатывающие шкуры. Те же мальчишки, играющие в войну, и те же девчонки, играющие в матерей. Одно только отличие. Те почтенные старцы, выше которых никого нет у гуронов, падают ниц перед двумя людьми. Горделивый старик, в белесой седине которого еще проглядывает рыжина, и знающий себе цену мужчина, по-видимому, его сын. Одного взгляда на них хватает, чтобы понять — они здесь и совет старейшин, и жрецы, и… просто все. Вемэтин рядом присвистнул, и Мэтво с трудом успевает повалить его в кусты. Рыжий старик останавливается, вглядываясь в заросли, и вздыхает, что-то просипев на своем.       — Ну вот, «Канада», ты убедил моего вождя, что он скоро умрет, — раздается прямо над ухом, и Мэтво напрыгивает на Вемэтина, заслоняя его собой.       Этот голос он ни с чем не перепутает. Потому что мертвецки-бледные руки (теперь не отличимые по цвету от его собственных) преследуют его в кошмарах несколько десятков лет. Потому что пугающе темные, синие глаза заставляют просыпаться в холодном поту несколько сотен ночей подряд.       — Эйидль, — шипит Мэтво, игнорируя дерганья брата.       — Надо же, знаешь мое имя? — викинг смеется одними глазами и легонько бьет Мэтво по голове ладонью. Даже от этого почти невесомого удара голова немного кружится, а с губ срывается полузадушенный выдох. Вемэтин дергается сильнее, пытаясь вырваться. Ну уж нет, братец. Мэтво всегда за тебя получал — получит и в этот раз.       Глаза в глаза. Мэтво пытается игнорировать ползущий по позвоночнику страх. Взгляд Эйидля испытующий, насмешливый, будто у него за плечами опыта — непроходимые леса микмаков. Но Мэтво плевать. Он будет защищать брата, даже если само небо захочет его испепелить, земля — поглотить, а вода — захлестнуть. Он будет защищать своего маленького мальчика, пока небо не упадет на землю, земля — не захлопнет пасть, а вода — не испарится. Он всегда будет рядом с Вемэтином. И какому-то жалкому викингу этого не изменить.       Наверное, что-то знакомое уловил в глазах Мэтво Эйидль. Ухмылка стала шире.       — Не хочешь узнать, почему понимаешь меня так легко, «Канада»? — вдруг спрашивает он, и что-то в голове щелкает. Этот язык на гуронское наречие не похож. Да и на грубый говор викингов тоже не тянет. Да и отродясь Мэтво других говоров не знавал. Так что же…       Вемэтин предпринимает еще одну попытку выбраться, и в этот раз введенный в ступор Мэтво не успевает ему помешать. Брат поднимается, отряхиваясь, подходит вплотную к Эйидлю (надо же, а викинг ниже даже Вемэтина, как думает Мэтво, от волнения забывший встать с земли) и угрожающе бросает прямо в его надменную ухмыляющуюся физиономию:       — Нет, он не хочет.       Эйидль озадаченно переводит взгляд с лица Вемэтина на Мэтво и возвращается обратно, будто только что их увидев. «Удивительно», — читает Мэтво по раскрывающимся в немом утверждении губам. Действительно удивительно, мысленно соглашается он сам. Эйидль что-то еще бормочет на родном наречии, но Мэтво не может разобрать ни слова. Вемэтин тоже.       — Пойдем-ка лучше отсюда, — шепчет он, сплевывает на землю и, хватая Мэтво за многострадальное запястье, рывком поднимает его, чтобы потащить обратно в канату.

1005г

      Мэтво смотрит на маленького белого ребенка и не может поверить. Первый белый ребенок, рожденный на территории дружелюбных к Вемэтину соседских племен. Эйидль любовно гладит его по головке, что-то ласково лопоча на своем родном. Мэтво понимает только повторяющееся «Снорри». Наверное, имя.       — У него кожа… как у тебя, — вдруг шепчет Вемэтин, обжигая ухо дыханием, и от этого неприятно тянет внизу живота. Мэтво не хочет об этом думать. Но постоянные рассказы о дочери старейшины племени ирокезов, к которой сосватался «герой» Вемэтин (вместо награды совет старейшин гуронов принял решение просто выгнать предателя)… Брат тогда сказал, что у него, в отличие от «неумирающего» Мэтво, времени в обрез. Словам Эйидля, на самом деле, верилось не особо. Но сама возможность… сердце больно колет.       — У тебя она тоже светлая для племени, — пытается возразить Мэтво. Он найдет любой способ быть рядом с братом, он обещал. И не важно, придется ли для этого умереть или подарить вечную жизнь Вемэтину.       — Мэтти, я так не хочу умирать, — и что-то внутри щемит сильнее, чем от истребления сотни гуронцев.       — Я рядом, — только и может прошептать Мэтво.       Вемэтин пытает его глазами, и в них можно прочесть сожаление и почти упрек. Мэтво читает эмоции, спрятанные в глубине черных каплей, так легко, будто они его собственные. Их и родная мать сейчас не отличит. Но Мэтво знает, насколько они разные. В груди Вемэтина — пожар. В его собственной — кусок льда. Тотем брата — орел. Его — материнский клен. Вемэтину нужно быть первым, быть героем, а все, для чего дышит Мэтво, — это прикрывать непутевую спину брата. Всегда стоять за ней, чтобы враги не подошли с тыла.       — Ох, Мэтти, — выдыхает Вемэтин. Видимо, прочел что-то свое.       Белый ребенок заливисто плачет на руках Эйидля.       — Мэтти, обещай мне жить, когда я умру, — это первое, что произносит Вемэтин, когда они с Мэтво возвращаются в свой небольшой шалаш, уединенный от племенных поселений. Сердце истерит, противится, не хочет принимать истину.       — Мы оба знаем, что это сказки одного нездорового викинга, Вемэтин, — как можно строже произносит Мэтво. Убедить бы не столько брата, сколько самого себя. Он же помнит, как по нему, теряющему сознание, пробежалась толпа в первую битву. И как он потом дополз до канаты и выжил, поправился в рекордные сроки.       — Ох, Мэтти, — привычно вздыхает Вемэтин и подходит так близко, что Мэтво ощущает его дыхание на губах. Он не рискует опустить глаза, боясь прочитать родной взгляд. Озорной луч прокрадывается в палатку и, проползя по полу, зажигает голову брата. Солнце, настоящее пламенное солнце.       — Солнце не умирает, — шепчет Мэтво, и его холодные губы накрывают горячие. Просто пламенные. От них все внутри тает. Мэтво чувствует себя снегом, поддаваясь навстречу, чуть ли не растекаясь в родных объятиях. От охватившей разум легкости губы сами приоткрываются, пропуская чужой — родной! — язык. Ресницы опускаются, и сквозь них Мэтво едва может разглядеть лихорадочный румянец на загорелых щеках. Горящая копия его самого. Руки сами обнимают Вемэтина, и Мэтво просто позволяет ему все. Если его брат — солнце, то он сам будет луной. И только от солнца зависит его дальнейшая судьба.       Вемэтин отрывается от его губ. На лицо, шею, ключицы, плечи сыпется дождь из быстрых обжигающих поцелуев.       — Обещай мне жить, Мэтти, — в нос, веко, лоб и снова в нос. Мэтво почти щекотно. Он чувствует себя слабаком рядом с таким братом — нежным и властным. Потому что не может отказать ему ни в чем. И за мгновение до того, как его повалили на сено, Мэтво успевает выдохнуть:       — Обещаю.       Вемэтин исчезает на следующий день. В душе что-то обрывается.

1398г

      Когда вымер весь дикий виноград и стало так холодно? Прошло несколько столетий, и Мэтво готов сдаться. Брата нигде нет. Что-то внутри оборвалось, замерзло, покрылось рваной корочкой льда, смешанного с кровью, и грозит стать глыбой. Мэтво думает перебраться к эскимосам. У гуронов ему и делать-то больше нечего.       Извилистую тропку припорошило снегом, и идти по ней босым — отсутствие ума. Но за столько пережитых — проклятье! — жизней он убедился, что сколько бы он не искал смерть — она не хочет его принимать. И даже тотем в этом не помощник.       Через три полных обновления совета старейшин Мэтво понял, что его брата нет в живых. Иначе бы он вернулся. И стало так гадко от того, что не сдержал обещание быть рядом, защищать. Что потерял единственного родного человека, почти собственными руками убил младшего брата, собственным словом…       Мэтво трижды пытался повеситься на клене.       Тропинка выходит к берегу, где когда-то — совсем давно! — процветали викинги. А потом случился Вемэтин, и климат ухудшился. Как-то Мэтво даже застал последний отплывающий во льды «скрелинг». Даже с земли было заметно те темно-синие глаза. Тогда Мэтво не помня себя бросился в воду с единственным намерением: выцарапать их. Эйидлю повезло, что он был далеко. И что Мэтво — не дух морей. Хотя ему все равно очень хотелось верить, что этот проклятый викинг — такой же, как он! — сгниет во льдах. За то, что сделал с его жизнью. За то, что у него отнял.       На берегу, у самой кромки воды стоит старец. Белый, как все викинги. Кожа белая, волосы. Даже глаза, как готов спорить Мэтво. Только спорить не с кем. Смеяться не с кем. Даже разговаривать. Кажется, Мэтво начинает забывать даже свой родной племенной язык. Он и не помнит, где его каната. А старец, видимо, помнит. Или представляет — викинги не приплывали сюда уже очень давно.       — Родина там, где твое сердце, — летит по воздуху грубый скандинавский, который Мэтво за столько лет научился понимать. Старец опускается на колени и медленно, всем телом, оседает на берег. Он умирает. И Мэтво готов отдать все, что у него есть, в обмен на возможность вот так же умереть. Постареть и умереть на берегу холодного северного моря.       Но он может только поднять глаза к небу и спросить:       — А если твоего сердца давно нет в живых?       Исторические заметки:       1. 986-1020 годы — плавание норманнов Эрика Рыжего и его сына Лейфа Счастливого к берегам Северной Америки.       2. Каната — «родная деревня» на индейском наречии, по С.Ю. Данилову.       3. Мэтво — индейское имя, означающее «враг»; взято как аналог «Мэттью».       4. Вемэтин — индейское имя, означающее «брат»; в процессе колонизации и войны за независимость будет преобразовано в букву «Ф» в имени «Альфред Ф. Джонс».       5. Эйидль Херальдссон — имя Исландии; мог позволить себе проживание в Северной Америке, так как не так давно попал под власть норвежского короля и своими землями теперь не управляет. Провел обряд, который сделал из Мэтво страну. Хоть и называет его «Канадой», в скандинавских источниках край получит название «Винланд», т.е. край винограда.       6. В отдельных районах Северной Америки дикий виноград произрастал, пока не произошло изменение климата и средние температуры не упали, по С.Ю. Данилову.       7. Эрик Рыжий умер в 1003 году.       8. Вемэтин более беспокойный, так как на его территории проживает больше племенных союзов, которые воюют друг с другом.       9. 1004-1007 годы — плавание исландского викинга Торфинна Карлсефни к берегам современных США; его сын Снорри считается первым белым ребенком, рожденным на территории Северной Америки.       10. 1398 год — по С.Ю. Данилову, год, когда из Северной Америки исчезли все викинги: их ресурсы не могли пополняться извне и была утрачена связь со Скандинавией и базой в Гренландии из-за резкого похолодания.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.