Карнавал предателей

Третья неделя шла. Третья, с того момента, как он застал Мину в койке с другим прямо перед свадьбой. Другим оказался шафер. Он хотел убить их. Старым ружьём, которое досталось ему ещё от дедушки. Он мог. Тогда я умоляла его остановиться, едва ли не повиснув на длинном стволе. Сесть в тюрьму из-за двух жалких предателей? Ни за что. Только не он. А они считают, что, причинив ему столько боли, могут спокойно жить дальше, без угрызений совести или чего-то в таком роде. А ему ведь больно. Очень. Именно поэтому я третью неделю, семнадцать проклятых ночей, вытаскиваю его из клубов. Пьяного, обкуренного и иногда накачанного какой-то хернёй. По дороге он всегда крепко спит на заднем сидении. Похож на ребёнка, такой родной. Потом, уже в квартире, приходится выслушивать ругань, вздрагивать каждый раз, когда он молотит кулаком в стену, представляя, что это его лучший друг — лучший предатель. Пьяный в хлам, иногда он принимает меня за Мину и тогда становится просто неконтролируемым. Только мой отчаянный крик может привести его в себя, но не до конца. Я вынесла из его квартиры остатки посуды, заменив её одноразовыми тарелками, ножами и вилками, ну и вообще всё, что можно разбить. Потому что в приступах ярости и боли он начинает крушить всё это с каким-то тупым остервенением. В обед приношу ему немного еды из своего ресторана, хотя зачастую все попытки накормить его оканчиваются ничем и больше похожи на войну между матерью и сыном. Стараюсь быть рядом, много говорить, рассказывая ему о том, что происходит за пределами его боли, делать вид, что он слушает меня, и что мы двигаемся дальше, поддерживать. Как бы сложно это ни было. Для меня. О том, что они с Миной расстались, в компании знают все. Никто не в курсе, почему конкретно, но кто-то пустил слушок, будто что-то не срослось перед свадьбой, обычное дело. Большинство поверили, не стали копаться в чужом белье. Только посплетничали в курилках да за обедом. Некоторые откровенно порадовались открывшимся перспективам. Ещё бы, ведь он директор отеля «Passion» — огромный доход, ежегодное попадание в рейтинг лучших отелей Азии, обложки самых крупных и престижных журналов. Его хотели все, он хотел только Мину. Им было по семнадцать, когда его отец умер, оставив сыну громкое имя и много нулей на банковском счёте. И они были влюблены друг в друга, как ненормальные. Или только один из них… Всю первую неделю Чживон даже не думал появляться в офисе, так что пришлось соврать, будто он приболел. Хотя, безусловно, каждый человек в компании вплоть до уборщицы знал, что он болезненно переживает разрыв. Именно поэтому я заставила его выйти на работу. Это было мучением как для него, так и для меня. Каждый вечер он напивался до выблеванных в канализацию внутренностей, но уже утром появлялся в офисе, благоухая Армани, и весь день вкалывал, как проклятый, чтобы отвлечься. Потом он понял, что так невозможно, и ему нужна хотя бы ещё одна неделя, чтобы прийти в себя. Абсолютная чушь. Потому что он не приходит в себя. Всё, что он делает — спит и пьёт. А если ни то, ни другое, то трахает какую-нибудь очередную шлюху, причём так, что после девушки жалуются на него и отказываются обслуживать впредь. В 22:40 раздался очередной звонок из очередного клуба, в котором Чживон затеял очередную драку. Просто сдуру. И я тоже дура, потому что, не задумываясь, сорвалась с места, оставив ресторан на бедного Хиро. — Чживон, хватит. Пошли, — пытаюсь оттащить его подальше, но он продолжает махать руками и материть незнакомого верзилу, которого еле удерживают друзья. Бесполезные пререкания продолжаются ещё минуты три, после чего Чживон, наконец, сдаётся и позволяет мне увести его. Когда мы уже подходим к припаркованной за углом машине, он резко и больно хватает меня за горло, а затем спиной впечатывает в дверь автомобиля. Тоже больно. Но его это, вероятно, мало волнует в данный момент. Да и вообще. — Ты меня уже заебала. Какого хера вечно трёшься рядом? Почему бы тебе не отвалить, а? Оставить, мать твою, в покое! Или ты жалеешь меня? Что, чувствуешь вину за то, что твоя сестра оказалась такой редкостной сукой? Чживон прилично выше меня, но это всё равно не мешает мне чувствовать неприятный кислый металлический запах, которым он дышит в моё лицо. Слова даются ему с большим трудом, он словно силой выталкивает их через свой рот, попутно сплёвывая кровь, и она попадает мне прямо в душу. В ту самую, которой я люблю его. Всей душой. Люблю его всей душой. Ещё со старшей школы. Именно поэтому просто не могу отвалить. Горечь подступает к горлу, жжётся слезами, но нет — сейчас нельзя плакать. Не тогда, когда пахнущие сигаретами холодные пальцы до боли сжимают моё горло… моё сердце. — Мне больно, — тихо и с трудом произношу я, но он лишь сильнее прижимает меня к дверце машины. Это не в первый раз. Не в первый раз я оказываюсь жертвой его злости, и я сама решила стать ею. Добровольно. Сама дала ему право высасывать из меня жизнь. Мы такие молодые, но уже такие безжизненные. — Мне тоже, — шипит в ответ Чживон, и я знаю, что это правда — ему больно. Осторожно сжимаю его руку на своём горле и начинаю неторопливо гладить её. Всё равно, что усмирять зверя — никакой спешки, никакой агрессии. Он молчит, пристально глядя на меня пьяными глазами, но через некоторое время хватка ослабевает. Зверь отступает. — Чшшш… Всё хорошо, — спокойно и ласково повторяю я, а потом аккуратно убираю его ладонь со своей шеи. Неожиданно из Чживона словно выкачивают воздух, он обессилено упирается лбом в моё плечо и сдавленно шепчет: — Я устал. И я. Я тоже устала. Но если Чживон устал только от себя, то я устала от нас обоих. В голове тут же всплывает фраза Хиро: «Когда ты прекратишь жить его жизнью?». Разве я могу? Как? Чёрт возьми, как мне это сделать? Как перестать бежать к нему, зная, что он пьяный завяжет драку, и его могут покалечить? Как перестать бежать к нему, зная, что, кроме алкоголя, в его организм весь день ничего не попадало? Как, если я настолько слабая или, наоборот, сильная, что до сих пор терплю всё это? Не только три проклятые недели, а вообще. Столько лет. С четырнадцати лет я люблю его, как идиотка. Радовалась, когда на выпускном Мина сообщила, что он предложил ей встречаться, а потом всю ночь рыдала в подушку. Стояла в стороне, когда на похоронах отца он горько плакал ей в плечо. Закатила сногсшибательную вечеринку в своём ресторане, когда год назад они объявили о помолвке. И дала тяжёлую пощёчину старшей сестре после того, как Чживон застал её с Дон У в номере собственного отеля. Он устал. Тогда что насчёт меня? Моя душа не может уже даже болеть, у неё попросту не осталось сил. Кое-как запихиваю его в машину, и он тут же засыпает. По дороге заезжаю в аптеку, чтобы купить мазь и пластыри, потому что дома Чживон такие вещи не держит в принципе. Теперь я что-то вроде бесплатного водителя и няньки в одном лице. Сегодня он явно «чистый», да и пьяный не до отключки — может, драка его немного отрезвила? — так что на ногах стоит самостоятельно. Хотя обычно наш путь до его квартиры выглядит так, как если бы я тащила на себе кучу вешалок с костюмами. Ведь Чживон всегда в костюме. Всегда. — Что это за хуйня? — спрашивает он, снимая помятый галстук, потому что замечает, как я раскладываю свои покупки на журнальном столике. — Буду сегодня играть в медсестру, — пытаюсь пошутить, но совершенно не к месту. — Я не понимаю, какого хрена ты вообще в кого-то играешь. Понимает. Всё он прекрасно понимает. Просто делает вид, что не понимает. Потому что так легче. Так ему легче делать мне больно. Пропускаю всё сказанное мимо ушей. Это мелочи, по сравнению с теми гадостями, которые мне не раз приходилось слышать от него раньше. После смерти отца Чживон из хорошего мальчика превратился в мужчину с крайне тяжёлым, скверным характером. Тем не менее, стоило кому-нибудь обидеть меня или начать приставать, как он незамедлительно разбирался с этим. Всегда сам. Мину это часто злило, но Чживон объяснял свои действия тем, что любит меня как младшую сестру. Ею я для него и осталась. — Дай посмотрю, — прошу я, медленно, но настойчиво поднимая его голову за подбородок. — Ай, больно, — он кривится от неприятных ощущений. Вся челюсть красная, да и губы тоже, приличная ссадина около правого глаза, пара царапин на лбу. — Нехило тебя разукрасили, — ворчу себе под нос, прекрасно понимая, что меня никто не слушает. Выдавливаю мазь себе на палец и осторожно, стараясь причинить как можно меньше боли, размазываю её по острой линии челюсти. Чживон напрягается, но упорно делает вид, будто всё в порядке. Идиота кусок. Любимый идиота кусок. Когда прикасаюсь к уголку губ, он всё же не выдерживает и начинает шипеть.  — Потерпи немного и получишь конфетку, — я улыбаюсь, вспомнив эту фразу из детства, и полностью сосредотачиваюсь на том, чтобы как можно нежнее нанести мазь. Поэтому совсем не замечаю, что Чживон всё это время внимательно смотрит на меня. — Давай переспим? — как ни в чём ни бывало, без толики смущения в своём хриплом голосе вдруг предлагает он, заставляя мою руку остановиться, а сердце замереть и после рухнуть в пятки. — Что? — переспрашиваю в ответ, пытаясь по пьяным глазам понять, что это — шутка или нет. В каком бы состоянии я ни приводила его домой, такого ещё не было. Подобное никогда не лезло ему в голову. Да, он срывался, мог материться, орать о том, как сильно ненавидит Мину и весь мир вместе взятый, мог силой вытолкать меня за дверь, и всё это я понимала и принимала. Потому что никогда он не переходил черту. — Мне повторить ещё раз? Хорошо, я повторю, — неожиданно Чживон начинает наступать на меня и с каждым шагом расстёгивать очередную пуговицу своей рубашки. Его действия заставляют меня пятиться назад. Не то чтобы я не видела его невменяемым, просто сегодня что-то в нём, в его пристальном взгляде, было пугающим. Лучше бы он снова матерился. — Давай, я тебя, наконец, трахну, и ты отстанешь от меня? Ты ведь этого хочешь? Я всегда хотела, чтобы, когда он смотрит на меня, его глаза светились так же, как когда он смотрел на Мину. Чтобы и рядом со мной его смех был таким же громким и заразительным. Хотела заботиться о нём и беречь, и никогда ничего не требовала взамен. Ничего, кроме уважения. Пока мозг пытается переварить услышанное, Чживон небрежно кидает свою чёрную рубашку на пол и точно так же кидает на кровать меня. Как если бы я была куплена. Как если бы я была всего лишь ненужной вещью в его гардеробе. Как если бы это была не я. — Что ты делаешь? Прекрати! — стараюсь не поддаваться панике и предпринимаю попытку встать. Бесполезно. Чживон грубо хватает меня за кисти, заводя руки за голову, и вжимает собой в матрас. Вес его тела в несколько раз больше моего, так что под ним я лишена возможности даже банально шевелиться. — Это ты прекрати, — он усмехается и прямо на моих глазах превращается в абсолютную скотину. Конечно, всё происходящее можно было бы списать на невменяемость, однако проблема в том, что сейчас он прекрасно отдаёт себе отчёт в том, что делает. — Ты же давно этого хочешь, да? Две ёбаные недели ходишь сюда, святоша святошей, будто сильно отличаешься от сестры. А на самом деле просто хочешь раздвинуть передо мной ноги и жёстко потрахаться. Давай, признай это, Лин. Сердце колотится так сильно, что кажется, будто ещё немного, и оно расшибётся о рёбра. Во всяком случае, теперь я хотя бы знаю, что оно во мне всё ещё есть, всё ещё живое, несмотря на то, что Чживон продолжает топтать его. Изнутри захлёстывает злость и практически неконтролируемое желание плакать. Злость даже не на Чживона, а на сестру, которая сделала его таким, причинила столько боли, что он просто не в состоянии держать её внутри, и поэтому мне приходится принимать её на себя. А плакать… Плакать по потерянной себе. Плакать, что такая мазохистка. — Слезь с меня немедленно! — я чеканю каждое слово, повысив голос, но это не помогает. Чтобы заткнуть меня, Чживон впивается мне в губы. Резко. Грубо. Яростно сопротивляюсь, наплевав на то, что мечтала об этом едва ли не полжизни. Не так. Это должно было быть не так. Не этого я хотела. — Отпусти меня! Прекрати, Бобби! Даже настолько личное не останавливает его. Имя, которое я дала ему, когда после занятий мы вместе слушали Боба Марли, а Мина училась готовить яблочный пирог. Даже оно не способно переключить выключатель в его затуманенном сознании. Чживон по-прежнему прёт против меня, его поцелуи оставляют влажные следы на подбородке, на шее, на ключицах — где угодно, потому что я безостановочно извиваюсь под ним. Я не знаю этого монстра. — Ну же, разве тебе не нравится? Как ты любишь больше? Может, сначала так? — его рука бесцеремонно пробирается под юбку и настойчиво сжимает внутреннюю часть бедра. Браслеты начинают неприятно елозить по коже, но все мои попытки свести ноги безрезультатны. Долбанный придурок! Я бы отвечала на каждое прикосновение всем своим существом, целовала бы и ласкала в ответ. Я бы радовалась и обмирала душой от того, что эти руки, наконец, касаются меня там, где я давно того хотела. Но не сегодня. Не сейчас. Не тогда, когда тело начинает колотить от страха и накатывающего ужаса, вызванного происходящим. — Нет! Чживон, нет! — выкрикиваю я, когда он больно прикусывает кожу на шее, а его холодные пальцы в этот момент всё ближе подбираются к паху. Чживон отвлекается на то, чтобы расстегнуть застёжку своего ремня, это помогает мне освободить руки и со всей оставшейся силой ударить его в грудь кулаками. Мне не удаётся скинуть его с себя, однако это заставляет Чживона остановиться и осознать, как далеко он уже зашёл. Он зависает на несколько секунд, в течение которых мы оба пытаемся перевести дыхание, а после резко отстраняется. Я не медлю и тут же вскакиваю на ноги. На родном лице, наконец, проявляются человеческие эмоции, особенно когда он замечает застывшие в моих глазах слёзы и страх. — Ублюдок! — снова что есть силы ударяю его в грудь. Один. Чживон ничего не говорит, даже не уворачивается, лишь молча принимает своё наказание. — Ёбаный ублюдок! — два, и слёзы больше не могут прятаться в глазах. — Добился! Три. Вылетаю в коридор, попутно смахивая с щёк эту солёную обиду. Даже когда он сжимал моё горло, обвиняя в том, что я сестра Мины, даже тогда не было так обидно и больно. — Лин, — он появляется в коридоре, пока я дрожащими руками пытаюсь надеть чёртовы туфли. — Не смей. Слышишь, не смей произносить моё имя! — Лин, — Чживон словно не слышит меня. Впрочем, ничего нового. Это я всегда слушала его, но вот он меня — никогда. — Хотел, чтобы я от тебя отстала? Ты добился своего. Подавись. Я больше никогда не приду. Даже если будешь подыхать на улице перебитый, как дворняжка. Даже тогда не приду, — зло шепчу я, глядя ему в глаза. — Чёрт! — срывается с губ, когда вновь возвращаюсь к надеванию обуви. Беда в том, что у меня ничего не получается, так сильно меня трясёт. — Дай я, — говорит Чживон и, быстро подойдя ближе, нагибается. Тут же шарахаюсь от него, будто меня ударило током. — Не прикасайся ко мне! — пытаюсь вложить в свои слова всю ненависть и ярость, на которые вообще способна. Однако этого не достаточно, потому что я попросту неспособна ненавидеть его так, как должна. Он смотрит на меня снизу вверх и молчит. Тогда я хватаю свои туфли и громко хлопаю дверью. Плевать, что босиком. Плевать, что на улице льёт, как из ведра. Плевать на всё. Моя душа больше не выдержит таких предательств.