Родное сердце

Белые стены, белые простыни, открытое окно. Ветер качал светлые занавески и гладил по спине сидящего возле кровати мужчину. Ко всегда идеально уложенным волосам уже несколько недель не прикасались, чтобы привести в опрятный вид. Только изредка челку обреченно откидывали назад, но все равно пряди упорно лезли в переставшие блестеть синие глаза. Людвиг вновь провел ночь возле кровати Италии. Ему было все равно на собственные раны от осколков, которые врачи с огромным трудом зашивали и обрабатывали. В больнице они уже довольно давно. Благодаря воле случая, они остались живы. Оказалось, что вражеских бойцов, окружавших их, гнали с тылу свои солдаты. Враг отступил, и Италию с Германией смогли спасти. Людвиг отделался ранами, глубокими, но не смертельными, а так же местами опаленной огнем кожей… чего нельзя сказать об итальянце... Сейчас немец сидит на коленях перед Феличиано, крепко сжимая его ледяную руку, иногда скользя взглядом по измученному телу. Германия сам не мог поверить в то, что происходит. На глазах выступили слезы, хотелось крушить все вокруг, проклинать всех и вся, в особенности себя, хотелось схватиться за голову руками и кричать, как умалишенный… в то время как пальцы, что он сейчас держал в своей руке, с каждым днем становились холоднее. Людвиг наклонился к ладони Феличиано и прикоснулся к ней своими теплыми губами. С момента, когда врачи разрешили войти в палату, солдат ни на минуту не оставлял Италию. Он сидел на коленях возле его кровати. Сколько дней Венециано не просыпался? Немец понятия не имел. Время просто остановилось… Вот какая интересная штука выходит... ты можешь быть суровым, серьезным человеком, ты можешь быть беспощадным воином, ты мог видеть смерть, ты сеял ее сам! Ты с детства не плакал и с детства почти ничего не боялся... а сейчас сидишь, и все твои мысли о том, лишь бы только этот человек остался жив. Ты боишься. Боишься его потерять, и этот страх с каждой минутой становится всё сильнее. Ты постоянно поднимаешь напряженные красные глаза на перебинтованную грудь, а затем на бесчисленные приборы, подцепленные к ней… Людвиг аккуратно дотрагивается кончиками пальцев до живота Италии и ведет вверх. Чуть придвинувшись к мертвенно бледному лицу, Германия осторожно огладил щеку. В голове снова и снова крутились произошедшие события. А ведь это он виноват. Этого могло не быть, если бы он хоть немного прислушался к Варгасу. Тот останавливал его, как мог. Людвиг сжал зубы и зажмурил глаза. Затем резко, со всхлипом, выдохнул и посмотрел на Италию. Такое спокойное лицо. Господи, какой же он бледный... Таким его ариец никогда не видел. Венециано всегда счастливо улыбался, чем вызывал улыбку и у самого немца. Он так глупо радовался пасте, что, кажется, светился при виде ее, всегда смеялся, конечно, не считая моментов, когда Германия на него сердился… а ведь Людвиг так часто на него злился, кричал. В глазах сразу мелькнул образ Феличиано, когда тот испуганно смотрел на него, Германию, и кричал: «Извини!» Немец сходил с ума. — Прости меня, прости… — словно в бреду шептал ариец. — Дойцу, — Людвиг резко понял голову. Италия!? Ариец посмотрел на лицо Венициано. Тот не двигался. Слишком жестокая игра воображения... Слишком, слишком жестокая… — Дойцу, — немец вздрогнул. Не… показалось? ... Он медленно повернул голову в сторону окна. И тут мир в его глазах моментально почернел... вокруг стоящего там светлого полупрозрачного силуэта. Силуэта, в белой рубашке до колен… Силуэта, с тусклыми медовыми глазами… Силуэта с растрепанными волосами и вьющейся прядкой сбоку... Силуэта Италии. Людвиг застыл. Сердце, кажется, забыло, что ему нужно делать и замолчало. Венициано не улыбался, а лишь грустно смотрел на немца. Германию охватил ужас. Нет… нет. Нет! Он не может... не может умереть! Призрак стоял неподвижно, лишь подол рубашки и каштановые волосы плавно раскачивались, словно в воде. Людвиг онемел. Пожалуйста, скажите, что это сон! Скажите, что это кошмарный сон! Ради Бога! Скажите… Италия ничего не говорил. Просто в какой-то миг, он ласково улыбнулся Германии и, словно в замедленной съемке стал тянуть к нему руки. Стало жутко холодно, а в воздухе, откуда-то появился запах дыма. — Италия, — Людвиг опустился на колени, всем своим естеством надеясь, что вот-вот проснется. Проснется… в своей кровати, от того, что Италия, лежавший под боком, решит погреть о него свои холодные ноги, как это всегда случается. Или просто прижмется всем телом к нему, как обычно. Людвиг бы теперь не произнес и единого слова против этого, а лишь притянул итальянца к себе и крепко сжал в своих руках. Ну почему эта чернота не отступает? ... Вдруг Феличиано стал растворяться в окружающем его черном цвете. Порывисто выдохнув, Италия приподнялся над землёй, будто его кто-то подвесил на невидимых нитях. Запрокинув голову назад и закрыв глаза, Варгас открыл рот в немом крике. Его грудь насквозь стало разъедать чёрное пятно, словно выбираясь из нее наружу. — Людвиг! — крикнул Венециано, вытянув руку к немцу. Германию как водой окатило, и он тут же кинулся к Варгасу. И в момент, когда он почти схватил Италию за руку, тот растворился во тьме. Людвиг, тяжело дыша, резко поднял голову с кушетки, пытаясь как можно быстрее прийти в себя. — Дойцу, — прохладная рука легла на щеку Германии. Людвиг посмотрел на Италию. Тот мягко улыбался, смотря на арийца закрывающимися глазами. Немец распахнул глаза. — Италия! Италия... я думал, ты... — Венициано никогда не видел слез Германии. Только сейчас. Людвиг, забыв обо всем, наклонился и стиснул итальянца в сильных объятьях, ненароком задев раны. Варгас болезненно вскрикнул. — Извини, я просто... люблю тебя... так сильно люблю тебя... — шептал Германия, не желая отпускать из крепкой хватки итальянца. — Дойцу, мне больно! — Италия стиснул зубы. — Прости, — Людвиг отпустил итальянца и осторожно вернул на подушку. Тот прикрыл глаза и выдохнул. — Германия, я так рад тебя видеть, — чуть позже сказал Италия, тяжело дыша, видимо, ему очень трудно говорить. — Италия, — Людвиг осторожно прошел по волосам Феличиано рукой, а затем придвинулся ближе. Венециано еле заметно повернул голову к Германии и изо всех сил улыбнулся ему. Вышло слабо, но и этого хватило для того, чтобы снова зажечь голубые глаза верой в лучший исход. Германия ласково посмотрел на Варгаса, а потом слегка поддался вперед и прижался своими губами к губам Италии. Через несколько секунд ариец отстранился, чтобы посмотреть на Феличиано. Тот по-прежнему улыбался. — Я тоже люблю тебя, Германия. Ариец аккуратно обнял Италию, стараясь причинить как можно меньше боли, а затем положил свою голову ему на грудь, вслушиваясь в тихие стуки самого родного сердца, которое он теперь всегда будет беречь...