Единение

Вернувшись в Тренировочный центр, я сама предлагаю Питу прилюдно попросить моей руки. Он соглашается, однако потом запирается у себя на долгое время. Хеймитч советует оставить его в покое. Я удивляюсь: – Он сам этого хотел! – Да, но не в виде фарса,– говорит ментор.– Он мечтал, чтобы все было по-настоящему. Коллинз Сьюзен «Голодные игры».

      Оказавшись перед дверью Пита, замираю в нерешительности. Всеобъемлющее оцепенение не позволяет поднять руку и постучать. И это странно, ведь каких-то тридцать секунд назад я была полна решимости. Я боюсь? Да. Но чего? Боюсь, что поступок, на который решилась, убьет всякую надежду на то, что мы с Гейлом сможем быть вместе? Этой надежды и так нет. Капитолий давно уничтожил ее, все решено за нас. Того, что рядом с Питом я не почувствую тепла, которое подарил мне единственный поцелуй Гейла? Нет. Я целовала Пита не для камер всего раз, но этого было достаточно, чтобы понять: тепло его искренних поцелуев - обвалакивающе- пронизывающее - пробуждает горячее, заплетающееся глубоко внутри меня в тугой клубок, чувство. Ощущение, которое долго не дает мне уснуть, заставляет прикусывать губы и копаться в себе, своих мыслях, сравнивать Пита с Гейлом. Бесконечно сопоставлять. Как это нечестно! Отвратительно нечестно – сравнивать их, как вещи! Я противна себе. Встряхиваю головой, стараясь отогнать накатившее чувство. Чего же я все-таки боюсь?       Грустно улыбаюсь, понимая: мой страх на самом деле до нереальности банален. Я боюсь быть отвергнутой. Мне страшно, что Пит отправит меня обратно к себе, обрекая на ледяной холод одиночества, смешанный с обидой и самопрезрением.       Пит. Он приходит ко мне по ночам, чтобы отгонять кошмары, согревая своим теплом не только тело, но и душу. И никогда, НИКОГДА, не намекает на что-то, что выходило бы за рамки наших партнерских отношений. Ни жестом, ни словом, ни даже малейшим шевелением. Никогда до сегодняшнего дня я не задумывалась над тем, что Пит, будучи, как ни крути, мужчиной, может хотеть чего-то большего, чем просто объятья. Особенно когда я, затравленная кошмарами, среди густой ночной тьмы, в тонкой майке тесно прижимаюсь к его горячему телу, желаю спрятаться и отогреться.       Я та, ради спасения которой, он готов был умереть на арене. Я та, которую Пит любит не только когда его окружают камеры. Всегда. Давно. Сильно. Та, которой он хотел сделать предложение от всего сердца, а не на потеху толпе. Надо признать: я глупа, слепа и наивна. Это так. Сегодня хочу быть с ним, быть его. Я хочу. Я, не Капитолий. И, если осуществление моих собственных желаний поможет убедить Сноу в том, что я влюбленная девчонка, а не бунтарь, если поможет спасти родных, то это только плюс. Пусть смотрят. Смотри, Сноу! Настрой свои камеры на ночное виденье! Смотри! Поднимаю руку, но постучать так и не решаюсь. Тихо опускаю ладонь на гладкую холодную поверхность двери, прижимаюсь к ней практически всем телом. — Пит... На что я надеюсь, произнося его имя? Он не услышит. Дверь не пропустит мой шепот, не позволит ему проникнуть в комнату Пита. — Пит, — говорю я громче. — Пит, ты там? Какая глупость! Конечно он там. Я знаю, что он там. Но в ответ тишина. — Пит, ты не выходил весь день. Ты ел? — продолжаю я. И вновь тишина. Я вздыхаю и задумываюсь над тем, чтобы убраться восвояси. Предпринимаю еще одну попытку. — Пит! Завтра нам выходить на сцену Тренировочного центра... — я сбиваюсь, понимая, что, возможно, сказала лишнего. Ведь именно завтра под прицелом видеокамер во время интервью с Цезарем Фликерменом Пит по плану должен просить моей руки. Стоило ли напоминать? — Мне страшно, Пит! — выпаливаю я особенно громко. — Я поняла, что сегодня ты не придешь ко мне, и пришла сама.       Вдруг осознаю, что мне и вправду придется провести эту страшную ночь перед последним актом нашего изматывающего «спектакля» под названием Тур Победителей одной, если Пит не отзовется. Понимаю, что последнее время засыпаю только в его объятьях. Без него не могу сомкнуть глаз: липкий страх и дикий ужас нависают надо мной грозовыми тучами, отогнать которые получается только у Пита. Мне не пережить завтрашний капитолийский цирк, если придется провести ночь без него. Наверняка там будет Сноу. Запах роз и крови. Крови моих близких. Всем нутром ощущаю, что мне не удалось исполнить приказ президента. И расплата близка. Отчаянье хватает меня за глотку. Становится тяжело дышать. — Впусти меня, Пит... Пожалуйста, впусти! — на глазах появляются слезы, ноги предательски дрожат. Я приваливаюсь к двери, держусь за холодную сталь ручки, чтоб не сползти вниз, на пол. — Пит... — отрывисто вскрикиваю я так, будто выдыхаю остатки надежды. Кажется, это мой последний воздух. Теперь я смогу вдохнуть, только если Пит выдохнет прямо мне в губы, передав живительный кислород вместе с поцелуем.       Щелчок замка моментально заставляет отпрянуть от дверного полотна, будто по нему вот-вот пропустят электрический ток. Мои руки дрожат, а сердце колотится, как после быстрого бега, заставляя горячую кровь бурлить в венах. Пит там. Он услышал мои мольбы и спешит на помощь, пренебрегая, возможно, собственными желаниями. Как всегда.       Думаю, эту ночь он хотел провести один, созерцая осколки разбитых вдребезги Капитолием надежд. Но он еще не знает, что я пришла сегодня не только получать, но и отдавать. Я готова вручить ему единственный дар, какой может принести мужчине девушка из шлака.