Единение

      Дверь резко и как-то зло распахивается, в проеме, заполненном полумраком, вырывающимся из его комнаты, появляется Пит. Сперва он щурится от яркого коридорного освещения, моргает несколько раз, затем смотрит на меня удивленно. Наверное, виной тому мой непривычный наряд: тонкий шелковый халат алого цвета, едва доходящий до середины бедра, прихваченный на талии поясом. Сам Пит тоже выглядит не так, как обычно. Глаза воспаленные, красноватые, золотые волосы взлохмачены, торчат в разные стороны, из одежды на нем только пижамные штаны. Невольно скольжу взглядом по рельефу мышц его торса: от яремной впадины до самого пупка и ниже... — Китнисс... — произносит он глухо.       Словно очнувшись ото сна, вскидываю голову, и встречаю тяжелый взгляд Пита, жесткий, морозный. От быстрого движения слезинка, застывшая на моих ресницах, срывается и катится по щеке. Пит это тут же подмечает. Из его груди выплескивается долгий тихий выдох, взгляд смягчается, обретая привычную теплоту. Он берет меня за руку и тянет в комнату. Послушно следую за ним. Дверь за моей спиной закрывается, глухой щелчок возвещает - Пит запер замок.       Внутри царит немыслимый беспорядок: кофейный столик лежит на боку, стоявшая на нем ваза разбита, ее осколки яркими брызгами пятнают ковер в дальнем углу, из комода выдернуты все ящики и валяются рядом, извергнув из своего нутра одежду, которая образует суетливую кучу. Постель смята, покрывало сброшено и, будто из последних сил, цепляется углом за край спинки. Здесь явно прошел ураган под названием «Взбешенный Пит». Из распахнутого настежь окна в помещение рвется ледяной воздух, заставляя легкий серый тюль трепетать и извиваться под его порывами. Ежусь от холода, чувствуя, как все тело покрывается гусиной кожей. Тонкий шелк халата совершенно не греет, даже наоборот, отбирает последние крупицы тепла. Обхватываю себя руками, желая хоть как-то согреться.       Пит быстро идет к окну, закрывает его одним резким движением. Тюль прекращает свой бешеный танец, ветер смолкает, становится так тихо, что, кажется, можно расслышать стук моего сердца. Неловко семеню к центру комнаты. Пит, было замерший у окна, оборачивается, привлеченный шарканьем ног, и внимательно следит за каждым моим движением.       Тусклый свет одного-единственного слабого, похожего на люминесцирующий гриб, ночника, зажженного в помещении, яркими бликами отражается в его голубых глазах, на губах появляется едва заметная грустная улыбка. В два шага он оказывается рядом с кроватью, где подбирает покрывало, еще шаг – и накидывает тяжелую ткань мне на плечи. — Замерзла? — тихо спрашивает он. Согласно киваю.       Пит срывает с меня покрывало, накидывает его на себя, прижимаясь ко мне всем телом и заключая в объятья, укрывает плотной шерстяной тканью нас обоих. Тепло... Оголенное тело Пита излучает жар, который моментально передается и мне, согревая и успокаивая. Пит наклоняет голову, прижимаясь щекой к моему уху. Чувствую, как его горячее дыхание обжигает шею. Вспоминаю, зачем шла сюда. Собираюсь с духом и медленно, осторожно касаюсь кончиками холодных пальцев обнаженной теплой кожи Пита в районе ребер. Он словно не замечает. Уже смелее провожу ладонями по его телу к спине, теснее прижимаюсь к нему, смыкая объятья. — Зачем же ты так легко оделась? — чуть отстраняясь и заглядывая мне в глаза, насмешливо спрашивает он. — Для тебя... — шепчу я на выдохе.       Вглядываюсь в его лицо, ожидая реакции. Брови Пита удивленно ползут вверх, во взгляде непонимание. Кажется, он не верит, что правильно истолковал мои слова. — Мне показалось, что это обольстительно. «Обольстительно» — это слово, втиснутое в мое сознание Хеймитчем еще перед ареной, само всплывает в голове. Он говорил так обо мне, добавляя хлесткое «не». Обольстительно... Никогда не чувствовала себя обольстительной и не пыталась таковой быть. Сегодня впервые.       Брови Пита ползут выше, хотя еще секунду назад казалось, что выше просто некуда. В глазах плещется неверие. Тянусь к нему и целую. Легко, быстро, настойчиво. Теперь ему точно все должно быть понятно. Понятней некуда. По глазам Пита, выражению его лица, по сведенным к переносице бровям читаю недоверие, граничащее с презрением. Понимаю, он думает, что это часть фарса, спектакля, в котором мы играем влюбленных. Я играю. — Я хочу, — шепчу я, глядя прямо ему в глаза. — Я. Не для Капитолия.       Еще несколько секунд смотрю на него, замечая, как взгляд Пита теплеет. И, не позволяя усомниться и в этих моих словах, снова целую. На этот раз Пит отвечает, крепче прижимая к себе. Несколько секунд, и он перехватывает инициативу.       Его поцелуй становится глубоким, нежным... вдохновляющим... Чувствую, как волны тепла расходятся по всему телу, и где-то глубоко внутри меня появляется то самое обвалакивающе-пронизывающее чувство, которое медленно начинает сплетаться в тугой жгут внизу живота.       В этот момент я не думаю ни о чем: ни об арене, ни о Капитолии, ни о Сноу с его приказами, ни о мертвых трибутах, ни даже о Гейле. Сейчас, здесь, в этой комнате только мы — я и Пит. Сегодня безраздельно мой — Пит, сейчас бесповоротно его — я.       Мое дыхание учащается, сердце сбивается со спокойного ритма. Я расслабляюсь и наслаждаюсь. Питом. Теплом его губ, жаром его тела, по которому так непривычно смело блуждают мои пальцы, голубым пламенем его глаз, которое я вижу, когда он, разорвав поцелуй, всматривается в мое лицо, желая проверить, убедиться, что все так, что он действительно правильно понял.       Правильно. Так.       Мой затуманенный взгляд не может сфокусироваться ни на чем, кроме его лица, на этих двух ярко-голубых огнях глаз. Впиваюсь ногтями в его плечи, безмолвно прося продолжать. С губ Пита срывается громкий вздох, граничащий со стоном. Кажется, он решился поверить в реальность происходящего, в то, что мои слова — правда. Так и есть. Я хочу быть с ним, быть его. Не Гейла. Его.       Все мое существо инстинктивно предчувствует беду, которая скоро обрушится на нас, скорей всего уже завтра. Завтра мы окажемся в центре капиталийского балагана, выставленные на всеобщее обозрение, как обезьянки в клетке. Завтра все будет фальшью, враньем, притворством. Но сегодня, в этой комнате, только правда. Я хочу быть с Питом. Он заслужил этот мой дар, внушил мне желание преподнести его. Я хочу подарить ему себя за то, что делил со мной ночные кошмары, заботился, ясно давал понять, что оценит такой, ничего не стоящий для других, подарок.       Тихий стон сам срывается с губ, когда Пит, переместив поцелуи на мою шею, легко развязывает бант пояса и властно проводит горячей ладонью по животу, поднимаясь вверх — к груди. Под шелковой тканью халата ничего нет — я намеренно не надевала лишнего.       Чувствую, как мои соски твердеют, и это отнюдь не от холода. Такое кипящее возбуждение я ощущаю впервые и купаюсь в этом захватывающем чувстве. Одной рукой сильно хватаю Пита за плечо, другую — запускаю в золотые пряди. Горячий жгут внутри меня начинает сворачиваться в раскаленный клубок, заставляя прогибаться под ладонью Пита, которая теперь медленно блуждает по телу, то касаясь груди, то лаская бедро, то проскальзывая по ребрам. Второй рукой он крепко придерживает меня теснее к себе. И я благодарна за это: дрожь возбуждения, пробегающая по телу, не позволяет твердо стоять на ногах. Голова чуть кружится, как от быстрых танцев, какие иногда затевались на праздниках в Двенадцатом, в которых я неизменно не желала принимать участие, и в которые меня постоянно втягивала Прим.       Шерстяное покрывало давно лежит у наших ног, но я не мерзну. Я горю. Я снова огненная Китнисс, и на этот раз зажег меня Пит. Его губы дарят новый поцелуй, и откуда-то из самого моего нутра поднимается тихий стон, который растворяется в этом поцелуе. Ощущение реальности почти покидает мое сознание. Кажется, Пит тоже начинает терять над собой контроль, прижимая меня к себе так крепко, что мне почти больно, но я не хочу, чтоб он ослаблял эти цепкие, дурманящие объятья. Ткань пижамы не может скрыть от меня твердость и желание мужского естества. Он возбужден, я знаю. И это из-за меня. Странным образом такая мысль мне нравится и подталкивает к продолжению.       Пит медленно, кончиками пальцев спускает ткань халата с плеч. Не сопротивляюсь, опускаю руки, позволяя шелку соскользнуть с моего тела. Легкий шорох, и вот я уже совершенно нагая. Пит быстро делает шаг назад и впивается в меня восторженным взглядом. Мои щеки тут же вспыхивают от стыда. Странно: стоять вот так обнаженной перед группой подготовки меня совсем не смущает, а перед Питом... Пит — это совсем другое!       В тот момент, когда я уже хочу чем-то прикрыться, он, словно услышав мои мысли, мгновенно подхватывает меня на руки и, прошептав в самое ухо: «Никогда не видел ничего прекрасней...», укладывает на кровать. До нее один шаг от места, где мы стояли, но Пит не позволяет сделать мне самостоятельно даже его. Сегодня ведет он, и я рада этому, потому что сама не представляю, что делать. По мимолетным шорохам догадываюсь: Пит тоже освобождается от остатков одежды.       Не знаю, когда успела потерять ленту, скреплявшую мою косу, но теперь распустившиеся волосы раскиданы по подушке. Пит, немыслимо горячий, нависает надо мной, смотрит прямо в глаза, словно ждет позволения продолжать. Его взгляд похож на пламя. Будто два голубых огонька, трепещущие... живые, горят в нескольких сантиметрах от моего лица.       Я зажгла это пламя, раздув теплящиеся угли страсти, превратив их в настоящий пожар, который сейчас полыхает внутри Пита, раскалив его до предела, заставляя часто и прерывисто дышать. Я и сама горю в пламени желания, жажду его прикосновений, его ласк, его поцелуев, его самого...       Чувствую, как оголенной кожи моего бедра касается твердая, горячая плоть Пита. Все мое тело в этот момент сплошной оголенный нерв, потому одно это, такое новое и оттого волнующее, прикосновение, заставляет меня выгнуться, подаваясь навстречу Питу, цепляться руками за его чуть влажную от возбуждения спину, тянуться к нему, требуя поцелуя.       С губ вновь срывается тихий умоляющий стон. Пит не медлит, одаривает глубоким обжигающим поцелуем. Тело мое подрагивает, я хочу теснее прижаться к нему, коснуться его каждой клеточкой кожи, ощутить в себе. Тугой жгут, который заплетался внизу живота, теперь превратился в горячий шар, от которого по всему моему телу раскатываются волны тепла и легкой дрожи.       Инстинктивно развожу в стороны ноги и сгибаю колени. Пит тут же оказывается между ними. Его жаркие, влажные поцелуи перемещаются на шею, спускаясь ниже к ключицам, к груди. Когда губы касаются моего напряженного соска, я не в силах сдержаться — вскрикиваю в голос. Мои руки падают на простыни, сминаю их в ладонях. Стараюсь скрыть новый стон наслаждения, рвущийся из груди, когда Пит нежно чуть прикусывает сосок. Его рука ласкает бедро, блуждая по шелку кожи вверх-вниз. Во мне начинает закипать нетерпение, я хочу его, хочу сейчас, немедленно. Поцелуи Пита спускаются все ниже, по ребрам к моему напряженному животу, ниже... — Пит... — шепчу я. В этом тихом звуке и призыв, и мольба. Я не могу больше сносить эту сладкую пытку.       Пит тут же оказывается снова лицом к лицу со мной, я чувствую опаляюще-горячее дыхание у самого уха. Его ладонь скользит по моему бедру, животу и, проскальзывая между ног, нежно и настойчиво касается самого сокровенного. Мое тело снова выгибается, с губ срывается еще один сладострастный звук. Уверенные и нежные движения руки и новое соединение наших губ, заставляют меня сильно вцепиться в его плечи, впиваться ногтями в рельеф мышц, купаться в томительно-сладком наслаждении. Ощущаю каждой клеточной, как ладонь Пита, отстранившись от меня, пробегает по ребрам, касается груди, и вот уже он опирается на локоть где-то справа. Чувствую, как его твердая горячая плоть упирается в меня... Успеваю набрать воздуха в грудь и сильно зажмурить глаз. Толчок...       Я резко вздрагиваю всем телом, с губ произвольно срывается болезненный вскрик.       Пит, понимая, что сделал мне больно, замирает и отстраняется. Чувствую, как он буравит меня взглядом. Неохотно открываю глаза и тут же наталкиваюсь на два голубых огонька, в которых плещется непонимание или, скорее, неверие. Я жутко смущаюсь, отчего щеки становятся пунцовыми. Наверно, это заметно даже в полумраке комнаты. — Я твой первый мужчина? — охрипшим шепотом, спрашивает Пит. — А ты ожидал другого? — встречный вопрос звучит укоризненно. Он несколько раз быстро моргает, огонь в его глазах разгорается с новой силой. — Ну конечно... единственный поцелуй... единственный... Ты должна была сказать! Нет, я должен был понять... — сбивчиво бормочет он, все еще не отрывая взгляд от моего лица. Понимаю, он о Гейле и о моей девственности. Мне кажется совершенно неправильным, противоестественным вести сейчас разговоры и о том, и о другом — да и вообще какие разговоры?! — в таком положении: когда он во мне. А ведь он все еще во мне! Боли уже нет, только пьянящее желание, чтобы он продолжал. — Пит... Пит, — шепчу я настойчиво. Он замолкает и внимательно смотрит мне в глаза. — Замолчи, ты все портишь! — насмешливо изрекаю я и тянусь за новым поцелуем.       Пит выпускает полустон полувздох прямо мне в губы. В этом выдохе настоящее освобождение. Еще секунда и его поцелуи снова становятся страстными, горячими, дурманящими. Волны жара раскатываются по моему телу, и словно вторя им, он начинает медленно двигаться внутри меня.       Его движения такие плавные, такие осторожные, такие нежные... Мой новый бесконтрольный стон, тихий и протяжный, полный наслаждения, звучит словно сигнал: все хорошо. Мне хорошо. Его движения становятся смелее, быстрее, резче. Мои ногти оставляют длинные царапины на его влажной, напряженной спине. Я задыхаюсь в гедонической неге, выгибаюсь, подаюсь ему навстречу. Инстинктивно, неутомимо, по наитию.       Воздух вокруг нас пропитан страстным напряжением, ароматом нашего единения, жаром наших тел. Пит, кажется, уже тоже, как и я, не в силах контролировать себя. Его движения быстрые и глубокие, резкие и настойчивые, заставляют меня изнемогать.       Ощущаю, что горячий шар внутри вот-вот разорвется... Уже не сдерживаю стоны, которые, превращаясь во вскрики, пронизывая тишину комнаты. Пит тяжело дышит, почти рычит. Наши тела, наше дыхание, наши чувства — все сплетено воедино.       Еще один толчок — резкий, глубокий, почти неистовый — и горячий шар внутри меня взрывается, окатывая фейерверком чувств. Все тело пробивает блаженной дрожью, мышцы напрягаются, выгибаюсь в сильных руках Пита, упиваясь сладкой разрядкой. На грани восприятия понимаю, что Пит ощущает то же самое, чувствую как пульсирует глубоко во мне его плоть, как он напряженно выдыхает. Еще немного, и я купаюсь в неге успокоения. Пит сгребает меня в цепкие объятья, сжимает крепко и одновременно нежно, целует в губы долгим ласковым поцелуем и только после этого откидывается на спину, покидая мое тело. Переворачиваюсь на бок, прижимаюсь и устраиваюсь на его плече, подкладывая одну руку под голову, а другой обнимаю Пита... и засыпаю.

***

      Просыпаюсь я, когда первые солнечные лучи пробиваются из-за линии горизонта. В эту ночь мне не снились кошмары. Даже простые сны не приходили ко мне. Только перед самым пробуждением под моими веками возник образ Гейла укоризненно смотрящего на меня. Пит безмятежно спит рядом. Его лицо сейчас такое спокойное, умиротворенное и красивое, что даже не верится, что это тот же человек, который спасался вместе со мной от переродков на Роге изобилия. Гейл никогда не выглядел таким...       Гейл. Опять он занимает мои мысли. Сажусь на постели. Мятые влажные простыни и небольшое багровое пятно красноречиво говорят о событиях прошлой ночи. Отчего мне становится невыносимо противно и гадко. Тихо встаю, подбираю свой халат, быстро накидываю его и, словно тень, бесшумно выскальзываю из спальни Пита. Как вор, крадусь в свою комнату, надеясь, что никого не встречу на пути в такой ранний час.       Оказавшись за закрытой дверью своей спальни, немедленно отправляюсь в душ, где долго стою под горячими струями, словно пытаясь смыть въевшийся в кожу аромат вчерашней страсти. Бесконечно прокручиваю в голове тот момент, когда Гейл поцеловал меня, вспоминаю мягкость его губ, тепло его прикосновения и понимаю... Понимаю, отчего сейчас мне так противно. Я опять обманула Пита. Заставила его поверить, что тот единственный поцелуй для меня ничего не значит. И это большая, отвратительная ложь.       Вылезаю из душа только тогда, когда кожа на пальцах рук и ног уже совершенно скукоживается от горячей влаги. Быстро вытираюсь, сушу волосы полотенцем. Затем одевшись в простые черные брюки и темно-синюю кофту, мечусь по комнате, как раненый зверь, пытаюсь найти слова, подобрать фразы, которыми смогу объясниться с Питом, не упоминая имени Гейла. Здесь ведь по-прежнему кругом уши и глаза Капитолия, Сноу. Учитывая события прошлой ночи, никакие выражения не кажутся подходящими, достаточно мягкими, приемлемыми.       В конечном итоге просто сбегаю из своей комнаты, как из западни. Отправляюсь в столовую, надеясь найти там что-нибудь попить: в горле пересохло так, что даже выпитый мной до дна графин, заботливо оставленный на кофейном столике безгласой служанкой, не утоляет жажды.       В столовой, на счастье, никого. На столе почти пусто: только ваза с печеньем и графин с водой. Большего мне и не надо. Наливаю воду в один из стоящих тут же стаканов. Выпиваю залпом, опираюсь руками о край стола. В голове сумбур и неразбериха. Перед глазами яркими образами вспыхивают воспоминания о Гейле: вот он ставит ловушки, а вот оттаскивает Прим во время жатвы, вот пьет чай, сидя рядом со мной в лесу, смеется, заталкивая подстреленную мной белку в сумку, а вот... целует меня. Тепло, мягкость его губ... Ужас! Как подло я поступила вчера с Питом! Как мерзко. Плотно зажмуриваю глаза. Дышу глубоко, пытаясь успокоиться, совладать с эмоциями. И внутренним взором вижу спящего Пита, таким, каким он был сегодня утром: спокойным, безмятежным. Сама не замечаю, как начинаю улыбаться. — Доброе утро, — тихо произносит Пит прямо у меня над ухом. Его крепкие руки обвивают мою талию. Дрожа, как осиновый лист, разворачиваюсь к нему лицом, не стараясь высвободиться из объятий, смотрю на него широко раскрытыми глазами. Я должна ему все объяснить, должна сказать... — Почему ты сбежала, не разбудила меня? — тихо спрашивает он, широко улыбаясь. — Очень пить хотелось, — шепчу я. И снова ложь.       Меня пробирает озноб, взгляд блуждает по лицу Пита, я часто дышу. — Что-то не так? — спрашивает он. Улыбка пропадает с его лица, взгляд становится сосредоточенным, взволнованным. — Пит, я... Я должна тебе сказать... — мямлю я. — О том... единственном поцелуе... — Ммм? — мычит Пит, кивая и давая понять, что догадался, о чем я. — Я не уверена, что почувствовала тогда, — продолжаю я. — Возможно, мне не было безразлично... и...       Я стараюсь подобрать еще какие-то слова, и тут... Пит громко смеется! Я смотрю растерянно в его голубые глаза. — Это не важно, — говорит он и бережно заправляет мне за ухо выбившуюся прядь волос. — Теперь не важно. Ведь ты — моя! И я тебя никому не отдам!       Он крепко прижимает меня к себе и кладет голову мне на плечо. Чувствую, как сильно стучит его сердце. И моё — тоже. — Никому, — повторяет он вкрадчиво, чуть отстраняясь, и целует меня так просто и нежно. Тепло и мягкость его губ... Я не сопротивляюсь, обнимаю его за шею и совсем не думаю о Гейле. Видимо, теперь я действительно — его.