***
Подошва военных Сапогов разрушала какую-то странную тишину коридоров. Сколько в этих самых коридорах всего произошло за последнее время? Много чего. Да и вообще. Все в этом здании пропитано разным. От горечи до сладости, от мягкости до жестокости, от боли до счастья. От жизни до смерти. Молчание здесь не как что-то очень плохое, но зачастую колко-режущее. Позволяющее уйти в свои потаенные глубины, но…не всегда это на руку. Любая тишина — затишье перед бурей. Только вот перед какой бурей — вопрос. Но сейчас эта тишина ничему хорошему не сулит. Не может сулить, из-за того, что было совсем недавно в стенах Шины. Как же это глупо. — Чем закончились «мирные» переговорчики? — Ты серьезно хочешь знать, учитывая, что тебя без чувств увозили из той преисподней? — Ну ясно ведь, что плохо, но что было-то? — Убегали мы от них, ибо их там хренова туча. Все по плану было почти — А почему почти? — Потому что мы никак не ожидали, что эти доблестные солдатики военной полиции будут внизу, да еще и с главным. И уж еще в больший шок меня поверг твой проигрыш, — женщина тыкнула капрала в бок — А с Микасой что? — Живая — Ой, ну спасибо. Открыл мне глаза на мир. А можно побольше информации? — черноволосый закатил глаза — Сама к ней пойдешь и спросишь. Я тебе не врач. Заходи давай, я так долго стоять не собираюсь, — Хан цокнула и с гордым видом прошла в открытую перед ней дверь. В давно знакомом кабинете ничего не изменилось. Почти. Разве что здесь не так идеальный порядок, как был ранее. Вся суматоха не дает даже задуматься об уборке или чем-то таком. Впрочем, так помещение выглядело уютнее, но с другой стороны — грустнее. И здесь тоже полнейшая тишина, нарушаемая только шелестом бумаг и дыханием. — Значит… Гарнизон пойдет с нами? — Да, Ирвин поговорил с Пиксисом. Они нас поддержат — Вот как… Неужто и правда люди полягут от рук людей. Неужто грядет война… — мысли в слух, на которые никто не ответит, просто потому, что все уже знают ответ. — Кадеты начали готовиться, нам нужно их контролировать еще более жестче. — Куда уж жестче?! Они, вон, титанов рубят, конечно, не без жертв, но рубят. А тут против людей пойти. Люди слабее. Глупее сейчас. — и снова не последует ответ. Слова — тишина, слова — тишина, — впрочем, я поняла, Ривай. Война дак война. Чего уж тут… — усмешка. Хотя бы она прозвучала ответом.***
Когда начинаешь ценить то, что есть? Правильно, тогда, когда потеряешь. Вот так все казалось обыденным, пока не пришла еще более черная полоса, из-за которой прежняя показалась всего лишь серой. А теперь… Теперь хочется ловить взором каждый лучик света, каждое доброе слово, каждую теплую эмоцию. Теперь взгляд голубо-серых раскосых глаз просто замирает, как-будто вместе с сердцем, при виде буйной метели, а белоснежная кожа еще больше кажется похожей на фарфор, только вот теперь в трещинах, сколах, которые стали другом каким-то странно-страшным бордово-красным или фиолетово-желто-зеленым пятнам. Иссиня-черные волосы, отросшие за долгое время до самых ключиц, слишком смирно лежат на холодной коже, касаясь белых бинтов. Все вокруг поменялось, и только стан ее остался неизменным. Холодным. Отчаянным. Микаса не повернулась, когда со скрипом отворилась тяжелая дверь, не повернулась, когда тяжелые шаги подошли к ней, но дернулась, когда коснулись ее плеча. Уже рефлекс. — Здравствуй, Микаса, — как-то по доброму поздоровалась майор и в ответ получила кивок. Спину полукровки пилил стальной взгляд. Она это чувствовала — Я буду с вами, капрал, — и он ее понял и лишь согласно кивнул — Чаго? Когда это вы тут успели шашни намутить, м? — две черноволосые головы повернулись со взглядом отпирающихся подростков, которых застали за слишком чувственными объятиями. Да, именно таким взглядом и никаким другим. — Очкастая, ты настолько сильно башкой ебнулась? Смит дал ей право решить пойдет она с нами в бой или нет. — Все верно. Мое высказывание было всего лишь ответом на поставленный вопрос. — А-а-а, вон оно что. То есть вы с Ирвином решили из ума выйти? Ее только-только вытащили из чертового ада в полумертвом состоянии… — Это ее решение. — Ее решение? Серьезно? А когда она скажет «нет», м?! Ты хоть раз это заметил? — Капрал прав, я так сама решила… — Очкастая, пошли уже. Нас Ирвин ждет — Ну, Ирвин… — шатенка пулей выбежала из кабинета хлопнув дверью. И низкорослый почти ушел. Почти… — Капрал… Что там было? Я помню только как Мизуки били и все, но… — Незачем тебе помнить. — дверь хлопнула повторно, раздражая уши.***
— Давай-давай, Аккерман, вставай. Уходить нужно, — она шла. Шла с ним, достаточно быстро, для своего состояния, но уже явно не осознавая, что происходит. Она уже была трупом на ногах. Она замерла, когда впервые за долгое время ее глаза резануло ярко-белыми лучами света, а кожу обнесло морозом, заставляя покрыться гусиной кожей и даже чья-то чужая куртка, упавшая на плечи, согреть собой не могла. — Если не хочешь, чтобы твою задницу лапал свинец — не стой. Аккерман? Аккерман! Микаса! — для нее вновь наступила темень и она уже точно ничего не слышала. Ноги предательски перестали держать и душа уже начала уходить, вместе со стуком сердца и разума, куда-то в пятки. — Твою ж мать… — сорвалось с сухих капральских губ, когда их обладатель почти у промерзшей земли ловил свою подчиненную. Он бежал, держа ее бездыханное тело на своих руках, просто не думая ни о чем. И почему-то внутри все так глухо ныло и царапало, нагло разрывая струны каменной души. И для Ривая все внутри успокоилось только тогда, когда уже в родном корпусе Микаса лежала на больничной кровати, а не в гробу. Когда черноволосый мог видеть, как вздымается от слабого дыхания грудь и как дрожат закрытые веки. Она живая. Легион убегал, вроде с победой, но без нее. Как разбивший окно пацаненок.***
— Ирвин, заткни ее. — Щас ты сам заткнешься! Как можно было додуматься до такого?! Я, конечно, понимаю, что времена трудные, но и что теперь? На мясо ее пускать?! — Что ты несешь, очкастая? Какое, нахрен, мясо?! Если ты сейчас свою ротовую калитку не закроешь, то мясом окажешься ты. Ясно? — А ну молчать! Развели тут базар. Я предоставил всем сильно пострадавшим право выбора и все, как один, сказали «да». Разговор окончен. С завтрашнего дня начнем усиленные тренировки. Все, можете быть свободны. ~~~ И снова темные коридоры, которые снова давят на почти пустую душу. Ривай видит вдали непривычно худой женский силуэт. Непривычно потому, что раньше этот силуэт был чуть крупнее и сильнее. И тут же в памяти всплывают моменты, когда он в первый раз увидел ее там, когда ее собирались избить в очередной раз. Всплывает ее испуганный изрядно уставший взгляд. Почему он снова чувствует какое-то необычно для себя состояние, стоит ему только увидеть ее. Услышать. Прикоснуться… Что это такое? С каменными лицами они пройдут мимо друг друга, но она остановится и скажет то, что по каким-то неведанным причинам не могла сказать. — Они будут играть вне правил. Они ударят в спину… — и просто продолжит идти, но испугается и отдернет руку, когда его холодная рука схватит ее за локоть и попытается повернуть на себя. И они оба замрут. — Не бойся. Я — не он. Все позади… — скажет он, неожиданно для себя прижав ее к себе — Снова лжете… Все впереди — ответит полукровка, перебивая свою дрожь. Они оба резко вернутся в разные стороны и продолжат свой путь, когда послышатся чужие голоса. А он уже и забыл, зачем остановил ее, а когда вспомнил и обернулся, то ее уже не было…