Огненные тропы

***

      Вильгельмина поддела носком поношенного ботинка упавший с дерева лист. Пару секунд она смотрела на него, как будто ожидала увидеть вместо желтовато-бурого пятнышка что-то другое, то, что снится ей по ночам — лицо, или же целый силуэт. Но морок спал, и Мина тряхнула давно не мытыми волосами, переводя взгляд на детскую площадку, где с радостными криками носилась её дочь. — Криста! — Вильгельмина, покачнувшись, встала, оставив на деревянной скамейке пустую бутылку из-под пива. — Криста, домой!!!       Девочке не исполнилось ещё трёх лет, но она уже твёрдо выучила: если маму не слушать — будет больно. Однако уходить с площадки совсем не хотелось, и Криста сделала вид, что ничего не услышала. — Ты что, с первого раза не понимаешь? — Вильгельмина нетвёрдой походкой приблизилась к горкам и встала, скрестив тощие руки на когда-то имевшей соблазнительную форму груди. Криста стояла наверху, в проёме детской арки, и вызывающе смотрела на мать. Да, её накажут. Скорее всего, прямо здесь и прямо сейчас. Но девочке нравилось выводить маму из себя. — Криста, немедленно слезай оттуда! — Нет. Не пойду. — Криста.       Малышка стояла, уверенно держась руками за бортики, но пробегавшие мимо мальчишки задели её, грубо пихнули в спину, нога девочки подогнулась, и Криста кувырком полетела вниз, приземлившись личиком прямо в пластик. Из её носа тут же хлынула кровь, и малышка разревелась от боли и страха. Вильгельмина ухватила её за капюшон и потащила в сторону дома. Сидевшие на соседних скамейках мамочки возмущённо заохали, одна — самая полная, в длинной цветастой юбке — что-то гневно выкрикнула, но Мине было плевать и на женщин, и на Кристу, которая оглашала своим рёвом всю улицу, размазывая по лицу кровь, перемешанную со слезами и соплями. Правда, зайдя за угол, она всё же подхватила ребёнка на руки — просто перекинула дочь через плечо, не обращая внимания на её возмущённый визг. Худые, слабые ноги едва держали Вильгельмину, и когда она уже подходила к дому, то споткнулась и едва не распласталась по выщербленному асфальту вместе с Кристой, которая и не думала замолкать. Мина поставила всхлипывающую девочку на землю и дрожащей рукой вставила ключ в замок. Открыв дверь, Этцельшторфер впихнула дочь внутрь, оглянулась и с силой захлопнула створку, не забыв вытащить ключи. Такое уже случалось пару раз, в первый — утащили телевизор, а во второй — чуть не изнасиловали саму Вильгельмину, которая валялась на диване, будучи в стельку пьяной. Всё, что Мина запомнила о том случае — момент, когда она разбивала бутылку о голову одного из подонков. Успели ли они что-то с ней сделать, она не знала, и знать не хотела. — Хватит реветь, — Мина плюхнулась на пол рядом с ребёнком и схватила дочь за руку. — Покажи. — Нет. — Криста, покажи. — Нет!       Вздохнув, Этцельшторфер развернула непослушную дочку лицом к себе. Над правой бровью налилась шишка, нос распух и кровоточил. Всё остальное было в относительном порядке. Мина посмотрела в светлые, серо-зелёные глаза девочки, которые сейчас были полны слёз, и закусила губу. — Снимай куртку. Пошли в ванную. — Нет. — Пожалуйста.       Криста распахнула и без того круглые глазки. Такой мамин тон был для неё в новинку. Непослушной пухлой ручкой она начала расстёгивать «молнию», не сводя с матери взгляда. Вильгельмина помогла ребёнку справиться с замком, разула девочку и потащила в уборную. Пока она обрабатывала дочке раны, Криста визжала так, словно её режут. Зато Мина убедилась, что зубы дочери целы, да и нос, кажется, не сломан. — Ты когда-нибудь устанешь орать? — с тоской в голосе поинтересовалась Этцельшторфер.       Криста не ответила. Она стояла, судорожно всхлипывая, и ждала, что мама наконец-то обнимет её, пожалеет, поймёт, что ей больно. Но чуда не произошло. Мина всего лишь отнесла дочь в кровать, приложила к её лбу холодный компресс и ушла, хлопнув дверью. Криста больше не плакала, несмотря на то, что ей было очень, очень больно. Она рассматривала огромное панно, сделанное из осколков различной посуды — фарфоровой, перламутровой, с рисунками. Его Вильгельмине подарил Арнд, уже довольно давно, в те времена, когда она ещё была способна принимать презенты и общаться по-человечески, не запираясь неделями в собственном доме. Криста использовала панно в качестве развлечения: смотрела на него подолгу, словно фантазируя о чём-то своём, детском, и улыбалась.       Вильгельмина вернулась с обезболивающей таблеткой и стаканом воды. Дочь снова плакала, фыркала, захлёбывалась — горько, противно, больно. Но Мина победила. Несколько секунд она смотрела на Кристу, пытаясь отыскать в ней хоть одну свою чёрточку, хоть самую маленькую. Ничего. — Спи, — коротко бросила Этцельшторфер. — Мама, — одними губами сказала девочка. — Что? — Арнд придёт? — Нет. — Никогда? — Никогда.       Криста закрыла глаза, обнимая одной рукой плюшевого енота. Он был одной из тех ниточек, что связывали Вильгельмину с её прошлым — с теми чудесными временами, когда она улыбалась с экранов и ходила по красной дорожке под руку с такими людьми, имена которых сейчас и называть страшно. Мина выскользнула за дверь, чувствуя, как по впавшей щеке медленно стекает горячая слеза. Нет, всё правильно. Она наказана, она на своём месте. Достав из кухонного шкафчика бутылку дешёвого портвейна, Этцельшторфер сделала большой глоток, и воспоминания унесли её, захватили в свой коварный водоворот. Она вспомнила свой первый выход, переливающееся сине-зелёно-фиолетовыми пятнами скользкое платье на тонких лямках, длинные волосы, выкрашенные в совершенно банальный цвет медной проволоки. Ещё глоток — и перед ней возникло печальное личико старшей дочери, Ауне. Отец забрал её почти сразу после рождения Кристы, да Мина и не сопротивлялась. Сейчас девочке уже семь с половиной лет… А ведь 2011 год был совсем недавно. Тогда Этцельшторфер была звездой, и имя её было — Ла… В дверь вдруг позвонили.       Она поставила бутылку на стол и с недоумением посмотрела в сторону прихожей. Звонок раздался снова, и тут удивление сменилось страхом, смешанным с отголосками облегчения — да, вот оно, кто-то из мамаш позвонил в социальную службу, и сейчас Кристу наконец-то заберут. Но... Но она не может её отдать! Ведь это её кровь, её и… Звонок повторился.       Держась за стену, Мина доплелась до двери. — Кто там? — Открывай, — ответили по-немецки. Голос был настолько родным и знакомым, что у Вильгельмины защемило в груди. Судорожно вздохнув, она провернула ключ и налегла на ручку. — Ты опять напилась?! — Ашелайя схватила подругу за плечи, пытаясь поймать взгляд совершенно чёрных — как две лужицы нефти, как две лакированные пуговицы — глаз. Но Мина была слишком пьяна. — Шере, — пробормотала она, — Шере… — Где Криста? Минхен, ты меня слышишь? Где твоя дочь? — Не смей, — она из последних сил оттолкнула подругу, — никогда не называй меня Минхен, поняла, ты?       Ашелайя наотмашь ударила Вильгельмину по лицу. Та, уцепившись за горшок с умирающим фикусом, свалилась на пол. — Что здесь происходит? — симпатичный мужчина средних лет, что приехал вместе с Шере, зашёл в дом. — Люк, — Ашелайя села рядом с подругой и закрыла лицо руками, — она опять напилась, как свинья. Найди Крисси, с ней что-то случилось. Ты же знаешь, она всегда выбегает к гостям. — Где её комната? Я забыл... — На втором этаже, первая дверь слева. Две другие — чердак и туалет, так что не притворяйся.       Шере кое-как оттащила Мину на потёртый диван и села рядом. Слёз не было. Была только серая, беспросветная тоска, оттенённая буро-коричневым узором вины. Хатарра провела тонкой, бледной ладонью по лицу подруги, но та даже не шелохнулась. От неё неприятно пахло дешёвым алкоголем и немытым женским телом.       Люк спустился вниз и поманил жену рукой. Шере вскинула бровь, но Эванс прижал палец к губам и направился обратно. Ашелайя пошла за ним, на всякий случай прижав ладонь ко рту — мало ли, что она сейчас увидит… На первый взгляд, Криста мирно спала, но, подойдя поближе, Шере разглядела, что всё личико у малышки в кровоподтёках, а из носа торчат ватные тампоны, один из которых слегка пропитался кровью. — Боже мой, — выдохнула Ашелайя. — Луки, как ты считаешь, это Мина её… — Не знаю, — тот поморщился и крепко прижал супругу к себе. — Мать твою, да она же маленькая совсем, ровесница нашего Эйдана, как такое вообще возможно? — Зато мы можем… Мы ведь за этим приехали, да? — Нет, мы не можем. Это чужой ребёнок, Шере. — Давай усыновим её. — У нас двое детей. — Станет трое. — Твоя подружка её не отдаст. Будет медленно изводить, а дальше — сама знаешь. — Люк!!! — Почти сорок лет, как Люк. Я не прав? — Она. Просто. Упала, — Ашелайя скрестила руки на груди и сделала шаг назад. — Дети постоянно попадают в эти… как их… — Шере щёлкнула пальцами, пытаясь вспомнить нужное английское слово, но оно так и не пришло ей на ум. — Давай хотя бы врача вызовем! — Ты знаешь румынский? — Ты знаешь английский!       Почти целую минуту темноволосые, носящие практически одинаковые стрижки, зеленоглазые мужчина и женщина — похожие почему-то — сверлили друг друга гневными взглядами. — Хорошо, — Люк сдался. — Мы заберём её, но ненадолго. Нужно поместить твою подружку в какую-нибудь клинику. Пусть ей там хорошенько промоют мозги. — Доктора тут не помогут, — Ашелайя провела указательными пальцами по бровям. Она почему-то делала так каждый раз, когда чувствовала, что к глазам подступают слёзы. — И ты тоже понимаешь это. Возьми Крисси, только аккуратно, чтобы она не проснулась. Отнеси её в машину. Я найду нужные документы и напишу Хельме, что с ребёнком всё в порядке, но ей понадобится разобраться со своей жизнью, чтобы получить дочку назад. — Ты сумасшедшая. Она подаст на нас в суд. — Нет, не подаст. Это ты тоже понимаешь.       Ашелайя взглянула на Люка, потом — на Кристу, и, развернувшись, покинула комнату. Эванс подхватил девочку на руки, завернув её в одеяло, и понёс вниз. Двое пусть и знакомых, но всё же ставших Вильгельмине чужими, расхаживали по её дому, как хозяева. Шере перебрала продукты в холодильнике, вынула из комода тонкую папочку с документами Кристы и села писать, задумчиво покусывая колпачок ручки. Когда послание было готово, Шере поцеловала подругу в лоб, положила лист на кухонный стол, засунула ручку поглубже в сумку и шумно вздохнула. «Удачи, Минхен», — слова отразились от стен, оклеенных дешёвыми обоями, и повисли в воздухе. «Удачи, Минхен. Удачи, Минхен. Удачи, Минхен», — шептал дом.       Ашелайя вышла на улицу, прижимая к груди папку. Она села на заднее сиденье, чтобы быть рядом с Кристой, на тот случай, если малышка проснётся и занервничает. — Едем? — спросил Люк, нервно постукивая пальцами по рулю. — Едем, — тихо ответила Шере. Джип привычно заурчал и стартовал с места, взметнув вверх дорожную пыль. На полу в спальне Кристы остался сиротливо лежать плюшевый енот.