Огненные тропы

      Мина проснулась оттого, что ей страшно хотелось пить. Она медленно сползла с дивана на пол и несколько минут сидела, глядя осоловевшим взглядом куда-то в пустоту. Потом глубоко вздохнула и с трудом поднялась — ноги затекли от долгого хмельного сна в неудобной позе. Хромая, Вильгельмина добралась до кухни и, открыв кран, начала жадно пить сырую воду. Утершись рукавом, она оглянулась. За окном было темно.       «Интересно, который час?..»       Но телефон лежал в сумке, а сумка — в коридоре, и миссия добраться туда казалась невыполнимой. У кухонных часов давно села батарейка, а те, что висели в гостиной, разбила Криста, запустив в них пультом от телевизора. Мина, поморщившись, села на стул и опустила голову. Когда-то густые и ухоженные, а теперь сальные и сбившиеся в колтуны на затылке волосы болтались патлами — тёмные, смоляные у корней и цвета пожухлой травы на кончиках.       Вильгельмина собралась пойти обратно на диван, но тут она заметила, что на краю стола лежит лист бумаги. Приглядевшись повнимательнее, она увидела, что он вырван из раскраски, которую привёз её дочери Арнд. Этцельшторфер спрятала подарок туда же, где хранила документы — с неё хватило и того безумного панно с изуродованной посудой. Не понимая, как этот лист мог вообще здесь оказаться, Мина схватила его и машинально перевернула. Почерк Шере она узнала сразу, а вот содержание… По мере прочтения текста внутри у Вильгельмины раздувался горячий шар, усеянный шипами. Он был настолько обжигающим, что щёки у неё порозовели, а спина и ладони стали мокрыми.       «Дорогая моя Вильгельмина!       Прости меня за то, что я решилась на такой отчаянный шаг. Когда мы с Люком приехали к тебе, то сначала ты попыталась ударить меня, а потом уснула прямо на полу. Мы уложили тебя на диван и поднялись наверх… И то, что я там увидела, не просто повергло меня в шок! Я была раздавлена страхом! И боялась я не за Кристу, а за тебя! Ответь мне, Минхен, почему ты это сделала? Неужели ты настолько ненавидишь свою малышку, этот светлый лучик, что начала её избивать? Что за зверь вселился в тебя за эти три года? Забудь о том, чей это ребёнок! Главное, что он твой, знай: ты для Крисси — защита и опора! И то, что ты сотворила, не может остаться безнаказанным!       Когда ты проснёшься, мы, скорее всего, уже будем в Лиенце. Твоя дочь с нами, и мы обещаем, что с ней ничего не случится. Но ты не сможешь просто приехать и увезти её обратно. Если в твоей голове вдруг возникнет вопрос «почему?», просто подойди к зеркалу и посмотри на себя. Этого должно хватить.       Мина, я люблю тебя, ты мне как родная сестра! Поверь, мы не хотели сделать тебе больно или плохо. Если бы ты продолжила в таком же духе, то Кристу забрали бы не мы, а социальные работники, и назад бы ты её уже точно не получила. Тебе всего тридцать лет! Тридцать, Минхен! Возьми же, мать твою, себя в руки! Сделай всё, что раньше боялась и не могла! За тебя твою жизнь никто не проживёт!!!       Борись за любимых людей, моя хорошая. Позвони мне тогда, когда будешь действительно готова забрать дочку. В любое время суток.       Твоя непутёвая коллега и подруга,       Шере»       Шар лопнул, и на его месте образовалась огромная чёрная дыра с рваными краями. Мина уронила голову на стол и заскулила, как голодная бродячая собака. Она не понимала, отчего ей вдруг стало так тяжело. Целых два года она тайно мечтала о том, что с Кристой что-нибудь случится, а иногда даже способствовала этому — не убирала со стола чайник с горячей заваркой, острые ножи и вилки; одевала малышку не по погоде, надеясь, что та заболеет и поспешно отойдёт в лучший мир; пару раз даже оставляла коляску с младенцем у магазина — и ничего! Ребёнка словно высшие силы берегли. Вот как сегодня… вчера, или когда там это было… Криста снова отделалась лёгким испугом, вместо того, чтобы, например, сломать шею!       Тем не менее, Вильгельмине было больно. Как будто её неловко вспороли, вытащили что-то и наспех зашили. И с дочкой плохо, а без неё, как выяснилось — ещё хуже. Шатаясь от головокружения и слабости, Этцельшторфер поднялась на второй этаж и толкнула дверь, ведущую в комнату дочери. На кровати не было одеяла, на полке — плюшевых игрушек, даже горшок из угла пропал. Остался только горячо любимый Кристой ксилофон. Мина навалилась на стену и ойкнула — уголок рамки ощутимо вонзился ей в спину. Тут из её горла вырвался дикий крик, и она в порыве неистовой бессильной злобы сорвала «композицию» со стены и со всех сил швырнула её о пол. Послышался звон, и маленькие разноцветные кусочки разлетелись по комнате. Всхлипывая, Мина села и взяла в руку один бело-розовый осколок. Она медленно провела острым краем по руке, по внутренней стороне предплечья — там, где кожа самая нежная. Выступило несколько капелек крови, и Этцельшторфер истерически расхохоталась, размазывая их.       Не обращая внимания на рассыпанные по полу блестящие останки «произведения искусства», Мина подползла к кровати дочери и увидела, что енот лежит у её подножия — такой же одинокий и потерянный, как она сама. Вильгельмина взяла его в исцарапанные руки и взглянула в пластмассовые глаза. — Ну вот и остались мы с тобой вдвоём, — собственный охрипший голос донёсся до Мины откуда-то издалека. Она свернулась калачиком на полу, и, стянув простынь с кровати Кристы, замоталась в неё, как в кокон. Голова гудела, а глаза снова начали слипаться. Мина прижала енота к себе и зажмурилась, пытаясь представить что-то хорошее, но сначала к ней из-за горизонта почему-то пришёл Эйнари с двумя головами, потрогал ей лоб и с тревогой осведомился, как она себя чувствует: сначала одна голова, потом вторая, одинаковыми голосами, одной и той же фразой. После появился Арнд, и в руках у него был огромный венок из лиловых цветов с ярко-синими листьями — такой было впору положить кому-то на могилу, а не дарить живой женщине. А жива ли она, Вильгельмина? В ужасе отползая назад, Мина почувствовала невероятный жар. Она вскочила на ноги и обнаружила, что стоит на сцене, в своём растянутом, грязном халате, а кругом взрываются фейерверки, и сверху льются огненные искры. Многотысячная толпа бурлила, кричала, скандировала: «А-ше-лай-я! Лак-ри-ма! А-ше-лай-я! Лак-ри-ма!» «Projekt Eulenspiegel*», — догадалась Этцельшторфер. В её руке сразу же возникла флейта.— «Но причём здесь эти пиротехнические штучки? Мы бы никогда не… Шере боится огня!»       Ашелайя запела. Fly through the gloom of the war, Trying to hide from the destiny… Will anyone save our souls By carrying them through the flame?**       И тут на сцену вышел Тилль с огнемётом в руках. Он смотрел прямо на Вильгельмину, и тут она поняла, что тот хочет сделать. — Не надо, — вслух сказала она, и её голос разнёсся по огромному концертному залу. — Ты уже меня сжёг, давно, даже золы не осталось.       Толпа затихла, а вместо искр с потолка начали сыпаться пожелтевшие осенние листья, мокрые и до противности настоящие. Мина поймала один, сжала в руке и ахнула — по пальцам потекла кровь.       Она открыла глаза и обнаружила, что лежит в той же позе, но вместо енота сжимает в пальцах осколок — не тот, которым царапала себя, а другой — чёрный, с золотистым узором. Игрушка лежала рядом и невинно улыбалась, мол — «это не я, ты сама его схватила». За окном ярко светило солнце. Мина поднялась на ноги, печально вздохнула, увидев свои расцарапанные колени, и аккуратно пошла к выходу. Голова была уже не такая тяжёлая, да и дышать стало немного легче. Спустившись вниз, Вильгельмина налила в чайник свежей воды и поставила его на плиту. Сейчас бы крепкого кофе, не растворимого, а настоящего, но где же ей его взять?..       В дверь снова позвонили.       Этцельшторфер вздрогнула. Кто на этот раз? Неужели и вправду проверка? И как объяснить отсутствие дочери? — Кто там? — осторожно спросила она. — Хельма, открой, это Арнд, — донеслось с той стороны. — И зачем ты приехал? — Мина открыла дверь и уставилась на немца своими больными чёрными глазами. В руке у него действительно были цветы, но не сине-лиловый венок, а традиционный букет из роз. — Ну и вид у тебя, — пробормотал Пайффер, оттеснив её и войдя в дом. — Крисси, привет! — Не старайся, её нет, — меланхолично ответила Этцельшторфер, запирая замок. — А где она? — растерялся Арнд, аккуратно положив букет и подарочный пакет на журнальный столик. — У друзей, — отмахнулась Вильгельмина. — Что ты здесь делаешь? — Ты пьёшь, — грустно констатировал Пайффер. — Давно. — И? — У тебя сегодня день рождения, если что! Тридцать первое октября! Как можно столько пить, чтобы не помнить про собственный день рождения?! — Арнд беспомощно развёл руками. — Точно, — Мина растерянно хлопнула себя по лбу. — Тридцать первого числа мне исполняется тридцать один. Неделю назад об этом подумала. Чёрт… ты подождёшь где-нибудь, пока я приму душ?       Арнд кивнул. Этцельшторфер поморщилась, когда вспомнила, какой бардак царит у неё в гостиной, но становиться перед гостем, аки Гэндальф Серый на мосту, она не собиралась.       Горячая вода приятно струилась по телу. Её шампунь, как оказалось, закончился, поэтому Мина вымыла волосы детским. Он приятно пах клубникой и отлично пенился. Гель для душа она тоже одолжила у Кристы. Почистив зубы, Хельма впервые за несколько дней взглянула на себя в зеркало. Оно услужливо показало ей болезненно худую женщину с нездоровым цветом лица, запавшими щеками, грубым носом и чётко очерченными скулами. Когда-то пухлые и сочные губы теперь имели странный синеватый оттенок, а давно не видавшие пинцета брови практически сошлись на переносице. Сейчас Вильгельмина была похожа на сову с обложки первого альбома «Projekt Eulenspiegel» — «Die tote Stimmen***», который так и не вышел. Мина намотала полотенце на голову, стянула с вешалки розовый пеньюар, расшитый сердечками и звёздочками, и направилась на кухню. — Не скажу, что так лучше, — засмеялся Арнд, — вид всё равно не праздничный. — Я и не собиралась ничего отмечать, — отрезала Мина. — Итак, — Пайффер встал, — вот тебе букет, здесь двадцать одна роза. И не подумай, что я сэкономил. Я польстил.       Этцельшторфер хихикнула, бережно взяв цветы. Они были хрупкими, нежными, и изумительно пахли. — А вот здесь, — продолжил Арнд, — то, что тебе должно понравиться.       Заинтригованная Мина поставила розы в вазу и выхватила из рук Пайффера продолговатую бархатную коробочку. Внутри оказался элегантный кулон — тёмно-синий камень в золотой оправе. — Здорово, — выдохнула Вильгельмина. — Мне очень приятно, правда. И то, что ты приехал, и эти подарки… Но не стоило так тратиться. Я этого не заслужила. — Ты вечно себя недооцениваешь, — нахмурился Арнд.       Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, и в итоге Этцельшторфер сдалась, позволив Арнду обнять себя. — И всё-таки, где Криста? — снова поинтересовался тот, пока Хельма резала привезённый им торт. — Я же сказала, у друзей. — И у каких именно? — У Ашелайи и Люка, — Мина воткнула нож прямо в центр торта. — В Англии?! — В Австрии. — И почему? — не унимался Пайффер. — Потому что Шере посчитала меня плохой матерью, — выдохнула Вильгельмина и села прямо напротив него. — Впрочем, она права. — То есть, они забрали её без твоего разрешения?.. — от удивления Арнд едва не пролил на себя чай. — Пока я спала, — уточнила Мина. — У тебя телефон звонит, — растерянно сказал Пайффер. — Пусть звонит. Это Архонен, не хочу с ним разговаривать. И с Ауне тоже. А если ты не перестанешь задавать вопросы, то я тебя выгоню вместе с твоим тортом. Пей чай молча.       Арнд ничего не ответил. Он сидел, периодически отпивая из кружки, и смотрел куда-то вдаль. Он предполагал, что за четыре месяца Этцельшторфер может и до белой горячки допиться, и с непогашенной сигаретой уснуть. Но то, что она отдаст свою дочь чужим людям — а ведь это именно так и выглядит! — было для него дикостью. Хельма до сих пор пробуждала в нём чувства, даже такая — неухоженная, больная, брошенная. А что касается Кристы… Пайффер не знал, кто является отцом девочки, но ему казалось, что она похожа на него самого, и от этого малышка нравилась ему ещё больше. Упорная, активная, подвижная, а главное — весёлая, не капризная. Из неё могла бы выйти потрясающая спортсменка, вот только Вильгельмине, похоже, плевать на это… Он бы сам удочерил Кристу, если бы ему позволили, и тренировал бы её, как прошлой зимой. — Хельма, — тихо сказал Арнд, когда его чашка опустела. — Мм?.. — отозвалась Этцельшторфер, размазывая ложечкой остатки крема по тарелке. — Спасибо, было очень вкусно. Я уже и не помню, когда последний раз ела. — Почему ты не делаешь ничего, чтобы вернуть дочь? — Как ничего? Я уже пару суток не пью, — усмехнулась она. — Я могу забрать тебя с собой, мы приедем к ним и… — Никуда мы не поедем. Я пока не готова к её возвращению. — Что ты имеешь в виду? — не понял Пайффер. — Шере просила меня разобраться со своей жизнью, — хмыкнула Мина. — Я вот только сейчас поняла, как много у меня дел. Раз уж ты здесь… Мне нужно в Лейпциг. Отвезёшь? — Почему нет, — пожал плечами Арнд, — я взял два дня, думаю, что успеем. Но зачем тебе туда? — Не думаю, что тебе нужно это знать. — Тогда иди пешком, — Пайффер сложил руки на груди. — Спасибо за помощь, — Вильгельмина встала из-за стола и пошла в гостиную. — Эй, это как понимать?! — возмутился Арнд. — До свидания, — меланхолично ответила Мина, устраиваясь поудобнее на диване.       Пайффер опустил чашку на стол с такой силой, что та раскололась надвое. Выбросив разбитую посуду в мусорное ведро, он тяжело вздохнул и направился к выходу. Стоя у двери, Арнд оглянулся, ожидая, что Мина передумает и вернётся. Но этого не произошло. Пайффер надел куртку и вышел на улицу, щёлкнув брелоком сигнализации. Машина приветливо моргнула фарами — «садись, дружок, я увезу тебя отсюда». Настроив навигатор, Арнд развернулся и уехал — сначала медленно, с чувством той же бессмысленной надежды; а потом, когда дом Этцельшторфер исчез за деревьями и соседними постройками, втопил педаль газа в пол и полетел вперёд.