Бруклинский мост

Два года спустя — Блять, как это делается?! — Не ругайся при ребёнке. Ты же сам себе завязываешь, что сложного? — То на своей голове, а это на чужой! Ты сама не хочешь, а? — Мне она не даётся. Ей папочку подавай. — Сидящая на детском стульчике маленькая девочка пискнула «Папа!», повернулась к родителям и широко улыбнулась. У нее было целых три зуба. Барнс уже полчаса бился над тоненькими волосами дочери, которые нещадно рассыпались в руках, стоило поднести к ним резинку с бантиком. Либо эта крохотная голова слишком много вертится, либо мелкая моторика левой бионической ни к чёрту. Стоит наведаться в лабораторию к Старку проверить калибровку. — Эта маленькая принцесса вьет из меня веревки. Интересно, все женщины от рождения такие? Алексис лишь бровью повела, вставляя маленький бриллиантовый гвоздик в ухо. Она поцеловала его в макушку, проходя мимо них в кухню на звякнувший таймер духовки, где готовился рождественский пирог для праздника в детском саду. — Зачем ей вообще этот детский сад? Ездили бы к Бартонам почаще, они классно ладят с Натаниэлем. — Мне понадобится частный самолет, чтобы каждый уик-энд летать за хренову тысячу миль… — Не ругайся при ребенке! — в тон ей фыркнул Джеймс. — … а ей нужно общение. И мне тоже. — Меня вам уже не хватает? — Барнс ревностно, оберегал их покой и безопасность после вступления в «ЩИТ», когда перед лицом новых глобальных угроз Мстители, наконец, прекратили жрать друг друга и снова объединились. Доходило до абсурда. Пожалуй, только Роджерс мог брать крошку на руки и не словить от её папаши настороженного взгляда в спину. «Мое и ничье больше» стало его девизом по жизни — десятилетия плена не прошли бесследно. С последствиями опытов «Гидры» придётся мириться всю жизнь, Алекс давно приняла это, как данность, а чувства со временем стали только сильнее — Лора оказалась тысячу раз права. Подстраиваться и угадывать его настроение по одному лишь взгляду она научилась быстро, а следом хитрить, искать лазейки и добиваться своего, попутно сохраняя мир и иллюзию шаткого главенства Барнса в их странной семье. — Ты вечно на заданиях, — она вытащила в коридор почти целый вагон одноразовой посуды, а у Барнса в руках от досады рассыпался очередной маленький хвостик. Девочка от скуки болтала ногами, Алексис по неистребимой привычке делала всё сама, не замечая протянутой бионической руки помощи. Барнс строго запретил ей поднимать что-либо тяжелее их дочери. — Не делай из меня отчаянную домохозяйку, я тут с ума сойду. — Через уговоры, стенания и трое суток бойкота он дал ей добро на открытие кофейни недалеко от центра. Немного нормальной жизни и дело, которое спорилось у неё в руках — Алексис была почти счастлива. Ей удалось забрать к себе Валери и помочь ей восстановить родительские права. Её восьмилетняя дочка теперь часто заседала у них в подсобке с уроками. В то утро в кофейне народу было море. Валери опаздывала, а новенькая официантка Элис не успевала справляться с таким потоком. Валери закрутила бурный роман с Сэмом Уилсоном, который грозился вылиться в нечто серьезное — Сэм не чаял души в её дочери, а это было для неё важнее прочего. Алексис теперь взбивала молочные коктейли вместо «Ершей» и «Отверток», а «Джеки-бой» остался в Бруклине лишь воспоминанием, заколоченный досками. Она была слишком занята рисованием кошачьей мордочки из молочной пенки в чашке с какао, чтобы заменить потрёпанного мужчину за крайним столиком у окна. Посетители заметно его сторонились. На нём была затёртая кожанка и ковбойские сапоги, на лице — плотная щетка седой бороды, а взгляд словно вылинявший, припорошенный временем, но всё такой же бедовый. Элис кивнула в его сторону, мол, не позвать ли охрану, Алексис взглянула на него и выронила из рук кофейную чашечку. Она разбилась вдребезги у неё под ногами, а мужчина, поймав её взгляд, отсалютовал ей стаканом с простой водой. Его выпустили лишь сегодня утром, у него не было денег даже на нормальный обед. — Привет, моя маленькая Алекс, — она присела к нему за столик, поставила рядом молоко и печенье. Алексис едва его узнавала, десять лет тюрьмы выпили из него жизнь и выдрали с корнем всю его безбашенность. Джек Монро совсем состарился, изгладилась острота движений, и былая сила его духа растерялась за прутьями клетки. Перед ней сидел слабый, сломленный человек, бывший когда-то знаменитым и удачливым игроком по кличке «Джеки-бой». — Прости меня. За всё… Алексис лишь едва дотронулась до рукава его истрёпанной косухи. Она давно простила его и давно собиралась с духом рассказать ему, что он стал дедом. Однако знакомство с девяностосемилетним зятем обещало стать фееричным.