Путники: одна дорога на двоих

      Когда Ивлонь скрылся за поворотом тракта, Шакал дернул поводья, заставив тяжело дышащую клячу повернуть в лесок с краю дороги. Бедная животина с облегчением перешла с хромого галопа на не менее хромую рысцу.       Светлая роща, в какую местные девки наверняка ходили по грибы да по ягоды, довольно скоро сменилась чащобой. В такие места соваться — и лошадь жалко, и себя. Да только выбора не было. Так, по крайней мере, решил Шакал. Ну и впрямь, если какие идиоты из Ивлоня все же надумают в погоню пуститься, то уж наверняка не пешими, и тогда по тракту от них далеко не уйдешь. Кляча через версту-другую скачки откинет копыта окончательно и бесповоротно, а на своих двоих против верховых — куда им с девчонкой?       Шариться по глухим чащобам Шакал не слишком любил — сразу в голову лезли воспоминания о матери, считавшей, что лес надежней тракта. И по уму она даже была права. Это сейчас от одного только вида Шакала у большинства проходимцев пропадало желание с ним связываться. А тогда он был худосочным мальчишкой с необсохшим на губах молоком, и не мог защитить ни себя, ни мать.       И, кажется, сейчас эта ее мудрость снова пошла в дело. Шакал, конечно, все время оборачивался и прислушивался к звукам позади — вдруг кто-то все же пошел по их следу, — но тишина и полумрак дубовой рощи были настолько умиротворяющими, что казалось, здесь ничего дурного случиться просто не может.       Успокоилась даже девчонка, хотя ее знатно трясло от самых ворот Ивлоня. А так храбрилась на рыночной площади, ишь ты! Шакал все боялся, что стоит им отъехать чуть дальше, она и вовсе примется рыдать. Этих баб хрен поймешь! То злые как кошки, то в слезы кидаются. Впрочем, пока она неплохо держалась. Даже чего-то там промямлила, пытаясь поблагодарить Шакала.       — Купцу своему ненаглядному спасибо скажешь, если в погоню никого не отправит, — сквозь зубы процедил он, перебив девчонку на полуслове.       Она дернула плечами и смолкла, отвернувшись.       Шакал вдохнул полной грудью свежий лесной воздух. Хоть где-то прохлада в этот проклятый знойный день! От палящего солнца — одни воспоминания, только мягкий свет, просыпающийся сквозь бреши меж густой листвы. Да и подлесок пока радовал — только мелкие ветки, по которым кляча проходила без труда, ковер из прелого опада и желудей да тонкая молодая поросль. Будь тут бурелома по пояс и выше, пришлось бы поворачивать назад, и там уж погоня — не погоня, деваться было бы некуда.       Если лес и дальше пойдет такой добрый, то на исходе второго дня они вновь окажутся на Восточном тракте. Шакал очень хотел надеяться на это, но головой-то понимал, что если тракт, начиная от Ивлоня и дальше, дает приличный крюк, огибая местные леса, значит, это неспроста, и чесать ровнехонько на запад в нужную сторону все время не получится. Он даже поднапрягся, пытаясь вспомнить, не слышал ли каких баек про эти места, но, как назло, в голову ничего не приходило.       Кляча недовольно фыркнула и мотнула головой, когда из-под ее копыта вылетел возмущенно жужжащий шмель, прятавшийся под опадом, и чуть не угодил ей в нос. Она давно уже шла шагом, и хотя ее бока перестали тяжело вздыматься, шея все еще была в мыле. Шакал подумал, что стоило бы спешиться, верхом они все равно не двигаются быстрее, так что животину зря мучить? Глянул на девчонку, раздумывая оставить ее в седле или тоже пускай слезает. Но, кроме ее головы с растрепанными как воронье гнездо волосами и остатков двух косичек, лежавших на плечах, ничего не сумел увидеть.       Он чуть склонился вперед, чтобы заглянуть ей в лицо, и ощутил запах ее волос — травяного настоя и дорожной пыли.       Так пахли волосы матери…       Шакал сглотнул и отвел в сторону взгляд.       Девчонка покосилась на него и поерзала в седле. Сидеть ей явно было неудобно, да и Шакалу тоже. Задняя лука уже знатно натерла жопу, хотя он то и дело старался вставать в стременах, как на рыси.       Когда он сделал так в очередной раз, кобыла споткнулась, а девчонка чуть не вылетела из седла. Шакал схватил ее под грудью, удержав, и заметил, как легко прощупываются ребра под тканью платья. Да уж, жировать ей явно не приходилось! Интересно, откуда она все же родом, и как в этом проклятом Ивлоне оказалась?       Шакал прикинул, как лучше спросить об этом, но, так ничего и не придумав, решил зайти издалека.       — Чем ты этому купчишке так насолила? — с ехидной усмешкой поинтересовался он.       Девчонка откинулась чуть вбок, перенеся часть своего веса на руку, которой он все еще ее придерживал, и посмотрела на Шакала через плечо. Он первый раз обратил внимание на цвет ее глаз: зеленый, яркий. Такого он никогда раньше не видел…        — А ты как будто бы не знаешь? — Ехидную усмешку она вернула, чуть покривившись из-за разбитой губы.       Такой дерзости Шакал не ожидал. Девчонка, конечно, чего-то там верещала гаденькое в Ивлоне на тамошних недоумков, а тут на-ка — и ему перепало.       — И о чем же я знать, по-твоему, должен? — вскинул брови он, постаравшись напустить на себя невозмутимый вид. — О том, как приближенный Ордена серых жрецов решил ведьму изловить, а та, не будь дурой, деру дала?       Обвинения в ведовстве он припомнил девчонке намеренно. Любого в Даэрунском княжестве даже от намека на такое передергивало.       — Хм! — девчонка беззаботно дернула плечом. — Ты только не забудь, как этой ведьме клейменный колдун помог по-свойски!       Шакал раздраженно скрипнул зубами и отвернулся. Опять подколку вернула, зараза!       Оскалившись позлее, он снова посмотрел на девчонку — пусть-ка потрепыхается. Такие его взгляды не нравились никому. Но она и в ус не подула — опять! Только фыркнула и закатила глаза.       — Меня зовут Сагита, — спокойно, чуть ли не примирительно сообщила она.       У Шакала от такой перемены тона чуть челюсть не отвисла. А брови так и застыли вздернутые — теперь уже не издевки ради, а от удивления.       Девчонка на пару мгновений отвернулась, выпрямилась в седле и покрутила головой — шея у нее явно затекла. А потом снова посмотрела на Шакала — с любопытством. Похоже, ждала, что и он назовется.       «Перетопчется!» — мысленно процедил Шакал и отвернулся. Сделал вид, что рассматривает что-то в дубовых кронах… или на небе — не важно. Даже убрал руку у нее из-под груди и снова взялся за поводья.       — А как твое имя? — спросила девчонка, так и не дождавшись ответа.       Вот ведь неуемная, мерзавка!       — А тебе какое дело? — огрызнулся Шакал, даже не взглянув на нее. И тут же получил по морде веткой, нависшей над головой, которую в упор не заметил.       Девчонка хохотнула, а Шакал едва сдержался, чтоб не влепить ей затрещину.       — Так-то никакого бы не было. Ты вон даже благодарностей не принимаешь, верно, хочешь остаться благородным безымянным спасителем. Но раз уж нам теперь придется путешествовать вместе, я должна знать, как к тебе обращаться.       У Шакала аж дыхание от такой наглости перехватило! Благородным безымянным спасителем?! Это ж надо было так завернуть! Вот теперь он уже хорошо понимал, чем эта язва могла так купца обозлить!       — А ты чего еще удумала, красота моя недолупененная?! — прищурившись, смерил ее взглядом Шакал. — Путешествовать ты со мной собралась? Да за каким лядом ты мне сдалась-то? Вот выведу тебя на тракт — и шагай, родимая, на все четыре стороны!       Девчонка поджала губешки и вздернула повыше свой и без того курносый нос. Даже глазенки прищурила, подобно Шакалу, крупные и чуть раскосые, почти оленячьи. Ох, и гордячка!       Шакал хотел ляпнуть еще какую-нибудь гадость, чтоб окончательно выбить из головы у девчонки все, что она себе напридумывала, но ее глаза сбили с толку — теперь цвет их был вполне обычный, болотный, блеклый, от той сочной зелени, какая сверкала в них в прошлый раз, осталась лишь пара затухающих отблесков. В растерянности Шакал даже головой мотнул — неужто в прошлый раз ему такое померещилось?       — Дело хозяйское! — гордо объявила девчонка и отвернулась.       Тем временем лес стал гуще, то и дело приходилось огибать кучи валежника, а кляча вконец выбилась из сил. Давно пора было позаботиться о ней, а не о пустом трепе с противной мелкой поганкой.        — Слезаем! — скомандовал Шакал и спрыгнул на землю.       Он протянул руки, желая ссадить девчонку, но та только фыркнула, даже не удостоив его взглядом, и лихо соскочила с лошади безо всякой помощи. Правда, тут же согнулась и, поморщившись, обхватила руками плечи — ивлонские побои явно давали о себе знать. Шакал шагнул было к ней — подхватить, чтоб не упала, но она лишь зло зыркнула на него исподлобья, и он решил не связываться.        — Пошли, — сухо сказал он и потянул клячу за поводья.       Девчонка медленно разогнулась, поправила обрывки платья на плечах и поплелась следом, с другого боку от лошадиной морды.       Вскоре между дубовых крон обозначились просветы, и спустя недолгое время деревья совсем поредели, а взору открылся прорезавший лес овраг — глубокий, с сизоватыми от вызревающего терновника склонами. По другую его сторону до самого горизонта темнело огромное зеленое море. Ветер покачивал макушки деревьев, и издали казалось, будто не ветви сгибаются под его порывами, а волны прибивают к берегу — одна за другой.       Вот тебе и чесать ровнехонько на запад! Шакал цыкнул зубом и недовольно тряхнул головой. Не зря, выходит, полагал, что с этим лесом не все будет так просто. Одна беда уже и вылезла. Чтобы ломиться через овраг здесь, где он зарос терновником, надо быть совсем на голову ушибленным. А сколько еще придется плестись вдоль него, пока найдется место, где хорошо будет перейти, неизвестно. Шакал решил, что двигаться лучше в сторону севера, так хоть и дольше в разы, чем напрямую на запад, но на тракт все же выйти можно.       Одно хорошо, по склону оврага с редкими невысокими кустами кляче было куда проще идти, чем по лесным буеракам. А вот девчонка, похоже, разницы не заметила. Она все так же брела молча, опустив голову и обхватив себя руками, и в каждом ее движении ощущалась надсада.       Шакал уже не раз пожалел, что в запале заставил и ее спешиться. Много ли она весила, мелкая да тощая, уж такую-то ношу кляча всяко бы вынесла. Менять свое решение Шакал поначалу не хотел из принципа, но, в конце концов, смотреть на это воплощенное страдание ему опостылело.       — А ну-ка, полезай обратно в седло! — приказал он девчонке.       — С чего это вдруг? — сквозь зубы бросила она и искоса глянула на Шакала.       Какого цвета были ее глаза на сей раз, он так и не понял — девчонка хлопнула ресницами и быстро отвела взгляд.       — Да ты плетешься как червяк! — рыкнул на нее Шакал. — Мне что, из-за тебя битую седмицу в лесу куковать? А если вовсе с ног свалишься, что тогда с тобой делать?       — Где свалюсь, там и оставишь! — огрызнулась она. — Все равно же на тракте бросить хотел, так чего тянуть? А то и вовсе прямо здесь меня кинь — да и дело с концом! — На последних словах она покривилась и прижала пальцы к разбитой губе.       Вот же гадюка! Говорить больно, а язычок свой острый не придерживает!       Шакал со злостью отшвырнул в сторону поводья, а кляча, попрядав ушами, опасливо отступила вбок.       Он медленно выдохнул, глядя на девчонку сверху вниз. Хоть она и дрянь, но все-таки уела! Аж совестно стало, что из одного говна ее вытащил, а в другом бросит. Долго она там одна на тракте протянет? До первого охальника?       В одно движение Шакал сократил между ними расстояние, подхватил мелкую засранку на руки и закинул в седло. Кляча при этом устало вздохнула, а девчонка сдавленно пискнула — видать, задел ненароком какой-то ее ушиб.       Шакал глянул на нее, надеясь позлорадствовать над тем, какую кривую мину она скорчит теперь, но вместо этого увидел смущение. Девчонка поджала губы и опустила долу глаза, а ее щеки и уши залились краской.       Усмехнувшись в бороду, Шакал взял клячу за поводья и зашагал дальше.       — А ты умеешь убеждать, — в спину бросила ему девчонка. Кажется, она еще пыталась быть язвительной, но все же на сей раз в ее голосе было куда больше добродушия — почти столько же, как в тот момент, когда она пыталась поблагодарить Шакала или когда хотела с ним познакомиться.       Как ее, кстати, зовут? Шакал запамятовал.              Солнце все ниже скатывалось по небосклону и грозило скоро скрыться за макушками деревьев на другой стороне оврага. Брюхо, и без того не особо кормленное да еще и раззадоренное дневными приключениями, урчало и просило еды. Но до темноты стоило пройти как можно больше, потому отвлекаться на привалы и перекусы Шакал не хотел. Все равно есть второй раз за день собирался только вечером.       Девчонка все не выходила из головы. Дряной у нее характер. Дряной и противный. Шакал и сам был не лучше, и знал это. Потому оставлять ее одну на тракте было немногим правильнее, чем вернуть назад в Ивлонь. Эта малохольная сначала дел наворочает, а потом снова не сможет за себя постоять. Но тащить ее с собой хотелось еще меньше. Да и куда? У самого ни кола, ни двора, ни денег в кошеле.       — В Ивлоне сказали, ты не местная, — издалека начал Шакал. — Так откуда ты?       Вряд ли она попала в Ивлонь откуда-то издалека. Все в Даэрунском княжестве, кроме купцов, наемников или бродяг, торчали на своих насиженных местах. Выбраться из села или деревни в ближайший город, попытать счастья там — уже считалось немалым достижением, храбрости на которое доставало не у всякого. А если уж у кого-то хватало духу податься с окраины в столицу — тот и вовсе слыл чуть ли не героем, если, конечно, не возвращался через пару зим назад — голым и босым, как это нередко бывало. Это вам не Южные земли, в которых то затихавшие на время, то вновь разгоравшиеся войны между двумя тамошними государствами — Вархинаром и Сулинаром — мотали народ по всему континенту — кого в рядах ополчения, кого в числе пленных и рабов, кого просто за компанию — лекарей, шлюх, мародеров.       Кто знает, что заставило уйти из родного дома эту девчонку, но всяко лучше вернуть ее обратно, чем бросать на тракте, а то нарвется еще на приключения, похуже Ивлонских. Придется, конечно, ради этого назад возвращаться, ну да что ж теперь? Шакал уж как-нибудь сумеет выбраться на тракт западнее Ивлоня и обогнуть этот проклятый городок.       Он посмотрел на девчонку через плечо, но она молчала, поджав губы и глядя в сторону. Ну что опять-то? Просто выпендривается или со своими домашними разругалась и возвращаться не хочет из гордости? Как же трудно с такими малявками! Мозга как у курицы, зато принципов столько, что море из берегов выйдет! А эта была явно балованной, наверняка не из простой семьи. Стала бы простая крестьянская девка так дерзить, а если бы и стала, то уж точно не так изощренно — не хватило бы умишка.       — Долго еще в молчанку играть собираешься? — строго спросил он у девчонки.       Она медленно облизнула разбитую губу и посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц.       — Я не собираюсь играть в нее вообще. Но на твой вопрос ответа у меня нет.       — Вот как! — Шакал даже остановился, придержав клячу за поводья, и развернулся к девчонке лицом. — И почему же?       — Если бы я знала, откуда я, ответила бы, — сухо сообщила она.       Шакал только рассмеялся. Вот уж правда, мелкая и глупая. Решила с ним в загадки поиграть? Попробует ему сейчас втереть какую-нибудь байку из разряда тех, что разносили по городам и весям бродячие сказители, дескать, проснулась утром, не знаю, кто я и откуда, но, может статься, что княжеская дочь или еще какая-то важная шишка.       — Так! — Шакал упер руки в бока. — Давай без этого вот. Я срать хотел на всю твою блажь. Или ты мне сейчас говоришь правду, или… — Он осекся, поняв, что какую-нибудь ужасную угрозу он ей огласить не может. Если скажет, что бросит ее прямо тут, посреди леса, и уйдет, она не испугается. Или хотя бы встанет в позу и сделает вид, что ей не страшно — предлагала ведь уже кинуть ее на месте. Мог бы пообещать, что побьет ее, но только поверит ли она после того, как он же, Шакал, спас ее от побоев в Ивлоне. Что тогда? За волосы оттаскать? Отхлестать крапивой по голому заду? Только эту крапиву здесь еще найди!       — Правду? — девчонка вздернула брови вверх. — Хорошо, вот тебе правда. Дома у меня нет. И родни тоже. Был только дед, но он умер несколько седмиц назад. И у него тоже не было дома. Вообще.       — Как это «вообще»? — опешил Шакал. — Вы бродяги что ли?       — Пф! Бродяги! — фыркнула девчонка. — Не бродяги, а сказители. — И со значением добавила: — Странствующие.       Шакал расхохотался. По его разумению, между обычными бродягами и бродягами, готовыми натрепать тебе с три короба и навешать лапши на уши, разницы не было никакой. Разве что только — в подвешенности языка. Впрочем, с этим у девчонки трудностей и впрямь не имелось. Не дерзила бы еще — совсем бы поверил.       Девчонка на это лишь оскорбленно хмыкнула и отвернулась. Только еще руки оставалось на груди скрестить — и вот она, обида во плоти!        — Ой, да брось! — давя смех, развел руками Шакал. — Обиделась лиса на волка за то, что он кумой ее величает! У меня самого ни кола, ни двора, и все пожитки в этих сумках седельных.       Девчонка искоса смерила его взглядом и улыбнулась, чутка оттаяв. То-то же.       Шакал тронул кобылу за поводья и зашагал вперед.       — Ты говоришь, твой дед умер. От чего? — Он решил, что лучше будет задавать вопросы вот так, походя, чтобы все не выглядело как допрос.       — А от чего умирают старые люди? От невозможности жить дальше. — Девчонка все еще пыталась быть едкой, но на сей раз в ее голосе скользнула неподдельная горечь.       — Ясно, — покачал головой Шакал.       Спроси его кто, он бы, не думая, сказал, что был бы рад, если бы так же умерла его мать. Или отчим.       — И давно вы с твоим дедом так… эм-м… странствовали? — поинтересовался Шакал, отгоняя непрошенные мысли.       — Давно, — ответила девчонка. Теперь уже совершенно просто и искренне. В таком тоне ее даже было трудно узнать. — Сколько я себя помню.       Шакал приставил ладонь козырьком ко лбу, чтоб не слепило солнце. Кажется, вдалеке склоны оврага наконец становились вместо сизых зелеными, а значит, заросли терновника должны были скоро кончиться.       Он задумался над словами девчонки. Доводилось ему видеть бродячих сказкоплетов всяческих мастей. И пропойц, готовых ради глотка хмельного пойла петь, плясать и унижаться так, как придет на душу тем, кто этим пойлом может угостить. И мастеров своего дела с лютнями и кучей песен и баек на любой вкус за пазухой, которых знают, любят и привечают во многих постоялых дворах и тавернах. Вот только большинство из них, кроме умения рассказать занимательную историю или спеть красивую песню, еще и умели держать язык за зубами. Разве что среди пропойц были исключения. Ну да тем быть битыми было не привыкать. А уж девиц среди такой братии Шакал и вовсе не встречал. Впрочем, девчонка ведь говорила, что была при деде. Тот-то, небось, знал, где и что нужно сказать, чтобы получить кусок хлеба и теплый угол вместо тумаков. Внучку вот только не пойми зачем разбаловал.       Впрочем, каким таким хитрым образом этому сказкоплету с его бродячей жизнью удалось обзавестись внучкой, для Шакала тоже оставалось загадкой. По всему выходило, что где-то должна была крыться история, по меньшей мере, с одним дедовым отпрыском, от которого получился еще один отпрыск… Либо девчонка была этому хрычу внучкой весьма условной — для простоты понимания и красного словца. Пригрел видать, под старость лет какую-то сиротку, чтоб, когда время придет, было кому чарку воды подать. Умно! Шакал даже поймал себя на мысли, что и ему через несколько десятков зим такую хитрость не грех было бы провернуть.       Впрочем, пытать девчонку про ее истинное родство с дедом он не собирался. Окрысится еще, а они только-только по-людски разговаривать начали. Пусть ей, и без того все ясно.       Терновые заросли в овраге наконец поредели, а вскоре и вовсе сменились обычной высокой травой. Сколько времени в пути до тракта прибавит этот вынужденный крюк, Шакал мог только предполагать, полдня — не меньше. Оставалось лишь надеяться, что лес снова не подкинет таких неприятных подарков.       Выбрав место для спуска поприятнее, Шакал шагнул вниз и потянул клячу за собой. Она ступала медленно и осторожно, но не спотыкалась — и на том спасибо. Через плечо он то и дело поглядывал на девчонку. Если она со своим дедом бродяжничала всю жизнь, то вряд ли была хороша в верховой езде и могла под таким наклоном вывалиться из седла в любой момент. Это вам не крестьянские бабы, многие из которых с детства знаются с лошадьми, могут управиться с ними, запряженными и в борону, и в телегу, да и верхом — если придется, даже без седла. Но девчонка, на счастье, сидела спокойно и ровно, держась руками за переднюю луку.       Подъем дался в разы тяжелее. Запыхался и сам Шакал, и кляча. Она — куда сильнее. Кляча то и дело фыркала и вздыхала, ее бока тяжело вздымались, а шея опять покрылась мылом. Пришлось даже пару раз остановиться и дать ей отдышаться, прежде чем они наконец достигли вершины склона.       Выведя клячу на ровную поверхность, Шакал полез в седельную сумку за флягой с водой. Достал, открыл, приложил было ко рту, но вспомнил про девчонку и протянул ей.       Она помедлила, но флягу все же приняла. И тут же начала хлебать воду жадными глотками. Шакал только диву дался, как быстро она вылакала все до последней капли.       — Ой, прости… — виновато пролепетала она после того как оторвалась от фляги, которую даже перевернула вверх дном, чтобы сцедить остатки влаги.       Пить хотела, как убегавшаяся мышь, но молчала. Что это — гордость или смущение? На тех, кто готов от такой ерунды смущаться, девчонка была не похожа. Но щеки ее зарделись, а ресницы она снова держала опущенными.       — Ничего, — мотнул головой Шакал, забрал у нее флягу, закинул ее в седельную сумку и достал оттуда новую. Приличный запас воды был той вещью, которую он всегда имел при себе. Если без еды еще худо-бедно можно протянуть несколько дней, то без воды — никак.       Сняв пробку с очередной фляги, он напился сам, утер усы и бороду, а затем снова протянул флягу девчонке. Но она мотнула головой — то ли пить больше не хотела, то ли хотела, но не настолько, чтобы принимать еще одно подношение.       Шакал поглядел на солнце. Через пару часов уже будет смеркаться. Тогда придется искать место для привала, и что-то придумывать с клячей, которую тоже стоило напоить. Они-то с девчонкой еще перетопчутся, а если лошадь падет, придется куда тяжелее. Хорошо, если ручей встретится, если нет, то надо хотя бы выбрать поляну с травой посочнее, пускай пощиплет в охотку, старушка.       По эту сторону оврага лес оказался приятнее — дубовые рощи сменились сосновыми, с мягким глубоким мхом и высокими папоротниками, почти без противной поросли и буераков. Кляча шагала бодро и бойко, а у Шакала даже настроение поднялось.       — Получается, краса моя, кола и двора у тебя нет, — снова заговорил он с девчонкой. — Тогда скажи мне, каким вонючим ветром тебя в Ивлонь занесло?       Вопрос был с подвохом. Шакалу стало интересно, что же эта «странствующая сказительница» на сей раз сможет наплести. Скажет правду или потешит его занимательной историей: назвалась сказительницей — рассказывай байку, как у вашего брата водится. И будет ли в этой истории хоть часть правды, которую Шакал сумеет отличить от вымысла?       — Тебе рассказать как было или как ты хочешь услышать? — поинтересовалась девчонка, и Шакал, даже не оборачиваясь, понял, что она улыбается.       Вот ведь! Мысли что ли прочитала? Шакал и готов был бы поверить в то, что колдовство — не выдумка, если б не повидал за свою бродячую жизнь столько сказителей, что другому бы и не снилось. Умели эти ребята угадать с полуслова и даже без слов то, что люди хотели услышать. Видать, и впрямь дедова наука этой девчонке местами впрок пошла.       — Правду говори, — строго сказал он.       Девчонка усмехнулась.       — Будь по-твоему. — И, помолчав, начала рассказ: — Дед мой в последние зимы был уже слаб, а этой весной вконец разболелся. Держался как мог. Да только возраст брал свое. Зима была мокрая, слякотная, от такой только сопли и кашель. А весна холодная, тепло, такое чтоб стояло долго и верно, уже поздно пришло…       Все было так. Шакал сам все это время проклинал погоду, да и нынешний год у него не задался. Благо осенью хороших деньжат с караванами южан подзаработал — зиму кое-как перетерпел. С местными купцами дела не ладились — не вышло ни к кому подрядиться ни в караван за пушниной до Верминского леса, ни — на север, к тамошним кузнецам, ни даже на юг, в Аллирианту, за рыбой. Пережил кое-как это время в селениях окрест Зарьграда, где цены в постоялых дворах не так кусались, как в столице. Попробовал найти работу подмастерья в кузне — с этим тоже не задалось. И даже весной, в ярмарочную пору, все купцы из Южных земель, как один, попадались недовольные — те самые сопли и кашель от сырости и холодов были не по душе им, изнеженным жарким солнцем и вечной сушью. Но хоть платили они как всегда щедро — и то добро.       Что говорить о простых даэрунцах? Они в этот год не гнушались костерить Двуединых, ниспославших им почти бесснежную зиму и весенние заморозки, грозившие убить урожай, буде даже это тем грехом, за который иные жрецы могли обвинить в ереси.       — Я надеялась, деду хотя бы лето на пользу пойдет, — продолжала девчонка. — Отогреется, кашель отпустит. Но надеялась зря, ему только хуже стало. Исхудал совсем, в цветень* уже и ходить едва мог. Под конец месяца мы как раз добрались до Ивлоня, да там и остались. Я уломала его снять угол в «Сытном карпе». Дед настолько плох был, что почти не препирался. Он ведь, сколько себя помню, ни разу и медяка не отдал за крышу над головой. «Наши истории — лучшая плата. А коль не можешь своим словом заработать кусок хлеба да теплый угол, то не сказитель ты, а пустозвон. Ночевать тебе под открытым небом да с голодным брюхом», — так он всегда говорил.       — Ха! — Шакал тряхнул патлами и искоса глянул на девчонку. — Его правда. Но, как по мне, дерзишь ты многовато. Такую сказительницу я бы с чистой совестью выгнал голодной на мороз.       — Ой ли! — ехидно прищурившись, покачала головой девчонка.       Шакал только закатил глаза и отвернулся. Уж так и быть, ее правда: имейся у него теплый угол, такую малохольную девку, хоть и противную, бы он и впрямь на мороз не выгнал. Но кормить бы точно не стал!       — Я не всегда такая дерзкая, — очень серьезно сообщила ему девчонка.       — Ой ли! — передразнил ее Шакал, едва не рассмеявшись.       — Ты про себя сейчас, похоже? — в ее голосе скользнула легкая обида. — Так что мне было делать? Благодарностей ты не принимаешь, говорить по-доброму не хочешь. Я знать тебя не знаю, ты, может, меня поглубже в чащу завезешь да сам под юбку полезешь. Так на кой ляд мне с тобой миловаться, раз ты окажешься не лучше Даммара, разве что в ведовстве уж точно не обвинишь.       Шакал зло покосился на нее. Ох и не любил он, когда про его клеймо становилось известно! Ничем хорошим ни разу это еще не закончилось. Благо с охотами на ведьм все давно успокоилось, и народ в Даэрунском княжестве стал забывать про жреческие клейма на лбах. Шакал, когда вернулся из Южных земель, с ходу почувствовал разницу. Что за повязка у него на башке и почему она не слишком-то походит на обычное очелье, никому уже и дела не было. Впрочем, и клейменных «колдунов» он больше не встречал. Похоже, немного их выжило, а кто выжил, тот хорошо скрывался.       — Смотри, как бы тебя саму опять ведьмой не назвали, — пробурчал Шакал.       — Не назовут, — нехотя бросила девчонка. — Не знала я, что этот купец Приближенным Ордена окажется.       — А если бы знала, что тогда? — Шакал хитро прищурился и посмотрел на девчонку. До пустых сплетен и чужих отношений ему обычно не было дела, но судьба этой занозы местами была любопытна. Особенно в той части, где ее обвинили в ведовстве — такое стоило знать, чтобы самому между делом не опростоволоситься.       — Тогда, — начала было девчонка бодро и уверенно, но осеклась. — Не знаю… — Она мотнула головой. — Правда, не знаю. Деваться мне некуда было.       — Расскажешь? — негромко спросил Шакал.       Девчонка кивнула.       — Даммар со своим караваном вчера в «Сытом карпе» остановился. Хозяин его знает давно, и что у Даммара кошель всегда туго набит и на деньги он не скупится — знает тоже. Весь упрыгался, чтоб купцу угодить. Когда начал меня к купцову столу с каждой кружкой и тарелкой посылать, я поняла, что дело неладно. У Даммара и глазенки горели, и облапать то и дело пытался — едва успевай уворачиваться. И хозяин все уши прожужжал, дескать, будь с ним поласковей.       Шакал с сочувствием глянул на девчонку. Повидал он таких молодцов, что оплатив еду и выпивку, считали, что и девица в постели ко всему прилагается.       — Я и впрямь купцу не дерзила, ты не подумай, — тут же вставила девчонка, похоже, по-своему истолковав его взгляд. — Зачем мне с хозяином было ссориться и работу терять? Авось, не в первый раз такое было, думала, опять все обойдется. Вечером-то и впрямь обошлось. А сегодня, значит, стою, никого не трогаю, свечной воск со стола ножом отскребаю. Даммар в другом углу зала завтракает и шутки насчет меня отпускает. Я на одну, не сдержалась, ответила.       Девчонка замолчала и недовольно посопела, а Шакал догадался, что ответ ее был из разряда тех, за которые он сам ей люлей готов был навешать.       — В общем, как он сзади ко мне подошел, я даже не заметила, — продолжила она. — Церемониться не стал — заломил руки и сказал, что проучит, как следует. С хозяином, дескать, договорился, и рыпаться мне бесполезно. Ох и повезло же ему, что нож у меня из рук сразу выпал! Завалил меня животом на стол, юбку задирать начал. Ну мне-то на его договоренности плевать с высокой башни — засадила ему пяткой промеж ног со всей силы. Пока он скулил да бранился, вывернулась и морду ему расцарапала. Он мне кулаком по зубам врезал — аж в глазах потемнело. Дальше я уже плохо все помню… По ногам его, вроде, пинала, он меня за руки хватал и платье на мне порвал. Вывернулась как-то — и деру дала. Ну, а что дальше было, ты и сам видел.       Верно, видел. Значит, и впрямь этот жрецов прихлебатель, не совладав с девчонкой, решил на ней отыграться напоследок. Не сумел мудями потрясти, так хоть потряс своим медальоном. Что еще взять от тварей-жрецов и их приближенных?       Шакал раздраженно выдохнул и поднял голову к небу. Потемнеть оно еще не успело, но очертания восходящего остророгого месяца уже можно было различить. Самое время задуматься о привале.       — А ты, значит, после дедовой смерти на постоялом дворе работать осталась? — уточнил между делом Шакал, размышляя, сколько еще они смогут пройти до первых сумерек.       — Я там работать начала, пока он еще был жив, — ответила девчонка. — Денег-то у нас немного было, и те быстро кончились. А сдавать нам угол да кормить за красивые байки хозяину не улыбалось. Если б я пела хорошо или танцевать согласилась, чтоб его постояльцев развлекать, он бы, может, и уступил. А так пришлось работать за еду и крышу над головой. Дед к тому времени уже толком ничего не понимал, не то надавал бы мне затрещин за такое. А когда он умер, я в «Сытом карпе» так и осталась. Идти-то все равно некуда.       Как бывает, когда некуда идти, Шакал прекрасно знал на собственной шкуре. Только ему было в разы проще — он мужик, здоровый и сильный, может и мечом махать, и железо ковать. А куда податься этой соплячке? Она, похоже, не в пример своему деду, от бродячей жизни в большом восторге не была.       Ох и дела! Лучше вовсе было с ней не заговаривать, как Шакал и хотел поначалу. Вывел бы ее из лесу — и скатертью дорога. Сумеет ли так поступить теперь, Шакал уже не знал.               ____________        * Цветень — первый летний месяц