Путники: одна дорога на двоих

      Кончик гусиного пера мерзко поскрипывал о бумагу, цеплялся за все ее шероховатости. От этого звука челюсть сводило, и Карагел стискивал зубы и старался дышать глубоко и размеренно, чтоб не взбеситься. Даже мерное потрескивание поленьев в камине, которое неизменно помогало расслабиться, на сей раз делало свое дело лишь в половину силы. Огонь только нагонял духоты в жаркий день. Но и без него было не обойтись. Толстые каменные стены Обители Серых жрецов не прогревались никогда, во всех помещениях и коридорах стояла вечная прохлада. И сырость. Как в склепе.       Карагел свой кабинет протапливал и зимой, и летом — больные суставы не позволяли лениться. Послушники, доставляя ему поленья по нескольку раз на дню, проклинали все на свете — за глаза, само собой. В лицо главе Ордена они неизменно улыбались и всеми силами показывали, будто всю жизнь мечтали работать носильщиками и дровосеками. Особо рьяные озадачивали себя даже растопкой камина. Карагел сам о таком никогда не просил — подкидывать поленья в огонь, ворошить кочергой их обугленные остовы, выгребать скопившуюся золу — было тем удовольствием, в котором он сам себе с трудом мог отказать. Но если уж послушники желали услужить — тут он был бессилен и наступал себе на горло. Хотят прогнуться — пускай. А Карагел не забудет отметить для себя таких молодцов!       Отложив перо, он размял пальцы на руках. Год от года они болели все сильнее. Суставы вздулись огромными узлами, и согнуть пальцы порой было очень трудно. Если бы не целители Ордена и собственные, хоть и не слишком развитые, лекарские способности, быть бы Карагелу жалкой развалюхой, а не человеком, которого боялись не только в Ордене Серых жрецов, но и в двух прочих. И будут бояться еще много зим, он был уверен в этом.       Вздохнув, он снова взялся за перо. Макнул заостренный кончик в чернильницу и занес над бумагой. Опять слушать этот проклятый скрип!       Стук в дверь был таким резким и громким, что Карагел аж подскочил. Рука дрогнула, с кончика пера сорвалась чернильная капля и растеклась темным пауком на вишневом бархате скатерти.       Карагел сквозь зубы процедил такое богохульное ругательство, за которое иного жреца без промедлений обвинили бы в ереси, и закинул перо обратно в чернильницу — с облегчением. Хоть еще некоторое время не придется слушать этот отвратный скрип!       — Войдите! — с пренебрежением крикнул он, откинувшись на высокую спинку резного кресла.       Дверь тихо распахнулась (Карагел следил, чтобы петли никогда не скрипели), на пороге стоял юноша в серой мантии — очевидно, послушник. Лицо вроде и знакомое, но в этом кабинете он точно никогда доселе не появлялся, иначе Карагел бы запомнил его. Он знал наперечет не только своих постоянных посыльных, носильщиков поленьев и прочих мелких сошек, но и вообще всех, с кем когда-либо доводилось иметь дело. Этот был кем-то из новеньких…       Свой интерес Карагел скрыл, придав лицу непроницаемое выражение.       Послушник медлил, топчась в дверях. Особого приглашения ждал? Обойдется!       Карагел смотрел на него холодно и бесстрастно. И молчал.       Послушник дернул плечом и переступил порог. Прикрыл за собой дверь и подошел к столу Карагела. И все это уверенно, без капли смущения или страха.       О, как!       В кабинете главы Ордена Серых жрецов принято было робеть и трепетать, но этот юнец почему-то не собирался следовать традиции.       — Мэтр Карагел, вам послание от мэтра Алливария, — вежливо склонив голову, спокойно и уверенно доложил послушник.       Алливарий… ах, да, звездочет. Помнится, у него и впрямь был ученик, значился в бумагах. Карагел не раз ставил свой росчерк на всяческих сводных грамотах о расходах на содержание или допусках до испытаний. Вот только ученик Алливария волновал его еще меньше, чем сам Алливарий. Этот толстый увалень был только тем и хорош, что не лез никуда, дальше своей звездочетской башни, и с удовольствием протирал зад серой мантии на той должности, на которую ни один другой жрец в здравом уме и претендовать не собирался. Даже с много зим назад порученным заданием справиться не мог. Дармоед и неудачник. Карагелу было плевать на него с самой высокой башни, как и на его ученика, которого он все это время считал неменьшей бестолочью. Неужели, ошибался? Или нет?       Карагел, откинувшись на спинку кресла, придирчиво оглядел послушника: среднего роста, в отличие от Алливария, ладно и крепко сложен, прямые русые волосы до плеч, светло-карие глаза и простое, ничем не примечательное лицо.       Послушник стоял, выжидающе глядя на Карагела. Прямо в глаза! Такого нахальства не могли себе позволить даже жрецы высших Кругов. Надо же! Юнец либо совсем идиот (что при таком-то наставнике неудивительно), либо… Карагел не мог понять, почему допускает это второе, совершенно невероятное «либо», но все же допускал. Не зря он прожил столько зим, чутье на людей у него было развито не хуже умения управляться с силой.       — Вам нужны какие-то особые распоряжения, юноша, или вы полагаете, что я должен подниматься с места, чтобы получить предназначенную мне записульку вашего… хм… наставника? — уничижительно поинтересовался Карагел, изогнув одну бровь.       Послушник сморгнул на миг… нет, даже не стушевавшись, а будто подбирая верный ход.       — Прошу прощения, мэтр! — пылко (и, кажется, чуть наигранно) произнес он и, перегнувшись через стол, протянул послание Карагелу.       Карагел разломил печать и едва сдержался, чтобы не поморщиться от пронзившей пальцы боли. Потянул немного силы, чтобы утихомирить ее, и с пренебрежением пробежался глазами по строкам, написанным мелким аккуратным почерком — почерком Алливария.       Порывисто облизнул мигом ссохшиеся губы.       И прочел послание снова, уже с должной обстоятельностью.       Вот так дела! Еще полчаса назад он был уверен, что мало кто способен его удивить. А в том, что этим счастливчиком может оказаться толстый пустоголовый звездочет, его бы не убедили и Двуединые, буде им даже ради такого дела явиться прямо перед Карагелом!       Поразмыслив немного, Карагел снова взглянул на юнца. Тот стоял с прямой спиной, вытянув руки вдоль тела и держа ровно голову — ну просто идеальный послушник в услужении! Вот только взгляд беззастенчиво бегал по кабинету, изучая все предметы убранства — дорогие, в красных тонах, ковры и гобелены, изготовленные умельцами из Южных земель, золоченую утварь, подсвечники сложной ковки, символ Ордена Серых жрецов — отлитый из золота треугольник, заключенный в круг — на стене за спиной Карагела. Да, Карагел не только хорошо протапливал свой «склеп», но и хорошо украшал. А все прочие могли только завидовать и злорадствовать. А если погладят против шерсти, то еще и получить от главы Ордена выговор или наказание за потакание телесным слабостям.       — Ты ведь знаешь, что написано здесь, — произнес Карагел так, что непонятно было, спрашивает он или утверждает, и тряхнул свитком, зажатым между пальцев.       Послушник едва заметно дернулся, метнул взгляд влево и чуть вверх и уверенно выдал:       — Я знаю не более того, что мне полагается знать.       После он улыбнулся — вежливо и даже слегка подобострастно.       Серьезно? Он серьезно, по наивности, пытался Карагела обмануть или решил поиграть с ним в игру на интерес? Где этот нахальный юнец, а где подобострастие?       Карагел пока не мог понять, почему, но склонялся ко второму варианту. И если он был верен, то ученик неудачника-Алливария был на удивление хорош!       Стоило развеять сомнения. Карагел прищурился и со стальным холодом в голосе медленно произнес:       — А знаешь ли ты, юноша, что в моем кабинете дверь нараспашку не оставляют? Иди-ка и закрой ее, коли сразу этого не сделал.       Послушник хлопнул глазами. Переступил с ноги на ногу. Но с места не сдвинулся. И даже не обернулся в сторону выхода.       — Простите, мэтр, но я прекрасно помню, как затворил за собой дверь, — тихим, но не дрогнувшим голосом ответил он.       Вот как. Что с памятью и вниманием у этого юнца было все в порядке — хорошо. Но он не повелся на подначку. Кто бы еще на его месте решился спорить с главой Ордена Серых жрецов, с ним, Карагелом? И это было еще лучше. Наверное…       Карагел сурово свел брови к переносице.       — По-твоему, юноша, я вру? — осведомился он, грозно сверкнув глазами. От такого даже главы Светлого и Темного Орденов начинали ощущать себя не в своей тарелке.       Но только не этот юнец. Он либо был слишком наглым и умным, либо заранее знал о таком испытании. Вот только откуда? Карагел практиковал его нечасто и не с теми, кто мог бы потом понять, как себя надо было вести. И уж, тем более, рассказать об этом другим.       Помедлив несколько мгновений, послушник ответил с легким уважительным — о, как! — поклоном:       — Нет, мэтр, вы, конечно, не врете. Вы, вероятно, ошибаетесь.       Карагел рассмеялся — громко и раскатисто.       И с удовлетворением отметил, что послушник наконец вздрогнул — по-настоящему.       По-настоящему вздернулся только сейчас. Потому что до сей поры он играл, в свою игру, — теперь это было ясно совершенно точно. Смел играть не с кем-то — с Карагелом! И явно осознавал, что делает. И, значит, на него, Карагела, послушник намеренно пытался произвести впечатление. Выделиться из толпы трусов и подхалимов — что ж, не слишком-то неповторимо и ново, но все же умно — для такого юнца. А еще такое требует храбрости и решительности. М-да-а… Карагел давно не встречал таких самородков!       Алливарий, значит… его наставник. Ох, и пригрел же ты змею на шее, бездарный звездочет!       — Звать тебя как? — просмеявшись и выдохнув, спросил Карагел.       — Инар, — ответил послушник — совершенно буднично, без гордости или смущения. Словно этот вопрос для него ничего не значил.       Но он значил. Карагел знал это. Этот вопрос был новой ступенью, к которой юнец стремился и которую отметил с гордостью и самолюбованием — вон как загорелись его светло-карие, блеклые глаза! Он умел владеть собой — очень хорошо, но не настолько, чтобы Карагел, старый и умный Карагел, не смог его, малолетку, раскусить.       Карагел не сумел совладать с собой — или не захотел? Уголки губ чуть вздернулись вверх. Да, теперь он понимал этого юнца — замечательно понимал! Он сам был таким когда-то. Из грязи — в князи. Потому что умнее тех князей. Потому что мог. Почему нет?        — Ты послушник? — Ответ был очевиден, но Карагел решил уточнить — чтобы не только продолжить разговор, но и лишний раз указать юнцу его место.       Юнец улыбнулся.       — Полгода назад посвящен в жрецы, мэтр, — ответил он с легким поклоном.       Вот оно как!..       — В жрецы?! — переспросил Карагел, не скрывая изумления. — Так что же ты до сих пор при Алливарии делаешь?       Нет, ясно было, как Ятарунов день, что до посвящения послушник от своего наставника никуда деться не мог. Но после, когда послушник становился жрецом, он волен был выбрать любой путь, любого наставника, который именовался уже покровителем. И выбрать вновь Алливария было… либо великой глупостью, либо…       С этим юнцом слишком много «либо». Слишком много за все последние десятки зим. И это интересно.       Карагел сложил пальцы на руках в замок и оперся на них подбородком. И выжидательно глянул на Инара. Какое же простецкое и распространенное имя для Зарьграда!       — Мэтр Алливарий научил меня всему… — замявшись, произнес тот.       Замявшись? Что это за новая игра? Карагел принял бы это за слабость, если бы Инар до сей поры не представлялся сильным — не по годам — игроком.       — Так что же ты, ни в чем, кроме звезд, больше не смыслишь? — закинул Карагел новую удочку.       — Признаться… — Инар смутился еще сильней — вот это да! — в звездах-то я как раз и не особо разбираюсь.       — Так какие же у тебя тогда таланты? — презрительно фыркнул Карагел.       Инар стиснул зубы и задрал вверх подбородок.       Оп! Проняло!       — В день посвящения я получил отличные оценки по всем направлениям Ордена, — с гордостью сообщил он. — И стал лучшим в применении божественной силы в бою.       Направление бойцов… Карагел сам в возрасте Инара двигался по этому направлению и достиг немалых успехов.       Когда-то оно было самым почетным, теперь же — пережиток прошлого. Если раньше охота на дхайнов, недобитых на Арларском поле и втайне плодивших новые поколения своих учеников, была одной из основных задач Ордена Серых жрецов, то со временем ораторское мастерство, богословские изыскания или целительство стали приносить куда больше практической пользы. Впрочем, и по сей день понимали это далеко не все служители Двуединых, а внушать остальным это мнение Карагел не собирался, и на то имелись причины.       — Так почему же мэтр Берьяр не взял тебя в свое направление бойцов? — поинтересовался он.       Тут явно крылось что-то… какая-то разгадка. Какой юнец откажется заделаться воином великих Братьев, тем более, имея на то таланты, которые даны далеко не каждому, откажется от мудрого, сильного и притягательного Берьяра в качестве покровителя в пользу никчемного жирдяя-Алливария?       Ох, и многое же Карагел упустил в жизни Ордена, как оказалось! Погряз в бумажных делах и интригах, почти забыл, как раньше умудрялся успевать во всем и везде! Да еще и здоровье, пошатнувшееся на старости лет, давало знать о себе. Из-за него, из-за проклятых ноющих суставов и прочих немощей, которые любого, не связанного с силой, давно бы уже подкосили и уложили в постель, а то и в гроб, он пропустил последнее посвящение. Переложил его организацию и проведение на других жрецов, глав направлений. И был уверен, что не упустит ничего интересного. Потому что не было ничего такого много десятков зим подряд.       Это раньше, когда был моложе и здоровее, Карагел выискивал на посвящениях послушников — талантливых и честолюбивых. Таким был когда-то Берьяр. Таких лучше вовремя заметить — и подмять под себя или уничтожить — от греха подальше. На пользу Ордену и ему, Карагелу. Он отлично знал это — на собственном примере. Его в свое время никто не подмял и не уничтожил — и вот результат.       — Мэтр Берьяр делал мне предложение, — многозначительно сообщил Инар и взглянул на Карагела из-под полуопущенных ресниц.       Аха-ха! Попытка заинтриговать зачтена, юноша! Новая отличная оценка в твой послужной список.       — Говори, как есть, — строго сказал Карагел. Будет с него кокетливых расшаркиваний!       — Мэтру Алливарию я был нужнее, — ответил Инар со значением.       Все еще пытаешься предстать опытной кокеткой перед неискушенным кавалером, малыш? Ну нет, на сей раз ты свои силы переоценил. Очередной тебе плюсик за упорство и наглость проставлен, так и быть. Но не более.       Ну-ка, как ты дальше запоешь?       — И чем же таким прикормил тебя Алливарий, что ты, даже став жрецом, продолжаешь быть при нем верной собачонкой? — с издевкой спросил Карагел, снова выгнув бровь дугой.       Инар дернул носом и на мгновение поджал губы — оскорбился! Ох, и много же ты о себе думаешь, юноша!       — Мэтр Алливарий увидел во мне жреческий дар, привел в Серую Обитель, взял меня под покровительство, стал наставником. Он воспитал меня с детства, — твердо отчеканил он.       Вот так так! Выходит, насмешка Карагела его задела за живое не на шутку. Ох, и сколько же было стараний, чтобы произвести впечатление, а прокололся на такой ерунде!       — И только-то? — презрительно хохотнул Карагел.       Инар стиснул зубы и едва заметно развел руками, дескать, думай, что хочешь, а что хотел, я сказал. И откуда же в нем столько самоуверенности? По этой части он, кажется, даже Карагела в юные годы переплюнул.       — И при каких же обстоятельствах Алливарий обнаружил твой жреческий дар? — склонив голову набок, почти бесцветно поинтересовался Карагел.       Инар метнул взгляд влево и вверх и набрал в грудь воздуху — явно сообразил, как выкрутиться, и готовился выдать ответ.       — Без уверток, юноша! — отрезал Карагел раньше, чем это младое дарование успело рот открыть. — Не забывай, кто я, а кто ты. Я задал вопрос и желаю получить правдивый ответ. Дать его сейчас — в твоих интересах.       Инар снова поджал губы, на сей раз немного иначе — раздумывал. Потом решительно выдохнул, кивнул, и, посмотрев в глаза Карагелу, сказал:       — Мэтр Алливарий поймал меня за руку, когда я срезал у него на базаре кошелек. Давно, много зим назад. Тогда я был еще ребенком. Но вместо того, чтобы сдать дружинникам, он привел меня в Серую Обитель и сделал своим учеником. Сказал, что увидел во мне дар. Вот и вся история.       Карагел кивнул, показывая, что одобряет такую откровенность.       — А что твои родители? Их дитя стало служителем Двуединых, они были рады, что боги их так одарили? — поинтересовался он, пряча ехидную ухмылку. О, да, родители базарного воришки были благонравными верующими, как же!       — Они были рады, — кивнув, коротко ответил Инар.       Карагел склонил голову набок и испытующе прищурился.       Инар скрипнул зубами, а его верхняя губа вздернулась вверх. Конечно, он понял, что глава Ордена не удовлетворится таким ответом.       — Да, мои родители были рады, — на выдохе сказал Инар. — Они избавились от лишнего рта. Ну мать, по крайней мере. Это ведь она прачкой спину гнула, чужое белье настирывала, чтобы шестерых детей прокормить. Отец и вполовину так не старался. Разве что ради того, чтобы пропить наши жалкие гроши. Вот в этом он был мастер!       Карагел удовлетворенно улыбнулся. Этот наглый юнец теперь начал играть по его правилам. И явно наступил себе на горло, чтобы сделать очередной ход. Вряд ли он с охотой о своей семье рассказывал не то что, но даже вспоминал. А тут выдал все, как на духу — коротко, но честно. И то, что Карагел узнал, тоже было хорошо. Такие вот дети из проклятых Двуедиными семей, если не опускались, подобно своим родителям, вырастали в людей сильных и очень занятных.       — Так чем же ты занимаешься при Алливарии, коль в звездах смыслишь так мало, как пытаешься уверить меня? — глянув на Инара чуть заговорщически, поинтересовался Карагел.       Тот пожал плечами, изобразив простодушие:       — Выполняю поручения мэтра, разношу послания, помогаю навести порядок в бумагах…       — Дитя Затмения. О котором говорится здесь. — Карагел указал взглядом на послание, лежащее перед ним на столе. — Ты ведь знаешь, что это?       — Кто это, — поправил Инар, особенно выделив голосом «кто».       Ага. Отпираться не стал. Значит, с большой вероятностью ждал такого поворота. Именно такого.       — И что же ты знаешь, юноша? — подавшись вперед так, что коснулся ребрами края стола, спросил Карагел.       Инар подобрался, и в его глазах мелькнуло удовлетворение. И еще этакая страсть, будто у охотничьего пса, уже учуявшего след дичи, которого вот-вот должны были спустить с привязи.       — Мне известно не слишком много, — с напускной скромностью заявил он. Ему было известно ровно столько, сколько известно Алливарию — сомнений в этом не оставалось. А Алливарий с помощью Карагела был неплохо осведомлен. — Я знаю лишь, что Дитя Затмения — это ребенок, который родился в тот день и час, когда луна заслонила собой солнце, — продолжил Инар. — Богословы называют это часом Двуединых и считают, что он несет в себе особое божественное благословение, ведь это редчайший момент встречи двух навеки разделенных начал Великих Братьев, которые некогда были единым целым. Еще ходят разные слухи: и что этот ребенок обладает великой силой, и что он — нечто судьбоносное, способное изменить установленный порядок, и что его боги посылают людям в помощь для укрепления истинной веры в умах и сердцах… В общем, домыслов много. Но эти — встречаются чаще других.       Домыслы… а этот Инар очень верно сказал! В свое время Карагел позаботился, чтобы любые хоть в чем-то достоверные сведения о том, что из себя представляет Дитя Затмения, были изъяты из доступа жрецов. Кроме него самого, конечно же. Ну и Алливария, которому он выдавал лишь то, что полагалось знать. Вот и остались лишь легенды да байки, которым хочешь — верь, а хочешь — плюй!       — Вон стул. — Карагел махнул рукой в угол комнаты. — Бери и садись.       Инар удивленно сдвинул брови, но все же сделал, как говорили.       — Так как же твоему наставнику удалось найти Дитя Затмения после стольких лет бесплодных поисков? — спросил Карагел, дождавшись, пока тот усядется. — Полагаю, этот секрет Алливарий не собирается держать от меня в тайне.       — Не собирается, — кивнул Инар. — Это было случайностью. Совершенной. Да, это вряд ли красит нас с мэтром в ваших глаза, но это так.       Ого! «Нас с мэтром»! Как легко и будто бы невзначай этот юнец поравнял себя, вчерашнего послушника, с пожилым жрецом, десятки зим отслужившим Ордену. Хотя… зная Алливария и теперь, узнав Инара, Карагел даже счел этот ход честным. Хоть и очень самонадеянным.       — Мэтр Алливарий на досуге любит составлять гороскопы, — продолжал Инар, — просто так, для своего удовольствия. И на известных людей, и на совершенно простых, чьи даты рождения узнал каким-то случайным образом. И один такой гороскоп показался ему странным: звезды говорили об одной судьбе, на деле же у человека была совершенно иная. Мой наставник захотел понять, в чем причина. Это был праздный интерес, признаю. Мэтр не мог понять, в чем ошибся, ведь он не ошибался так сильно с гороскопами никогда. Ответ мы искали долго. Окольными путями, через множество людей. В конце концов, мы нашли жреца Бергалона в одном небольшом селении близ Белокамня, которому перед смертью исповедалась старая повитуха. Она рассказала служителю Темного Брата о том, что принимала роды во время солнечного затмения, однако родители младенца щедро заплатили ей, чтобы при записи в Книгу Жизни она сообщила жрецу Ятаруна, что ребенок родился на день раньше.       Карагел разразился раскатистым смехом. Он давно так не хохотал, аж слева в боку закололо. Пришлось успокоиться и отдышаться, медленно втягивая и выпуская воздух сквозь сомкнутые зубы.       Он столько зим бился над этой загадкой, и даже поверил под конец, что в это затмение, которое, как он долго считал, неспроста случилось при его жизни, не родилось ни одного одаренного Двуедиными ребенка. А все было так хитро и так очевидно одновременно!       Незадолго до затмения он поручил жрецам всех трех Орденов и доверенным людям из полковой и городовых дружин обращать внимание на всех младенцев, появивишихся на свет в час Двуединых. Любые слухи или истинные сведения об их рождении они должны были докладывать ему, Карагелу. Очевидно, это стало известно родителям того ребенка, которого все так искали, заранее, и они от греха подальше решили всех обмануть и скрыть его.       Спустя почти год бесплодных поисков Карагел изменил тактику — он пустил слух, дескать, тот, кто родился в час затмения, — ребенок-благословение, и жреческие Ордена готовы облагодетельствовать и щедро одарить и его самого, и его родичей. Ох, и понабежало же тогда во все святилища княжества мамаш и папаш со лже-Дитями Затмения в обнимку! И хоть бы один среди них был настоящий!       А вот родители ребенка, который действительно был отмечен Двуедиными, алчностью явно не страдали. Зато проявили похвальное благоразумие…       — Вот уж не знаю, пожалеть мне твоего покровителя, столько зим гонявшегося за призраком, или порадоваться, что такая глупая случайность наконец привела его к цели! — дождавшись, пока колики в боку отпустят, заявил Карагел. А потом, внимательно посмотрев на Инара, сказал: — Мне только вот что интересно. Алливарий ведь из своей звездочетской башни и носу не кажет. А ты говоришь, вы искали, с людьми общались. Вон, даже до жрецов из селения близ Белокамня дошли. Как ты объяснишь это?       Карагел, конечно же, знал ответ. Он прекрасно понимал, что Инар был у Алливария мальчиком на побегушках все это время. Вот только сам Алливарий уж точно не сумел бы растрясти как следует свои жиры, заставить свой скудный умишко работать и так раскрутить всю эту дурацкую и никому не интересную историю с несовпавшим гороскопом, чтобы выйти в конце концов на след Дитя Затмения. И конечно же, Инар на свою оговорочку про «нас с мэтром» имел полное право. Он, по-хорошему, вообще имел право с пинка открыть дверь кабинета главы Ордена и заявить, что выполнил то его задание, с которым никто прежде справиться не мог. Вот только в этом случае Карагел бы погладил его по головке, кинул какой-нибудь аппетитный кусок в качестве награды и отпустил с Двуедиными на все четыре стороны. Инар же хотел большего, и это ясно было, как Ятарунов день.       — Мэтр Алливарий покидал свою башню, когда это было необходимо, — чуть склонив голову, сообщил он. — В остальных случаях ему помогал я.       Что ж, неплохо. Своего бывшего наставника, а ныне покровителя, этот юнец все же уважает. Мог приписать все заслуги себе с чистой совестью, но не стал.       — А скажи-ка мне, юноша, как давно Алливарий составил тот гороскоп? — хитро прищурившись, поинтересовался Карагел.       Инар, задумался, очевидно, подсчитывая сроки.       — Больше полутора зим назад, — ответил он наконец.       Карагел удовлетворенно заулыбался. Все его предположения подтвердились. Конечно, Инар не был глупцом. Притом не был им настолько, что не стал размениваться на именитых покровителей после недавнего посвящения в жрецы. Он предпочел держаться в тени, чтобы раскрутить до конца ту нить, на конце которой обнаружилось Дитя Затмения. И вот теперь, когда Инар принес весть о нем главе Ордена и так красиво сумел себя преподнести, он скаканул на много ступеней выше равных себе. Да и не только равных.       Ох, и хорош же был этот юнец!       Да и внешне вышел что надо: ничем не примечательный, такой же серый, как толпа, как лицо всего Ордена.       Не использовать такой самородок в своих целях было просто грешно.       Оставалось проверить лишь одну вещь.       Карагел, не шелохнувшись, потянулся к двум потокам силы: светлому и темному. Взял их покрепче, размахнулся, ощущая напряжение, и легонько хлестнул ими Инара, словно двумя кнутами. Слабый щелчок — не более. Слабее укуса осы.       И на это Инар ответил молниеносно: кнуты увязли в плотном сплетении темных и светлых нитей.       Ох, не зря он стал лучшим в боевом направлении…       Инар лукаво улыбнулся, глянув на Карагела. Он знал, что показал отличный результат. Вот только Карагел проверял не грамотность мэтра Берьяра в оценке послушников, а нечто совсем иное — глаза Инара, которые в момент применения силы из светло-карих в одно мгновение стали угольно-черными. Такими же, как у самого Карагела были при любых обстоятельствах.       И это не было так хорошо, как все остальное. Это добавляло лишних сложностей.       Впрочем… Карагел за свою жизнь воспитал и закопал не одно юное дарование, ставшее способным соперничать с ним. И не жалел об этом.       Но он был стар. Действительно стар. Не признавать это было глупо. Глупее — с каждой новой зимой.       И, если главная затея всей его жизни не выгорит — а он уже почти поверил в это (лишь сегодняшнее послание Алливария сумело возродить былые надежды), — будет неплохо оставить достойную смену после себя.       А Инар был хорош. Умный, предприимчивый, честолюбивый, не знающий робости перед теми, кто стоял выше, много выше его. А еще уязвленный. Своими родными, теми, кто всегда ближе других и потому способен ранить сильнее других. Он считал, наверняка считал, это своей слабостью. Но Карагел знал, что это и было той силой, что толкала его вперед, шаг за шагом. Ему оставалось только протянуть Инару руку, чтобы помочь запрыгнуть на новую ступень.       — Как ты понимаешь, юноша, — невозмутимо, лишь изогнув губы в загадочной полуулыбке, сказал Карагел, — то, что мы нашли Дитя Затмения — не конец истории, а лишь ее начало. У Великих Братьев есть свои планы на этого человека. Они уготовили ему путь, которым он должен пройти. И мы, служители Двуединых, должны помочь им в этом.       Уголки губ Инара дернулись вверх, но он тут же совладал с собой и вернул на лицо бесстрастное выражение.       — Мне бы не помешал помощник, — продолжил Карагел, глянув на него из-под ресниц. — Особенно, помощник, который уже посвящен во многое и хорошо зарекомендовал себя в деле, касающемся Дитя Затмения.       Инар продолжал смотреть на него прямо, делая вид, что сказанное к нему отношения не имеет. Только сцепленные в замок, плотно сжатые пальцы, лежавшие у него на коленях, выдавали волнение.       — Так что придется твоему мэтру Алливарию отдать главе Ордена своего преданного ученика. Пока на время, а дальше — видно будет. Ты согласен, Инар?        — Разве у меня есть выбор? — Инар усмехнулся так, будто это предложение не было тем, к чему он стремился и чего ожидал.       Карагел усмехнулся. Юнец продолжает играть. Что ж, это хорошо и плохо одновременно, но спесь он с него подсобьет и под себя подломает. Интересно поглядеть, каким он станет тогда.       — Выбор есть всегда, юноша, — напустив на себя строгий вид, сказал Карагел. — Только не всякий решается его сделать. Хотя это, несомненно, к лучшему.