Молния для Мартышки

На пороге возникает веселый Маккензи. Открыв дверь, приветливо восклицает: — Ура! Наконец-то, мы вас заждались. — Ура-а. — Подхватывает Алекс в ответ, но по нему видно, что он издевается. Мы встретились около моего дома и он прыснул с того, что я завила волосы. — О боже, на что я вообще подписался? — Протянул тот, зажав рот ладонью в перчатке. Сейчас на его лице лживая радость: брови вскинуты в саркастическом воодушевлении, а улыбка чересчур широка и наигранна. Наверно он хочет мне так досадить. Но пойти со мной, все же, решился он сам, и я не ведусь на его провокацию. Перед тем, как нажать на кнопку звонка, мы с Алексом переглядываемся с серьезным видом. Я даю ему последний шанс убежать прочь, но он смотрит с непоколебимой, упорной решимостью. До сих пор мне не ясно, зачем ему нужно доказывать что-то здесь своим присутствием. Я лишь только волнуюсь, чтоб из этой затеи не вышло в последствии чего дурного. И мои опасения, как ожидалось, оказались совершенно не безосновательными. Уловив в тоне Тернера его издевку, Маккензи мрачнеет и манерно кашляет.  — Это точно дом Лекси? — Спрашиваю с улыбкой, стремясь тем самым пресечь их конфликт. Том кивает в ответ. Говорит:  — Вы по адресу. Я просто был рядом, услышал звонок. Он смотрит на меня как-то чересчур пристально, словно я теперь на «испытательном сроке». Его взгляд кричит, что мне должно быть жутко стыдно, и что не следовало мне приводить сюда Алекса. Что за каждую выходку моего друга в первую очередь буду впредь отвечать я. Но прежде, чем я успеваю смутиться, Том вздыхает:  — Проходите. — Открывает дверь шире. У Проссера просторный красивый коттедж почти в самом центре, в богатом районе. Его отец, общепризнанный архитектор, обеспечил своей семье жизнь в достатке. По крыше их дома развешаны лампочки. Внутри слышны музыка, голоса, смех. Когда Том распахнул перед нами входную дверь, шум гостей оттуда стал доноситься отчетливей. Через его плечо видно, что людей в доме много. И вдохнув больше воздуха, мы заходим внутрь. Здесь темно, но повсюду сияют гирлянды, из гостиной виднеется большая елка. Раздеваясь, стараюсь никого не задеть, ведь народ снует мимо из стороны в сторону: кто-то хочет поскорее долить алкоголя и стремится на кухню, что в глубине дома; кто-то, встав здесь у стенки, болтает в прихожей, ведь в гостиной оглушительно громкая музыка; кто-то курит, раскачиваясь под биты баса, обсуждая с другими веселые глупости. За всю жизнь никогда не была на тусовках, где собиралось так много людей. Возможно, мне было б уютнее дома, но в мыслях отрывисто бьется: «Здесь круто. Так весело, вау…нужно пить, зажигать». Внутри начинает кипеть возбуждение. Замерев, я окидываю все вокруг взглядом. Атмосфера затягивает и оживляет, пленит праздником, ранее мне не знакомым. Многолюдно — все громко болтают, смеются. В голове появляется мысль о том, что здесь царит та настоящая молодость: тот известный по фильмам кутёж молодёжи, от которого я воротила нос прежде. Но теперь мне так хочется быть его частью, стать такой же, как все, и отлично развлечься. Эти чувства настолько для меня неожиданны, что с трудом мне приходится скрыть эйфорию. Том исчез на секунду, но пришел также быстро: он приносит стаканчики с алкоголем и показывает, куда можно повесить куртки. — Разойдитесь, пожалуйста. — Он говорит, расчищая нам путь к переполненным вешалкам. Вокруг нас толпа из знакомых мне лиц, прямо целый выпускной альбом всех старших классов. Сквозь сумрак во взглядах блестит интерес, ведь на вечеринках нас с Алексом раньше не видели. Мартышке внимание не шибко нравится, но он хочет убедить всех, что ему наплевать. Он поднимает стакан, словно произнося тост, обращаясь к Маккензи: — Здесь что, сок из фруктов? Том снова бросает на меня строгий взгляд, будто требуя утихомирить Мартышку. Все, что Тернер ни выскажет в своей манере, Маккензи расценивает за злую шутку. Его самолюбие и теперь вновь задето, что невозможно не уловить взглядом. Я прокашливаюсь, спрятав ладонью улыбку, и легонько толкаю Тернера в бок. Тот пинает в ответ, протянув: «переста-ань». По его лицу видно, что он стал смелее. И хотя Алексу, все же, быть здесь не комфортно, он доволен, что Маккензи удалось легко выбесить. — Пойду найду Проссера. —  Сухо говорит Том. Говорит в мое ухо, чтобы я все расслышала, ведь басы начинают глушить все вокруг. В гостиной на это визжат и смеются. Развернувшись, Маккензи исчезает в толпе. Я тяну Алекса за край рубашки. Говорю: — Перестань издеваться над Томом! Тот лукаво щурится: — Тебе за меня стыдно? Смеюсь: — Поэтому ты согласился пойти? Чтобы здесь перед всеми меня опозорить? Я пробую выпивку, что в моем стакане: там пиво, на вкус очень даже приятное. Но не успеваю его толком распробовать, так как Алекс перекрикивает к черту всю музыку: — Я пошел, потому что люблю вечеринки! — Восклицает так громко, что все оборачиваются. Наша первая ссора ещё очень свежа, чтоб я помнила такую его интонацию. У Мартышки нет повода для обиды, но ведет себя Тернер совсем неестественно. Ему, должно быть, уж совсем неуютно стоять среди популярных людей нашей школы. Но когда же я спрашиваю: — С тобой все в порядке? — Он вдруг удивляется: — Ты чего? Все о’кей. Из прихожей, где стоим мы, видна часть гостиной, и в ней, большом зале, намного свободнее: там танцуют, а многие это не любят. В центре комнаты всего несколько человек, и хоть те в большинстве своём просто дурачатся, выдавая набор танцевальных клише, за «танцполом», все же, приятно смотреть: в полумраке искрятся цветные лампы и все вокруг кажется в сказочной дымке. Я стою, наблюдаю, сжимая стаканчик: словно вижу ту комнату через стекло, сквозь которое мне невозможно проникнуть. Я ужасно стесняюсь ведь танцевать. И почему мне так важно, что скажет Тернер? Почему я боюсь, что он будет смеяться? Мы остаемся с ним оба в многолюдной прихожей. Потолкавшись, встаем у прохода в гостиную. Вместе смотрим с молчаньем на ёлку в огнях, возвышающуюся над головами танцующих.  — Здесь довольно забавно. — Произношу я бездумно. Алекс хмыкает: — Ага. Ну типа того. Через мгновение он спрашивает: — Что, ты довольна? — Протяжно вздыхает, сделав пару глотков. — И как тебе, весело стоять здесь в углу? Не понятно, что он хочет этим сказать. Я поворачиваюсь и наши взгляды встречаются. Алекс смотрит задумчиво, даже печально. Свет гирлянд мелькает по его лицу цветными пятнами.  — Вечеринка отстойная. — Он заключает. Вскинув брови, в ответ я лишь хмыкаю под нос. Это так противоречит моим впечатлениям, что я даже не знаю, как ему возразить. — И вообще, — сообщает он, словно решившись, — я устраивал в Клинтоне намного круче. — Вот так новость! — Удивляюсь я. — Да. — Отвечает. И вот я качаю сквозь смех головой. — Знаешь, почему твои шутки заходят? — Говорю я наигранно-серьезным тоном. — Мне нравится, что ты часто идёшь от обратного. Он толкает меня локтем: — Я не шучу. Огни лампочек мигают немного быстрее, скользя по всем стенам и по потолку. Кто-то рядом рассказывает что-то забавное и толпа вокруг него звонко хохочет. — В моем доме собиралось вдвое больше народа. — Продолжает тем временем говорить Алекс. — Это было как раз прошлое рождество. Ему будто нравится, что я над этим смеюсь. — Да-да, — говорит он, — все еле вместились. — Скажи, а ты каждого, кто приходил к тебе в дом… — произношу я с ехидной ухмылкой, —…просил не оставлять тебя там одного? — В каком смысле? — Алекс спрашивает с полуулыбкой, притворяясь, что не помнит о той своей просьбе. — Да от меня сами все не отходили. — Он глядит выжидающе и мы смеемся. Мне так весело от всей этой его чепухи. А от песни, что теперь зазвучала в гостиной, невольно притоптываю ногою в такт: «Ты берешь мою руку, шепчешь сладкие строки, Мое сердце стучит, заплетаются ноги» И я вдруг смелею: — Пойдем потанцуем? Он хохочет и тянет: — Ну не-е-т, я не буду. Ты прекрасно знаешь ведь, как я танцую. — Не знаю. — Говорю я. — Вот, прям как он. —  Мартышка кивает на парня в толпе, чьи движения забавны и так неуклюжи. Мы вместе посмеиваемся. Я понимаю, что было глупо даже предлагать ему это. — У тебя и так много со мной смешных видео, — продолжает тем временем хохотать Алекс, — ты хочешь сегодня еще одно снять? Ох, черт, — вдруг он морщится, сжимая уши, — я просто терпеть не могу Джека Уайта. Его проигрыши будто бы пилят мне уши! Тут я вижу знакомые светлые волосы. Знакомый свитер, улыбку, распростертые руки. — Привет! — Говорит мне сияющий Проссер. Я сразу оказываюсь в его объятиях.— Здравствуй, Алекс. —  Лекси быстро кивает Мартышке, между делом — просто, чтобы быть вежливым к гостю. Обхватив мои плечи и отстранившись, он смотрит с какой-то особенной нежностью. — Сегодня ты выглядишь обворожительно. С такой прической ты прямо-таки о-ча-ро-ва-тельна. — Спасибо. — Смутившись, я отвожу взгляд. Я ведь помню, как долго над ней смеялся Тернер. «Задыхаюсь» — дрожат динамики, — «я весь трясусь». — Ну что мы стоим, а? Пойдем танцевать! — Лекси берет мою руку и тянет в гостиную. — Танцевать? — Мямлю я с замиранием сердца. По телу проносится легкий озноб. — Ну да! — Он смеется. — Давай веселиться! Пошли, — говорит, — пока песня не кончилась. Я так ведь люблю The White Stripes и Джека Уайта. Краем уха я слышу, что Алекс хмыкает, и еще на мгновение остаюсь неподвижной. Стакан тихо похрустывает в моей руке, а пиво сквозь стенки холодит мои пальцы. Тернер смотрит безучастным и стеклянным взором — словно хочет узнать, как же я поступлю. Но Проссер сжимает ладонь так настойчиво. И мне ничего более не остается в итоге, как просто отдать Алексу свой стаканчик. Толпа вновь визжит, поднимая вверх руки. Мы с Лекси залетаем в самый центр танцующих. Я захмелела достаточно, чтоб не стесняться, и тоже кричу всем вокруг в унисон. Мне кажется все таким не настоящим, что мое дыхание вмиг перехватывает. В гостиной динамики оглушают, но от этого становится еще веселее. А елка вблизи восхищает нарядностью, украшая все подле своим свечением. — Том не врал насчет твоей стереосистемы. — Кричу Проссеру, чуть коснувшись его плеча. Мне нравится аромат его одеколона: такой терпкий, в тоже время изысканно-теплый. Лекси улыбается с благодарностью: — Да просто акустика здесь замечательная. И гости тоже. — Он мне подмигивает. Свет гирлянд кружит возле всех нас в стремительном вальсе. «Задыхаюсь» — повторяет Джек Уайт, — «весь дрожу». Мимолетом бросаю свой взгляд на прихожую и вижу, что Алекса там больше нет. И хоть он просил, чтобы я находилась с ним рядом, но я ведь должна пообщаться и с Лекси. Я вернусь обязательно, как песня кончится. Тернер лишь отошел, чтоб долить себе пива. Вспоминаю, как мы впятером ели пиццу, празднуя в ноябре его день рождения: какие разные по ощущениям две вечеринки, различный по степени спектр эмоций. Если там по-семейному было уютно, то здесь сносит крышу от громких колонок, от взрывной обстановки, от стольких людей. Среди всех одноклассников, что собрались здесь, я ощущаю теперь себя в своей тарелке. Гостиная тонет в смехе и улюлюканье, когда начинается новая песня. — За мной, — кричит Проссер, — налью нам еще выпить. Мы пробираемся сквозь толпу в коридор. В столовой также достаточно многолюдно. Мартышки почему-то здесь тоже не видно. Обеденный стол почти полностью заставлен выпивкой. Лекси шутит, говорит что-то рядом стоящим, попутно наливая мне грушевый сидр. — Держи. — Улыбается настолько ласково, что я таю невольно от его взгляда. Мы пьем, близко встав напротив друг друга, и меж нами вдруг чувствуется теплота. Некий трепет, который так греет сердце. — Прости, не хочу повторяться весь вечер, но ты правда выглядишь просто чудесно. — На лице Проссера вновь возникает улыбка. Его глаза полу сомкнуты, щеки горят. Я считаю — четыре, я считаю — пять, шесть… смотрю с интересом, допивая стакан. Мне даже хочется немного пофлиртовать с Лекси, наверное, потому что я уже опьянела. Улыбаюсь, услышав знакомую песню, что начинает играть из гостиной. Наклонив голову, я говорю Проссеру: — Быть может, вернемся, еще потанцуем? Тот кивает, будто бы сильно обрадовавшись, и снова крепко берет мою руку.