Молния для Мартышки

Весь оставшийся день у меня впечатление, что над головою нависло черное облако: еще чуть-чуть и начнется сильнейший шторм. Все потому, что Алекс со мной не разговаривает, а только сверлит сердито-обиженным взглядом. Наконец, начинает довольно небрежно: — Не знаю, с чего ты решаешь вдруг за нас двоих, но я однозначно никуда не пойду. Когда мы выходим из школы на улицу, на темнеющем небе не видно ни облачка. Где-то поблизости распевают колядки, а снег так приятно хрустит под ногами. Казалось бы, настроение должно быть отличным, но у Мартышки оно безвозвратно испорчено: он идет чуть быстрее меня, скорым шагом, размахивая снятой с головы красной шапкой. Тернер даже не думает меня подождать, несмотря на то, что я уже вся запыхалась. — Брось, Алекс, я же хотела как лучше. — Пытаюсь как-то себя оправдать. — Да и вообще, что ведь в этом такого? На самом деле я знаю, почему Тернер злится и разыграть недоумение не получается. — Лицемерие, — тянет он, — это бич нашего общества. Меня тошнит, когда твой дружок мельтешит рядом. Я сто раз об этом тебе говорил. Но ты будто действуешь мне назло. — Не могу же я прекратить с ним общаться. И Лекси, — вот вновь повторяю я эту фразу, — он просто хороший друг моего детства. А Тернер отмахивается: — Но не моего. И я теперь должен терпеть его, да? Ходить к нему в гости? Нет, черт возьми. — Ускоряет свой шаг. — Ни черта я не должен. — Он разворачивается, раздраженно бросая: — Не втягивайте меня в свои отношения. Когда Тернер говорит это, сердце сжимается: я подтверждаюсь в том, что ему все равно. Алекс, что играл с солдатиками в моей фантазии — его реальная версия надменно фыркает, когда повторяет за мною: — «Друг детства». И что, он до сих пор мечтает стать космонавтом? — Хватит. — Шепчу, начиная вскипать. Я жалею, что повела себя так за ланчем: хотела заставить Тернера ревновать, но абсолютно в этом не преуспела. Лишь только испортила Мартышке день. Я и вправду подумала, что мы пойдем вместе. Но я знаю, прекрасно ведь осознаю, что Алекс и Лекси совсем не ладят, что Тернеру не нравится в большой компании. Да и вообще, вспоминая о тех словах Тома: в этот вечер Алекс совершенно не к месту. От таких мыслей становится перед ним стыдно, ведь я тоже обиделась бы на его месте. Да и ругаться с лучшим другом совсем не хочется, тем более, мы раньше ни разу не спорили. — Извини. — Наконец произношу я на выдохе. — Ты прав, не могу давать ответ за тебя. Ведь многим лучше вечером в тишине, дома. Во взгляде Мартышки мелькает обида, и он хмурит брови с еще большей злобой. Чеканит уничижительным тоном: — Если ты правда думаешь, что я такой, то ты совершенно не знаешь меня. Находимся ли мы теперь на грани ссоры? Похоже, что Тернер довольно рассержен: он пинает ледышку, что лежит на пути, и та со скрежетом несется вперед по дороге. Вновь вздыхаю, удрученно смотря себе под ноги. Сейчас Алекс ведет себя со мной настолько грубо, что мне стыдно оттого, что он мне симпатичен. Неужели это тот самый момент, когда, наконец, мои чувства остынут? — Поскорей бы уехать на праздники в Клинтон. — Мартышка проводит ладонью по лбу. — Надо было бы взять мне билет на сегодня, тогда бы ты точно меня не достала. Его слова задевают меня за живое. — Что, устал от меня? — Я его спрашиваю. Остановившись, стоим посередине аллеи. Алекс смотрит озадаченно прямо в глаза, и я уже просто ради интереса считаю: раз, два… и хоть Тернер моментально отводит взгляд в сторону, он, кажется, ежесекундно смягчается. — Нет, ты же мой друг. — Произносит тот тихо. «Ну, конечно» — думаю и улыбаюсь. Пинаю Мартышку в бок и мы хихикаем. — «Ты совершенно не знаешь меня!» — Я передразниваю. И вижу, как Алекс, наконец, улыбается. — Пошла ты, Кэрри. — Наклоняется Тернер. И в меня влетает холодный ком снега. Будто бы большой камень падает с плеч: ссора обошла нас, как черная туча, погрозив лишь громкими раскатами грома. Как ни в чем не бывало, мы играем в снежки, и все вновь становится непринужденным. Постепенно забывается весь наш конфликт. Мы смеемся, кричим, мне легко и комфортно, как уже не было долгое время. Когда Алекс отряхивается от снежных хлопьев, вспоминаю о том, что хотела давно спросить: — Какой у тебя любимый цвет? Мартышка замирает, чуть наклонив голову. — Что за дурацкие вопросы ты задаешь? — Говорит он серьезно, но потом улыбается. — Наверное, синий. — Да, так и знала! — Мне приятно потому, что я догадалась. Быть может, я стану хорошей художницей, раз так точно угадываю оттенки в людях? А Тернер смеется с моей реакции: — Ну-ну, — выпрямляется и грозит пальцем, — если на Рождество подаришь мне синий фломастер, то я обещаю, что тебя убью. По расчищенному тротуару идти заметно легче. Мы доходим до нашего светофора. Мартышка останавливается, чтобы прощаться. Я спрашиваю: — Увидимся еще перед твоим отъездом? Он смотрит на меня будто бы озадаченно, с шумом выдыхая холодный пар. — Я пойду с тобой, — говорит, — чтобы ты не считала, что я твой зажатый, застенчивый друг. — Ого! — Восклицаю я, пячусь назад, не ожидая от него такого решения. — Только, — смутившись вдруг, Алекс прокашливается, — все же, не оставляй меня там одного. Не хочу, как придурок, стоять в одиночестве. Я киваю, не представляя, что из этого выйдет. Когда мы расходимся в разные стороны, надеваю наушники и не оборачиваюсь. Теперь я не думаю о Мартышке. Я думаю о Лекси и его вечеринке.