5 лет спустя.
Она сидит на старом пне в их лесу. Мама бы накричала на нее, узнай, что Блэр снова сюда пришла. Но ей уже десять, она сама может разобраться. Тем более, это единственная возможность увидеть его. Возможно, самый последний раз, кто знает. Она слышит шаги по опавшей осенней листве и пытается скрыть то, что она плакала. Блэр трет щеки руками, чтобы они все были красными, а не только участки под глазами. Найл сам еще не очень большой, но он ненавидит, когда плачут. - У нас есть десять минут, пока мама не начала искать меня. Мы уезжаем скоро, - говорит он, появляясь из-за ее спины. Блэр кивает. Они неловко молчат. Найл топчется на месте, разглядывая свои ботинки, которые мама купила их для него неделю назад. Он ненавидит их. Он рассказал ей об этом, но он не хочет расстраивать маму. Она и так нервничает из-за переезда. - Итак, - Блэр глубоко вдыхает, пытаясь не разреветься, как маленькая. Ей же уже десять! – Надолго вы уезжаете в Лондон? - Навсегда, - отвечает он. Найл говорил так вчера, но она не понимала, что это значит. Теперь она знает. Она спросила у папы, и он сказал, что иногда навсегда – это до конца жизни, а иногда – одна минута. Но было бы абсурдом считать, что они месяц готовились к тому, чтобы съездить в Лондон на минуту. Ей хотелось сказать, что он не должен уезжать, но вчера, когда она рыдала на кровати от того, что больше никогда не увидит своего друга, мама сказала, что она глупышка и должна радоваться за Найла. Это же здорово – вырваться отсюда. - Здорово, - говорит Блэр и пытается улыбнуться, но в голове крутится фраза “Нет, это не так. Не так!” - Ты будешь по мне скучать? – спрашивает он, и в его голосе слышится обычная детская наивность, которую он обычно не выпускал наружу. Блэр пожимает плечами, пытаясь не выдать того, что рыдала вчера, а у нее под подушкой лежит фотография пятилетней давности, где они и ее старый плюшевый жираф, которого Найл же и потерял, сидят на качелях и счастливо улыбаются. - Наверное, - говорит она, хотя наружу рвется слово “Конечно!” Найл улыбается и расставляет руки в разные стороны. - Тогда обними меня на прощание. Мама говорит, что так нужно делать. Они никогда не обнимались раньше, только держались за руки, когда были младше, но ее сейчас волнует не это. - Ты уже уходишь? – Блэр пытается глубоко дышать и успокоится. Найл кивает и взмахивает руками, будто напоминая, что он не может больше задерживаться. Блэр поднимается на ноги и обнимает его. Она никогда не делала этого раньше, поэтому это кажется непривычным, но ей плевать. Она знала его почти всю свою короткую жизнь, а теперь его больше не станет. Кто вообще теперь будет доводить ее до слез, а потом жутко смешить? Найл отстраняется и смотрит на нее. Открывает и закрывает рот, будто хочется что-то сказать, но не может. - Идешь со мной? – наконец-то выдает он. - Побуду тут немного, - Блэр отрицательно кивает головой и возвращается на пенек. - Тогда пока, - говорит Найл и уходит. Просто уходит – и ничего больше. Никакого тебе “Увидимся, Блэр!”, “Не плачь, Блэр!”, “Я буду скучать по тебе, Блэр!” Ничего. Она грустно всхлипывает и утыкается лицом в ладони. Папа говорил, что нужно быть сильной и не реветь по пустякам. Но Найл далеко не пустяк, так что она решила себе это позволить. Его больше не будет здесь, чтобы сказать, что плачут только маленькие дети или Луи. И даже Луи, который всегда выглядел слишком хрупким для этого мира, здесь не будет. Нет смысла не плакать сейчас. Когда шаги давно стихли, а ветер становится холоднее и сильнее, Блэр поднимается и идет домой. Мама будет ругаться, что она ушла так надолго. Кэтлин наверняка приходила, чтобы поиграть в куклы. Но она не хочет играть в куклы. Она не хочет играть с Кэтлин. Она хочет, чтобы Найл Хоран вышел из дома, как он делал это каждое утро, и сказал: “Я уже придумал, что мы будем делать сегодня”. И она бы даже не спорила."1.
3 ноября 2015 г. в 22:22
"Птицы поют слишком громко сегодня.
Маленький мальчик с невозможно голубыми глазами смотрит на дерево и пытается понять, что заставило их петь с такой силой. Он никогда не слышал, чтобы они были так взволнованы. Он бы спросил у них, но в свои пять лет был достаточно умным и знал, что птицы вряд ли ему ответят. Возможно, они и пытались рассказать что-то, вот только мальчик не понимал их.
- Найл!
Мальчик, оторвавшись от дерева, поворачивает голову и смотрит на девочку его возраста, которая забралась на качели, прижимая к груди своего плюшевого жирафа. Ветер развевал ее русые волосы, а глаза, слишком зеленые, чтобы быть реальными, с призывом смотрели на голубоглазого.
- Твоя мама говорит, чтобы ты извинился перед Луи. Она сказала, чтобы ты сделал это прямо сейчас, иначе останешься без десерта.
Мальчик скривился. Он всего лишь толкнул своего сводного брата, нечего ему начинать реветь. К тому же Луи первый начал. Он отобрал его игрушку. Значит, получил по заслугам. Подумав минуту, мальчик подходит и забирается на качели рядом с девочкой.
- Твоя мама будет ругаться.
- Я не хочу десерт.
- Но на десерт пирог с яблоками, - девочка смотрит на него непонимающе, ведь неделю назад он довел ее до слез, съев последний кусочек пирога с яблоками, а теперь он отказывается от него.
Мальчик пожимает плечами. Его не волнует пирог с яблоками. Его не волнует Луи. Он предпочитает сидеть здесь с ней и слушать птиц.
- Почему они такие громкие сегодня?
- Кто? – девочка непонимающе смотрит на него, теребя лапку своего жирафа.
- Птицы.
Она пожимает плечами и отворачивается от него. Кажется, ее не волнуют птицы и их пение. Почему никто не пытается понять, что случилось? Может, им больно? Или грустно? Или их тоже кто-то оставил без десерта?
- Найл, ты извинился перед своим братом? – его мама выходит из дома слишком неожиданно, заставляя девочку рядом с ним подпрыгнуть. Она испуганно хватает его за руку, и ему тут же хочется казаться смелее. Он же мужчина, как говорит папа.
- Он не мой брат! – выпаливает он. Девочка смотрит на него с удивлением в глазах, болтая ногами в воздухе, ведь не доставала ими до земли.
- Я тебе говорила, что накажу тебя, если ты еще раз так скажешь, - грозно произносит женщина. Мальчик кривится, но ничего не отвечает. Слишком рискованно. Мама может запретить ему выходить на улицу, и он не увидит ее неделю или больше.
- Я попрошу прощения, - все же отвечает он, чувствуя, что это совсем не то, что ему хотелось сказать.
- Так-то лучше, молодой человек. Вы такие милые вместе, - уже с улыбкой произносит она. – Я вас сфотографирую, а потом отведу тебя домой, малышка. Твоя мама уже волнуется.
Девочка кивает. Его мама уходит в дом за фотоаппаратом.
- Ты придешь завтра? – спрашивает он, пока никто не слышит, кроме птиц.
- Ты извинишься перед Луи?
Ему не нравится, что она слишком сильно его защищает. Кому нужен Луи? Почему ему всегда любят больше?
- Я же сказал, что попрошу прощения.
- Тогда приду.
Он кивает с немного огорченным видом. Ей жаль Луи. Она всегда слишком добра к нему. Все всегда слишком добры к нему.
Мама выходит из дома, держа в руках их старый полароид.
- Улыбайтесь. Найл, не будь таким угрюмым.
- Улыбайся, - шепчет девочка ему, потому что просто не хочет, чтобы мама кричала на него, но он улыбается, ведь она попросила.
Мама нажимает на кнопку, и фотография начинает появляется сама по себе. Девочка возбужденно хлопает в ладоши. Ей всегда слишком нравилось это, ведь у нее не было полароида дома.
- Ты не против, если мы отдадим эту фотографию Блэр? – спрашивает мама, и он кивает в знак согласия. Он совсем не против, если это ее так радует. – Идем, малышка, вы увидитесь завтра.
Она слазит с качелей и машет ему на прощания рукой, держа своего жирафа и забирая фотографию, которая начала проявляться.
Он смотрит, как мама уводит ее, и, вздохнув, медленно идет в комнату к Луи. Ему нужно просить прощения. Он обещал ей.