волшебники

Сегодняшнее утро встречает меня проливным дождём. Сакуровые лужи смешиваются с дождевыми в море всепоглощающей весны. Мне бы возненавидеть дождь прямо сейчас, занавесить окна, броситься на кровать и закричать в подушку о том, что жизнь ужасна. Но мне почему-то становится легче, ведь безумно отвратительно быть разбитым, когда стоит погожая погода и светит солнце. Жизнь не так уж и плоха, когда погода ещё хуже. Выпиваю три таблетки. На развалинах стереометрии покоятся мои оценки, но мне наплевать, я просто хочу хотя бы ненадолго почувствовать себя нормально. Сколько лекарств нужно принять, чтобы быть счастливым? Правильный ответ: нисколько. Если ты был счастливым, то тебя бы никогда не пичкали горькими таблетками. А если у тебя висит над письменным столом расписание, то всё — добро пожаловать в клуб больных и несчастных, первый литр слёз выплакивай на пороге. Не знаю, был ли я когда-нибудь счастливым: Чувствовал ли я счастье, когда Кёя брал меня за руку? Чувствовал ли я счастье, когда моя команда выигрывала кубок региональных соревнований? Чувствовал ли я счастье, когда у меня было то будущее, о котором мечтал? Это неважно. А возможно, слишком важно, чтобы задумываться об этом сейчас, когда в груди сквозные дыры от таблеток. Почему антидепрессанты делают меня ещё более несчастным? Почему я не могу взять себя в руки и стать счастливым? Я хочу найти в себе силы сопротивляться. Я хочу бороться. Я хочу жить. Кое-как встаю с кровати и понимаю, что нет, не хочу. Лучше умереть или поспать часок-другой. А ещё дождь можно любить за то, что все занятия со стадиона переносятся в спортзал. Раньше, когда я ещё занимался бейсболом, мне это не нравилось. В четырёх стенах мне становилось тесно, я чувствовал себя, будто узник. А сейчас, будучи обычным почти-музыкантом, даже можно позлорадствовать над несчастными спортсменами. Неужели я всегда был таким озлобленным подростком? Может, раньше просто не было причин ненавидеть мир? Нет, они всегда были: меня злили глупые контрольные по математике; злил Кёя, который всегда придирался к форме и наличию галстука; злил тренер, который кричал, что я не стараюсь; злили несправедливые сутки, в которых всего двадцать четыре часа. Мама бы точно назвала меня плохим мальчиком и дала мятную конфетку. А мир просто взял и свёл меня с ума. Почти равносильно. Наша историчка кричит, что мы балбесы и со всей злостью, на которую способна женщина в возрасте, выставляет в журнал заслуженные оценки. Я не удивляюсь, когда вижу выведенное «90» на листочке рядом со своей фамилией. Плюс отказа от бейсбола: куча свободного времени. Минусы: смысла жизни нет, как и жизни таковой. — Поздравляю, Ямамото-кун! — Ташио прячет за спиной листок с цифрой «45», думая, что я не увижу. — Да ты прямо герой недели! Девушку на свидание сводил, «отлично» получил, Психа заткнул! Мне хочется послать одноклассника куда подальше. Мне хочется врезать ему и видеть, как искажается лицо юноши. Я хочу видеть, как Ташио мучается и истекает кровью, потому что он меня уже достал. — Медальку мне, — смеюсь. — «Умею играть на фортепьяно и скрипке, но петь не буду»! — кривляется одноклассник. — «Я сумасшедший музыкант! Играю реквием по своему мозгу»! Он думает, что смешон, как Тсуна, пародируя Хаято. Ташио не смешон — Ташио отвратителен. Как ты можешь пародировать человека, не зная о нём ничего? Ну же, спародируй меня! «Ля-ля! Я сумасшедший бейсболист! Сыграю реквием по своей нормальности! А ты сейчас умрёшь, если не замолчишь». — Ямамото-кун, ты чего задумался? — Ташио улыбается. Звенит звонок, и я рад, что одноклассник больше не будет докучать мне. — О да, сейчас физра! У меня хватает сил лишь на нечленораздельное бормотание, которое даже я не в силах понять. Раньше я любил урок физкультуры. Чего уж врать: все спортсмены обожают физкультуру. Но не сейчас. Теперь этот предмет стал чем-то вроде шрама, который постоянно напоминает о старой ране и кровопролитном сражении. Странное сравнение, я знаю. — У меня освобождение, — подхожу к учителю. — Сядь на лавку. — Спокойно отвечает педагог. Но я иду прочь. Куда-нибудь, лишь бы подальше от игры. Это невыносимо — быть бывшим. Ты вроде понимаешь, что ничего навсегда не бывает, но с другой — тебе хочется подольше оставаться в настоящем времени, подольше быть действующим. Особенно, когда дело касается того, что ты любишь больше всего на свете. Замечаю у окна невысокую сгорбленную фигуру и думаю, что мне немножко везёт сегодня. — Привет, — подхожу к Хаято, тот только поджигает спичками толстую сигарету с отвратительным запахом и едким дымом. — Извини за вчерашнее. Я не хотел тебя обидеть. Он отвлекается от созерцания вида за окном: — Ты кто? Запинаюсь. Эй, Хаято, ты в курсе, что я чуть не убил из-за тебя одноклассника? Ты в курсе, что из-за тебя я сорвал свидание? Ты в курсе, что только из-за тебя Киоко согласилась вступить в музыкальный клуб? Эй, Хаято, ты в курсе, что… — Я Ямамото Такеши, — стараюсь говорить спокойней. — Ты вчера назвал меня придурком. — Бля, ну теперь буду запоминать каждого, кого называю придурком. — Он морщится, выдыхая дым. — И я тебя вспомнил, придурок. — Эм, извини? — Если бы я на тебя обижался, то не вспоминал бы вовсе. Забей, ок? — он тушит сигарету о белый подоконник. — Хотя нет, иди на хуй. Я зол. Как ты вообще мог так поступить с Тсуной? Он считает тебя другом, а ты смеялся над ним! — Но… я… не это имел в виду. — Ты странный, — говорит мне самый странный человек в моей жизни. — Я прогуливаю информатику. И у меня будут проблемы. — Я прогуливаю физкультуру, потому что хочу извиниться перед тобой за твоё молчание. Я слышал, что тебя невозможно заставить молчать, а тогда ты… напугал меня. Не понимаю, почему так откровенен. — Я не замолчал — я обдумывал ответ. — Придумал? — Подожди ещё пару дней. Улыбаюсь от уха до уха, смотря на размазанную подводку на веках Хаято. — А вообще, — ворчит новый знакомый. — Больше верь тому, что про меня рассказывают, тупень. Он разворачивается и куда-то уходит. Мне вот прямо сейчас нужно крикнуть что-то важное, но я молчу, всё внимание концентрируется на следе от окурка на белоснежном подоконнике. Хаято, ты что, снова обиделся? Опустошённый, возвращаюсь в спортзал. Надеюсь, нас никто не видел вместе, потому что — кому я лгу? — не хочу лишних проблем и слухов. Столовая у нас в школе открылась три года назад и стала моим априори нелюбимым местом в школе. По крайней мере, пока Хибари был главой дисциплинированного комитета, мне разрешалось съедать свой обед у него в кабинете, пока Кёя бессовестно спал в кресле. Если бы я когда-нибудь спросил: «что ты любишь больше: меня или сон?», он бы не проснулся. Но Ташио тащит меня в столовую, а я не привык отпираться, если дело не касается чего-то серьёзного. — Не понимаю, как?! Всю жизнь учиться в Намимори, но ни разу не побывать в столовой. Ямамото-кун, ты человек вообще? — Неа, — смеюсь. — Вчера прилетел с Андромеды. Ташио подавляет смешок и подаёт мне гранённый стакан с чаем: — Ты странный. Вау, да неужели? Кажется, сегодня день странностей. И не только моих. Сажусь за столик. Не думал, что столовая в школе может вместить кучу народа. Мы сидим где-то в центре, и это, кажется, самое отвратительное место на планете. — Эй, смотри, куда прёшь?! — слышу грубый голос, который узнаю теперь везде. Хаято стоит с полной тарелкой перед каким-то громилой, словно собачка перед слоном. Очень мило. — Твои дружки заняли моё место, — кричит Гокудера, указывая пальцем куда-то в сторону. — Скажи, чтобы они убрались, иначе у вас будут проблемы. — Потявкаешь или покусаешь? – о, кажется, я не единственный провёл замечательную параллель в своей голове. Даже чувствую себя оскорблённым. — Что? Да ты! Дальше происходит то, чего я никак не ожидал. А может, и ожидал, но хотел принизить непредсказуемость Хаято. Он выливает полную тарелку супа прямо в лицо озверевшему школьнику: — Сожри, сука. Мысленные аплодисменты и пожелания выжить. Почему Гокудера так ведёт себя, понимая, что точно не справится с оппонентом? Кидаю кашей в Ташио и громко кричу, заливаясь смехом: — Битва едой! Ура! Остальные будто на мгновение становятся свободными и поддерживают бунтарскую затею. Ташио смотрит с недопонимаем, а после улыбается и швыряет в меня яблоком. Перепачканный в чае и супе, вываливаюсь в коридор и никак не могу прекратить смеяться. Хикари как-то неожиданно оказывается под боком. Она смотрит на меня с неясным сожалением и обожанием. У неё на руке красная повязка дисциплинированного комитета. И мне кажется, что одноклассница просто издевается надо мной всем своим существованием. — Кто? Кто это сделал с тобой? — Хикари осторожно касается моей щеки. — Откуда я знаю? — накрываю её прохладную ладонь своею. — Ты не поверишь, там настоящая бойня! Было весело! — Кто её устроил? — девушка хмурится, и я не узнаю в ней девочку с лиловыми лентами в волосах. — Злишься? — наклоняюсь к ней, не скрывая удивления. — Я не знаю, кто это мог быть. — Ты знаешь! — резко отталкивает меня. — Это был Псих! Почему ты выгораживаешь его, а? Почему ты на его стороне? Обхватываю её побледневшее лицо ладонями и мягко касаюсь губ Хикари своими. Мне так жаль, что я никогда не смогу полюбить веснушки на этом лице. Мне, правда, очень жаль. — Пожалуйста, не говори никому, что это был Хаято. Девушка ошарашено отходит к стене, злые слёзы обжигают её щеки: — Завтра его уже не будет в школе.