Исказились твои черты От теней и ранних морщин, И от них не спасешься ты Ни одной из своих личин. Flёur — Изумруд
***
За спиной Мёрфи десятки и десятки полулюдей, самолично водрузивших терновый венец на голову личному Мёртвому Богу; судье, чьи приговоры никогда не оспариваются. Никто бы и не посмел: не путайте бесстрашие, особенность совершенной новой расы, с глупостью. Томми называет все это «дерьмом собачьим»: и новый мир, и ещё один усовершенствованный город, и первый открывшейся завод в Мёрфтауне (с фантазией у лидера так себе). Он пропускает утренние — вообще, все — собрания и игнорирует призывы — советы, Томас, просто советы — сверхлюдей о вакцинации. Он — вечно недовольный Гринч на празднование Рождества. И это не становится для Томми проблемой, даже напротив. Быть уникальным, со своей точкой зрения человеком, не так уж и плохо. «Я не соглашусь», — обычно добавляет Мёрфи, но вакцинацию не проводит. То ли право выбора даёт, то ли врёт, как всегда. Десять Штук мечтает о мире без зомби и о том, что поводок с его шеи рано или поздно исчезнет. Но зомби все ещё есть, ходят по рву, скалят гниющие зубы и жрут друг друга за неимением другой пищи. Все они, отголоски великой цивилизации, канули в Лету, оставив после себя жалкие крохи. Знаете, что-то вроде дисков с черно-белым кино (научным и не очень), книг и редких видов растений в криокамерах — камешки, по которым Ганс и Гретель смогут отыскать свой дом. Империю. У Томаса нет дома, только взаимная аморальная привязанность к хозяину всего этого мирового хауса. Чертов ошейник продолжает натирать кожу, но псу не снять хомут самому. Можно сделать вид, что тебя ничего не держит, но какой от этого толк? Редкое украшение — так себе безделушка, на любителя — на шее болтается, не более. — Если я начну вступительную речь с шутки, будет лучше? — спрашивает Мёрфи чисто ради галочки. Он сделает всё так, как ему заблагорассудится. С шутки или с казни — какая разница? Главное — это будет феерично! — Ты, вообще, не забавный, — безразлично замечает Томми, закидывая ногу на ногу. Кресло под ним скрипит, оно старое и шумное, как и хозяин этого дома. — Так что без разницы. — Мне иногда не хватает здоровой критики, согласен, но не слишком ли ты ко мне придираешься? — Не слишком. — Ты можешь сказать, что тебя не устраивает? — А ты можешь отдать мне мою винтовку? Думаю, это будет справедливо. — Я тебе — оружие, а ты мне — слово? Вот уж не думаю. Томми закатывает глаза, вытягивает ноги и зевает. Он всё больше спит, меньше ест и почти не выползает из спальни за нежеланием видеть солнечный свет. Мёрфи строго-настрого запретил пацану выползать за стены (ров, это просто ров с зомби, кого ты обманываешь). «В прошлый раз тебя чуть не сожрали», — сказал он. Томас ответил, что «не сожрали, ну и ладно». Мессия шутки не оценил… — Ну, и чёрт с тобой. — Ты не собираешь выходить отсюда? Мне, конечно, импонирует то, что ты всегда под рукой, но так ты превратишься в одного из тех странных людей, которые со временем переезжают в стену. — А так можно было? — Десять Штук лениво зевает. — Ты дуешься на меня за то, что я не выпускаю тебя «в поле»? — Я злюсь потому что ты редкостный мудак, а не что-то там ещё. Позвони мне, когда обзаведешься совестью или чем-то вроде. — Ты ранен. — Не ранен, — брюнет закатывает глаза. — Ладно, быть может, это маленькая царапинка и была когда-то большой… — Раной?.. — предлагает мужчина. — Царапиной, — продолжает тот, — но там уже всё зажило. Сам видел. Мёрфи закатывает глаза, закладывает карандаш за ухо и говорит с парнем, как с маленьким ребёнком: — Не думаешь ли ты, что эта, так называя царапина, может не вовремя раскрыться и начать кровоточить? — Э-э, нет. — Уверен? — Ладно, отвали, — брюнет сползает ещё ниже. — Твои шутки — отстой, начни с банального приветствия. Мёрфи улыбается.