Carpe diem

– Carpe diem, – многозначительно заключает Джесси, обводя стеклянным обдолбанным взглядом сидящих за столиком людей. Из них он знает только Зака и Майки, но какая разница, если все плывет и голова кружится, в уши долбятся громкие басы музыки, девушки, сидящие рядом, показушно смеются и лапают друг друга. Все так омерзительно приятно. Между пальцев зажат дорогущий косяк, в другой руке - стакан дешевого дрянного пойла. Они сидят в каком-то богом забытом клубе, в котором собираются самые пропащие люди города, и черт знает, на самом деле, как сюда занесло их самих. Джесси по-идиотски смеется и поднимает стакан, – За сегодняшний день, господа мертвые поэты. Его никто не слышит, ему это и не нужно. Он сам по себе. Хозяин своего грязного мира, в котором не существует почти других людей, принципов и осуждения. Там есть только свобода, секс, выпивка, травка и хорошая музыка. Все, что, по мнению Джесси, необходимо для отличной жизни. Разерфорд осушает одним глотком поднятый стакан. Алкоголь обжигает глотку, и парень жмурится. Послевкусие у этого напитка дерьмовое, но уже все равно. Сейчас так хорошо(плохо, говоря честно). Мир идет ходуном. Людей втрое больше, чем на самом деле. Зак не любит, когда людей слишком много, – мелькает мысль. Зак. Зак хороший парень. Сейчас сидит напротив и роется в своем телефоне. Как всегда. По нему видно, что ему неуютно здесь. Губы поджаты, брови нахмурены. Много людей. Неуютно. Джесси пытается сфокусировать взгляд на парне. С большим трудом это удается. Кажется даже, будто все замедлило ход, успокоилось. Мир сжался? Белый свет от экрана смартфона освещает лицо Зака. Среди людей, которые слились в разноцветную толпу под разными лазерами, лампами, прожекторами, среди людей, которые непонятно раскрашены гримом, Зак выглядит белой вороной. Белый цвет несет успокоение. Зак становится для Джесси билетом во все еще искаженную, но реальность. И Джесси начинает присматриваться, замечать. Зак бледный, с наспех, небрежно собранными в хвостик уже отросшими волосами. Черная футболка ему явно большая. Черные узкие джинсы обтягивают худые ноги. Эбелс заметно похудел за последнее время. Джесси надолго зависает, рассматривая Зака. Дольше, чем на чем-либо еще. Джесси приходит к выводу, что Зак выглядит хрупким. А может, это все трава, уже давно, кажется, въевшаяся в его мозг. Зак макушкой чувствует на себе туманный взгляд друга и поднимает голову. Картина, открывшаяся перед ним, ничего, кроме глупого подросткового восхищения и где-то тихо всколыхнувшегося отвращения не вызывает. Джесси Разерфорд, мудак, который нравится тем огромным толпам на их концертах, выглядит никаким и в ничто абсолютно. Весь такой неправильный. Весь такой действительно мудак, пытающийся высосать из жизни костный мозг. Старается держать лицо. Старается смотреть внимательно на него, Зака. Джесси смотрит своим пустым взглядом прямо в глаза абсолютно трезвого и вменяемого Зака. Это немного страшно, на самом то деле. Будто тот совсем не здесь. Впрочем, это так и есть. А он еще и с трудом, тяжело поднимает на удивление для себя легкую руку и машет ладонью на себя. Приглашает составить компанию. Эбелсу интересно. Он проходит мимо таких же обдолбанных, как и Джесси, незнакомых людей, и едва втискивается между какой-то совсем неадекватной девкой и менее неадекватным Разерфордом. Он чувствует себя единственным живым на празднике мертвых. Джесси закидывает Заку на плечи руку, ту самую, с дымящейся самокруткой, и откидывает голову на спинку дивана. На лице у него абсолютно сумасшедшая косая улыбка. – Иди ко мне, – кричит Джесси сквозь музыку, повернувшись к своему гитаристу. Зак приподнимает одну бровь, не понимая, что еще ему надо: – Я уже здесь. Нет, разве? Джесси, непонятно почему, выглядит раздосадованно и тычет длинным тонким пальцем себе по виску. «Иди сюда», – читает Эбелс по губам и даже не успевает ничего ответить, а чужая рука уже приставила косяк к его губам, – «Давай, Зико, пожалуйста. Пожалуйста, пошли» Зак на автомате вдыхает и давится дымом. С первой затяжки все, вроде, так же. Со второй тоже ничего не происходит. Зак затягивается глубоко уже, наверно, раз в пятый, и голова начинает немного кружиться. Еще затяжек десять, и голова отключается вообще. Кажется, скурен один косяк? А может, и больше? Зак смеется над тупыми шутками Джесси до боли в скулах и до слез на красных глазах. Джесси говорит какой-то бред серьезно и "по секрету", наклоняясь близко к своему собеседнику и сталкиваясь с ним кончиками носов. Когда Зак снова улыбается его россказням, Джесси отчего-то не выдерживает и прижимается своими губами к его. Во вселенной Разерфорда происходит Большой Взрыв и рождаются новые звезды на небе его мира. В его мире поселяется еще один человек. Этот самый еще-один-человек в реальном мире отстраняется и скользит таким же опьяневшим взглядом по лицу Джесси, задерживаясь на губах. А потом сам медленно приближается и обхватывает губами чужую нижнюю, оттягивает ее зубами, проходится самым кончиком языка. Осторожничает. Словно неопытный школьник. Джесси боится даже пошевелиться, будто то, что сейчас происходит, всего лишь галлюцинация, и лишь моргни он, все испарится. Но когда Зак больно кусает его за губу и пытается углубить поцелуй, Разерфорд посылает все к чертям, придавливает Зака к спинке дивана и отвечает с жадностью. Дружба испорчена. Пути назад стерты. Нужно хвататься за момент, думать только о сегодняшнем дне, а сегодня и сейчас им обоим очень хорошо. Будь, что будет. Им просто пиздецки сносит крышу от удовольствия на мятых простынях в номере какого-то мотеля в самой заднице города. Им так хорошо, когда Джесси зацеловывает каждый сантиметр белой кожи на шее Зака, где позже алыми цветами распустились засосы. Им так хорошо, когда Зак обхватывает своими тощими ногами бедра Джесси и прижимает его ближе к себе, притягивает для новых пылких поцелуев. Секс дурманит их больше, чем любое запрещенное вещество. На утро они не будут об этом разговаривать, не будут пытаться забыть. Пустят жизнь по своему течению, ведь его нельзя повернуть. Пусть все будет так, как есть.