***
Юи. Она лежит на диване, не издавая и звука. Сердце в ней стучит через раз. Шу и Аято, решая дождаться прихода братьев со школы, относят девушку наверх, в её спальню. Для Шу она не представляет ничего особенного. Лишь головная боль. Точнее ещё одна причина для боли. Просто тело, отдаленно напоминающее девушку. Что действительно ценно в ней, это кровь. И к сожалению, кровь не неисчерпаема, а людям свойственно умирать от её потери. Единственное, что тревожит Шу, реакция того человека. Того самого, кто, не обличая себя, отправил девушку в особняк Сакамаки. Парень прекрасно помнит слова незнакомца: "Обращайтесь с гостьей хорошо". В этой фразе чётко прослеживается угроза в случае неповиновения и смерти Комори. Он прислушивается к её сбитому неровному дыханию, на котором как на волоске держится спокойствие этого дома. Она безразлична ему. Но братья, братья — это все, что у него есть. В какой-то мере и они были неважны в его жизни, оглушенной музыкой и застланной прикрытыми веками. В жизни, когда все вокруг не имеет смысла. Но Сакамаки были семьёй и хочет этого Шу или нет, но ему как и младшим братьям придётся носить бремя уз все существование. Их связь нерушима. А вот как долго придётся терпеть эту смертную время ещё покажет. Да, она должна выбрать одного из них. И для этого ей необходимо выжить. Её кровь обладает не просто восхитительным вкусом. Это кровь полудемона-полувампира, коим являлась Корделия. Кровь, способная повысить уровень вампира до наивысшего. Терпкая, насыщенная. Девственное тело придает ей некую сладость и является катализатором, вызывая небывалую жажду у Сакамаки. Если бы не идиотский выбор, поставленный перед Комори по всем вампирским правилам, схватка между братьями, не смотря на связь, стала бы неизбежной. Именно поэтому существуют правила. Во всяком случае среди вампиров по рождению. По крайней мере в этой семье. С одной стороны он благодарен этим правилам. Ведь они сдерживают его жадных до девственницы братьев. А с другой ему невыносимо безразлично, именно так, невыносимо наблюдать за этими слабыми истеричными попытками девушки уйти из особняка, из плена. А в свете последних событий и из жизни. Она хотела умереть, но она настолько безнадежна, что выжила. Ему все равно. Для него это не имеет значения. Шу собирается пить кровь до конца. Потому что ему глубоко наплевать на её жизнь. Однако он не спешит покидать спальню девушки, погруженный в мысли, он не замечает, каким взглядом одаривает смертную Аято. Красноволосый вампир рассматривает в сумерках ночи каждую чёрточку хрупкого тельца девушки. Чёрт. Она упала в обморок в его руках. Сказать, что это только подстегивает его продолжать и не останавливаться, ничего не сказать. Да, ему нравится доводить её до такого состояния, нравится ощущать под тонкой сорочкой расслабленное тело, власть над которым полностью в его руках. Ему до дикости нравится. Он получает удовольствие, контролируя девушку. Позволяя ей дышать. Нравится. Срывать с её губ настойчивый поцелуй, утолять ее жажду, прижимать Юи к себе, слышать её судорожное дыхание каждый раз, когда Аято вонзается острыми клыками в мягкую плоть. Так что если она не выживет, он достанет её из чертового рая, а затем превратит жизнь в ад. И совершенно не важно, что для юной девушки эта жизнь уже является самым настоящим адом. Его крупная на фоне Комори фигура как препятствие для лунного света, что льет из окна, за которым нарастает урчание Ролс Ройса. Лимузин, повторяя каждодневной маневр, заезжает во двор особняка, паркуясь у парадного входа. Один за другим Сакамаки выбираются из чёрного автомобиля, двигаясь в сторону двери. В абсолютном молчании они следуют прямо наверх, к комнате Юи. Рейджи ненадолго удаляется в свой кабинет, планируя взять кое-какие лекарственные средства. В голове вампира мелькает мысль о том, что вполне рационально хранить аптечку в спальне Комори. Но ещё лучше переместить её в его домашний медпункт и по совместительству лабораторию. В виду отсутствия манер она годна лишь на эксперименты, коих припасено бесчисленное множество. Юи идеальный кандидат в подопытные мышки. С такими мыслями он входит в обитель смертной, цепко изучая её состояние и отсчитывая биение сильного сердца. Оно не даёт ей умереть, подпитывая и возвращая к жизни. Рейджи снимает белые перчатки прежде чем прикоснуться к бледной щеке девушки. Убедившись, что жара нет, он отсчитывает пульс на ее тонком запястье. Вообще-то это все можно сделать не контактируя с ней, но в том, что касается этой смертной, он хочет принимать непосредственное участие. А прикасаясь к Юи, он бессловесно заявляет братьям о намерении обладать ею и бороться за неё. — Как она упала в обморок? — отдаляется от Комори, переводя взгляд на Аято, развалившегося на кресле. От Шу никакой пользы. — Я поцеловал её, а она просто заснула, — качает головой красноволосый вампир. Его злит, что Юи посмела заснуть в самый ответственный момент, а его реакция вызывает смех Райто. — Прямо как в сказке со спящей красавицей, только наоборот, — нефритовые глаза вампира сужаются, а на лице читается неподдельное веселье, сменяющееся на ехидный оскал, — А может не ты ее принц, Аято? — Заткнись, — вслед за словами в младшего брата летит книга, взятая с полки, и с шумом ударяется в стену, избегая столкновения с целью. Аято шипит, грозя вырвать клыки Райто, а затем продолжает, — Но это не похоже на просто сон. Блинчик что-то трезвонила о том, что не понимает, что происходит. — Вполне обычное ее состояние, — фыркнул Субару, собираясь уходить, будучи уверенным, что у Комори всего-навсего подскочило давление.Эпизод II
11 января 2016 г. в 11:35
Сквозь сон, я чувствую, как прогибается под чьим-то весом кровать. Цепляюсь за остатки этого сна, мечтая остаться в нем, не возвращаясь в такую пугающую опасную явь. И чем больше я борюсь, тем быстрее просыпаюсь. Вжимаюсь спиной в кровать, боясь выдать себя. Но все становится тщетно, когда вампир произносит:
— Я хочу пить, не оставляй меня голодным, Юи.
Этот властный низкий голос принадлежит Аято.
Окончательно проснувшись, едва ли заставляю себя открыть глаза, сесть, не глядя на названного гостя. Моя ночная рубашка плотным воротом стягивает горло на все пуговицы. Я тянусь к ним, дабы открыть ворот, но вампир останавливает мою руку.
— Я поговорил с ними насчёт твоего предложения, - Аято смотрит на меня, словно в ожидании реакции.
Сглатываю, направив все силы на то, чтобы выдержать оглашение их решения.
Тем временем вампир несильно сжимает мою ладонь. Синяки обеспечены, но совсем незначительные. Аято не так груб, как остальные. Но этого мне не легче. Эту своеобразную нежность с лихвой компенсирует его тотальный контроль надо мной.
— Это сердце останется в тебе.
Это сердце стучит с удвоенной частотой. Прижимаю свободную руку к груди, щедро вдыхаю ночной воздух. Я не умру. Не сегодня.
- Тебе не сбежать от меня.
Мне нет дела до этой угрозы, сейчас я жива и пока не собираюсь покидать этот странный и такой опасный мир. Вампир приближается к горлу, я привычно жмурюсь, стараясь не напрягать плечи. Расслабившись, боль почти не чувствуешь. Почти... Моя шея открыта перед взором этого хищника. Тёплые губы слегка касаются кожи. Но он не спешит выпускать клыки... Что?.. Я дергаюсь, словно меня ударило током, Аято хватает меня за плечи и разворачивает к себе. Снова приближается к шее...
— Что ты делаешь? — громче, чем дозволенно, спрашиваю я.
Мой вопрос игнорируют, заставляя просто ожидать, пока это кончится. Сакамаки зарывается лицом в яремную впадину, большими порциями вбирая запах. Запах крови... Мурашки разбегаются по телу, когда он резко выдыхает, обжигая кожу горячим дыханием. Он разжимает пальцы, толкает меня назад. Послушно опускаюсь под его напором. Смотрю в потолок, но скучную картину перебивает нависший надо мной Аято. Не смотря на кромешную тьму, я вижу, как переливаются зелёным его глаза. Он буравит меня взглядом, не переходя к трапезе. Чувствую, как против воли напрягается все тело. Глупо пытаться противостоять вампиру. Который ведёт себя совершенно необъяснимо, укладываясь под моим боком и расположив свою голову на моём животе! Ответной реакцией настигает приступ неконтролируемого кашля. Вампир придавливает меня своим весом. Удерживая от не произвольных движений. Лёгкие словно разрываются изнутри. Сжимаю пальцы, каким-то образом оказавшиеся на плечах Аято. Разрываю ткань, впиваясь ногтями в холодную кожу вампира. Слышу, как он рычит и...
Нет, это рычу я. Высокий, хриплый рык исходит от меня... Резкий запах ударяет в нос, втягиваю его, наполняя лёгкие. Фокусирую взгляд на вампире. Разодранный мной пиджак клочками оседает на окровавленных плечах Аято. Он хмурит брови, уголки его губ растягиваются в ровную линию. Страх тугим узлом завязывается в моей груди.
— Прости меня, Аято, — сквозь плач выдаю я. Что я натворила?! — Я не знаю, что на меня нашло! Я просто... Прошу, прости меня... Аято! — причитаю, вглядываясь в вампира.
Он с шумом выдыхает и, не сводя с меня глаз, садится на край постели.
— Ты показала характер, Блинчик, — он смеется одними губами, — Испортила мне пиджак... — приближается, расположив свои руки над моей головой, — Твои последние слова в этой жизни?
Знаю, я должна придумать что-то убедительное, что-то, что поможет мне остаться в живых. Что-то... Но мои слова застревают на полпути, опереженные гулким призывом желудка к еде.
Сакамаки легко и совсем не злорадно смеётся, подхватывая меня на руки. Не желая свисать безвольной куклой, я осторожно держусь за его шею, боясь потревожить недавно нанесенные раны. Аято не реагирует, следуя куда-то вниз из моей комнаты, и я решаю рассмотреть в свете ламп то, что натворила, поддавшись необъяснимому порыву.
Пиджак и вправду в плачевном состоянии. Его мне жаль даже больше, чем себя. Такая дорогая ткань... Как я умудрилась? Но больше всего мое внимание привлекают разводы ещё свежей крови. Теперь запах не кажется таким... притягательным... Теперь это просто кровь. Впервые не принадлежащая мне. Мои окровавленные ладони сильнее цепляются за вампира, когда он открывает дверь в кухню.
Сакамаки усаживает меня на столешницу, поворачивается спиной, заглядывая в холодильник. Достаёт оттуда некоторые продукты и в первую очередь наполняет водой стеклянный стакан. Которую выпивает сам. А чего я ожидала от этого эгоиста?
Аято оборачивается, кидая на меня сосредоточенный взгляд. Предчувствуя неладное, я сползаю на пол, хотя не имею и малейшей возможности убежать из-за больной ноги. Вампир притягивает меня к себе, одной рукой вцепившись в талию, другой придерживая мое лицо. Хочу сказать что-то, но подвожу саму себя, открыв рот и позволив тем самым этому наглому вампиру поцеловать себя. Остатки былой гордости едва ли не кричат во мне, заставляя биться в этих односторонних объятиях. Но Аято сбивает с толку, передавая через поцелуй воду, которую сглатываю, нуждаясь в порции воздуха. Минута, другая и третья тянутся, пока вампир измывается над моим ртом. Неужели так вообще можно? Так долго и напористо? Так нагло и бесчестно, что устаешь всем телом?
Мои жалкие попытки остановить его затухают. Нет, все-таки я безвольная кукла. И единственное, что отличает меня от невест из коллекции Канато, это то, что я проигрываю им во внешности. Ах, да, и я до сих пор жива. И иногда я сомневаюсь, что это так уж хорошо.
Рука Аято перемещается с моего затылка на спину. Этот зверский поцелуй подходит к концу и вампир отстраняется, глядя на меня сверху вниз.
Мои щеки горят, лицо нещадно болит и шея порядком затекла. Как можно наслаждаться такими вещами?
— У тебя такой вид, будто я тебя изнасиловал, — Аято щурится, а хватка на талии становится сильнее, неудобство сменяется болью. По моему виску стекает капля пота.
— Я устала, — шепчу, тщетно вкладывая в свой голос нотки непокорства.
— Устала от такой мелочи, — с самодовольством выдаёт он, ухмыльнувшись, — Что же с тобой будет, когда ты станешь только моей, Блинчик?
Я молчу, подавляя желание высказать, что никогда не буду принадлежать ему и скорее умру, чем это произойдёт. Но посмотрим правде в глаза, так ли это на самом деле? Действительно ли я готова распрощаться жизнью, отказавшись от перспективы принадлежать одному из Сакамаки?
И тут мне в голову, в мою пустую и глупую, часто подводившую меня голову приходит идея. Вовсе не исключено, что идея подведет меня ещё ближе к финалу моей жизни, но я просто не могу безучастно наблюдать словно со стороны, как день за днём я гасну этом доме. Приступая к плану, смотрю на вампира слегка поражённо. Так, будто меня ещё можно чем-то удивить.
— Это можешь знать только ты, — я не вру, но то, что я говорю это намеренно, теребит мою совесть.
Да... Я не привыкла думать над своими словами слишком много, и сейчас складывается впечатление, будто превращаюсь в расчетливого и неискреннего человека, и это безусловно неприятно.
— Так ты выбираешь его?
Аято и я оборачиваемся к Шу. Старший Сакамаки, облокотившись на стену, стоит как всегда в наушниках. Его глаза прикрыты. Как всегда. Я даже не помню их цвета. Он так редко говорит, что в памяти теряется его голос.
— Я задал тебе вопрос, — он приоткрывает один глаз, на расстоянии не видно цвета, но я предполагаю, что это синий.
Тем временем Аято усиливает захват на ребрах, и все что мне остаётся, выдохнуть на свой страх и риск слово "Нет".
— Пока нет, — поправляет Аято.
— Не убей её при ином раскладе, — апатично отвечает Шу, исчезая в дверном проеме.
— Легко сказать, — злится вампир, смотря на меня.
Я опускаю голову, позволив себе немного расслабиться. Всегда один вампир на десять квадратных метров лучше, чем два. Меня клонит в сон, здоровая нога устаёт все больше, не выдерживая мой вес. Колено подкашивается, и я держусь за Аято. Он фыркает, грубо толкая меня назад. Я задела его своим ответом и он это так просто не оставит.
Наблюдаю за тем, как вампир разогревает в микроволновой печи излюбленное такояки. От запаха еды во рту набирается слюна, которую шумно сглатываю, когда тарелка оказывается передо мной. Не решаюсь притронуться к ней. И правильно. Это не для меня. Голодным взглядом слежу, как Аято со смаком поедает один кусочек за другим.
Раздраженно вздыхаю, направляясь к раковине, прыгая на одной ноге. Поток воды из смесителя заглушает чавканье вампира. Она окрашивается в розовый цвет, стекая по моим пальцам. Тщательно вымываю ногти. Не выношу вид крови. Особенно чужой. Особенно вампирской. В частности, Аято. Но в спальне мне хотелось попробовать её. От осознания этого, желудок скручивается, вынуждая согнуться в три погибели.
Сквозь острую боль, чувствую, как меня поднимают, снова усаживая на столешницу.
— Покорми меня, — властно выдаёт вампир.
У меня такое состояние, что я вот-вот умру, а он просит меня о таком? Но я покорно подчиняюсь. Натыкаю на деревянную палочку шарик из теста с наверняка вкусной начинкой. Ароматный соус стекает по моим пальцам, когда я подношу блюдо ко рту вампира. Аято широко открывает рот и с таким аппетитом съедает такояки, что я невольно засматриваюсь. Сакамаки пристально смотрит на меня, слизывая своим шершавым языком соус с моих пальцем. Причмокивает, оставляя невидимые следы на каждом пальце... Стоп. Что??? Отстраняюсь, возвращая свою руку себе. Но, ах... Успеваю задеть острый клык вампира и теперь из царапины выступает багровая жидкость. Аято без усилий приватизирует мою ладонь.
— Пожалуйста! — снова слёзы и снова мольбы, как должно быть жалко я выгляжу, — У меня и так мало крови, Аято!
Молча, вампир вбирает мой палец в рот. Я сдаюсь, понимая, что, сопротивляясь, могу причинить себе ещё больший вред. Чувствую, как язык хищника петляет вокруг царапины. Аято не пьёт кровь... Он лечит?
Словно исчерпав лимит, слезы перестают течь ручьём. Я прикрываю глаза, вновь поддавшись слабости. Моя голова тяжелеет, а тело становится ватным.
— Я конечно рад, что ты теряешь сознание от одного только моего языка, — мягкий шепот над самым ухом, — но ты должна поесть, Блинчик.
— Я так устала...
Так тихо отвечаю ему, совсем не беспокоясь о последствиях. Слишком устала. Я хочу спать.
— Не спи, — меня слегка потряхивают, и я рада бы проснуться. Такая не естественная тяга ко сну пугает меня.
— Не могу... — выдыхаю, тщетно попытавшись открыть глаза, — я не...
— Проснись! — вампир шипит.
Я отдалённо ощущаю, как Аято стремительно направляется в другую комнату, крепко прижимая меня к себе. Он зовёт Шу, вкладывая меня на мягкую поверхность. Нервные окончания отказывают один за другим. Я слышу голоса словно через бетонную стену. Не чувствую своего тела. Не чувствую ничего. Способная мыслить, мысленно я поддаюсь панике, позволяю первородному страху поселиться в душе. Я не сдаюсь, но мне нечем отбиваться. Не умираю, но мне не за что ухватиться. Не дышу, но не испытываю жажды. Я застряла посередине, между жизнью и смертью.