Ни сердца, ни совести

Голые серые ветви скользнули по подбитому мехом камзолу, попытались поймать светлые волосы. Келегорм легко увернулся. Эта земля его раздражала, как надоедливая уродливая девка. Почти ничего предложить не может, но так многого требует. Эльф втянул мерзлый сырой воздух. Снег – пойдет. Олень – справа. Неслышная белая тень, а не воин, не муж, не Келегорм. Тень заскользила по мокрым бурым листьям, начала перетекать от ствола к стволу, не оставляя ни следов, ни запаха. Поэтому зверь и не испугался, когда встретился глазами со своей смертью. Они никогда его не боялись. В подарок за это – умирали быстро. Протяжный вой – звук стрелы, которую достают из колчана. Уж сколько тысяч лет лорд, у которого нет теперь своей твердыни, слушает этот плач дерева и кожи, а все каждый раз как в первый. Заскрипела, натягиваясь, тетива. Выдохнул порывом ветра короткий зимний день. Палец – к уху. А олень все смотрит, не отводя своих темных глаз. Не понимает. Спрашивает. В этот раз без ответа, извини. Братья голодны. Он и сам – не ел нормально с прошлой полной луны. Поддался воздух, засвистел. И – мгновения не минуло – снова. И еще. Одной стрелой такого не убьешь. В этот раз, наверное, не так быстро, как было обещано. Но олень покачнулся, еще думая, что сможет убежать. Уголок рта у Келегорма дернулся. Сердце зверя уже было мертвым, а мозг все надеялся. Впрочем, то секунда. Самая мерзкая из тех, что всем выпадет. А дальше - привычно. Вынуть стрелы, связать ноги... Тяжелая туша легла на плечи вместе с первыми крупными снежинками. Не своя кровь потекла за шиворот. Единственное яркое пятно в победившем мир сером цвете. И теперь уж любой разглядел бы след, что эльф оставлял. Отпечатки сапог, глубокие, четкие. Кровь – каплями. Смерть – морозным запахом. Он так сам с юности пах. Когда еще никто об убийстве и о проклятой зиме не помышлял. Такой выбор. Или такой талант. Удел. Келегорм шел без привалов, пока одному ему видимую тропу не завалило снегом. Шел и злился. Его раздражала голая земля вокруг. Единственная земля, которая приняла проигравшее войско, разбитые надежды, сломленного – в какой уж раз – старшего. Рука у лорда привычно потянулась вправо. За теплой шерстью, пальцы согреть. За мокрым носом – ободряющим касанием. Но рука никого не нашла, и Келегорм снова за оленью ногу ухватился, раздражаясь и сердясь все больше. Тушу подбежавшим двум мальчишкам он свалил, когда уже в открытую ненавидел. Не землю вокруг Амон Эреб. Свой этот странный удел – убивать. Из-за него ведь теперь в числе самых искаженных и мерзких созданий ходит. Из-за него один остался. С братьями. С такими же братьями, которые мнят, что они лучше. Келегорм толкнул дверь своей комнаты, на ходу стягивая намокший тяжелый капюшон, мечтая про стакан любой крепкой браги. Неладное почувствовал за мгновение до того, как глаза поднял. Почувствовал бы и раньше, если бы не разбуженная ярость. Посреди комнаты стояла какая-то девка, из людей. Накликал глупыми сравнениями. Вот и явилось это воплощение унылых холмов да звенящих пустошей. Заулыбалась глупо и по-простому стянула с себя тряпку, которую, наверняка, считала самым красивым своим платьем. - Что, даже не будешь изображать сопротивление? – Келегорм брезгливо окинул взглядом только что обнажившуюся фигуру и сделал шаг назад, будто не вполне понятную ему картину рассматривал. Картина, и в правду, была не совсем ясна. Свои покои он на замок, конечно, не запирал. Но набраться наглости и войти в спальню лорда - такого на Амон Эреб до сих пор себе никто не позволял. Даже братья после Нирнаэт отдалились и предпочитали наносить друг другу только официальные визиты. – Не будешь вздыхать томно по углам? И строить мне глазки? Без конца попадаться под ноги, будто случайно, чтобы «растопить мое холодное сердце»? Вот так? Просто? - А ты хочешь сложно? – спросила дева. Келегорм пожал плечами. Он стянул верхний камзол, чувствуя, как холодный воздух спальни защекотал мокрую от оленьей крови кожу. Прошел к своему креслу и сел, закидывая ногу на ногу: - Как-то же ты собралась разжигать во мне желание. Пока только разозлила. - А говорят, соблазнять тебя особо не нужно, - дева звонко рассмеялась, собрала русые волосы на затылке и медленно повернулась спиной, словно товар показывая. Так себе товар, встречал лорд и получше. Гораздо лучше... Она посмотрела через плечо, - Говорят, ты здесь уже многих собой осчастливил. На этом слове злоба его опустила голову. Людская глупость почти радовала, по крайней мере, частенько развлекала. Беловолосый засмеялся. Громко, по-мужски. - Осчастливил? Так это теперь называют женщины твоего народа? Что ж они плачут каждый раз, когда я указываю им на дверь? - Дуры потому что, - дева отпустила волосы и снова развернулась. - А ты – нет? - Плакать не буду. Если не попросишь. - Что ж. Поплачь. Сейчас. Начинай! - веселила его все больше, жалкая. Дева и сама усмехнулась нагло. Видимо, не понимала, что совсем не те чувства в эльфийском лорде вызывает. Подошла поближе и прямо голой попой села на стол перед ним. Чуть наклонилась вперед, и русые прядки упали с плеч, закрывая груди. Смотрела она прямо в глаза. Сначала пристально, не мигая, но уже через пару мгновений взгляд ее увлажнился, помутнел. - Нравится? – прошептала. И на правую щеку упала первая слеза. - Талантливо, - согласился Келегорм, лениво раздвигая ей ноги и снова придирчиво рассматривая. – Тебе зачем? Наслушалась песен и полуэльфа родить хочешь? За этим другого ищи. Я такое плодить не стану. - Сдалось оно мне, нагуленных эльфят растить, - дева откинулась назад, опираясь на руки и нагло раскрываясь перед Келегормом. - Про любовь мою, подозреваю, тоже знаешь? - Весьма недолговечна, да, - кивнула. - Но моей ты тоже не получишь. - Из принципа? – усмехнулся лорд, оглаживая внутреннюю сторону бедра большим пальцем. – С этим не получится тоже. Вы все... - Я не такая, как другие, - прервала его дева. Сама взяла мужскую руку, накрыла ею лоно, продавливая в себя чужие пальцы. Горячая. Мокрая. - Много о себе мнишь. - Ты тоже. Но я, правда, другая. - Пока я отличий не вижу, - Келегорм сбросил женскую руку, проник глубже, резче. Дева вздрогнула и выдохнула громко. Впрочем, не дева – окончательно стало понятно. - Так ты и не смотришь, - почти прошептала она, закидывая голову. Бедрами чудо творила, поддаваясь под движения пальцев. - Ты в этом от прочих мужчин не отличаешься. Все вы в нас только скот для домашнего хозяйства видите да прислугу. - Какая грубая проницательность. А на самом деле ты кто? Спасительница какая-нибудь очередная? Принцесса? Волшебница, способная самого Моргота обвести вокруг пальца?! Келегорм резко отнял руку и вытер ее о ногу самой же девки. Та лишь как-то странно на него посмотрела, но не пошевелилась. - Уходи, - отрезал лорд, откидываясь на кресле. - Человеческим мужчинам себя предлагай. - А еще говорят, что у тебя ни сердца, ни совести… Про сердце-то соврали. Любил все-таки эту Лютиэн? Первым порывом лорда было вышвырнуть наглую в окно. Прямо так, нагишом. Вторым порывом - оставить ее немного погнить посреди крепостного двора. В назидание. Рука бы не дрогнула. К оленю в лесу и то было больше жалости. Но за своими порывами Келегорм теперь следил. Пытался. Старший ему, конечно, за нечаянное убийство уже ничего не сделает. А вот Маглор на правах в очередной раз главного заклюет своими упреками. Раздражающе вежливый тиран... Келегорм поморщился, поняв, что полет отменяется. - Про совесть зато - чистая правда, - мрачно сообщил он гостье. - Проваливай. Но она не ушла. Сползла со стола, усаживаясь ему на колени, ерзая по грубой коже охотничьих штанов: - Не торопись с решением. У меня ведь тоже совести нет. И с сердцем... - она дотянулась до шеи, прихватывая кожу губами, обжигая дыханием. Горячее забиралось в ухо, вызывая невольные мурашки. Эльф подумал, что слишком уж хорошо у нее это получается. - ... и с сердцем проблемы. Ммм, а я что чувствую… Чувствовала она. Рука у девки уже оглаживала вовсю. С такой приятной настойчивостью, что и через ткань ощущалось. Келегорм задумался, рассматривая нежданную посетительницу в сгущающихся сумерках. В конце концов, сама пришла. Сама разозлила. Сама сейчас и получит. Только одна мысль все никак не уходила: - Я тебя тут раньше не видел. - Меня тут, допустим, раньше и не было. Она снова наклонилась. Язык прошелся ниже, по ключицам, и эльф вдруг осознал, что она делает. Запекшуюся кровь – слизывает. Жадно. Чуть ли не причмокивая. Рука быстро за волосы схватила, оттянула… Глаза у нее блеснули, поймав какой-то последний вздох только что умершего дня. Наглые, с расширенными огромными зрачками. Она как опьянела в одно мгновение. - Пахнешь вкусно, - прохрипела почти, облизывая кровавые губы. Руками уже снова к нему тянулась, рубаху расстегивала. - Вкусно, говоришь? – ухмыльнулся Келегорм, вспоминая свои собственные мысли. Но не мог не признать: желание от ее слов окончательно победило. А еще смешно стало. И его мертвечина, значит, для кого-то розами смердит. Слышала бы это та, другая. – Уговорила. В кровать иди. Девка слезла и почти бегом к его постели кинулась. Забралась с ногами, села. Келегорм встал с кресла тоже, неспешно раздеваясь. Торопиться запрещал себе. Каждый раз заставлял терпеть чуть дольше. Без смысла все это было. Второй раз этой ошибке уже не случиться. На зло лишь. Себе – на зло. - Красиииивый, - зашипела с ложа. Келегорм поднял взгляд на эту, очередную. Стояла уже на коленях, как... собака, выгибаясь. Он и из центра комнаты видел, что влага на внутренней стороне бедер блестит. Надо было признать: правда, ни на кого из прошлых не походила. У всех, кого Келегорм брал, у всех без исключения, хоть намек на стеснение был. Эта – будто из орочьей ямы вылезла. Он обхватил себя рукой, оглаживая широкими движениями. - Говорил же, влюбишься, - усмехнулся. - Хватит болтать, эльф. Мне твои песни ни к чему. Вставь уже. Встаааавь. Он бы, пожалуй, даже и ударил за такие приказы. Но выгибалась она препризывно. - Чтоб не болтала больше, - предупредил он, забираясь на кровать. – А вот покричать можешь. Потому что она тогда – кричала. Рука легла на подставленную попу, чуть раздвигая и без того распахнутое для него тело. Секунда – на последний взгляд. На распростертую по кровати девку. Без порывов больше. Осознанное решение. Она снова посмотрела через плечо затуманенными своими полупьяными глазами. Не то. Келегорм с силой вошел, натянул сразу, не жалея, не думая о чужом удовольствии. Эта – его даже больше остальных бесила. И больше остальных получала. Сорвался все-таки. Вбивался. Это звери его не боялись. А женщины теперь да. И потому – без награды. Их он – не жалел. И смерти легкой – не дарил. Только вот человеческие женщины и правда были глупыми. Странными – уж как минимум. Чем больше он их ненавидел, тем сильнее они стонали. Смешно же! До коликов смешно, что та, кого он любил, стонать и не думала! Келегорм накрутил на кулак русые волосы, рванул к себе, вошел глубже. Эта, под ним, только всхлипнула. Руками назад потянулась, обнимая его за бедра, словно и одобряя даже. Скулила, как лиса в капкане. Только зажималась все больше. - Нет уж, не так быстро, - рыкнул он, отталкивая девку и разворачивая ее на спину. Но она сама его уже к себе тянула, обхватывая ногами, руками, лоном своим. Словно к коже его приросла. Впилась ему в шею, снова кровь вылизывая, которую он так и не смыл с себя, не успел. И вот тут-то она застонала в голос, все сильнее изгибаясь. Зашептала что-то на… Келегорм почувствовал, как та с силой сжала его ягодицы. Укус в шею осознал не сразу. Лишь когда кровь забулькала, стекая с ее искореженных губ на белые простыни, он остановился. С трудом соображая, с трудом сдерживаясь, чтоб не сорваться в эту бешеную гонку опять, рванул те же несчастные волосы. Кожу на шее разорвало от соскочившего клыка, но боли он почему-то не почувствовал. Охотник, попавший в собственный силок. Он чувствовал какое-то невероятное мерзкое удовольствие. - Что ты за тварь? – прохрипел, одной рукой зажимая собственную рану, второй – шею добычи, которая на него охотилась. А глаза с кошачьими зрачками сузились, словно над ним засмеялись. Она его руку перехватила. Пальцы сжала, как в тисках, с силой, которую в таком теле предположить было сложно. Но лорд бы столько не прожил, будь одной силы достаточно, чтобы его победить. Коленом в живот ударил, перекатился. Он встал, сильнее пальцы сводя, до судороги. Все-таки полетает сейчас из окна… - Лучше бы любить продолжал, - захрипела, обнажая острые зубы. Говорить ей было непросто. – Подумаешь, покусали немножко. - Мороготово отродье, - прошипел эльф, понимая, что чужие ноги уже оплелись вокруг его талии. План с окном отменялся снова. Зато с силой к стене ее приложить все еще можно было, да и голову вывернуть до хруста костей… - И что? – как ни в чем не бывало скосилась на него своим мерзким глазом. – Что ж мне, ласки, что ли, не хочется, раз так? Хочется, красавчик, - опустила руку на ягодицу, сжала, снова к себе, в себя толкая, - очень хочется… - Кто такая? – перебил Келегорм, с отвращением смотря на свою собственную кровь, которая залила ей и лицо, и груди. Тварь засмеялась, что с неестественно вывернутой шеей еще страшнее смотрелось: - Какая разница тебе, эльф? Ты меня трахнул, даже имени не спросив. Так что не изображай из себя порядочное калаквенди. Лучше дело до конца доведи. - Зачем пришла? – упрямо повторил он. - Эльфа хотела. Искаженного и все еще симпатичного - не часто встретишь... Про тебя людская молва далеко разлетелась. И не врали… Такой вкуууусный, - она все еще улыбалась, сипло ловя воздух полуоткрытой пастью. - Страшно, что ли? Он задумался на мгновение, сам себе этот вопрос задавая. Но нет. Страшно не было. Снова – не то. - Все равно, - после небольшой паузы признал Келегорм. Он опустил руку, и тварь, прижавшись к стене, жадно втянула воздух. Она не убегала, не пряталась, ждала, облизывая кровавые губы, кровавые пальцы. А ему, правда, было все равно – человек или это… Там где-то старела другая. С каждым годом уходя все дальше. В смерть. И не было разницы, что делать теперь здесь. В этой так называемой жизни. Сам как тот олень. Сердце давно остановилось. Только мозг без конца продолжал это осознавать… - Еще раз укусишь, клыки выдеру, - он развернул это кровавое… нечто лицом к стене, снова возбуждая рукой собственную плоть. Та только покладисто выгнулась. Руки над головой вытянула. Заводила. - Какое прекрасное решение, - кокетливо прохрипела, роняя голову. – Это разбитому сердцу твоему «спасибо» сказать? Из-за него, наверное, и мордочка все еще красивая. - Надолго, думаешь? – спросил безразлично, снова входя в податливое тело. - Нет, - захохотало морготово отродье, мешая свой страшный смех с пошлыми стонами. - Совсем нет.