Любовь — это торжество воображения над интеллектом. Генри Луис Менкен
Кровь должна была стыть в сосудах. Только вот она кипит. И сердце бьется настолько быстро и резко. Что мне с трудом удаётся не взвыть от его ударов о ребра. Наверное, все дело в том, что моя губа закушена почти до крови. А руки сжимают колени до синяков и побелевших костяшек. В ушах шумит. Перепонки вот-вот лопнут от взрывной смеси гула, рева мотора и воя сирены. Всё это, время от времени, прерывается громким голосом полицейского, обращенного к нам. - Номер ADL-645, приказываю Вам остановить машину, сейчас же, — повторяется в который раз. Рука Луи выворачивает руль на повороте. Нас заносит в сторону. Его нога вжата в педаль газа до упора. А тело напряжено до предела, так же, как взгляд, который мечется между дорогой и зеркалом дальнего вида. - Номер ADL-645, приказываю Вам сейчас же остановить машину. - Блять! — рычит Луи, резко двумя руками выкручивая руль налево, выравнивая машину. А я зажмуриваю глаза. Потому что страх уже полностью разъел мою кровь. И я не могу дышать. Если нас поймают, жизнь закончится. Мы отлично знаем, что они сделают с нами. Это все знают. Сначала они изолируют нас от общества, меня отправят на досрочную операцию, впрочем, не так критично, через месяц мне уже будет восемнадцать. А что они сделают с Луи, известно одному Богу. Отправление на повторную, третью операцию равносильно смертной казни, только в более гуманном обличии.* Либо они бросят его в Крипту** сгнивать до конца жизни в одиночной камере. Без какой-либо возможности на побег. Как больное животное. Хотя прямо сейчас для них мы и есть больные животные. Мы разносим смертельную болезнь. Мы заражены любовью. - Всё будет хорошо, будет хорошо… — Луи пытается успокоить нас обоих, а его железная рука находит мою, отдирает от колена и сжимает в тисках. Я не говорю ему о том, что мне больно. Только сдавливаю его пальцы в ответ. Я не знаю: вдруг в последний раз? Мы не знаем сегодняшний финал. Мы все еще боремся за него. Еще полвека назад человечество праздновало победу над провозглашенной Величайшей Болезнью Истории — Амор Делирией Нервозой. А сегодня вся страна полыхает от череды восстаний: сначала Портланд, затем весь штат Вашингтон, Орегон и вся Калифорния вниз до самого Сан-Диего. Полыхнуло разом. Мгновенно. Словно чиркнули спичкой рядом с баком бензина. И пламя побежало вглубь страны. С новой силой. Поэтому, если нас с Луи просто оторвут друг от друга и положат под нож на операционный стол, это лучшее. А могут сразу развернуть лицом к стене и расстрелять. Прямо сейчас мы ведь потенциальные кандидаты в отряд сопротивления. Зачем оставлять нас в живых? - Мы прорвемся. - Повторяю, номер ADL-645, остановите машину! Скажи мне кто-нибудь год назад о том, что я буду за чертой закона, готовый бросить свою ничтожную жизнь и бежать прочь, я бы скромно улыбнулся этому человеку в ответ и попросил бы не говорить подобные глупости вслух. Моя жизнь была такой размеренной. И расписанной. По пунктам руководства «Безопасность, благополучие, счастье» (ББС)***, которую каждый из нас повторял как мантру перед сном. Любовь была признана самым опасным заболеванием, разрушающим социум изнутри. Процедура была узаконена. Программа создания семей согласно с пунктом Х Статьи № ХХ конституции США, принятой в 20ХХ году, гарантировала счастливое безопасное будущее каждому. Каждому, кто согласен с правилами игры, каждому, кто успешно проходил Эвалуацию****, затем саму Процедуру, становясь здоровой ячейкой общества. Стабильность — залог процветания. А любовь не может даровать человечеству стабильность. Она приносит страдания, субъективность принятия решений, она разрушает трезвомыслящий разум. Это наркотик. Это химия в крови. Не более. Которую можно выгнать прочь из организма после восемнадцати. Так нас учили. Так нам обещали. Возможно, ученые правы. Атаковав сознание, любовь внушает нам, что она вовсе не опасна, напротив, приятна, необходима, как дыхание. Возможно, это болезнь управляет нами, заставляя идти на крайние меры. Бороться. Сопротивляться. Болезнь говорит нам не отказываться от нее. Возможно, это так. Только вот я не хочу исцеления. Пусть я лучше умру от болезни. Как можно желать исцеления, однажды испытав подобное? Я не знаю. Это нонсенс. Горячие губы Луи опаляют тыльную сторону моей ладони. Согревая ледяную кожу судорожными быстрыми поцелуями. А его взгляд все также устремлен вперед, держит ситуацию в рамках контроля. Эти жгучие поцелуи возвращают меня в реальность. Не успокаивают. Ничуть, напротив. Вот теперь я на грани истерики. Потому что адреналина нет ни капли. Есть только ужас. Это больше не игры в прятки с регуляторами. Когда мы прятались по подвалам или чердакам, нарушая комендантский час. Слушали запрещенную музыку, читали запрещенные книжки, пробирались на запрещенные вечеринки. И целовались, целовались, целовались. Прямо сейчас мы, два бездумных глупца, надеемся прорваться через северную границу штата Нью-Йорк, которая вот уже пятьдесят лет проходит у города Лейк-Плэсид. Если нам это удастся, мы либо встретим силы сопротивления Севера в Дикой местности*(5), либо доберемся до Монреаля, правительство Канады выделит нам убежище. А после, возможно, Луи согласится уехать как можно дальше. Если же правительство Канады не воспрепятствует нашему преследованию со стороны Соединенных Штатов, придется скрываться. Но обратно дорога для нас навсегда закрыта. Точка. - Долго еще? — мой голос заикается. Нам нужно прорваться за городской контрольно-пропускной пункт. Дальше прямо по шоссе гнать на полной скорости. - Всё будет хорошо, — повторяет Луи, совсем не отвечая на поставленный мною глупый вопрос. Конечно же, долго. Они будут преследовать нас до самой Канады, даже после границы США, пока мы будем ехать по Дикой местности. Если мы вообще сможем там проехать. Дороги, наверняка, раздолбаны. Если мы вообще сможем до неё прорваться. - Они отправят за нами вертолет, или мы не удостоимся такой чести? — хихикаю, немного маниакально кусая губу. А Луи снова матерится, потому что проезд на объездную перекрыт. Он снова разворачивает машину таким резким поворотом, что меня кидает вперед, и я просто чудом не расшибаю свой лоб о перчаточный ящик. В следующую секунду машину начинает жутко трясти. И я, еще даже не приподняв голову, понимаю, что мы больше не едем по ровному асфальту. Мы уже почти на окраине. Здесь больше нет никаких проездов. Особо не поиграешь в кошки-мышки. Поэтому Луи выворачивает на прямую, заставляя машину ехать вперед по замерзшей после рождественских морозов земле, а я от страха закусываю кожу на руке, чтобы не видеть, как ветки кустов бьют по стеклу. Слышать достаточно. Через три километра мы будем на свободе, но не будем свободными. - Отстегнись, — жестко приказывает Луи. А мои пальцы послушно тянутся к ремню безопасности и щелчком освобождают мое тело. И я тороплюсь проделать тоже самое с ремнем Луи. Мы будем действовать по плану D. Это не план А, в котором при помощи сочувствующих*(6), мы беспрепятственно пересекаем границу. И не план В, в котором вновь задействованы сочувствующие и моторная лодка, которая переводит нас на другую сторону Сент Лоренс. И даже не план С: добраться до пункта сопротивления в Ньюпорте. Нет, это чертов план D. Это означает, что дальше у нас нет никакого плана, кроме как бежать. Здесь, на севере Нью-Йорка, расстояние от границы Штатов до Канады меньше всего. Ограждение здесь еще не бетонное, не успели выстроить с начала восстания. Жили бы мы где-нибудь в Северной Дакоте, вряд ли такая возможность бы нам представилась. Белый Дом вовсю торопится отчертить границу с Западом, пока не слишком поздно. Пока восстание не пробралось до самого сердца — Вашингтона. - Когда я скажу… — начинает Луи, но я прерываю его. - Я знаю. Когда Луи даст сигнал, нам обоим нужно будет выпрыгнуть из машины, прежде чем та раздолбается о решетку ограждения. Обесточивая границу. У нас будет меньше минуты. - Ничего не бойся. В эти замедлившиеся секунды я почему-то вспоминаю, как впервые встретил Луи. Как мы ехали в одной машине. А меня трясло от страха почти так же: я думал, что он сдаст меня регуляторам за нарушение комендантского часа. У него ведь уже была метка исцеленного тогда. И он даже не знал моего имени, чтобы помогать. Я вспоминаю наши первые встречи, когда мы еще были друзьями. Луи было одиноко в новом городе. А мне нужен был кто-то старше и опытнее. Хороший друг. Мне нравилось общаться с Луи, все одобряли наше общение. Ведь Луи был уже исцеленным, он мог направить меня на правильный, гармоничный путь. Многое объяснить и рассказать. Я сам так думал. Как же мы все ошибались. Мы с Луи поняли это, влюбившись. Перед глазами наше первое прикосновение. Такое нежное и невинное. Когда голос Луи оглушает меня громким: - Сейчас! Я толкаю дверь, навалившись на нее всем весом. Через мгновение станет страшно. Поэтому я не медлю. Нельзя медлить. Отталкиваюсь ногами и вылетаю вперед, обхватив голову обеими руками. Боли не чувствую. Только сильный удар. Такой, словно меня сразу переломило пополам. Мотор орет, а затем громко скрепит металл. И яркие вспышки разрезают нависший сумрак. Мне кажется, что прошла всего секунда. Голова кружится. Но руки Луи тянут меня наверх под локти. - Быстрее, Гарри! Я подскакиваю. Ощущая резкую ноющую боль в пояснице и руках, которыми тормозил о землю. Но мысль о том, что вой сирен уже близко вынуждает мое тело забыть обо всем на свете. И помогает мне кинуться прочь. Вместе с Луи. Мы перелезаем через машину, когда раздаются первые выстрелы, рикошетом отскочившие в сторону от багажника. А Луи торопит меня своим: быстрее, быстрее, быстрее. Прямо за ограждением поле с высокой высушенной травой. Затем лес. Снова выстрелы. Мы бросаемся вперед, сначала Луи, следом я. Только спустя минуту я понимаю, к чему именно была эта спешка. Когда я глохну, а мое тело ударной волной откидывает на пару метров вперед, сотрясая каждую кость в моем теле вибрацией. Снова яркие вспышки и пламя. Наша машина горит. Я разве что молюсь, лишь бы огонь не перекинулся на сухую траву. Серены совсем близко. Прямо за решеткой. Теперь ко всему вышеупомянутому каламбуру звуков добавляется еще и лай собак. - Бежим, бежим! — вопит Луи. Ноги несут меня вперед. Почти не скользят по покрытой инеем земле. Луи бежит чуть сзади меня, его рука толкает меня в поясницу. Я зачем-то снова вспоминаю, как всегда, когда мы дурачились с ним у него на квартире или в загородном доме моей сестры, его рука всегда подталкивала меня так же, когда он пытался поймать меня и защекотать до хрипа. Хочется закрыть глаза и проснуться. Чтобы снова оказаться в теплой кровати Луи. После битвы подушками. Глубоко дышать, утопая в нежности. Но вместо этого мне холодно до содранного горла. Ледяной воздух пробирает при каждом вдохе. Пальто перемазано, рукава разодраны. Ноги заплетаются. Сухие палки, что торчат из земли, бьют по лицу, ничуть не щадя. - Приказываю вам остановиться, повторяю, приказываю остановиться! Пусть этот кошмар скорее закончится. Лес встречает нас еще менее приветливо. Уснувшие, хлесткие прутья не рады нашему появлению и настойчивости. Лупят еще хлеще. Мы бежим без разбора. Просто вперед. У Луи должна быть карта и компас, если они выжили перелет из машины. Но сейчас не до ориентирования. Надо просто бежать. Понятия не имею, сколько придется бежать без остановки и на сколько хватит сил. Хватит ли. Ватная слабость начинает охватывать мои ноги, но я продолжаю бежать. Хотя все, чего жаждет мое тело, это рухнуть вниз. И сдаться. Просто сдаться. Легкие горят изнутри. Пылают огнем. Я наглотался отравленного холодом воздуха. Лай собак вдалеке крутит мои внутренности. Подталкивает пустой желудок к приступу тошноты. - О, Господи!… — выхрипываю, едва устояв на носках в кольце рук Луи, которые успевают меня поймать и помогают удержать равновесие. Перед нами склон вниз. Как бы не переломать себе все кости. - Я не смогу… не смогу… — всхлипываю, ощущая, как после двухсекундной остановки мои ноги вот-вот подогнутся. - Ничего не бойся! Сейчас, — рука Луи толкает нас вперед. Мы сначала сбегаем, пока ноги не заплетаются. Я падаю за спину и качусь как на картонке в детстве. Только вот раньше на пути не было столько коряг и кочек, веток, что бьют прямо по лицу. После тело по инерции уносит вперед, и я скатываюсь кубарем. Протирая дырки на рукавах и джинсах. Измазываясь в земле. Налетаю на тело Луи у самого конца. А он отчаянно тянет меня дальше, почти ползком. Дальше и дальше по оврагу. Пока мы не залезаем за валун. Я слышу голоса где-то наверху, и мне хочется вскочить, чтобы рвануть дальше. Но тело Луи наваливается на меня сверху, прижимая к земле, а его ладонь зажимает мне рот, лишая меня возможности хоть как-то дышать. - Тихо… — шепчет он у уха, и мы замираем. Тепло и тяжесть тела Луи — это все, что кажется мне реальным в эту секунду. Я вижу, как лучи фонариков разрезают темноту. Голоса наверху сообщают о том, что вокруг пусто. Им придется прочесать местность. - Нам нужно уходить… — произношу одними губами. — Нельзя здесь оставаться. А Луи осторожно приподнимается на локтях и морщится. Закусывает губу поспешно, не позволяя мычанию вырваться из его рта. И я испуганно разглядываю его лицо. - Ты в порядке? - Ногу защемило… я смогу идти, наверное, — шепчет Луи. Изо всех сил старается выглядеть уверенными. Но в его глазах я вижу отголоски паники. - Ты не сможешь идти быстро… — дрожащими губами прижимаюсь к его щеке. — Куда нам нужно?… Луи чуть сдвигается, чтобы вытянуть руку вперед. - Впереди на той стороне должен быть завод, скорее всего его уже разрушили, но там должны быть какие-нибудь проходы, связанные с канализацией или другими средствами коммуникации. - Так близко у границы? - Когда-то это была территория США, да и граница с Канадой здесь совсем рядом, поэтому правительство не третирует эти окраины, любую бомбу можно счесть провокацией против суверенитета другой страны, это тебе не Техас и не Аризона, там все уничтожено. - Ладно, — просто соглашаюсь, потому что моя голова отказывается воспринимать информацию как следует. - Сопротивление базируется на севере, тут оно сильнее. Если они здесь, они нам помогут. - Боже, как же мы сможем дойти туда?… — я все еще отравлен паникой, прижимаюсь к телу Луи ближе. Стараясь впитать в себя его спокойствие. Утыкаясь носом ему в шею и вдыхая до упора. Немного шумно. Луи пытается дать мне тихую инструкцию. А я слышу лай собак наверху. И все тело сжимается. Ясная идея рождается в моей голове в следующую секунду. Такая прозрачная и очевидная прямо сейчас. Мы не сможем уйти вместе. Но мы можем попытаться разделиться. И встретиться, когда за нами не будет хвоста. Они не могут поймать Луи. Они убьют его. Единственное, что я могу сейчас сделать, это взять ситуацию в свои руки и увести отряд за собой. А потом мы встретимся. А если нет… так будет лучше. Я должен хотя бы попытаться. - Я уведу их, — выговариваю четко у уха Луи. Его глаза лихорадочно блестят, когда он отклоняется, чтобы посмотреть мне в лицо. И он качает головой. — Мы не можем пойти вместе, они нас догонят! Если они пойдут за тобой, ты не уйдешь… Луи раздумывает несколько секунд. Больше времени у нас особо нет. Решения нужно принимать быстро. - Мы встретимся на той стороне, у завода. Я уведу их и вернусь, это единственный шанс… - Нет, я не могу тебя отпустить. - Нет, можешь! Нет времени, доверься мне, или они нас найдут… я смогу бежать, а ты нет, Луи, — глаза Луи не согласны. Ничуть. — Ты тоже ничего не бойся, — шепчу рядом, сердце бьется в груди от ужаса и неопределенности. И я прижимаюсь к губам Луи, стараясь вымолить у них поддержку. И они отвечают мне, отчаянно. Оттягивая момент, когда я выберусь из-под его тела и сбегу в темноту. Один. Туда, где больше не будет его защиты. Но я тоже могу защитить нас прямо сейчас. И я должен. Луи знает: ему не отговорить меня. - Люблю тебя, — запретные слова как обычно шипят на языке. - Люблю тебя, — вторят мне губы Луи. Его руки выпускают меня, когда я рывком поднимаюсь, и затем, набрав в грудь воздуха, бросаюсь вдоль по склону. Я не оборачиваюсь. Потому что уже пять секунд спустя эта идея, единственная верная, кажется мне безумной. Я ведь и минуты не продержусь без Луи. Мне страшно настолько, что я умру прямо на бегу. Я подхватываю сук под ногами, запинаясь, и со всей силы ударяю им о первое встречное дерево. Позволяя неровному крику вырваться из горла. Вой собак усиливается. Так же, как и голоса, которые разрезают тишину, быстро отдают приказы следовать за мной дальше. Вероятно, они еще не догадываются, что я бегу один. Только это поможет мне выиграть. Только это. Я не знаю, насколько далеко уже увел их в сторону. Знаю только, что адреналин творит с моим телом чудеса. Никто бы не подумал, что смогу столько продержаться. Нужно обежать обрыв с другой стороны, а затем постараться укрыться и пробраться обратно. Я вижу конец склона, который, скорее всего, обрывается в еще больший скос. Если я заведу их туда, то смогу, смогу, смогу незаметно вернуться по другой стороне к Луи, и мы встретимся на заводе. Или… Лучи фонарей выскакивают прямо передо мной. Заставляют меня опешить. Ровно на долю секунды. Я срезаю в сторону. Я все еще могу увильнуть в край. И я успеваю. Выстрел. В первую долю секунды я хочу оглядеться по сторонам, чтобы убедиться, что с Луи все в порядке. В следующую — мне уже не нужно этого делать, я чувствую, как эпицентр огня рождается в моем правом бедре. Словно меня бьет током. Оступаюсь и падаю. Собаки выскакивают откуда-то спереди, и я тщетно пытаюсь отмахнуться от них подвернувшимся суком. Одна из них все же цепляет меня за штанину. Крови нет. Но моя нога полностью обездвижена. Я проползаю два метра, прежде чем лучи фонарей добираются до меня. Капли в уголках моих глаз. От истерики все же накрывшей. Последнее, что я соображаю сделать, это завопить так, словно меня режут: - Беги! Луи, беги! А когда меня подхватывают под руки в первую секунду, я дергаюсь, отчаянно, но бессмысленно. Я даже не успеваю подумать о чем, что хоть немного успокоит меня. Главное, чтобы они не нашли Луи. Пожалуйста. Укол приходится прямо в вену на шее. Я обмякаю в грубых руках под лай собак.***
- Мальчишка из пригорода Олбани. Второй не найден. Они почти пересекли границу у Лейк-Плэсид, хотели прорваться в Дикую местность, держали путь в Монреаль. Молчание. - Нет, сэр. Один он вряд ли куда-то доберется. Дикая местность от Буффало до Оттавы большой пустырь с медведями. Он не выживет. Молчание. - Да, сэр. Я понимаю. Я понимаю, сэр. Мы доставим пойманного в Лейк-Плэсид. Там есть оборудованный госпиталь. Нет, не надо… пожалуйста… - Приступаю к исполнению.***
Когда я снова открываю глаза, всё кругом белое. Белая плитка. Я все еще с трудом стою. Меня волоком подтаскивают к стене. Только сейчас понимаю, что на мне уже нет одежды. А сильная грубая струя холодной воды вдавливает меня в стену, что я задыхаюсь. Брызги разлетаются в стороны. Прилетают в лицо, я жмурюсь. Закрываюсь руками. Грязь стекает вниз в отверстие на полу. Вода отрезвляет. Я держусь за поручень (понятия не имею, откуда он вообще взялся!). А ноги скользят. Скользят, суки, разъезжаются. Сильная струя выбивает из груди весь воздух. Оставляет синяки на коже плеч, груди, живота, бедер. Везде, где губы Луи дарили мне ласки неба. Полные любви, любви, любви, любви. Всё это смывают с меня жестоким напором.***
Я все еще под дозой чего-то, что мешает мне дернуться лишний раз прочь. Под той дрянью, что ввели мне в шею. - Готовь его на операцию. На мне белый балахон, который липнет к влажному телу. Меня ремнями прижимают к кровати. - Вы.. не можете… — мне еще нет восемнадцати, нет, это не законно. Только если… - Согласие от Вашей семьи уже поступило, — сообщает мне женщина в белом. — Скоро все станет лучше, милый. Процедура исцелит тебя от этой заразы. - Нет, нет, нет… — пытаюсь дернуться, хотя знаю: ремни тут посильнее цепей будут. - Ты лихорадишь, скоро это пройдет. Болезнь отпустит тебя. Она говорит это все. А ее пальцы быстро наполняют шприц золотистой жидкостью. - Операционная уже готова, скоро ты снова увидишься со своими родными, Гарри, верно? А я всхлипываю, иголка входит в вену под локтем, моя рука сдавлена настолько, что я не могу сопротивляться. Лишь отворачиваю голову в сторону и прикрываю веки, чтобы не видеть этого. Потому что это конец. Конец. - Хороший мальчик. Скоро станет легче. Мою кровать куда-то везут. Ее потрясывает, когда колесики прокручиваются. Вместе с ними в моей голове прокручиваются мысли о Луи. О том, что он был самым прекрасным в моей жизни. О том, что какая-то глупая Процедура, навсегда это изменит. Я запрещаю себя отключаться. Запрещаю. Потому что как только наркоз одолеет меня, всё изменится. Больше не будет той нежности. Той сладости. Того трепета, который всегда стягивал веревками низ моего живота. Не будет того огня, того распаляющего все внутренности чувства. Будет лишь исцеление. Чтобы они не говорили о безумии Амор Делирии Нервозы. О том, к каким смертельным последствиям она приводит, она научила меня быть смелым. Она научила меня дарить свою заботу и тепло. Она подарила мне столько эмоций, опыта и открытий. Заставила почувствовать себя совершенным, идеальным, безупречным. Научила меня самопожертвованию. Она позволила мне полететь. Пусть говорят, что это были лишь очевидные симптомы болезни, они все прописаны в руководстве «Амор Делирия Нервоза: Химия и Психология». Я отказываюсь верить в это. Не хочу. - Я люблю… я люблю… люблю… люблю…. Люблю… Глаза Луи как синие небо, на которое мы смотрели, валяясь в поле в конце сентября. А его улыбка похожа на рассвет. А губы на теплый мед. - Люблю, люблю…. Люблю… люблю…. - Все скоро закончится, милый. Каталка замирает. Я открываю глаза. В моей груди все еще жива надежда на то, что всё просто не может закончиться вот так. Так не справедливо. Так не честно. Так слишком больно. Больно, если всё так. Да, любовь умеет делать больно. Любовь заставляет делать глупости. Любовь берет под свой контроль и тело, и разум. Но ничто и никогда не сравнится с этим чувством надежды, которое оно дарит. На грани счастья и горя. Свет операционного светильника ударяет мне прямо в глаза. «Ничего не бойся»