Instar omnium
Отчаянный крик ворвался в мой сон, смахивая красочные картины, всё застилая тьмой ночи, буквально подбрасывая меня на постели. Когда крик повторился, я, наконец, поняла - кричали из соседней комнаты, а значит кричала Атия. Я вскочила с постели, едва не запутавшись ногой в одеяле, и, нашарив на прикроватной тумбе таблетки, метнулась в коридор, а оттуда - в комнату сестры. Там уже горел свет, и у постели Атии суетилась мама. На тумбочке, рядом с привычными фотографиями в рамках и плюшевым медведем, теперь лежала белая хорошо знакомая упаковка - такая же, как та, что я сжимала в руке - и стоял пустой стакан, по стенкам которого ещё стекали капли воды, собираясь на дне. Атия лежала на перекрученных простынях, бледная, с заострившимся маленьким личиком. Мама гладила её по волосам и что-то успокаивающе шептала. Я вздохнула, успокаивая сердцебиение, и оперлась плечом о косяк двери. Ничего действительно страшного. Оссификация. Окостенение, почти окаменение, мышечных тканей. Не проглотишь таблетку вовремя - рискуешь получить шишку под кожей через месяц и гарантированно получишь немедленную жуткую боль во всех суставах сразу, которая сама пройдёт в течении пары минут, а вот воспоминания не опустят ещё несколько дней. Добро пожаловать во взрослую жизнь, сестрёнка. Атия тихонько всхлипывала и размазывала слёзы по щекам. В комнате было тепло, но у неё всё тело блестело от испарины. Мама гладила её по волосам, как маленькую девочку, и обещала, что всё будет хорошо, как будто бы Атия поверит ей. Все, кому не повезло родиться женщиной, ждут первой крови, а с нею - первой скручивающей боли, и стараются держать под рукой таблетки. Не представляю, как живут люди там, где таблеток не хватает, не уверена даже, что такие места есть. К счастью, отец один из тех, кто работает в лабораториях и постоянно улучшает рецептуру, и у нас никаких проблем с этим нет. — Неужели все так мучаются? — простонала Атия. Естественно. Это все знают, но каждая, наверное, спрашивает это, когда всё происходит в первый раз. Жуткая боль и ощущение, словно все твои мышцы плавятся и затвердевают одновременно. Просто потому, что ты женщина. Это вызывает вопросы. — Ты же знаешь, — рассудительным и, как ей кажется, успокаивающим тоном говорит мама, — каждая женщина чувствует это одновременно с расцветом, а единственный способ... Этот тон только раздражает. Разве это нужно четырнадцатилетней девочке, которая лежит вся в крови и едва отошла от боли? Мама, похоже, забыла, как это было у неё самой. — Знаю, знаю, — захныкала Атия, перебивая мать. Не представляю, как жили до того, как нашли нужный элемент и синтезировали лекарство. Неужели каждый раз обращались к мужчинам, чтобы только не терпеть боль, предотвратить постепенное окостенение мышц и страшную смерть? Это ненормально, что каждая вынужденна была как можно скорее выскочить замуж, пренебрегая остальной жизнью, не имея возможности воспользоваться многочисленными возможностями вокруг. Теперь плач сестры вызывал почти раздражение - сейчас-то у нас есть таблетки. Я вышла из комнаты, мне там делать было нечего. Мама справится - Атия уже выпила таблетку и скоро успокоится, а мне вот не мешало бы заснуть и проспать ещё хотя бы пару часов. В коридоре топтался папа, неловко потирая руки и явно не зная, куда себя деть. — Она будет в порядке, — сказала я. Папа слабо мне улыбнулся. Несомненно, крик Атии его здорово перепугал, хотя мы все давно уже к этому готовились. Правда, не думали, что всё случится ночью. — Неужели нет никакой возможности это вылечить? Слова вырвались сами. Я не спрашивала об этом с того времени, как мне было тринадцать и я в первый раз почувствовала на себе все прелести женской жизни. Но страдания Атии, да ещё среди ночи, заставили меня опять об этом задуматься, и ради сестры я спросила снова, хотя и знала, что ответ будет отрицательным. — Разработки ведутся, но пока без заметных результатов, — папа нервно поправил очки, которые тут же снова сползли. — Чтобы мы ни пробовали, элемент не приживается, выводится из организма, как какой-нибудь вирус. Я встряхнула головой. Времени, наверняка, было часов пять утра, совсем скоро мне нужно будет вставать и бежать на занятия, если я действительно хочу добиться своего и поехать на выступление. — Сервилия, Джин недавно спрашивала о тебе, твоя идея ей очень помогла. Возможно, если бы ты работала с нами... Я вздохнула и укоризненно посмотрела на папу. Не лучшее время для этого разговора, как по мне. Особенно если вспомнить, как часто он вообще об этом заговаривает. Вероятно, он решил, что ночью я окажусь сговорчивее, решу всё бросить и пойду работать в лабораторию. Как будто он меня не знает. — Поговорим об этом позже, ладно? Я поцеловала папу в щёку и поспешила скрыться в своей комнате. О моих успехах в химии и свежем взгляде на вещи я могу услышать в любое другое время, а пока мне нужно было отдохнуть.***
Будильник заверещал непозволительно скоро, а звук его был заметно тише, чем крик Атии, и мне так хотелось проигнорировать его... Но я разлепила глаза, заставила себя вылезти из-под одеяла в холод комнаты, и даже прошла несколько шагов, чтобы не было искушения вернуться обратно. Я привычно встала на полупальцы, с удовольствием ощущая, как напрягаются все мышцы ног. За окном по зимнему времени было так темно, что я едва могла рассмотреть высотный дом напротив, зато отлично видела себя. Я раскрыла руки во вторую позицию и подняла подбородок, придирчиво глядя на себя в окно, словно это было зеркало в студии. Долго собой любоваться не вышло - окно напротив зажглось жёлтым светом и испортило всю картину, заодно едва меня не ослепив. Стоя под горячим душем я одновременно чистила зубы, а потом бездумно сделала ронд, ведя ногой по поддону душевой кабины. Вода взметнулась тысячами брызг и со стуком ударилась в стеклянные стенки, вызывая глуповатую улыбку. Детская забава, но такая, что никогда не надоест. Тщательно убрав волосы в высокий хвост я проверила сумку, собранную ещё с вечера, и вышла из комнаты. Постучавшись в комнату сестры и не дождавшись ответа, я вошла: Атия, свернувшись клубочком, лежала на постели с таким потерянным выражением лица, что мне захотелось тут же лечь рядом и защитить её от всего мира. Или пристукнуть, не знаю точно. — Не пойдёшь сегодня в школу? Атия отрицательно покачала головой и перевела на меня мутные голубые глаза. Я вздохнула и сдалась. Подошла к кровати, присела рядышком, убрала от её лица спутавшиеся светлые волосы и ласково улыбнулась. — Это всего раз. Потерпи. Станешь пить папины таблетки и всё будет так, как прежде. — У меня живот болит, — пожаловалась она. Я вздохнула. — И это пройдёт. Ты хоть завтракать-то будешь? Атия снова отрицательно покачала головой. То есть она сначала оторвала щёку от подушки, а потом вернула обратно и вдавила вглубь, не давая себе труда изменить положение, чтобы покачать головой нормально. Я поднялась на ноги. — А я буду. Мне ещё добираться до зала, так что я пойду. — Удачи, — бесцветно пожелала мне Атия. Я всё же обернулась от двери, почти ожидая, что она, уверившись в том, что её все оставили в покое, развалится на кровати и будет бездельничать, как делала довольно часто, но Атия всё так и лежала в позе эмбриона. — Слушай, ничего страшно в этом нет. Все через это проходят, и от боли никто ещё не умер. — Откуда тебе знать? — донеслось с кровати. Я молча вышла за дверь. Действительно, откуда мне знать? Не оттого же, что сама я чувствовала то же, что и она, да ещё несколько раз, пока, наконец, опытным путём не выяснила, что у меня приступы чаще, чем это обычно бывает? И, уж конечно, не от тренировок до седьмого пота. Уже на лестнице я услышала голос мамы из кухни и окончание её фразы: — ... она давно просила объяснить ей кое-что из химии. — Доброе утро, — поздоровалась я, входя в помещение. — Доброе утро, милая, — отозвался папа, выглядывая из-за научного журнала. — Выспалась? Я неопределённо пожала плечами. Мама стояла у плиты, жаря блинчики, одетая во фланелевые штаны и серую футболку, чем здорово меня удивила. Обычно она утром сразу одевалась в деловой костюм для работы. — Мам, ты не успела переодеться? Давай, я приготовлю завтрак, а ты иди собирайся. Мама обернулась и улыбнулась мне благодарно, пока я заливала свои сухофрукты белым йогуртом. — Я сегодня взяла отгул, побуду с Атией. Я кивнула, подавляя желание закатить глаза. У меня первый приступ случился в школе, больше того - я вдохновенно декламировала стихотворение, когда в глазах потемнело, все кости в теле разом словно взорвались, и я едва не упала от боли. Учитель быстро вывел меня из класса и передал на попечение медсестре, которая прочитала мне очередную лекцию и выдала таблетку. Мне предлагали вызвать родителей, чтобы они забрали меня домой, но я не только отсидела все уроки, но и пошла после заниматься в студию. Тогда мои родители были рядовыми сотрудниками, а теперь они ведущие специалисты в своём деле и могут себе позволить отгул. Нет, я понимала, что происходит и ни капельки не злилась на Атию, но не вспоминать то, как у меня в первый раз случился приступ, я тоже не могла. — Я говорила с ней, она не будет завтракать. Папа покачал головой и отложил журнал в сторону. Ему, окружённому тремя женщинами, пожалуй, нелегко приходилось. — Что нового в лаборатории? — спросила я, переводя тему. Мама поставила на стол тарелку с блинчиками и присела рядом с папой. — Джин о тебе спрашивала, — сказал папа. — Твоя помощь оказалась для неё неоценимой. Я кивала, перемешивая йогурт и пытаясь не слишком глубоко вдыхать запах блинчиков, которые сегодня не могла себе позволить. — Я всего лишь высказала предположение, ничего такого. Рада, что она смогла его использовать. — Если бы все в нашей лаборатории высказывали такие предположения, мы были бы гораздо более успешны. Я фыркнула, попытавшись скрыть это за кружкой чая. Совершенно определённо тот факт, что в школе я была лучшей в химии и отцу нравится обсуждать со мной работу и спрашивать, что бы я сделала на его месте, вовсе не является обязательным признаком того, что я хочу и буду работать в лаборатории. Просто так сложилось. — Вам просто надо почаще отдыхать всей лабораторией, глядишь, и вдохновение будет приходить. — Или нам нужен кто-то, у кого вдохновение имеется круглый год. Как знать, может, тогда мы и вовсе найдём лекарство, — задумчиво ответил мне папа. — Как знать, — вздохнула мама. Удар ниже пояса! Они отлично знают, что я ни за что не брошу свою мечту, не в ближайшую сотню лет точно. — Где бы такого найти, а? Я отправила в рот ложку йогурта и принялась увлечённо пережёвывать курагу в нём, делая вид, что не понимаю их намёков, толстых, как трос подвесного моста. Родители смотрели удручённо, но я делала индифферентное лицо. Пару минут мы завтракали в неловкой тишине. — Подвезти тебя? — спросил папа, промокая губы салфеткой. — Да, было бы отлично. Я проглотила ещё ложку йогурта и покосилась на окно: на улице вдруг задул ветер, раскидывая между домами снег. Выглядело не слишком приятно для того, кто обычно ходит в студию пешком. — Тогда подожди пару минуток, я переоденусь и поедем. Папа вышел из-за стола и пошёл на второй этаж, в спальню, а я допила чай и отправилась мыть посуду. Мама же расслабленно сидела за столом, поедая блинчики, и, кажется, уже начала наслаждаться выходным. Она оставила распущенными свои светлые волосы, которые каждый раз собирала в причёску, и поджала под себя ноги. Честно говоря, уже не помню, когда у неё в последний раз выдавался вот такой внезапный выходной, они с папой работают с утра и до вечера, вот уже многие годы. Меня они учили тому же. — Что будешь делать сегодня? — спросила я. Мама улыбалась с видимым удовольствием. — Позанимаюсь с Атией, схожу по магазинам, подумаю над причёской для вечера награждения. Я усмехнулась. Мама каждый раз собиралась подумать над причёской и каждый раз выбирала старую добрую ракушку. — А платье? Я вытерла руки и села рядом с мамой. Та словно разом помолодела лет на пять, засверкала голубыми глазами и улыбнулась заговорщически. У неё совершенно точно был план. — Я уже присмотрела одно. — И пойдёшь сегодня покупать? Мама торжествующе кивнула. — Оно... Послышались папины шаги и мама приложила палец к губам, показывая, что не сможет теперь описать платье. — Вечером покажешь, — шепнула я, поднимаясь и выходя из кухни. Папа уже был в шарфе и надевал пальто, так что я тоже поспешила утеплиться и клюнуть маму в щёку перед выходом, успев при этом обменяться с ней хитрым взглядом. Когда мы с папой спустились на лифте в гараж и шли между рядов автомобилей, он начал уговаривать меня сесть за руль. — Сервилия, тебе нужна практика. Ты уже несколько лет как сдала на права, но до сих пор не ездишь. Ну, а что он хотел? Чтобы я, вцепившись в руль и бормоча ругательства, ехала в машине, каждую секунду боясь потерять сознание? Ну не моё это. — Пап, я что-то не уверена. Может, не сегодня? — Но почему? Ехать совсем недалеко, да по нижнему уровню. Ты справишься. Ехать недалеко, поэтому я предпочитаю ходить пешком. Для здоровья полезно, да и нервы все целы. Ну не могу я спокойно водить, всё время думаю о том, какой я выгляжу в глазах других людей, не ошибаюсь ли, верный ли уровень дороги выбрала и смогу ли вовремя с него съехать или придётся делать крюк через пол города. — Ну правда, может не сегодня? — мы остановились около нашей машины, и я попыталась встать ближе к пассажирской стороне. — Сегодня пробки наверняка. — Пробки каждый день, милая, — папа улыбнулся мне и протянул ключи. — Давай, Сервилия, порадуй старика. — Ты не старик, — пробормотала я. Увы, спорить я уже не могла, потому что ключи как-то незаметно оказались у меня в руке, а папа, поблёскивая в свете тусклых фонарей своей лысиной в окружении немногочисленных выживших тёмных волос, уже шагал к пассажирскому сидению. Ну что ты будешь делать, а? Я закинула сумку на заднее сидение и села за руль. Машина, к счастью, сама подстроилась под меня, регулируя высоту сиденья и расстояние от руля, иначе я потратила бы на это полчаса и непременно психанула бы ещё прежде, чем выехала бы на дорогу. — Ну, поехали, — обречённо объявила я, сдавая задом. Выехать с парковки проблемой не было, тут я справлялась на ура. Папа включил радио, и я даже повеселела, пока выезжала из ворот в переулок между домами и потом встраивалась в поток машин. Город оглушал бы звуками, если бы не толстые стёкла в салоне и радостно щебечущее радио. Люди шагали по тротуару, плотно кутались в пальто и куртки, надеясь спастись от ветра и снега. Машины были повсюду: вокруг нас на нижнем уровне, над нами на остальных уровнях дорог. Это, пожалуй, ещё одна причина моей нелюбви к вождению - лично я никак не могу быть уверена в том, что не вылечу с дороги и не буду пикировать с какого-нибудь из верхних уровней автострады. Моя нелюбовь к вождению так сильна, что даже перфекционистка во мне охотно прощает эту слабость, лишь бы только не терять драгоценные нервные клетки. — Привет, Бета! Привет, культурная столица! — подал голос ведущий, едва закончилась песня, а я перестроилась в средний ряд и встала на светофоре. — Погода нас не балует, но мы не унываем... Я фыркнула. — Какой толк жить в культурной столице, если гала-вечер из года в год организуют в столице политической, — недовольно комментировала я, трогаясь за машиной впереди, — и половина Беты едет в Альфу, чтобы в нём поучаствовать? Почему нельзя здесь его провести? Папа тихонько рассмеялся, одновременно поправляя очки, которые тут же съехали обратно на кончик его большого красного носа. — Правительство хочет быть частью этого вечера, но ехать в другой город не желает. Ты же прекрасно это знаешь. — Какие они там все нежные. Я гневно просигналила какому-то дураку, который собирался влезть передо мной, и тут же облилась холодным потом. А если я не права? Я неуверенно глянула на папу, но он был невозмутим. — Правильно, Сервилия, ему следовало сначала включить поворотник, а потом лезть тебе под колёса. Мне чуть полегчало, но сердце всё ещё стучало, как сумасшедшее, словно в случае аварии готовилось катапультироваться из моей груди. Подло. — Так э... — о чём мы говорили? — по такой логике весьма странно, что награждение лучших специалистов лабораторий проходит в Бете. В этом правительство поучаствовать не хочет? Папа снова добродушно рассмеялся. — Милая, я мог бы, конечно, придумать какое-то объяснение, но что толку? Решили так, как решили. И мне очень жаль, что придётся остаться здесь, и у нас не выйдет увидеть твоё выступление. Сердце вернулось в норму, и я смогла вздохнуть свободно. Пока мне ничего на дороге не угрожает. Кажется. — А я жалею, что не смогу увидеть, как тебя наградят за вклад в науку. Мне правда хотелось бы быть на вечере. — Сервилия, ты же не можешь знать, кого именно наградят, — попытался смутиться папа. — Конечно, могу, — фыркнула я. — Ты - ведущий специалист лабораторий, если награду не дадут тебе, то вообще не вижу смысла проводить этот вечер. Я могла даже не оборачиваться, чтобы знать - папа приосанился и заулыбался. Я плохо умею выражать свои эмоции, но папа всегда меня понимал. Вот и теперь он понял, что я горжусь его работой. — Если бы ты только знала, как мне хочется всё это бросить и быть с тобой в Альфе, — в голосе отца я слышала ласковые нотки. — Я думал хотя бы Атию отправить, но сама видишь, что с ней. Не стоит вешать на тебя больного ребёнка. Действительно, едва ли мне будет до Атии, как бы я её ни любила. Мне нужно будет полностью сосредоточиться на выступлении, хватит уже и того, что я всё время буду думать о папином награждении. Атии лучше остаться с папой и мамой, в спокойствии и комфорте. — Она поправится, — заверила я, — Увидишь, завтра будет скакать, как прежде. Правда, она всё равно не согласилась бы ехать в Альфу, это далеко и скучно, к тому же она всегда предпочитала трансляции. Она любит, чтобы изображение увеличивали и приближали, чтобы она могла видеть каждую деталь. Я, наконец, съехала с главной улицы в переулок, припарковалась у студии и перевела дух. Определённо, успех. Я не разбила машину и не умерла от разрыва сердца. Папа, видя моё состояние, ободряюще мне улыбнулся. — Ты справилась отлично, как справляешься со всем. Стоило ли так сопротивляться? Стоило. Определённо стоило. Но я только улыбнулась папе и пожала плечами.