Через все времена

Свет зари ведет тебя теперь, Крыльями взмахни и улетай. Здесь для нас все кончено, поверь. Забирай, что хочешь, и прощай. (с) Когда дорога забрала вправо, Джури остановился и прищурился, вглядываясь в раскинувшуюся внизу долину. Там, уже совсем недалеко, в скалах ютилась маленькая деревушка с неинтересным названием Волчья Нора. Джури не спешил спускаться к домам, он просто стоял и смотрел. Год назад Джури приехал сюда впервые, только в тот день сияло солнце и море искрилось в его лучах серебристыми бликами. Теперь же накрапывал мелкий теплый дождик, не свойственный Южному графству в это время года. Джури не сомневался, что скоро он закончится. Вздохнув, он начал спускаться по узкой тропинке к деревне. Джури думал о том, что если бы не данное перед отъездом обещание вернуться сюда в любом случае и при любых обстоятельствах, он бы в жизни больше не приехал на побережье. Слишком много воспоминаний осталось здесь, слишком болезненно было думать обо всем случившемся. То, что Мартин Гарэль выжил в безумстве, случившемся в Паманусских Пещерах, стало большой удачей для Джури. Именно бывший советник донес до правителя сведения о том, что на самом деле произошло в замке, руины которого теперь стерегли горы. Наверняка Джури казнили бы за убийство юной наследницы, если бы не слово Гарэля, которому безоговорочно поверили. Сбегать из замка, как изначально планировал Сойк, Джури просто не захотел – в тот момент, когда надо было действовать, он пребывал в полной апатии. – Прощайте, юный мастер, – сказал Гарэль, когда скорое разбирательство в столице было окончено и Джури отпустили, негласно наградив приличной суммой золотых, до которых Джури не было дела. – Вы станете сильнейшим волшебником. То, что вы совершили вместе с мастером Сойком, невероятно. Я восхищаюсь вами и сожалению лишь об одном – об обстоятельствах, в которых нам довелось повстречаться. Гарэль заметно состарился за тот месяц, что последовал после смерти леди Орлены – или изгнания того, кто притворялся ею долгие годы. Джури казалось, что старик раздавлен случившимся и держится лишь для того, чтобы правда восторжествовала. – Проще было сказать правителю, что волшебники-шарлатаны нечаянно убили леди Орлену во время ритуала, чем доносить до него настолько страшную правду, – заметил Джури. – Вы могли не защищать меня. – Не мог, – сурово ответил Гарэль. – Да свершится правосудие, пусть даже погибнет мир. Джури подумал тогда, что если в правительственных кругах есть хотя бы несколько таких человек, как Мартин Гарэль, для Хателиона еще не все потеряно. Пускай теперь, как и прогнозировал бывший советник, страна оказалась на пороге гражданской войны за трон. Впрочем, будущее родины теперь интересовало Джури меньше всего. Весть о скоропостижной смерти советника настигла его уже на подъезде к Южному графству. Поговаривали, что Гарэль умер во сне, спокойно и тихо. Почему-то Джури порадовался этому известию. Долг и забота о леди Орлене не отпускали его, а теперь он стал свободным, и уже было совершенно неважно, какой ценой. Агги исчез сразу после того, как рухнул замок, даже не попрощавшись. Попросту унес ноги, но Джури не винил его – моррон подвергался чрезмерной опасности, когда находился среди людей. Тем более среди агрессивно настроенной правительственной стражи, примчавшейся покарать убийц леди Орлены. Джури думал, что уже не встретит его, и очень удивился, когда в одном придорожном трактире к нему за стол подсел незнакомец в плаще с низко опущенным на лицо капюшоном. – Привет, Джуни, – поздоровался с ним Агги, как будто ничего не случилось и расстались они каких-то пару часов назад. – Здравствуй, Агги, – ответил Джури, неожиданно понимая, что ему почти приятно встретить моррона. – Слышал, тебя оправдали. Я рад. – Да, так и есть, – равнодушно отозвался Джури. Он бы мог сказать, что тоже рад помилованию, но это было бы не совсем правдой. Джури вообще сомневался, что когда-нибудь снова сможет испытывать радость. – Я хотел уехать, как только смог ходить, – признался Агги. – Никакая сила не заставила бы меня задержаться в этом кошмаре. Кроме одной. – Сойк попросил тебя, – понимающе кивнул Джури. – Да. Я ему был должен. Когда-то давно Айрас спас мою жизнь, а долги надо возвращать. Он попросил меня присмотреть за тобой во время ритуала. Айрас знал, что если Гарэль подведет, он сам закончит начатое. Потому я и остался. – Да, я догадался, – равнодушно произнес Джури. – Чуть позже, когда все обдумал. Они помолчали, и каждый смотрел в свою сторону, размышляя о своем. Краем глаза Джури заметил, как под плащом его собеседника что-то завозилось, а потом из-за пазухи блеснула пара блестящих глазок, но Агги быстро запахнул плащ, пряча своего питомца. Джури только порадовался этому – встреча с острощупом не могла быть для него приятной по определению. – Все к лучшему, Джуни, – негромко сказал Агги и стянул с головы капюшон. В полумраке его лицо было плохо видно, но Джури все равно заметил, как по-кошачьи блеснули глаза. – Айрас сам хотел этого, и тебе не стоит горевать. Меньше всего Джури желал обсуждать Сойка, их отношения и все случившееся, но у моррона была удивительная способность говорить так, что у собеседника не получалось не ввязаться в разговор. – Откуда тебе знать, чего он хотел? – спросил Джури, поморщившись, и сделал глоток из кружки. – Это становилось понятно после первого взгляда на него, – пожал плечами Агги. – И не говори, что не замечал, какая тоска кроется в его глазах. Мой друг Айрас, смелый, отчаянный и жизнерадостный, погиб в Двадцатилетней войне вместе с Нерэлем. А Сойк не любил эту жизнь и просто ждал ее окончания. Джури понимал, что Агги был абсолютно прав, но слышать эту правду было горько. "А как же я?" – мысленно спрашивал Джури. К собственному сожалению, ответ он знал – Сойк никогда не любил его и, как верно заметил когда-то Агги, растратил себя на другого человека. Растратил так, что ничего не осталось ни для Джури, ни для кого-либо другого. А их близость... С кем не бывает? Людям свойственны слабости, для Сойка одной из них стал Джури, который по глупости увидел нечто большое там, где почти ничего не было. – Все к лучшему, – еще раз повторил Агги, прежде чем уйти. – Айрас наконец освободился, пора и тебе это сделать. Я уверен, он желал тебе самого лучшего. – Не сомневаюсь, – слабо улыбнулся Джури. – Никто из нас не выберется отсюда живым, – хмыкнул Агги. – В наших силах только сделать жизнь интереснее. Или полезнее – тут уж как тебе больше нравится. Джури ничего на это не ответил, лишь кивнул, и Агги хлопнул его по плечу, поднимаясь на ноги. – Бывай, Джуни. Будь на то воля всесильных богов, еще свидимся. Как ни странно, перспектива еще раз встретить моррона почему-то не показалась Джури удручающей. Он подумал, что возможно даже обрадуется, если его путь однажды пересечется с извилистой тропинкой Агги. Вора и убийцы, как он сам о себе говорил. В Волчьей Норе ничего не изменилось, и Джури это даже удивляло – ему казалось, что прошли долгие годы после его отъезда, а дома стояли все такие же и знакомые сельские дети почти совсем не подросли. Джури отправился прямиком в таверну. Искать деревенского старосту не хотелось, объяснять ему, что любимый всеми целитель погиб, было бы мучительно. Джури решил, что расскажет все трактирщице Анде, а та уж передаст всем и каждому – это она умела. Первое, что заметил Джури, переступив порог, это отсутствие завсегдатая таверны – беззубого старика, ехидно улыбавшегося и вставлявшего меткие замечания в любой разговор. – Умер он, – объяснила Анда, торопливо расставляя перед Джури едва ли не десяток тарелок. – Уж два месяца как. Старость, мастер Джури, люди бессильны перед временем. К удивлению Джури, Анда не стала причитать и горевать в голос о Сойке, лишь выслушала прискорбное известие и покачала головой. – Я знала, что он не вернется, – вздохнув, сказала женщина. – Не судите за то, что не плачу, мастер Джури, я начала оплакивать его еще тогда, когда прошлой зимой он принес мне шкатулку. – Шкатулку? – нахмурился Джури. Он лениво ковырял ложкой в миске с мясом и овощами – есть не хотелось, но обижать Анду он желал и того меньше. – Шкатулку для вас, юный мастер. Перед самым отъездом он принес ее и сказал, что если однажды вы придете один и скажете, что мастера больше нет, ее следует отдать вам. Впервые после смерти Сойка Джури почувствовал слабый всплеск эмоций. До этого ему казалось, что его душа огрубела, а голова и вовсе отупела, до того все ему было неинтересно и безразлично. "Вот зачем он просил дать слово вернуться", – догадался Джури. Кончики пальцев подрагивали от волнения, и он медленно отложил бесполезную ложку на стол. – Могу я ее увидеть? Шкатулку? – Конечно-конечно, – засуетилась Анда. – Сейчас принесу. Она вернулась через пару минут, держа в руках обыкновенную простую деревянную шкатулку, без резьбы и узоров. Джури покрутил ее в руках и почувствовал, как внутри что-то перекатывается. Однако ни ключа, ни даже видимого замка он не заметил, как ни рассматривал шкатулку со всех сторон. – Насчет ключа мастер ничего не сказал, – виновато произнесла Анда, заметив озадаченное выражение лица Джури. – Я думала, вы знаете, что с этим делать. – Разберусь, – кивнул Джури. – Спасибо тебе за все. Уже когда он выходил из таверны, Анда окликнула его: – Мастер Джури. Знаете, я не то что люблю приносить плохие новости, но подумала, что, быть может, вам лучше узнать кое-что заранее. – Что же? Остановившись на пороге, он обернулся. Джури с трудом верилось, что можно услышать известия, которые его опечалят еще больше. – Ваша возлюбленная, Аурика, не дождалась вас. Девка гулящая, что с нее взять. Минуло уж две луны, как вышла замуж за другого, за сына кузнеца. Щеки Анды запылали, как будто это она была виновата, что не хранила верность Джури. А Джури даже не сразу понял, о ком та говорит. За все время путешествия он ни разу не вспомнил о девушке, с которой неплохо проводил время прошлым летом. – Это не страшно, Анда, – улыбнулся Джури. – Пусть будет счастлива. – Святой вы человек, мастер Джури, – развела руками трактирщица. – Другой на вашем месте пылал бы от гнева. "Сомневаюсь, что кто-то пылал бы от гнева из-за человека, чьего лица даже толком не помнит", – мысленно возразил Джури, но вслух говорить ничего не стал. – Вы точно не хотите остаться у нас целителем? – грустно спросила Анда. – Нет, – уж в чем, так в этом Джури был уверен. – Я пока сам не решил, что буду делать, но остаться здесь не смогу. Шкатулка никак не поддавалась, сколько Джури не искал скрытых замков. Потому он временно отложил безрезультатные попытки, решив сперва разобраться с вещами в доме. Кое-что он решил забрать с собой – старые книги, походный котелок, некоторые редкие ингредиенты, заготовленные еще самим Сойком. Личные вещи бывшего мастера Джури отправил в очаг и сжег. Ему не хотелось, чтобы бродяги, будущие жильцы этого дома или деревенские жители прикасались к тому, что некогда принадлежало его учителю. Дождь закончился, но небо было все еще затянуто тучами. Под ним волновалось серое море. Джури опустился на крыльцо и снова взял в руки шкатулку, гадая, как с ней поступить. Он не хотел оставаться в Норе на ночь и надеялся успеть добраться до Гластора, но беспокойство, которое вызывал неожиданный посмертный подарок самого дорогого ему человека, не давало отправиться в путь, не решив загадку. И вдруг Джури осенило. Бесконечно давно – в прошлой жизни или еще раньше – Сойк показывал ему шкатулку, в которой хранил свои сбережения, предлагая не стесняться и пользоваться. "Формула Простого Замка и заговор "и бесам ненужное золото", – сказал тогда он, и теперь Джури воспрянул духом. – И бесам ненужное золото, – попробовал он, создавая несложную формулу. За этим ничего не последовало, и Джури призадумался. Он верил, что сейчас был на верном пути, просто Сойк поменял заговор. Но если он оставил шкатулку Джури, значит, считал, что тот разгадает загадку. "Кого Сойк любил больше всего?" – спросил себя Джури. – Нерэль, – неуверенно попробовал он, но шкатулка не открылась. – Нерэль и Айрас. Айрас и Нерэль. Леда? Мастер Эйман. Ничего не получалось, и Джури понял, что начинает нервничать. – Демоны знают что это, – недовольно процедил он и начал пробовать все подряд: – Шкатулка, откройся! Подарок! Завещание. Джури на память. Ну же... Все было тщетно, и Джури, опустив голову, тихо застонал. "Какой же ты безмозглый тупица", – будто из прошлого насмешливо напомнил ему Сойк. "Тупица и есть", – уныло согласился Джури. Чаще всего Сойк называл его именно так и, похоже, был прав... Стоп. Джури вскинулся и с недоверием покосился на шкатулку в своих руках. – Безмозглый тупица? – неуверенно произнес он, сплетая формулу. Тихо щелкнув, крышка приоткрылась. У Джури перехватило дыхание от радости и облегчения. Он уже начал отчаиваться и теперь поражался, как мог забыть о том, какое своеобразное чувство юмора было у его мастера. Не дыша, Джури осторожно поднял крышку. Мелькнула мысль, как обидно будет обнаружить внутри просто золото или какие-нибудь бессмысленные драгоценности. Но никаких денег в шкатулке Джури не увидел. Внутри была лишь красная бархатная тряпица и аккуратно сложенный вчетверо лист пергамента. Джури достал его и несмело развернул. Перед глазами на миг поплыло, и он не сразу смог сосредоточиться на ровных строчках, написанных четким почерком Сойка. Буквы одна к одной, ни единой лишней завитушки. "Если ты читаешь это, значит, предчувствие не обмануло и просьба о помощи правителя стала для меня смертельной. Впрочем, предвидение здесь ни при чем, просто появление Агги никогда никому не сулило ничего хорошего. Мне искренне жаль, Джури, что мой путь окончился до того, как я смог передать тебе все свои знания. Но я не сомневаюсь, что такой волшебник, как ты, дойдет до всего своим умом и станет великим и без моей скромной помощи. Так сложилось, что у меня нет детей – нет наследников, но даже если бы они и были, то, что ты найдешь в этой шкатулке, я хотел бы оставить именно тебе. Верю, что ты распорядишься им с умом, ведь найти более достойного человека для такого подарка я все равно не смог бы. Много лет я не пользовался им, хотел взять в путешествие, но передумал – решил, что в Волчьей Норе оно будет в большей сохранности. Прости, что взял с тебя обещание проделать этот долгий путь назад на юг. А еще хочу сказать, что я никогда не считал тебя безмозглым тупицей. Ты умен, талантлив и очень сообразителен. То, что ты смог открыть шкатулку и читаешь сейчас эти строки, прямое тому доказательство". И чуть ниже, не так ровно и далеко не так уверенно, как будто Сойк дописал это несколько позже, была выведена еще пара строк: "За последние десять лет твое появление – самое замечательное, что случилось со мной, пусть я и не сразу это понял. Я благодарен мастеру Эйману за лучшего ученика, какого только можно пожелать". Тон записки – назвать письмом несколько скупых фраз было сложно – был деловым и сдержанным. Наверное, по-другому Сойк просто не умел выражать свои чувства и мысли. И Джури сам не понимал, почему, когда его рука, сжимавшая пергамент, бессильно опустилась на колени, перед глазами все расплывалось, а в носу щипало. Джури оплакивал Сойка, оплакивал свою безответную любовь молча, ни разу не позволив себе расклеиться, и вот из-за сухой записки своего мастера расчувствовался как деревенская девчонка. Невидящими глазами он смотрел на море внизу и думал о том, что предсказание безымянной гадалки из глухого горного села сбылось. Сойк обрел единственно возможное для него счастье, а Джури ошибся и не рассмотрел под собственным носом настоящее сокровище. Он обманулся, он захотел от Сойка той любви, которую тот не мог дать ему при всем желании. И прозевал истинное бесценное чувство – несмотря на свою холодность и язвительность, Сойк любил его как ученика. "Самого лучшего, какого только можно пожелать". Гадалка сказала, что он узнает обо всем слишком поздно и уже ничего нельзя будет изменить или исправить. Однако Джури не считал себя опоздавшим. Сойк любил его, и это было главным. А в том, что его любовь была не такой, какой хотелось Джури, никто не виноват. Джури покачал головой и перевел взгляд на шкатулку, только тут вспомнив, что так и не посмотрел, что было завернуто в бархатную салфетку. Сжав бесценный пергамент пальцами одной руки, он осторожно развернул тряпицу свободной и с трудом сдержался, чтобы не ахнуть. Перстень, выточенный из кости, белоснежный, ничуть не пожелтевший от времени, будто его создали вчера, а не много веков назад. Крылья пегаса такой тонкой работы, что можно было разглядеть каждое перышко, и идеально гладкий ободок. Перед Джури был охранный амулет героя войны Айраса, о котором он так много читал, но даже не мечтал увидеть своими глазами. И теперь он принадлежал ему, Джури. Не дыша, Джури вернул письмо в шкатулку, а кольцо медленно надел на палец. Оно отозвалось магическим теплом, Джури почувствовал его мгновенно. Как странно было думать о том, что когда-то точно так же этот перстень впервые надел на палец Сойк. Джури ощутил, какую магическую мощь оно хранило в себе. Могущество многих поколений своих прадедов и прапрадедов Сойк легкой рукой подарил ему. Его мастер даже после смерти обещал хранить и оберегать своего единственного ученика. Слезы текли по щекам, но Джури не замечал их. Подняв голову, он снова посмотрел вдаль и увидел, что небо над морем проясняется: первые робкие солнечные лучи пробивались сквозь облачную пелену, и морская вода уже не казалась такой уныло серой. Шмыгнув носом, Джури вытер его рукавом. "Высшие силы, ну что за манеры! Ты целитель или сельский пастух?" Джури невольно улыбнулся, затем вытер тем же рукавом слезы и мысленно пообещал себе, что это в последний раз – уже завтра он обзаведется носовым платком. Когда-то давно Сойк рассказал ему, что совесть говорит с ним голосом мастера Эймана. В этот день совесть Джури тоже обрела до боли знакомый голос, только принадлежал он совсем другому человеку. – Спасибо, мастер, – шепотом произнес Джури, глядя в тревожную даль бескрайнего моря. – Я не подведу.