Через все времена

Снег хрустел под тяжелой поступью идущих друг за другом мужчин, и этот звук, отчего-то казавшийся Джури крайне неприятным, был единственным, что разбавляло оглушающую тишину обычно безлюдного кладбища. Обычно, но не сегодня. На похороны мастера Эймана приехало не меньше трех сотен человек со всех уголков страны. Большая часть из них не поленилась явиться на кладбище и теперь живой стеной застыла по обеим сторонам центральной аллеи, почтительно склонив головы. Даже шепот затих, когда вынесли гроб из черного дерева с золотой тесьмой, такой до абсурда прекрасный, что подошел бы иной королевской особе. Шестеро мужчин в темных одеждах несли свою ношу, на их лицах застыло одинаковое выражение угрюмой решимости. Ослепительно яркое солнце на зимнем белесом небе заливало светом голые ветви деревьев, покрытые снежными шапками древние надгробия. Наблюдая издалека за происходящим, Джури поморщился. Он не понимал смысла этой торжественности и не видел никакой разницы, закапывать мертвеца в мерзлую землю в обычном ящике или же в лакированном произведении искусства. Происходящее настойчиво казалось ему фарсом, пускай умом Джури и понимал, что большинство собравшихся здесь искренне скорбели о покойном. От всей души, как скорбел о нем и Джури. Мастер Эйман был великим человеком – великим и очень богатым. Но истинное его богатство было не в роскошном доме, больше походившем на замок, откуда мастер не выбирался десятилетиями и где проводили лучшие годы его многочисленные ученики. Не в золотом фонде, хранившемся в государственной казне и регулярно пополнявшемся с доходов мастера. И даже не в коллекции бесценных картин и диковинок со всех концов света, которые так любил и собирал ныне покойный. Мастер Эйман был богат иначе – духовно. Джури не знал человека, настолько прекрасного душой, и сомневался, что еще когда-нибудь встретит такого. Стоять в толпе Джури не захотел: когда он подошел к городскому кладбищу и увидел, сколько людей – дальних родственников, государственных чиновников и, безусловно, бывших учеников – явилось проводить в последний путь его учителя, не испугавшись даже мороза, Джури решил наблюдать за происходящим издалека. Забравшись на каменную ограду метрах в пятидесяти от места будущего захоронения, он застыл, как нахохлившаяся птица, и хмурым взглядом следил за печальной процессией. Горе Джури было слишком глубоким, чтобы делить его с кем-то, – это надо было перетерпеть, и Джури вовсе предпочел бы остаться в одиночестве на неопределенное время, однако проигнорировать панихиду не решился. Учитель понял бы его, если б Джури не явился, – мастер Эйман умер, ему уже было все равно, а похороны – это для живых, а вовсе не для покойников, как принято думать. И все же Джури почему-то не смог не прийти. – В этот скорбный час мы прощаемся с удивительным человеком. Человеком, подарившим нашему миру многих известных волшебников. Человеком, непосредственно связанным с Великой победой в Двадцатилетней войне. Голос взявшего слова министра, приехавшего специально сюда, на крайний север, чтобы от лица правителя отдать дань уважения знаменитому мастеру, был зычным и хорошо поставленным – присутствующие должны были проникнуться торжественностью момента, осознать, как много все они потеряли в этот день. Джури вздохнул и поерзал на месте, вяло отмечая, что замерзает: даже в теплой одежде сидеть на обледенелой ограде было не лучшей затеей. Если бы его попросили сказать речь в память о мастере, Джури начал бы ее с других слов. Он говорил бы не о заслугах мастера Эймана перед страной, пускай они и были бесспорно огромными. Джури рассказал бы, каким замечательным человеком был этот мудрый старик, каким добрым и отзывчивым. Рассказал бы, если бы не разревелся в голос. Впрочем, давать слово Джури на этих похоронах никто не собирался. Джури был всего лишь учеником мастера Эймана, одним из сотен, да к тому же не окончившим обучение. Учителю не хватило ровно двух лет, чтобы завершить свое дело. – Октев Дроссер Акрам Эйман Четвертый всегда находил самородки среди юных дарований. Под его чутким мудрым руководством выросли величайшие волшебники наших дней, – продолжал вещать министр. Джури не прислушивался, но слова достигали его сознания, и он лишь рассеянно кивнул. Министр не врал и не преувеличивал, когда говорил о величайших. Достаточно редкий, но все же встречающийся талант творить магию, или просто Дар, как его называли в народе, обнаруживался у детей ближе к семи-восьми годам. Объяснить, почему одним было дано ворожить, а другим нет, никто не мог по сей день. Лишь одно было доподлинно известно: Дар передавался из поколения в поколение, да и то не всегда. Но если у человека в роду не было ни единого волшебника, мечтать о том, что Дар откроется у него, не стоило. Естественно, что люди, обладавшие подобными способностями, становились могущественными и влиятельными еще в древности и, как правило, сохраняли этот статус для своих семей веками – все волшебники, у которых в один прекрасный день обнаруживался бесценный талант, происходили из знатных богатых семей. И только Джури оказался исключением. Нет, чуда не произошло – сын простого разнорабочего, жившего со своей семьей в маленьком городке на границе Хателиона, государства-победителя в Двадцатилетней войне, не стал первым в истории волшебником-простолюдином. Просто отец Джури отказался от фамилии и наследства, когда встретил свою будущую жену – мать Джури. Его любовь к простой девушке, обыкновенной швее, сироте без родословной, была настолько велика, что не соединить себя с ней вечными узами он просто не смог. Когда Джури слышал, что любви не существует, он снисходительно качал головой и вспоминал о своих родителях, об отце, который отказался от богатства, променяв его на тяжелый труд и бедность только ради того, чтобы быть рядом с любимой женщиной. Любовь существовала не только на страницах глупых романов, которыми зачитывались девушки из знатных семей, – любовь жила рядом с Джури первые восемь лет его жизни. И пускай семье порой не хватало денег даже на самое необходимое, они были счастливы – вплоть до зимы пятьсот сорок шестого года от начала пятого тысячелетия. То есть ровно девять лет назад – в тот год, когда победой закончилась изнурительная война и когда от лихорадки, косившей целые города и деревни, умерли оба родителя Джури. – Щедрость, честность, искренность, открытость мастера Эймана навсегда войдут в историю, как и его бесспорные заслуги перед обществом. Мир в наших домах, мир в наших сердцах – вот что привнес этот великий человек в наши жизни. Вряд ли министр знал мастера Эймана, думал Джури, разглядывая гордо выпрямившего спину чиновника. Вряд ли он сам написал эту речь. Однако слова его были верны – старый волшебник был щедр и честен. Если не заниматься открывшимся Даром, не учиться, волшебство покидает человека – эта истина была известна всем и каждому. Склонность к волшбе была слишком ценной, чтобы упустить шанс развить ее, ни один человек в здравом уме не отказался бы от возможности стать волшебником. Но когда талант открылся у Джури – открылся поздно, едва ли не накануне его десятилетия, – мальчик впал в отчаяние. Учиться волшебству можно было лишь у мастера – опытного волшебника, получившего на это разрешение от правителя. Обучение длилось десять лет, в течение которых ученик жил у своего учителя, практически не покидая его дома, осваивал сложную науку магии и, разумеется, оплачивал мастеру щедрый гонорар. Так как волшебниками становились отпрыски лишь богатых семей, проблем с оплатой дорогого обучения никогда не возникало, никто даже не задумывался о том, что делать юному потенциальному волшебнику, если у него не хватит средств на учебу – подобных прецедентов просто не случалось. Джури оказался первым. Не имело смысла просить кого бы то ни было из богатых волшебников, мастеров магии, взять его к себе бесплатно. Не имело смысла обещать, что он вернет долг позже, после обучения – все же это был слишком долгий срок. Пускай от отца Джури не получил ни имени, ни богатства, зато он унаследовал гордость: просить милостыню Джури категорически не желал. И это означало лишь то, что он станет первым за много лет олухом, потерявшим свой Дар. Так бы все и закончилось: Джури остался бы сиротой в городском приюте, полуголым и голодным, через несколько лет слабые отголоски потенциального могущества, которые он чувствовал в себе, умолкли бы, и Джури превратился бы в обычного человека – скромного работягу, каким незадолго до смерти стал его некогда знатный отец. Джури почти отчаялся найти выход из этого положения, а потом в его жизни появился мастер Эйман. Величайший маг – самый известный, самый богатый мастер, у которого мечтали обучаться не только волшебники знатных семей Хателиона, но и волшебники со всего мира. Мастер Эйман, которому было плевать на то, что Джури нечем расплатиться за свое обучение. – Говоря о подвигах и победах мастера, мы не можем не упомянуть его знаменитых учеников. Многие, получившие знание от мастера Эймана, достигли небывалых высот, послужили на благо государства, совершили добрые деяния. Однако двое из них заслуживают особого внимания. Айрас и Нерэль – имена этих героев известны каждому. Как и известно, чем они прославились. Именно мастер Эйман обучал этих юношей на протяжении десяти лет, именно благодаря ему свет узнал двоих величайших волшебников, определивших ход истории. Кто такие Айрас и Нерэль, знал, действительно, каждый житель Хателиона с пеленок. Когда почти тридцать лет назад мир раскололся на Свет и Тьму и началась магическая война, первая в истории и рисковавшая стать последней из-за страшных разрушений и потерь, которые несли обе стороны, именно двое учеников мастера Эймана решили ее исход. Отчасти благодаря им мастер стал так известен – в последовавшие годы каждая уважающая себя семья желала отдать своих одаренных детей на обучение старику, воспитавших воистину могущественных чародеев. Государство Хателион, ставшее эпицентром событий, шло к поражению. Враг не был видимо сильнее, но со стратегией и тактикой у колдунов Тьмы дело обстояло куда лучше, чем у противостоящей им светлой стороны. Однако и у Света в рукаве оказался козырь: в решающей битве двое молодых, но невероятно сильных волшебника, те самые Айрас и Нерэль, сотворили заклинание, расшифровать которое у магов не получалось по сей день. Даже очевидцы не могли объяснить толком, что тогда произошло. Огненной волной, взявшейся будто из ниоткуда, были сметены ряды противников – Айрас и Нерэль, соединив свою силу, обратились к стихии огня, но воззвали к таким магическим формулам, о которых никто не слышал ни до, ни после. Враг был сражен – за секунды были уничтожены сильнейшие колдуны Тьмы. Вот только светлые герои тоже сгорели заживо в этом пламени. Война закончилась, погибших оплакали, Айрас и Нерэль вошли в историю, о них слагали легенды, и за несколько лет их накопилось больше, чем об иных героях, живших столетия назад. Джури читал сказания об Айрасе и Нерэле, больше похожие на сказки, и с трудом верил, что эти люди жили всего несколько лет назад, что жили они фактически в одно время с ним самим. И так как лавры не могли достаться победителям ввиду их кончины, слава опустилась на плечи мастера Эймана – гениального учителя, вырастившего настоящих героев. Сам мастер Эйман только горько вздыхал, когда кто-то упоминал о его погибших учениках. Джури казалась, что его не радует эта слава. "Негоже учителю переживать своих учеников", – как-то раз проронил мастер. В его голосе Джури послышалась горечь. Порой ему казалось, что мастер Эйман любил всех своих подопечных как родных детей. Вероятно, он предпочел бы собственное бесславие, лишь бы Айрас и Нерэль выжили в проклятой войне. – Сколько еще прекрасных дел мог совершить мастер Эйман? Сколько он не успел? Как много мы потеряли с его уходом? – вопрошал в пустоту министр. Окружающие внимали ему, и казалось, что в голых ветвях зимних деревьев еле слышно вздыхает ветер. – Мы никогда не найдем ответы на эти вопросы. Мастер прожил долгую жизнь, за которую сделал больше, чем иной человек смог бы за несколько. Покойся с миром, герой нашей страны, нашего поколения. Ты навсегда в наших сердцах. Мы никогда не забудем твоих деяний. Конец в целом неплохой и вполне подобающей ситуации речи вышел чрезмерно пафосным, из-за чего показался Джури неискренним, даже немного гротескным. Но эти мысли вылетели из его головы, потому что в этот момент он увидел, как гроб с телом единственного дорогого человека, заменившего ему родителей, медленно опускают в свежевырытую могилу. Смотреть на это Джури не смог. Сглотнув подступивший к горлу комок, он перекинул ноги через кладбищенскую стену и спрыгнул на землю с обратной стороны. Дорога, ведущая к кладбищу, шла через пролесок, она была утоптана множеством ног. Невдалеке у ворот экипажи дожидались приехавших на похороны гостей. Даже не бросив прощального взгляда на оставшееся за спиной кладбище, Джури торопливым шагом поспешил к городу. Ему следовало собрать вещи и попрощаться с родными местами. На следующий день предстояла дальняя дорога – долгое путешествие, которое Джури не хотел откладывать.