Книга тайн

1567 г. от заселения Мунгарда, Острова Алого Восхода Прошло полтора года с тех пор, как Николас впервые переступил порог Храма Ветров. Это место стало роднее и ближе, чем собственный дом. Жизнь здесь текла медленно и безмятежно, каждый день превращался в праздник. Эглаборг с упоением изучал диковинки природы, целительства и традиций. Кадзума позволил ему открыть лечебницу. Посетители стекались туда из окрестных деревень со своими большими и малыми проблемами. Даже очереди выстраивались. Большинство оставалось довольно, и платили куда как щедро. На вырученные целителем деньги жил весь храм. Иногда случались беды. Менее удачливые лекари распространяли грязные слухи или портили снадобья. Попадались вспыльчивые посетители, которые требовали больше, чем Эглаборг мог сделать и винили его за то, что было ему неподвластно. Николас приглядывал за ним. Несколько раз пришлось караулить, махать кулаками и выпроваживать непрошенных гостей, но вскоре задиры поняли, что со служителями храма лучше не связываться, и больше не донимали. Главное, что сам целитель всегда оставался в светлом расположении духа, а уж лечебницей и вовсе был доволен. Охотнику на двоих с Юки выделили комнату побольше и подальше от остальных, с края храмового комплекса, чтобы парочка не смущала никого своим шумом. Кадзума с энтузиазмом взялся за обучение Николаса, назначив по три тренировки в день. Утренняя – для тела, дневная – для меча, и вечерняя – для духа. С утренней тренировкой проблем не возникало. К гимнастическим упражнениям и растяжкам Николас приноровился довольно быстро, да и не привык жаловаться и сдаваться перед трудностями. Он лазал по скалам в поисках птичьих гнёзд или редких мхов для зелий Эглаборга, ходил по перекинутым через пропасти канатам, нырял в океане за жемчугом для поделок или танцевал на церемониях вместе с Юки. Учился он и необычному бегу, который по скорости сравнивался со скачкой на лошади. Требовалось дышать равномерно, держать руки за спиной ладонями вверх, наклоняться вперёд и отталкиваться носками. Поначалу было непривычно сохранять равновесие в таком положении, но в конце концов он приноровился и смог посоревноваться в скорости даже с неуловимым Йоси. Дневная тренировка посвящалась искусству фехтования. Сложно было сказать, кому она доставляла большее удовольствие: Николасу или Кадзуме. Они разучивали новые приёмы, сражались на крышах, на ветвях деревьев и даже в воздухе, прятались в тени, используя дар неожиданными способами, в ход шли самые разные предметы. А вот с вечерней всё оказалось очень непросто. Внутренние демоны, как говаривал настоятель, не поддавались укрощению. То мучили воспоминания о погибшей семье, то чутьё предупреждало о несуществующей опасности, то отношения с Юки не позволяли сосредоточиться. Поэтому в последнее время тренировки духа вытеснили остальное. Николас часами медитировал перед бронзовым зеркалом, вглядываясь в собственное отражение, пока глаза не омывало слезами. Голова кружилась. Солнечные блики складывались мозаикой то в маску Безликого, то в статуи Братьев-Ветров, то в видения о гибели семьи. Частенько на Николаса смотрел разноцветными глазами сам Белый Палач, поглаживая сидевшего на плече чёрного спрута. С ужасом накатывало осознание, что все эти демоны – лишь его собственное искорёженное отражение. Зло не снаружи, оно внутри, притаилось в непроглядной глубине спокойного, как море во время штиля, разума. Если врага не победить, то нужно хотя бы познать. Но этого не получалось. После медитации Охотник рисовал на зеркале чёрной тушью магический знак. Его нужно было выполнить идеально: не ошибиться в наклоне, толщине и длине ни единого штриха. Иначе внутренние демоны могли вырваться наружу. По крайней мере, так иносказательно выражался настоятель. В перерывах между тренировками Николас помогал Кадзуме в кузнице, где они переплавляли пожертвованный хлам в оружие и украшения. Йоси продавал их или выменивал на более полезные вещи в деревушке у подножья Кадзеямы. Но основным занятием служителей было очищение окрестностей от демонов. Раз в несколько недель из поселений приходили просьбы о помощи. Поздней осенью здесь часто разыгрывались шторма. Лёгкие рыбацкие суда разбивались о выступавшие из воды скалы, а подхваченные течением люди не могли выплыть. Их гибель привлекала демонов-падальщиков, водных и воздушных. А ещё тех, кто шнырял у кромки прибоя в поисках мусора, который волны выносили на песчаные отмели. Порой в воде вспыхивали мириады огоньков, и с небес в глубину ныряли чайкоподобные тэнши. Они искали утопленников. Иногда у линии горизонта появлялся призрачный корабль с полупрозрачными моряками. Лица им заменяли голые черепа с налитыми кровью глазами, одежду – ошмётки водорослей и кораллов. Из заплутавших по дороге к Сумеречной реке мёртвых душ они пополняли свою команду и плыли дальше. Неодарённые пугались этих происшествий, но ничего страшного они не сулили в отличие от грабежей Оньи или гнева мононоке. Настоятель часто отправлял Николаса и Йоси разбираться с разбушевавшимися демонами самостоятельно. Тануки всё время пытался соревноваться с Охотником, а когда не получалось обойти соперника, становился угрюмым и огрызался на каждое слово. В последнее время он так отчаялся, что отказался от большинства миссий, несмотря на недовольство Кадзумы, и принимал участие только в самых трудных, где без лишних рук было не обойтись. Николас же каждый раз с охотой отправлялся в путь. Всё чаще он задерживался, уходя дальше, чем следовало. Дороги звали в большой мир, лишь по ним, по дальним странствиям он позволял себе скучать, а о потерянном доме и погибших родных старался не думать. Слишком сильно горе разъедало душу, а время не лечило, как бы он ни надеялся на это. *** В солнечный осенний полдень Юки вышла на храмовую площадь. Отец устроился в тени жилой постройки и вертел точильный камень, возвращая клинку остроту. То и дело настоятель бросал взгляд на крышу святилища, где виднелась долговязая фигура Морти. Он сильно вытянулся и возмужал за эти полтора года. На щеках появилась щетина, он начал бриться. Излишняя худоба прошла благодаря хорошему питанию и строгому распорядку дня. Наросли мышцы, движения стали более ловкими и уверенными. – Сбоку ещё проверь! – крикнул отец. Морти, похоже, латал крышу. На мгновение он повернулся к западу, увидев отблески океана внизу. Большая вода и даже небо манили его. Вот-вот он оттолкнётся от черепицы и понесётся в необозримую даль, туда, где осталось его разорённое родовое гнездо, туда, куда звали его близкие из прошлого воплощения. В редкие свободные часы Охотник увлечённо мастерил ритуальные маски. Искусные, они отличались большим разнообразием от причудливо-красивых до совсем жутких. Морти развешивал готовые поделки на стене и часто надевал какую-нибудь на тренировки. Маски казались настолько живыми, что даже самые смешные из них пугали. В порывах ветра по ночам слышались их голоса. Призрачные фигуры проходили сквозь матерчатые перегородки и натягивали на себя эти маски, словно были их хозяевами. Птичьи клювы, прямые и изогнутые, в обрамлении перьев, чёрных, белых и коричневых, глаза – едкие тёмные бусины. Фигуры кружились вокруг спящего Морти, протягивали к нему руки, желая обнять, воссоединиться, забрать к себе. Ворон, сокол и сова, они клекотали и ухали с тоской, каждый по-своему, словно звали. Морти разговаривал с ними во сне, шепча на непонятном птичьем наречии. Изредка во время жарких объятий близости в его томных вздохах звучала тихая молитва: «Лхассей-лхассей-лхассей». Словно он вспоминал женщину из прошлой жизни – своё наваждение. Видел перед собой и желал только её, а Юки служила лишь временной заменой, с которой он никогда не был по-настоящему – душой и сердцем, а не только телом. – Тут всё в порядке. Лет десять течь не будет, – крикнул Морти, осмотрев черепицу, и задорно подмигнул Юки. Она помахала ему рукой и приложила ладони к груди. Всё ещё с ней! – Перебирайся на другое здание, – нетерпеливо скомандовал отец. Морти грациозно перескочил на соседнюю крышу, помня, что если повредит черепицу, самому же придётся её восстанавливать. – Вчера во время тренировки он победил вас. И позавчера, и два дня назад, – тихо заметила Юки. Кадзума удивлённо вскинул брови: – А сегодня победил я, и он латает крышу. Даже у лучших бывают трудные времена, все мы иногда совершаем ошибки. Главное, учиться на них, чтобы в следующий раз они нас не убили, – ответил отец в наставительной манере, словно не хотел ничего слышать. – Мне иногда кажется, что Морти перерос нас: меня, наш храм, даже весь остров. Мы уже не помогаем, а сдерживаем его, – с тоской заметила Юки. – Скоро он уедет, а мы так и останемся в туманной дрёме. – Ты беспокоишь меня. Если журавль хочет в небо, то сломав ему крылья, ты убьёшь его. Нужно отпустить и ждать. Если он действительно любит, то будет возвращаться, как бы сильно его не манили полёты, – Кадзума вскинул меч и направил на неё остриё. – Не повторяй ошибки своей матери, помни о её судьбе. Не заставляй меня сделать то же и с тобой. Юки обняла себя руками и опустила взгляд: – Я понимаю. Но как же страшно оставаться одной, когда Морти летает в необозримой выси. *** Первые лучи солнца перекрасили комнату в таинственные багровые тона. Морти вытянул руку, глядя как свет сочиться сквозь растопыренные пальцы. – Что ты делаешь? – спросила Юки, поднимая голову с его груди. – Ничего, – тихо ответил он, целуя её в макушку. – Мне уже пора на тренировку. – Отец решил сжить тебя со свету, – опечалилась жрица. – На нас с Йоси он никогда не тратил больше нескольких часов в день. – Не накаркай, а то он скоро и на сон времени не оставит, – отшутился Морти, натягивая на себя шаровары. – Встретимся в столовой. Люблю тебя. Не скучай. Как только он вышел, Юки поднялась и подошла к зеркалу. Нарисованный на нём тушью знак вечности растекался, выцветал и исчезал. Сквозь него проступало отражение. Глаза в нём – осколки синего льда, волосы – сверкающая изморозь, а губы окрашены кровью. – Счастлива, дочка? – спросило отражение скрипучим голосом. – Мои чары укротили даже гиблый ветер. Никуда он от тебя не денется, если Кадзума всё не испортит. Убей его, и вы оба освободитесь. – Нет, мама, нет! Мы уже столько раз это обсуждали! – взвилась Юки. – Кровь на моих руках сделает меня такой же, как ты. Морти замечательный: он может любить презренную дочь куртизанки и даже полукровку, но убийцу – никогда! – Глупая! Думаешь, он тебя любит? Это всё мой приворот. Я одна тебя люблю, дочка, и сделаю всё, чтобы ты вырвалась из плена Кадзумы. Не веришь мне? Так загляни в альбом, – отражение указало на сложенные в углу вещи. Там Морти зарисовывал демонов, показывал и рассказывал ей. Молчаливый и замкнутый, только о странствиях и борьбе он мог рассказывать часами напролёт, даже делился своими мечтами и фантазиями. Нашлось среди его рисунков и кое-что кроме демонов: девочка с распущенными волосами и испуганным личиком. Она сидела в центре круга на дощатом полу и иступлено смотрела вверх, открыв рот. Рисунок этот был выполнен куда более тщательно, чем остальные, и повторялся через каждый десяток страниц, всё искуснее и отчётливей, словно из тумана проявлялся забытый сон. – Это его истинная суженая, – вкрадчиво прошептала мать. – Та самая, из прошлой жизни. Она до сих пор тянется к нему и зовёт. Он говорит с ней каждый вечер, когда смотрит на закат и беззвучно шевелит губами. Она не отпустит его. Рано или поздно он поддастся тоске и отправится за ней, а о тебе забудет. – Нет, я не верю! Он честный и благородный, он любит меня и никогда не предаст! Я придумаю, как удержать его без чар. – Убей Кадзуму и выпусти меня. Я скую волю твоего любимого осколками льда, и он никогда тебя не оставит. Это единственный шанс. – Маску забыл, извини! – позвал Морти. Жрица чуть не подпрыгнула от неожиданности. Он держал в руке свою любимую овальную маску с красными царапинами. – Юки, что происходит? – Охотник побледнел и нахмурился. – Я просто... просто... – она судорожно придумывала ответ. – Просто рылась в моих вещах, – подсказал Морти. – Что ты там увидела, что на тебе лица нет? – Кто это? – обличительно спросила она, показывая рисунок. – Вилия. Завлекает мужчин пением в чащу и пьёт из них все соки, – ответил Охотник, забирая у неё альбом. – Нет, это человек. Ты постоянно её рисуешь. Почему? – В самом деле? – он удивлённо вскинул брови и перелистал страницы. – Я не... это интересный образ. Он меня вдохновляет. Но если хочешь, отныне я буду рисовать только тебя. Морти погладил её щёку, пытаясь смягчить. – Эй, зачем ты стёрла с зеркала знак и с кем разговаривала, когда я пришёл? Он коснулся пальцами бронзовой поверхности. Казалось, отражавшаяся в ней мать вот-вот обхватит его руками и утянет к себе в клетку из зазеркалья. – Ты не рисовал никакого знака сегодня, забыл? Это я должна спросить, с кем ты разговариваешь и чьё имя шепчешь, когда мы вместе, – напустилась Юки, только чтобы его отвлечь. – Правда? Я... – он взлохматил волосы пятернёй, вертя головой из стороны в сторону. – Нет, ничего такого я не помню. Тебе чудится! Морти макнул кисть в миску с тушью и принялся рисовать на зеркале так остервенело, словно стремился сбежать от проблем. Мать скалилась на него, будто желала выцарапать глаза. В уши ввинчивался её шёпот: «Гиблый ветер не удержать, он не умеет любить, лишь мои чары сковывают его волю. Откажешься, и останешься одна!» – Помнишь, отец проводил церемонию венчания для той пары беженцев из Поднебесной? Она была такая тихая и скромная, – не выдержала Юки. – Давай поженимся! Кисточка дрогнула, перечеркнув всю работу. Морти глянул на Юки ошалело: – Ты хочешь замуж? Я не самый подходящий жених. С моим образом жизни и проблемами ты рискуешь через пару лет остаться вдовой. Зачем тебе это? – Морти! – отец отодвинул перегородку и сверкнул на Юки глазами. Она приложила ладони ко рту: настоятель почувствовал мать и обо всём догадался. Если он скажет... Ох, почему у неё не хватило смелости признаться? Ведь Морти бы простил и понял наверняка! – Пунктуальность – одна из главных наших добродетелей. Ты забыл? – строго сказал Кадзума. – Простите. Я отвлёкся и был несобран, – глухо ответил Морти. – Такого больше не повторится. Простите! Он схватил тряпку и стёр растёкшуюся по зеркалу тушь. – Хорошо, я подожду тебя, но это в последний раз. Отец предупреждающе посмотрел на Юки, ведь грозил вовсе не своему обожаемому ученику. Охотник взялся рисовать знак вечности по новой. В этот раз жрица дождалась окончания. Лишь когда он опустил кисточку, она обняла его со спины. Его халат, куда Юки уткнулась носом, промок от её слёз. – Давай поженимся и уедем. Он разлучит нас. Разлучит! Она всхлипнула, и Морти приложил её ладонь к губам: – Не переживай. Я всё решу. Юки закрыла глаза. Вот бы сказка никогда не кончалась! *** Тренировка в горах завершилась. Николас с настоятелем сидели на краю обрыва, свесив ноги в пропасть. Океан накатывал на берег впереди. В полупрозрачной дымке воображение дорисовывало очертания родного берега, манящего и далёкого. А может, это неизведанный Гундигард, древняя колыбель человечества, заброшенная из-за войны с Мраком. Там, за жаркими пустынями и непроходимыми джунглями, скрывались древние тайны, возможно даже, разгадки, которые он так жаждал получить. Знание, которое помогло бы одолеть Мрак даже без помощи злых богов и их проклятых мечей. А вон там, в причудливых клубах облаков угадывался силуэт Благословенного града со свечными башенками. Когда ветер дул в лицо, то доносил запах жасмина. Хотелось сорвать с себя печать Кадзумы, опустошить весь резерв до дна, взмыть в небо и достать до заповедного города, обнять руками и вдохнуть жизнь в почерневшие руины садов и дворцов, чтобы резвиться вместе с забавными крылатыми сусликами. – Когда ты так смотришь, и впрямь, кажется, что тебя с нами нет, – громко, чтобы Николас не пропустил мимо ушей, сказал Кадзума. – В последние дни ты очень рассеян, и из-за этого проигрываешь. Соберись, иначе в реальном бою лишишься головы. – Простите! – очнулся Охотник. – Какое меня ждёт наказание? Рядом лежал свёрток с едой. Свою порцию риса с тофу настоятель уже съел, а вторая так и осталась нетронутой. – Никакого. Это была не твоя вина, хотя тебе и нравится взваливать на свои плечи беды всего мира, – ответил настоятель. – Со всем уважением, но к Юки вы слишком строги. Не думаю, что её отец, ваш друг, простил бы вам такое. – Ты ничего не знаешь о моём друге, – заявил Кадзума удивительно ожесточённо, словно разговор коснулся чего-то запретного. Охотник воинственно вскинул голову. – Зато знаю о ней. – В последнее время что-то изменилось в вишнёвых глазах Юки, словно подёрнулось тонкой коркой льда, но Николас гнал от себя эту мысль. – Я хочу попросить у вас её руки. – Мальчик мой, ты уверен? Ты действительно хочешь этого? – Я люблю её. Это будет правильно. – Любишь ли? – горько усмехнулся Кадзума. – Или это её приворот? Она опаивала тебя зельями и клеила тебе на лоб талисманы на конопляной ткани, пока ты спал. Прости, что смалодушничал и не предупредил раньше. – Что?! – оторопел Николас. – Нет, я не верю. Я бы заметил! – Женщина способна на многое, когда боится потерять мужчину. А сейчас Юки в ужасе. Её мать была такой же, её ревность погубила моего побратима. – Я ветроплав и не поддаюсь воздействиям на разум, вам ли не знать? Это всё зеркало. Оно мучает не только меня, но и её. Я вытерплю любые аскезы, но не страдания Юки. – У каждого свои демоны и своя плата. Попроси мою дочь убрать зеркало, и сам увидишь, – завершил неприятный разговор настоятель. *** У двери в их комнату Николас снова услышал, как Юки с кем-то разговаривает. Он отодвинул перегородку. Жрица стояла перед зеркалом. Знак пропал. Снова будет лгать, что ничего не было, а он – соглашаться, потому что уличать её слишком неприятно. – Наконец-то! Я оставила тебе чай и рисовые шарики с ужина. С бобами и творогом, как ты любишь. Юки поцеловала его в щёку, но он не успокоился. У её локтя расплывался синяк, ногти впивались в ладони, на пол падали алые капли. Нужно прекращать это безумие! – Я разговаривал с твоим отцом. Жрица испуганно отстранилась. – Он сказал, что ты пыталась меня приворожить. Это правда? – Я не... прости, я... – она путалась в словах. По щекам текли слёзы. – Ты говоришь, что любишь, но я не вижу себя в твоей судьбе. Ты взял от этого храма всё, что мог. Ты с тоской смотришь на горизонт, подолгу не отвечаешь, когда тебя зовут. Ни сегодня-завтра ты уйдёшь. А я... я не смогу жить без тебя! Я слишком сильно... – Что за бред? Мой дом здесь, в этом храме, рядом с тобой. Я не собираюсь никуда уходить, – пытался увещевать её Николас. – Чтобы ты знала, никакие привороты на меня не действуют. Я с тобой только по своей воле и ни по чьей больше! – Тогда давай поженимся! – Как я могу взять тебя в жёны, если ты во мне сомневаешься?! – вспылил он. – Твой отец даст согласие на наш брак, только если ты выбросишь зеркало твоей матери. – Нет! – Юки прижала ладони к губам и повторила лихорадочно, как в самом начале их знакомства: – Проси о чём угодно, только не об этом! – Если этого не сделаешь ты, его разобью я! – Нет, пожалуйста! Я... я жду ребёнка! Дыхание прервалась, земля ушла из-под ног. Николас по привычке обернулся к зеркалу. Ярко-синие глаза в прорезях маски внимательно следили за ним. «Ты не любишь её. Ты должен оставаться последним из рода. Хватай меч и беги, пока тебя не приворожили окончательно!» «Нет! Нет, это омерзительно! Как же омерзителен ты, ехидный божок, сводящий нас с ума с другой стороны зазеркалья!» Охотник сощурился. Гнев обрушился на зеркало голубыми потоками ветроплава. – Нет! – закричала Юки, закрывая лицо руками. С оглушительным звоном осколки бронзы разлетелись в стороны, едва не задев обоих. – Морти! Настоятель зовёт! – донёсся снаружи встревоженный голос Йоси. – В деревне нашествие! Юки не отрывала взгляд от осколков, как зачарованная. – Дождись меня! Я всё решу! – Николас прижал её к себе и поцеловал в лоб на прощание. – Люблю тебя. Люблю, – шептала она бескровными губами, глядя как его тень истирается с матерчатой перегородки. *** Разорённая деревушка находилась в нескольких десятках миль от подножия Кадзеямы, южнее по побережью. Добираться пришлось бегом. Запах тёплой крови напитал воздух и чувствовался издалека, смешиваясь с гарью от пожарища. Плескалось, подобно морю, рыжее зарево, оглашая долину плотоядной трескотнёй. Над ним парил огромный антрацитовый клубок. Он напоминал осколки Мрака, только был раз в сто больше и заслонял собой небо. – Как люди? – встревожился Николас. – Укрылись в горах, кто успел. Живых здесь не осталось, – ответил Кадзума. Охотник и сам ощущал только смрадную, переливающуюся холодным блеском ауру демона. – Это мононоке? – поразился Йоси. – Хуже, – ответил настоятель. – Аякаси, перерождённый дух. Мононоке ничто по сравнению с этой дрянью. Его гнев хотя бы обратим, если обуздать, укротить или задобрить духа. Но когда горечь, боль и злоба проедают его тленом до самого сердца, то дух предаёт свою суть – служение мирозданию – ради корыстных целей. Тогда он превращается в аякаси. Ненависть опутывает его клубком чёрных нитей, пока дух не вырастает до чудовищных размеров и губит всё живое вокруг. Нужно уничтожить его немедля, иначе он нападёт на другие селения. – Такой огромный! Наших сил не хватит! – забеспокоился Йоси. – Подмоги ждать неоткуда, – осадил его Кадзума. – Нужно остановить его, пока он не перекинулся на соседние деревни. Когда мы вступим в бой, аякаси начнёт швыряться нитями. Отвлеките его, а я взорву изнутри. Понятно? Ученики кивнули и выхватили мечи. Клубок сверкал нитями, как грозовая туча – молниями. Гремел и шипел. От него волнами исходила ярость и пригибала к земле. Даже воздух раскалился до духоты. – Примем бой на открытой местности, чтобы аякаси не обрушил ничего нам на головы. В скорости – наше преимущество, – отдавал последние указания Кадзума. Клубок лениво полетел к ним. От него отматывались нити и тянулись в сторону Сумеречников. Николас с Йоси бросились в разные стороны от Кадзумы, уводя нити за собой. Как только те приблизились на расстояние удара, ученики обрубили их и отскочили. Чернота зазмеилась по земле и с визгом растворилась в ней. – Он ещё не окреп. У нас есть шанс! – ободрил послушников настоятель. Клубок загудел, раскручиваясь вихрем. От него отделились ещё четыре нити. Сумеречники отбили их так же легко, но на месте каждой уничтоженной вырастали по две новые. Обернувшись енотом, Йоси на пике скорости носился между ними, запутывая в узлы. Хотел обездвижить, но вместо этого они сплетались в мощные канаты и хлестали ещё яростней. Николас кружился, ускользая от одних и отрубая другие. По канатам прошла рябь – Кадзума создал внутри клубка ветрощит и резко его расширил. Несколько десятков нитей оторвались и разлетелись в стороны. Но это не помогло. От стрёкота и шипения голова гудела настолько, что с трудом удавалось не падать. Демон продолжал выпускать новые нити. Они пеленали Сумеречников в кокон. Ни присыпание песком, ни удары ветроплавом не останавливали его. Пропадут последние просветы, и воины окажутся в кромешной тьме. Тогда уж точно ничего не получится. Накатила вторая волна ветроплава, аж в ушах зазвенело. От клубка оторвалось с полсотни канатов. В чёрном месиве мелькнул силуэт настоятеля с воздетыми руками. Канаты лупили по мерцавшей голубым светом преграде. С каждым ударом вспышки замедлялись, а цвет становился всё более блёклым. Аура набухала синевой, исторгая весь внутренний резерв. Оболочка трещала, вот-вот прорвётся – и конец. – Вместе на счёт три! – крикнул Николас. Настоятель слишком сосредоточился на атаках аякаси, чтобы отвечать. – Три! Отталкиваясь ветроплавом, как во время танца по крышам, Николас взлетел в воздух. Он раскрутился вихрем, вонзаясь в чёрный клубок. Вкусив его силы, аякаси забыл об остальных – все канаты и нити сплетались вокруг Охотника. В гуле различались голоса: «Будь с нами! Будь одним из нас! Или будешь уничтожен!» Так похоже на Мрак, на его Предвестников. «Ненавижу!» Николас выжимал резерв досуха, не позволяя пропасть ни частичке. Отступать нельзя: атаками Кадзумы аякаси ослаблен до предела. Другого шанса победить не будет. Как же сейчас не хватало сил, которые настоятель запечатал. «Безликий, помоги!» Но бог молчал. Что ж... Чёрная туча была повсюду. На ней белыми молниями вырисовалось лицо. Лицо из кошмаров: высокий лоб, широкие скулы, глубоко посаженные глаза, прямой нос, жёсткие губы, волевой подбородок. Белый Палача, мстящий непонятно за какие прегрешения. Микаш Веломри ухмылялся злорадно, будто говорил, вот я и прищучил тебя, проклятый колдун. Настиг, несмотря на то, что ты трусливо прятался, подставляя других. Ты слабак и не сделаешь ничего, как тогда, когда я расправился с твоим семейством. Ох, как вкусно хрустела шея твоего отца, когда я её переламывал! Николас стиснул зубы и вскинул клинок. «Пускай я умру сегодня, но ты заплатишь за всё!» Открылось второе дыхание. Новая волна силы согрела жилы, обернула в непробиваемую преграду. Николас кружился всё яростней, вспарывая черноту мечом и шипами из своего щита. Клубок бесился и визжал, желая добраться до врага, но ничего не выходило. Конец близок. Охотник замер и распростёр руки. Нужно повторить то, что делал Кадзума. Он испустил из себя всю штормовую мощь, на которую был способен. Шипы и даже щит обратились в дождь острых иголок и разлетелись в стороны с такой силой, что клубок лопнул. Свет ударил по глазам. Николас полетел к земле. Смягчить бы падение, но дар отзывался пустотой. Мягкая подушка подхватила извне. Кадзума! Чёрный дождь проливался на землю, тая, как ночной кошмар. Из-за туч выбрался ослепительно яркий змей. Он извивался радужными кольцами и счастливо курлыкал. – Как красиво! – пробормотал Николас в бреду. На лице оседали переливающиеся кристаллы воды. – Что ты видишь? – тряс его настоятель. – Икути, это икути, – бормотал Охотник. Кто-то овладел его телом, а он, уставший и опустошённый, наблюдал с безразличной высоты. – Икути умирает! Вспоминались давно прочитанные легенды. Икути – гигантский угорь. Он вился вокруг кораблей, которые случайно заплывали в его владения, и не давал им сесть на мель. С его тела в воду капало чёрное масло, указывая на опасные места. Но люди считали, что он помечает корабли для будущего крушения. Они били икути баграми, бросали сети с щипами, что ранили его незащищённое тело. Сколько на его коже тёмных полосок-шрамов, все не сосчитать! От этой боли он и озлобился. А теперь – освободился. Его ярость потухла. К Николасу устремилась усатая морда. Он протянул руку, и в ладонь ткнулся мокрый нос. Тяжесть и боль от надорванных мышц унимались. В благодарность за освобождение икути отдавал победителю свою последнюю каплю сил. Блеснул и исчез навсегда. Отправился за космическую грань, куда уходят отжившие своё боги. – Морти! – снова встряхнул Николаса настоятель. Охотник возвращался в тело. Произошедшее забывалось, как зыбкий сон. Татуированное плечо горело, по руке текла краска. – Ты сорвал печать, – Кадзума помог ему сесть и приставил к губам флягу с водой. Николас глотал жадно, смачивая ссохшееся горло. – Не стоило. – Но мы бы погибли... – выдавил из себя Охотник. – Слабость пройдёт, Эглаборг подлечит. Вы поставите новую печать. – Нет, дважды в одну реку не войти. Если ты восстановишься, то дальше тебе придётся жить с излишками. Твоего здоровья хватит лет на десять самое большое. – Мы что-нибудь придумаем. Десять лет – долгий срок. Обратившись в человека, Йоси подбежал к ним. Опираясь на плечи товарищей, Николас поднялся на ноги. Ветер с моря ласково щекотал кожу и мелкими струйками пробирался внутрь, восстанавливая бреши в ауре. – Отдохнём в уцелевшей хижине пару дней. Заодно присмотрим, чтобы здесь ничего больше не стряслось, – скомандовал Кадзума.