Жизнь под дождем

       Ты не выдерживаешь, вновь рывком притягиваешь Антона к себе и глубоко целуешь, выплескивая все накопившиеся переживания и нетерпение. Шипулин пару мгновений не шевелится, а потом все же отвечает на поцелуй, обнимая тебя. Твои руки скользят по столь желанному телу, буквально вжимая в себя, так, что пространства между вами практически не остается. Но Антон не протестует.        Ты вздрагиваешь, когда он отстраняется для того, чтобы снять с тебя футболку, и не можешь сдержать стона, когда рука Антона касается твоей голой груди, так приятно и невесомо задевая напряженные соски. Шипулин внезапно усмехается, а в следующее мгновение возобновляет поцелуй, делая его еще более жадным.        Руки словно сами по себе скользят ниже по рельефному животу Антона, касаются холодной пряжки ремня, расстегивают ее, тянут джинсы вместе с бельем вниз по стройным ногам, и через некоторое время, показавшееся тебе целой вечностью, Шипулин оказывается полностью обнаженным.        Ты смотришь на его тело, которое видел уже много раз, и впервые видишь в нем что-то особенное. Что-то, чего не видел раньше. Возможно, сказалась долгая разлука.        Руки Антона едва ощутимо касаются всех рельефов твоего тела, словно пытаясь что-то отыскать, за что-то ухватиться. Когда горячая ладонь опускается ниже живота, сжимая уже твердый член пальцами, ты снова не выдерживаешь.        Твои штаны летят на пол, за ней следует и остальная одежда. Ты покрываешь поцелуями его грудь и плечи, сжимаешь руками мускулистое тело, чувствуя странную эйфорию.        В ваших движениях чувствуется легкая неуверенность, но голос страсти заглушает ее. Ваши губы встречаются, и тебе кажется, что это может длиться вечно. Но Антон вновь отстраняется и тянет тебя в сторону кровати. Все, преграда сломлена, назад пути уже нет.        Ты не веришь своему счастью, ощущая под собой тело Антона, такое податливое и чувствительное к ласкам. Одна рука опускается на его живот, ниже, исследуя, сжимая горячую плоть в ладони, скользя вверх и вниз, отчего тот вздрагивает и выгибается навстречу, шире разводя ноги. Ты целуешь его шею, проводишь по ней языком, затем резко прикусываешь мочку уха, наслаждаясь дрожью зажатого между тобой и кроватью тела. Ладони тем временем ощупывают упругие ягодицы, сминая и расслабляя.        Вместо смазки берешь крем, спокойно лежащий на тумбочке.        Руки подготавливают напряженные мышцы, аккуратно двигаются дальше. Один палец, два, три — и долгожданный стон, как указание на верность выбранного направления.        Антон вызывающе выгибается, трется возбужденным членом о твое бедро, давая тебе почувствовать, насколько он возбужден. Язык медленно проходится по покрасневшим от долгих поцелуев губам, а глаза не отпускают взгляд других глаз.        — Провоцируешь?        Добродушно улыбаешься, чуть прищуривая глаза, стараясь справиться с непривычно хриплым голосом. Антон только отрицательно качает головой, и выдыхает короткое:        — Намекаю.        Вопросительный взгляд, кивок — и ты бережно подаешься вперед, проникая головкой в это желанное тело. Антон вскрикивает и рвано дышит, впивается пальцами в твои плечи, но не останавливает, несмотря на боль. Движения медленные, осторожные, но с каждым толчком становятся глубже. У обоих перехватывает дыхание, пока вы снова привыкаете друг к другу, спустя столько времени. А потом ты чувствуешь рывок Антона навстречу, и становится понятно, что можно не сдерживаться. Ты начинаешь двигаться быстрее, резче, не забывая целовать его губы, глуша ваши общие стоны, ласкаешь рукой его член, ощущая дрожь тела под собой.        Мир разбивается на тысячи осколков практически одновременно для вас обоих. Ты совершаешь особенно глубокий толчок и изливаешься внутрь сильного тела. Продолжаешь настойчиво двигать рукой, пока Антон не изливается на собственный живот, вскрикивая. Снова нежно целуешь припухшие губы, отодвигаешься, ложась рядом и с волнением заглядывая в глаза Шипулина, но его взгляд выражает только блаженство.        Совершенно опустошенный, ты прижимаешься к нему и укрываешь пледом, искренне надеясь, что теперь все действительно хорошо.

***

       Просыпаешься ты ни свет, ни заря. Боишься, что вчерашние воспоминания окажутся лишь сном. Но тесно переплетенные пальцы тебя другого и другого мужчины заставляют теплу разлиться внутри тебя. Антон безмятежно спит. Конечно, шесть часов утра. А тренировка у них начинается только через два часа.        Смотришь на него и понимаешь, что только разлука помогла понять, насколько он дорог тебе. Понять, что даже биатлон без него теряет всякий смысл. Как ты мог оттолкнуть его собственными руками? Оттолкнуть того, благодаря кому ты понял, что умеешь любить. Крепче сжимаешь ладонь Антона, желая не потерять эту связь. Но получается, что этим действием ты только будишь его.        Он нехотя открывает глаза, и еле заметно улыбается.        - Я, конечно, знал, что ты псих, но чтобы настолько… — качает он головой.        — Чего? — картинно возмущаешься ты, и он получает легкий тычок в бок.        — Ты на время смотрел вообще? Только психи могут вставать так рано, — уверенно говорит он.        - Эй, вообще-то ты тоже не спишь.        — По твоей милости, между прочим, — возмущается он, — сам не спит и другим не дает.        — Извини, — искренне просишь ты, утыкаясь носом в шею, тем самым щекоча ее.        — Прекрати! — смеясь, кричит он. Ты-то знаешь его «любовь» к щекотке.        — Мартен!        - Все, все, прекращаю, — капитулируешь ты. Ты всегда готов ему проигрывать. Но только ему.        — Если ты думаешь, что после вчерашнего мы помирились, ты глубоко ошибаешься, — серьезно заявляет он, буквально выбивая почву у тебя из-под ног.        Значит, ничего не изменилось? Это был всего лишь секс? Хм, секс по дружбе? Лучше бы он вчера оттолкнул тебя, чем сегодня сказал в лицо такое.        — Антон, я…- в горле внезапно пересыхает. Что сказать? То же, что говорил ему много раз? А смысл? Он уже слышал это. Неужели действительно ничего нельзя вернуть?        За своими размышлениями замечаешь, что он улыбается. Стоп, что? Да, этот засранец лежит и откровенно смеется над тобой!        - Ах, ты зараза! — берешь подушку и начинаешь лупить его. Он смеется, закрыв лицо ладонями. Как же давно ты не слышал такого его смеха: искреннего, открытого и безумно родного.        Берешь его лицо в свои ладони и начинаешь целовать. Куда попало: в нос, в губы, в щеки, в лоб. Только бы он понял, как много для тебя значит. Только бы простил. Только бы вновь начал доверять.        — Прости меня, — смотришь ему в глаза. Глаза никогда не врут. В них всегда можно увидеть правду, — я люблю тебя, Антон. Всегда любил.        — Я тоже, — выдыхает он, а затем ты замечаешь в его глазах бесенят, —, но чтобы полностью вымолить мое прощение, ты должен будешь выполнить двенадцать подвигов Геракла, — с притворно серьезным лицом заявляет он, заставляя тебя улыбаться.        — Хорошо, о, мой Эврисфей! — обещаешь ты и, наконец-то целуешь такие желанные губы.