Всё, кроме денег

      Как на всякой нормальной планете, на Парацельсе имелись свои флора и фауна. Конечно, справедливо было бы заметить, что большинство планет во Вселенной таких декоративных излишеств лишено, и, тем не менее, на всех планетах, заселённых людьми, было и то, и другое, родное или же завезённое колонизаторами извне. Никто уже не помнил, каково происхождение флоры и фауны Парацельса, а денег на всестороннее исследование этого вопроса правительство или частные компании не выделяли, поэтому пока что оно было покрыто мраком тайны, ожидая своего часа, который, возможно, никогда и не наступит. Те, кто по той или иной причине затрагивали эту тему, в разговоре ли или собственных мыслях, не могли прийти к какому-то конкретному выводу даже на самом поверхностном уровне, потому что наряду с вполне распространёнными растениями и животными на Парацельсе можно было найти и нечто совершенно уникальное. Одним из таких уникальных существ был вулькопультер.       Вулькопультеры – один из множества родов сухопутных хищников, обитающих на Парацельсе. В средней полосе особенно широкое распространение получил так называемый вулькопультер обыкновенный, он же pulcovulterus marginalus. Этот преимущественно ночной хищник имеет длинное поджарое тело, покрытое буро-зелёной шерстью, длинный цепкий хвост, длинные сильные лапы с мощными когтями и длинную узкую морду с чувствительным носом и раскосыми глазами. На плечах и груди вулькопультера шерсть длиннее, чем на остальных частях его тела, и образует некое подобие гривы. Этот зверь хороший бегун, но куда лучше он лазает по деревьям и перемещается в их кронах, прыгая с ветки на ветку. Добычей его может быть как всякая мелкая лесная живность, так и звери покрупнее. Как уже упоминалось, вулькопультер ведёт преимущественно ночной образ жизни, но иногда его можно встретить и днём.       Как в этом случае.       Вулькопультер, оказавшийся в центре нашего внимания, к сожалению, имел серьёзные проблемы со здоровьем. С тех самых пор, как неделю тому назад он нажрался подозрительных отходов, которые один нерадивый лаборант не сдал в специальное хранилище, а выбросил в мусорный бак рядом с лабораторией, с телом вулькопультера начали происходить странные и необратимые изменения, сама идея возможности которых привела бы в дичайший приступ праведного негодования любого биолога. Он потихоньку лысел всюду, кроме головы, морда его стала укорачиваться, пальцы на передних его лапах стали удлиняться и утончаться, причём один из них отделился от основного массива. Кроме того, у несчастного вулькопультера преступно сбились биологические часы.       И, как ему самому казалось, он начал думать.       Так, была в лесу, где он обитал с самого своего рождения, одна категория обитателей, которую остальные звери почему-то не трогали – как несложно догадаться, люди. И вулькопультер, как-то сев и почесав затылок, задумался о причинах столь необъяснимого на первый взгляд отделения этой группы животных от остальных. Все всех ели, а эти почему-то никого и никем – и вулькопультер начал выдвигать гипотезы. Он придумал их множество: может, люди несъедобны? Или ядовиты? Или просто совершенно безвкусны или даже отвратительны на вкус? Вулькопультер не знал, какое из его предположений верно, и после долгих и мучительных размышлений пришёл к очевидному выводу: найти ответ на столь взволновавший его вопрос можно единственным способом – попробовать.       Так и пересёкся его жизненный путь с путём Холи Фолли, которую мы оставили на просеке посреди глухого леса.       Прекрасный погожий осенний денёк находился в самом своём разгаре, солнце ещё грело с ясно-голубого неба, и пёстрый лес от горизонта до горизонта играл всеми красками, словно похваляясь своим пышным осенним убранством. Просека метров десяти шириной, по центру которой приземлился построенный Шпигелем аппарат, плавно изгибалась, отчего нельзя было увидеть ни одного из её концов.       К собственному глубочайшему изумлению, приземлившись на Парацельс, планету учёных, Холи оказалась не посреди мегаполиса с гигантскими стеклянными башнями небоскрёбов, к которым она так привыкла за всю свою жизнь, но посреди леса, никем не освоенного, не ухоженного, не прилизанного, не превращённого в очередной тематический парк. Дитя урбанистических пейзажей и подогнанных под человека садов и парков, в своей жизни Холи видела лес лишь на картинках, да в фильмах и видеоиграх. И, несмотря ни на потрясающий уровень детализации, ни на эффект полного погружения, весь её предыдущий опыт не шёл ни в какое сравнение с тем, что предстало теперь её взгляду. Она даже не смогла удивиться тому, что вместо мегаполиса увидела лес. Она могла предположить, что вместо небоскрёбов будут невысокие бетонные коробки с подземными лабораториями и испытательными полигонами. Реальность же ни в малейшей степени не соответствовала даже самым смелым её фантазиям. Сейчас следом человеческого присутствия на планете – по крайней мере в той её части, что была видна Холи – были две просеки, самодельный космический аппарат и сама Холи, что с точки зрения человека, никогда не видевшего больше десятка деревьев в одном месте, было слишком негусто.       И дело было не только в том, что Холи видела. Лес создавал целую гамму ощущений, воспринимаемых всеми пятью органами чувств, совершенно отличную от той, к которой Холи привыкла, от той единственной, к какой она могла привыкнуть. Лес издавал другие звуки, он пах иначе, воздух вокруг казался иным на вкус и даже по тактильным ощущениям. Неловко переступая на взрытой влажной земле, Холи, точно зачарованная, смотрела на толщу деревьев, возвышавшуюся перед ней, не в состоянии ни оторвать взгляд, ни осознать увиденного. На негнущихся ногах она подошла к краю просеки, где комковатая неровная поросшая травой земля вдруг резко скрывалась под буйной порослью разнообразных кустарников, имени ни одного из которых Холи не знала, и точно в трансе неуверенно коснулась рукой шершавого ствола сосны, покрытого мелкими потёками смолы, липкой и вязкой, и удивительно гладкой на ощупь. Лишь придя в ещё большее замешательство, Холи, подслеповато щурясь скорее от неуверенности, чем по необходимости, заглянула под лесной полог.       Там не было темно. Островки света и сумрака сменяли друг друга пятнистым лабиринтом, тьма вилась у подножья елей и желтела ясным светом вокруг тонких изящных стволов берёз. Это был мир контрастов, и в то же время мир восхитительной гармонии, где противоположности не сливаются, не дополняют и не уравновешивают, но точно создают друг друга, где свет порождает тьму, а тьма порождает свет. Открывшаяся картина была столь прекрасна, что будь Холи чуть более эмоциональным человеком, она непременно бы заплакала.       А поскольку она этого не сделала, то смогла заметить странное движение воздуха, подобное ряби, которое очень её удивило. Это комары дружным роем направились к лёгкой ещё ничего не подозревавшей добыче. Холи доводилось в своей жизни видеть комаров – эти насекомые явно относятся к той же категории, что и тараканы, то есть были, есть и будут всегда и везде независимо от обстоятельств. Но ей никогда до сей поры не приходилось встречать их в таком количестве, поэтому она не сразу поняла, какая опасность ей угрожает. А как только поняла, немедленно решила спасаться бегством.       Уже не тратя время на ступор, Холи быстро подскочила к аппарату Шпигеля, спешно вытащила чемодан из ниши, зацепившись им в процессе за все ремни, за какие в принципе было возможно, и принялась сооружать из него разновидность сегвея. Сама возможность подобной трансформации в своё время и подкупила Холи чуть переплатить, зато получить чемодан и транспортное средство в одном флаконе. Проверив, что из чемодана ничего лишнего не вывалилось, Холи покатилась по просеке, спасаясь от полчищ кровососущих насекомых.       А спустя каких-то пять-десять минут в её жизни и появился вулькопультер. Он выбежал из леса, влекомый необычным запахом, который мог обещать что-то интересное, пусть он и был смешан с запахом гари. Увидев шпигелевский аппарат, вулькопультер осторожно подошёл к нему и тщательно обнюхал кабину, стараясь не прикасаться к слишком горячим бокам. Учуяв человеческий запах, вулькопультер решил, что настал час икс, то есть самое время для проведения эксперимента. И, учуяв в воздухе тот же запах, что и в кабине, побежал по следу.       С сегвеем Холи повезло. Его колёса, в городских условиях казавшиеся неоправданно огромными, продемонстрировали все свои достоинства на рыхлой сырой земле, благодаря чему Холи продвигалась со скоростью, достаточной для того, чтобы не оказаться съеденной вулькопультером ещё на пути к станции. Не в последнюю очередь, впрочем, благодаря тому, что вулькопультер был несколько озадачен манерой своей добычи оставлять запах лишь в воздухе, но не на земле, да ещё и мешать его с запахом чего-то куда менее аппетитного. Так было до тех пор, пока вулькопультер не повернул вслед за Холи на просеку, непосредственно ведущую к станции. Увидев же свою добычу и оценив уровень её упитанности, он, тем не менее, всё равно нападать не спешил, решив сначала оценить риски и уяснить природу странной штуки, с помощью которой добыча передвигалась.       Такой вот любопытной процессией охотник и жертва спустя почти час выбрались к путям и невзрачной станции, состоявшей из двух бетонных платформ, крытых навесами из гофрированного железа. Ничто не работает так надёжно, как то, в чём нечему ломаться – так рассуждали строители, когда снабдили это сооружение металлической табличкой с надписью «33-47-10» и лаконичным указателем «в Головной Офис». Поскольку лаборатории на Парацельсе были расположены хаотически, без всякого порядка и на больших расстояниях друг от друга, то для сообщения между ними по всей планете, кроме, разумеется, океанов, была разбросана сеть скоростных магнитных дорог со станциями, расположенными столь же хаотически, что и лаборатории. Конечно, и это не исключало частой необходимости длительных прогулок по дикой природе хотя бы для того, чтобы добраться до самих станций, но в любом случае существенно сокращало время, затрачиваемое на перемещения из пункта А в пункт Б. Поезда ходили автоматические, короткие – состоящие всего из одного вагона, зато в великом множестве. Поезда не нуждались в рельсах, паря на магнитной подушке в пяти метрах над землёй, что существенно удешевляло всю систему. Конечно, зазевавшись, можно было уехать совсем не туда, куда собирался, да ещё и потерять дорогу обратно, но тут уж, как говорится, сам виноват.       Во избежание такого развития событий Холи решила сначала внимательно осмотреть обе платформы в поисках хоть некоторого подобия расписания, но всё, что она нашла – уже упомянутая нами табличка, висевшая лишь на одной из платформ. Холи оставалось лишь рассудить, что в соответствии со здравым смыслом указатель висит именно на той платформе, с которой отправляется поезд. Успокоив себя такими рассуждениями, Холи окинула взглядом вид, открывавшийся ей с высоты платформы, и к собственному сожалению обнаружила, что и на высоте пяти метров мало что изменилось. Кругом всё тот же лес. Всё то время, что она ехала до станции, её окружала сплошная стена леса, и не встретилось ни единой живой души. Ощущение было настолько непривычным, что подспудно вызывало чувство почти животного страха. Холи передёрнула плечами, стараясь отогнать мысль о том, что сейчас из темноты леса за ней могут наблюдать жуткие хищники.       В общем и целом, она не была так уж неправа.       Вулькопультер наблюдал за ней вовсе не из леса, а от края платформы. Забравшись следом за Холи по пандусу на самый верх, он распластался по полу, частично спрятался за ограждением, и теперь внимательно изучал свою жертву. Холи была идеальным подопытным для его маленького эксперимента: маленькая, беспомощная, пухленькая и сочная. Даже если бы вулькопультер собирался не экспериментировать, а, скажем, обедать, Холи всё равно бы осталась очень хорошей кандидатурой на роль жертвы. Безусловно, не самая здоровая пища, но определённо аппетитная, питательная и легкодоступная. Пока Холи катилась по лесу на своём сегвее, это было не так очевидно, поэтому вулькопультер медлил, но теперь, рассмотрев свою добычу вблизи и подробно, он пришёл к выводу, что бояться здесь нечего и пора бы уже подкрепиться. Вулькопультер подобрался, готовясь к прыжку, и тут подошёл поезд.       Казалось бы, что в этом такого? Как это могло помешать смертоносному броску, который бы в одно мгновение лишил бы наше повествование главной героини? Всё просто. Вулькопультер услышал, как приближается поезд, услышал его гудение каждой клеточкой своего тела. Оглушённый, он растерялся и испугался, и вместо того, чтобы прыгнуть на свою законную добычу, в состоянии, граничном с истерикой, скатился вниз к основанию пандуса.       Холи, не обладавшая столь тонкими слухом и восприятием, отреагировала на поезд совершенно иначе. Подкатившись к дверям вагона, бело-серого, блестящего, обтекаемой формы и с широкими окнами в пол, она внимательно изучила изображённую на них схему маршрута и, обнаружив среди станций место своего назначения, нажала на сенсорную кнопку. Двери открылись, пропуская Холи с чемоданом внутрь, и сомкнулись сразу у неё за спиной. Не дожидаясь, пока она усядется на приглянувшееся ей место, поезд тронулся, резко набрав ход, и устремился к возвышавшимся на юге горам. Вулькопультер остался валяться у основания платформы, тихо поскуливая и медленно приходя в себя. В этот раз добыча сбежала.       Но запах он запомнил.       Холи сидела у окна и вглядывалась в проносившуюся мимо сплошную стену леса в тщетной надежде увидеть что-то ещё, кроме деревьев. Даже когда поезд набрал скорость, и лес слился в одно пёстрое пятно. В мозгу её крутилась назойливая мысль, что должно же быть в на этой планете что-то кроме деревьев. И оно действительно было. По пути к Головному Офису поезд сделал ещё несколько остановок, большая часть из которых, конечно, оказалась в лесу, но парочка смогла порадовать разнообразием. Одна остановка случилась в мрачном горном ущелье, затянутом сырым туманом, где было не видно ни зги, журчал горный поток и громко каркал сбежавший из биологической лаборатории ворон, а другая – на краю прекрасного луга под ясным и ярким солнцем. Ни там, ни там следов человеческого присутствия, кроме собственно станций, Холи обнаружить не смогла, хоть и прилипала носом к стеклу, пожирая глазами пейзажи, подобных которым она никогда в жизни своей не видела. Ей и в голову не приходило, что даже такое приветливое и прекрасное место, как залитый солнечным светом луг, может быть населено животными, часто опасными, более чем о половине из которых она даже никогда не слышала (не в последнюю очередь потому, что в отличие от приснопамятного ворона они смогли вырваться на волю лишь после того, как над ними уже проделали пару десятков разнообразных опытов).       Холи не заметила, как подъехала к цели своего пути, и лишилась возможности рассмотреть огромные корпуса Головного Офиса, вздымавшиеся на многие десятки метров, издалека, потому что сидела не с той стороны и смотрела не в то окно. Она заметила лишь, как поезд замедлил ход, а вокруг вместо тяжёлой мрачной стены дремучего леса оказалась светлая буковая роща немного искусственного вида. Прежде, чем Холи успела обрадоваться, роща исчезла из виду, и поезд въехал в здание огромного вокзала, такого же светлого и монументального, как и роща вокруг него. Крыша, как и большинство внешних стен вокзала, была прозрачной, и всё здание полнилось солнечным светом, становясь от этого ещё больше и словно растворяясь среди вековых буков.       На прочих станциях никаких звуковых объявлений внутри вагонов не производилось, и дело ограничивалось всего лишь бегущей строкой на виртуальном табло, но для такого прекрасного вокзала и правила были особые. Стоило поезду остановиться у одной из платформ, как механический голос радостно объявил:       — Головной Офис.       Холи, ободрённая привычной с детства обстановкой, подхватила чемодан и выскочила на платформу, где немедленно в кого-то врезалась. В отличие от станций, мимо которых она проезжала, да и той, на которой Холи села, на вокзале около Головного Офиса было очень людно. Здесь было великое множество платформ, поезда то и дело прибывали и отправлялись, из них выходили и в них входили, тут и там слышались разговоры, смех, гул человеческих голосов клубился под скатами крыши, и всюду кипела жизнь в том её виде, который был привычен Холи, который привычен любому жителю крупного города.       Даже на планете, заселённой одними лишь счастливыми (или несчастными – что часто зависит от точки зрения) обладателями учёных степеней, существовал собственный разветвлённый и типично громоздкий бюрократический аппарат, ежедневно ловивший в свои сети и заманивавший в тенета узких коридоров Головного Офиса сотни и тысячи несчастных жертв. Всего на Парацельсе, не считая станции Гогенгейм, постоянно проживало полмиллиарда человек, и, по легенде, не менее половины этого количества ежедневно толкалось вокруг и внутри Головного Офиса. Конечно, это было художественное преувеличение, однако и доля истины в этой страшилке тоже имелась. Во всяком случае, если бы Холи её сейчас услышала, то была бы склонна ей скорей поверить, чем нет.       Лавируя в толпе куда-то перманентно спешащих людей, Холи просочилась к выходу с вокзала и влилась в людской поток, увлёкший её по широкой аллее, обсаженной самыми большими буками из всех, которых ей доводилось видеть или воображать, к гранитным ступеням и псевдо-античному портику с коллекцией аллегорических статуй наверху, аллегоричность которых была столь велика, что никто бы не решился утверждать, что же обозначает хоть одна из них. Это был центральный вход в главный корпус Головного Офиса. Всего корпусов было пять, все огромные и высокие, соединённые между собой переходами на нескольких уровнях, и потеряться здесь было совершенно немудрено, особенно если у потерявшегося нет чёткой уверенности, куда ему вообще нужно. И именно по этой причине в холле при самом входе висел огромный информационный стенд, дабы страждущие не шлялись по местным лабиринтам без всякого смысла и не занимали почём зря лифты.       Остановившись перед стендом, Холи погрузилась в мучительные раздумья. Ей предстояло выбрать, куда направить свои шаги, и это было вовсе не так очевидно, как могло казаться поначалу. Прежде всего, никакого отдела по работе с практикантами Холи обнаружить не удалось. По-видимому, администрация посчитала это явление слишком редким для того, чтобы выбить под благовидным предлогом фонды на прокорм ещё, по меньшей мере, сотни штанопросиживателей. Нельзя с уверенностью сказать, повезло ли Холи, что дела обстояли именно так, но сейчас их положение вызывало у неё определённые затруднения, слишком существенные для того, чтобы полностью их игнорировать. Так и не найдя на стенде ничего, что могло бы помочь разрешить возникшую проблему, Холи осмотрелась по сторонам и, увидев неподалёку справочное бюро, решила обратиться туда. Обойдя голографический (потому что настоящие в этой атмосфере концентрированной прокрастинации дохли в течение нескольких часов) фикус, Холи подкатилась к окошку справочной, где голографическая девица самой искусственной внешности, какую только можно вообразить, механическим голосом бодро поинтересовалась:       — Чем могу вам помочь?       — Я практикант, и мне нужно…       — Проходите в отдел кадров.       Предложение было разумным, и Холи почувствовала досаду, что не догадалась сама. Вернувшись к стенду, впрочем, она быстро поняла причину своей недогадливости. Отдел кадров занимал один из корпусов Головного Офиса целиком, и никаких более подробных указаний стенд не предоставлял. Было решительно непонятно, зачем при практически полной автоматизации системы к процессу надлежало привлечь столь колоссальное число людей, хотя можно предположить, что свою роль здесь сыграл обычный страх перед совершенной бездушностью машины, с которой даже взыскать не получится, если она в результате какого-нибудь сбоя съест все личные дела разом. Вернувшись в справочную, Холи попыталась уточнить, куда именно в отделе кадров ей следует обратиться, но бодрый механический голос радостно отчеканил, что она сможет получить эту информацию в справочном бюро соответствующего корпуса. Это было странное заявление, особенно если принять во внимание, что все бюро были объединены в одну сеть и имели доступ к одной и той же базе данных. Объяснение этому странному феномену жонглирования страждущими от одного бюро к другому можно было найти лишь в неприличной древности самого ритуала, освятившей его и наделившей глубоким сакральным смыслом.       Осознав, что спорить с глупой машиной бесполезно, Холи поудобнее перехватила ручку чемодана и покатилась в сторону нужного корпуса. Дорогу ей преградили два лифта, три эскалатора, один траволатор и семь рамок металлодетекторов, исправно звонивших каждый раз, как Холи их проходила, и не привлекавших ровным счётом никакого внимания. Явившись в просторный светлый холл корпуса, в котором располагался отдел кадров, полный журчанием воды длиннющего декоративного водопада, целиком занимавшего собой одну из стен, Холи остановилась в нерешительности. Ей потребовалось минут пять, чтобы разглядеть среди всеобщего блеска и плеска скромную будочку справочного бюро. Подкатившись к нему, Холи задала тот же вопрос, что и при самом входе в Головной Офис. Голографическая девица, точная копия предыдущей, смотрела на Холи с глупой улыбкой так долго, что той оставалось лишь прийти к выводу, что бюро зависло. Однако в то же самое мгновение, когда Холи уже начала осматриваться в поисках аппарата, по которому можно было бы стукнуть, справочная всё же соизволила выдать этаж и номер кабинета.       Уяснив полученное, Холи покатилась к лифту. Уже порядком уставшая как от переживаний, так и от царившей в Головном Офисе суматохи, она, как это бывало обычно, погрузилась в дебри собственного сознания, отключившись от реальности, и вернулась к ней только тогда, когда кто-то весьма грубо встряхнул её за плечо.       — Деточка, так ты заходишь?       Холи с удивлением обернулась на обладателя очень красивого бархатистого голоса, который можно было слушать и слушать, не вникая в то, что он говорит, и получая истинное и мало с чем сравнимое эстетическое наслаждение от одного его звука. Обладатель оказался по совместительству тем же человеком, что тряхнул её за плечо, пожилым седовласым господином самого солидного вида, который только можно себе вообразить, с аккуратно зачёсанными назад волосами, гладко выбритым лицом благородного профиля и волевым подбородком. Элегантный костюм-тройка респектабельного тёмно-синего цвета очевидно стоил целое состояние, был пошит специально по фигуре и, вероятно, существовал в единственном экземпляре, что особенно необычно в век тотального массового производства, когда даже уникальные предметы роскоши по индивидуальным заказам штампуют пачками. Холи не имела счастья знать этого солидного господина, имевшего срочные и важные дела в отделе кадров, хотя многие в галактике читали научно-популярные книжки за его авторством. Господина звали Ксаверий Флакк, он был доктором наук и известным социологом, а также имел обширные связи и огромное влияние в Головном Офисе, что ещё сыграет свою роль в нашем повествовании. И девушка, застрявшая на входе в лифт и таким образом полностью его заблокировавшая, разозлила почтенного социолога.       — Прошу прощения, — сказала Холи и вкатилась в лифт.       Флакк вплыл следом и без лишних разговоров нажал на кнопку нужного ему этажа. Холи задумчиво посмотрела на своего попутчика, демонстративно смотревшего куда-то поверх её головы (что было несложно) с таким видом, словно её не существует, и решила всё же протиснуться мимо него к сенсорной панели. Флакк был возмущён до глубины души такой грубостью и захотел уже сказать что-нибудь гневно-назидательного характера, но тут лифт приехал, и Холи выкатилась наружу, чуть не повалив его с ног и оставив по себе самые неприятные воспоминания. Нельзя сказать, что Холи сделала это специально, равно как и нельзя сказать, что никакого умысла в её действиях не было. Без сомнения, печально видеть проявление столь наивного ребячества от человека, официально признанного обществом взрослым, и Флакк не лишил себя удовольствия огорчиться испорченностью молодёжи.       Выкатившись на этаж, Холи же, мгновенно позабыв о встрече у лифта, покатилась в поисках нужного кабинета мимо рядов совершенно одинаковых дверей, различавшихся только номерами. Найдя нужную, Холи постучалась. Не получив ответа, она постучалась ещё раз.       — Щас! — истерично рявкнули за дверью.       Холи открыла дверь и заглянула внутрь. Как несложно было догадаться по выражению чистой паники на лице сидевшего в кабинете человека, он был серьёзно занят тетрисом на одном из весьма высоких уровней, и визит Холи Фолли пришёлся как нельзя некстати.       — Что вам надо?! — истерично вопросил хозяин кабинета, всё ещё пытаясь спасти положение.       — Я практикант, — просто призналась Холи.       — Холи Фолли? — уточнил чиновник.       — Верно.       — Вон папка лежит! — он не глядя ткнул свободной рукой в означенный предмет, лежавший на краю стола.       — Распечатки? — искренне изумилась Холи.       — Бери и выметайся! Я занят!       Холи решила не спорить, подкатилась к столу, взяла папку и оставила чиновника наедине с его важнейшей задачей.       Остановившись посреди коридора, Холи с интересом ощупала папку. Последний раз бумагу и папку для бумаги она видела в начальной школе на уроках рисования. Внезапное столкновение с призраком собственного детства не могло не вызвать её удивления. Ощупав папку и даже её понюхав, Холи щёлкнула застёжкой и достала несколько бумажных листов. Листы сообщали название лаборатории, где Холи предстояло пройти практику, имя руководителя практики (фамилия которого почему-то показалась Холи очень знакомой, но она не смогла вспомнить, где слышала её раньше), а также место, где всё вышеперечисленное можно найти и где Холи предстояло жить в течение ближайших двух недель. К счастью, ко всему этому прилагалась ещё и схема. Сложив листы назад в папку, Холи убрала её в боковой карман чемодана и покатилась назад к лифтам.       Нажав на панель вызова, Холи обвела взглядом холл. Только тут она обратила внимание на агитационный плакат, призывавший молодёжь все силы бросить на продвижение вперёд науки. Было совсем не понятно, зачем такой плакат висел на Парацельсе, куда случайные люди не попадают, но ещё менее понятно было то обстоятельство, что человек, изображённый на плакате, даже в хрестоматийном белом халате, менее всего походил на учёного, и более всего – на культуриста, причём ещё и модельной внешности. Загадочности плакату прибавляло ещё и то, что точно такие же можно было встретить в самых разных местах Головного Офиса, на некоторых вокзалах и даже, хоть Холи этого и не заметила, на внешнем радиусе станции Гогенгейм, где его расположение имело хоть какой-то смысл. Точнее сказать, имело бы, если бы пассажиры несчастного рейса не старались сделать вид, что станции, планеты и всей ситуации просто не существует.       Раскрылись двери лифта, и Холи вновь увидела Флакка, на сей раз в компании нескольких высокопоставленных сотрудников отдела кадров, которым он прилежно пудрил мозги высказываниями о престиже науки, коллективной солидарности научного сообщества и прочих столь же отвлечённо-пафосных предметах. Флакк тоже увидел Холи и немедленно потянулся к панели, чтобы спешно закрыть двери. Холи этого не заметила. Обнаружив, что в лифте есть ещё место, она быстро юркнула внутрь, проигнорировав брошенный на неё взгляд, исполненный праведного возмущения.       — Вот, к примеру, — Флакк повысил голос, отчего тот зазвучал ещё прекрасней, чем обычно. — Существует исключительная необходимость поставить под строжайший контроль поведение молодых учёных, чтобы своим вопиющим бескультурьем они не дискредитировали в глазах общественности всё сообщество учёных, представители которого обязаны служить образцом нравственности, интеллигентности и образа жизни для прочего человечества, — и обратился к Холи. — Не так ли, деточка?       Холи, всегда при необходимости ехать в лифте, забитом малознакомыми ей людьми, погружавшаяся в свои мысли, его проигнорировала, послужив, таким образом, вполне наглядной иллюстрацией проблемы, на которую Флакк обратил внимание своих собеседников. Осознав масштаб бедствия, те усердно закивали, и один даже встревоженно поддакнул и обратил на Холи взгляд, полный почти панической тревоги. Лифт тем временем приехал на первый этаж, и Холи молча выкатилась из лифта, даже не обернувшись на прощание, ещё более встревожив Флакка и его спутников очевидными дефектами своего воспитания. Даже выйдя из него, они продолжили взволнованное обсуждение проблемы, и закончился экстренный мозговой штурм тем, что Флакк непременно поговорит об этом с Президентом, как только появится возможность.       Здесь надо уточнить, что под «Президентом» понимался президент Академии наук, который квартировал здесь же на Парацельсе в Головном Офисе.       Холи тем временем, не подозревая о том, сколь важную роль только что сыграла в жизни своих случайных попутчиков, протолкалась по коридорам главного корпуса и выкатила назад на гранитные ступени в тень портика и аллегорических статуй. Здесь она остановилась, зачарованная открывшимся ей видом буковой аллеи, золотившейся как от желтизны листвы, так и от клонившегося к закату солнца.       Холи вдруг почувствовала себя очень уставшей. Последний раз она проснулась больше двадцати пяти часов назад и, хоть и планировала вздремнуть в звездолёте, от волнения не смогла этого сделать. Теперь возбуждение, поддерживавшее её силы всё это время, начало гаснуть, а с ним и таяли силы Холи. Впереди был ещё долгий путь до общежития, и она не могла позволить себе заснуть в поезде. Холи шлёпнула себя по щекам, потому что где-то когда-то слышала, что это действие якобы может придать человеку бодрости, схватилась за ручку чемодана и преувеличенно бодрым шагом двинулась в сторону вокзала.       Ей предстояло найти поезд до округа 47-10.