Всё, кроме денег

      Поскольку Холи понятия не имела о том, что такое полигон и где он находится, они со Шпигелем уговорились встретиться у столовой, тем более что располагались они совсем рядом. Холи заметила Шпигеля ещё внутри, где он сидел в одиночестве почти пустого зала в самом дальнем углу и с безучастным видом механическими движениями поедал овсянку, но решила не портить завтрак ни себе, ни ему, и сделала вид, что близорука. Встретились они только у выхода. Шпигель отчаянно зевал, да так широко, что Холи бы не удивилась, если бы голова его вдруг развалилась на две половины.       — Доброе утро, — поздоровалась Холи, когда поняла, что Шпигель не спит и её заметил.       — В такую рань утро добрым не бывает, — возразил Шпигель. — Морально готовься к тому, что на полигоне проторчим весь день.       — А что происходит?       Вчера, сообщив, что Магда историк, остаток дня Шпигель и Гугель большею частью провели в скорбном молчании, Гугель – подавленный недавним визитом, и Шпигель – подавленный открывшейся перспективой. Решив не раздражать их понапрасну, Холи попыталась выяснить суть происходящего у Вертера, но тот где-то нашёл Трипитаку и, под предлогом ободрения страдальцев, на любую попытку с ним заговорить начинал читать её вслух и с выражением. Первым, как обычно, потерял терпение Гугель, объявив, что тот, кто ещё хоть раз спровоцирует у Вертера словесный понос, будет безжалостно скормлен шредеру. В итоге Холи так ничего и не узнала, зато к концу дня закончила с уравнением и получила неопределённое гугелевское «угу» как знак одобрения.       Однако, отоспавшись (поскольку Бункер он покинул довольно рано) и наевшись, Шпигель пришёл именно в то состояние духа, которого так старательно добивался от него Вертер, и потому решил не держать более Холи в неведении, тем паче, что веселья с того никакого не было.       — Эксперимент проводят, — великодушно пояснил Шпигель. — Знаешь басню о мартышке и очках?       Холи кивнула, тем более, что басню она именно знала – никогда её не читала, понятия не имела, кто автор, но поскольку иногда встречала её упоминания, в общих чертах представляла себе, о чём басня и в чём её мораль.       — А теперь замени очки гранатой, и получишь то, что имеем.       Холи проделала то, что от неё хотели, и получила нечто взрывоопасное, угрожающее жизни как минимум самой мартышке, поэтому на всякий случай уточнила:       — Но вы же сказали, что она историк? Доктор Лупу?       — Если случайно ляпнешь «доктор Лупу» ей, она действительно тебе уши открутит, — предупредил Шпигель, невольно дотронувшись до своих. — Она историк, потому-то и мартышка. История – не наука. Так, праздное развлечение для ума. И историки с этим никак не смирятся. Пытаются придать себе и своим занятиям какую-то «наукообразность». «Эксперименты» проводят. Как теперь, — Шпигель развёл руками. — И главное, совершенно без тормозов. Тратят бешеные усилия и кучу денег неизвестно на что.       — Но зачем им мог понадобиться математик?       — Скоро узнаешь, — отмахнулся Шпигель и направился к стоянке квадроциклов.       Холи взглянула на часы и решила, что время праздных разговоров и в самом деле подошло к концу, особенно если они не хотят опоздать.       — Да, кстати, доктор Шпигель, — Холи нагнала Шпигеля только уже на стоянке, когда он садился на квадроцикл.       — Что такое, Фолли? Мы опаздываем.       — Вы знаете, кто такой доктор Спенсер?       — Ты получила письмо от Грифа?!       От ужаса Шпигель резко проснулся, машинально нажал на педаль газа и только чудом не въехал в опору, поддерживавшую крышу над стоянкой.       Холи не поняла столь бурной реакции, однако за прошедшие четыре дня уже успела уяснить, что если на Парацельсе кто-то у кого-то вызывает священный ужас, то причины тому наверняка есть, и весьма веские (по крайней мере, с точки зрения ужасающегося). Тем не менее, с точки зрения Холи всё было более чем невинно. Она всего лишь нашла на стойке администратора жилого корпуса конверт на своё имя, подписанный неким «доктором С. Спенсером». Внутри оказался обычный анкетный листок очередного психологического теста и лаконичная просьба этот тест выполнить. Холи искренне полагала все психологические тесты шарлатанством, а всю психологию (и в особенности психоанализ, который она от психологии никак не отличала) – просто способом отмывания денег у населения, поэтому выкинула тест в мусорку, даже не читая. Никакой угрозы со стороны доктора Спенсера Холи не ощутила, поэтому искренний ужас Шпигеля, даже со всеми поправками на субъективность и отсутствие личной встречи у Холи, не мог не вызвать у неё недоумения.       Шпигель же, прекрасно представляя, сколь страшную угрозу в действительности представляет собой безобидный на первый взгляд доктор Спенсер, боялся его даже обсуждать, чтобы ненароком не спровоцировать его появление. Хотя, конечно, если бы его спросили об этом в лоб, он бы с презрением отозвался о таком страхе, как о глупом суеверии.       — Под «Грифом» вы подразумеваете доктора Спенсера? — на всякий случай полюбопытствовала Холи, садясь на другой квадроцикл.       — А что, мы тут кого-то другого обсуждаем? — огрызнулся Шпигель, выруливая к выезду со стоянки.       — Я просто уточнила.       — Я знаю, — вдруг смягчился Шпигель. — Прости. От слишком долгого общения с Гугелем, кажется, я становлюсь на него похож. Временами.       Они выехали на просеку и покатили по ней на запад.       Холи так удивилась этой резкой перемене настроения, что невольно спросила:       — А зачем вы с ним общаетесь?       Шпигель задумался.       Реальная причина состояла в том, что Шпигель находил Гугеля забавным и весьма бестолковым, так что использовал его прежде всего для повышения собственной самооценки. Конечно, за время общения Шпигель успел к Гугелю привязаться (или, скорее, привыкнуть, причём взаимно), и отношение его сменилось с чисто утилитарного на более личное, но первооснова осталась та же. Но Шпигель был умным человеком и понимал, что такая причина была скорее неблаговидна, и рассказывать о ней каждому интересующемуся было неблагоразумно.       Существовала и другая причина, по факту положившая начало этому общению, в соответствие с которой оно выглядело лишь случайной необходимостью, но с течением времени принявшая вид обычного совпадения.       И всё же Шпигель рассказывал всем именно её:       — Просто он живёт в Бункере. По случайности там же, где расположен Вертер. Ты могла заметить, что Вертер в своём роде уникален, поэтому я потихоньку пытаюсь разобрать его программный код. Написан он, правда, чёрти как, возможно, частично дописан сам собой, поэтому возиться мне с ним ещё долго. Гугель просто случился рядом.       Холи кивнула, хотя для неё по-прежнему оставалось загадкой, как Шпигель вообще нашёл Бункер, если не был направлен туда кем-то ещё. Тут она сообразила, что если уж Шпигель начал что-то рассказывать, то по дороге можно его расспросить о многом, и поинтересовалась:       — Да, а вы не знаете, что случилось между доктором Гугелем и доктором Клюгом? Кроме Нобелевки?       — А между ними что-то случилось? — удивился Шпигель.       — Мне так показалось.       — Насколько я знаю, пару лет назад Гугель оказал Клюгу какую-то услугу, но я тогда бывал на Парацельсе только наездами, да и то в другом округе.       — А между доктором Гугелем и доктором Геругом?       Шпигель хмыкнул:       — Подрались из-за места в столовой.       — Что? — вырвалось у Холи.       — Ты их обоих видела, характеры у них те ещё, а Гугеля вдобавок периодически переклинивает, и он начинает делать окружающим гадости на ровном месте. Ты даже не представляешь, из-за каких глупостей люди иногда становятся врагами на всю жизнь.       Холи действительно не представляла. До этого мгновения, во всяком случае.       — А между доктором Гугелем и доктором Кьяккероне?       — Откуда я знаю? Почему я вообще должен отвечать на такие дурацкие вопросы?       — Просто вы начали на них отвечать, и…       — И закончил. Не знаю я, что с Кьяккероне. В младенчестве выпала из колыбели. Из окна. На сто двадцать пятом этаже. Наверно.       Холи поняла, что сеанс откровений завершён, и не стала настаивать.       Вскоре впереди среди деревьев показалась высокая бетонная стена с несколькими рядами колючей проволоки поверху. Никаких ворот в стене Холи не увидела, но возвышавшиеся над стеной сторожевые вышки будто бы предполагали, что на пространстве между ними какой-то въезд всё-таки существует. Подъехав ещё ближе Холи обнаружила широкий ров, очевидно, окружавший огороженное стеной пространство, через который был перекинут подъёмный мост. Всё вместе сооружение производило гротескное впечатление, что-то среднее между крепостной стеной и военной базой плохих парней из дешёвых боевиков.       Но это был полигон, открытое пространство площадью несколько квадратных километров, предназначенное для проведения полевых экспериментов практически любой направленности. Такие полигоны были расположены по всему Парацельсу по одному в каждом округе для удовлетворения нужд тех учёных, кому хотелось чего-нибудь помасштабнее пробирки (или даже ряда пробирок), а потому кроме прочего были оборудованы системами оперативного терраформирования: кому-то нужен вулкан, кому-то пустошь, кому-то лесистые холмы, а кому-то дно океанское (хотя для таких энтузиастов на Парацельсе был настоящий океан).       Сейчас местность внутри полигона была точной копией одного конкретного участка на совсем другой планете до последнего кустика и последнего деревенского домика, при этом не настоящего его вида, а давно канувшего в лету. По этой причине о том, насколько копия аутентична, можно было спорить. Появлению своему эта копия была обязана группе историков во главе с Магдой Лупу, которая ставила грандиозный эксперимент по реконструкции одной битвы древнего мира, о которой кроме историков уже мало кто помнил, поскольку она давным-давно потеряла хоть какое-либо значение для ситуации политической, культурной и социальной. Вопрос, что ставили перед собой исследователи, сводился к сакраментальному «так кто же всё-таки победил?».       Когда Холи и Шпигель пересекли мост, в стене недалеко от него открылась небольшая дверца, откуда появился человек в комбинезоне цвета хаки и направился к мосту.       — Здравствуйте, — ещё до того, как человек подошёл к ним, поздоровался Шпигель. — Мы участвуем в эксперименте Магды.       — М, хорошо, — кивнул человек – работник полигона – и ткнул что-то на раскрывшемся перед ним экране. — Назовитесь.       — Доктор Глеб Шпигель.       — М, ясно. А вы, — работник повернулся к Холи, — соответственно, м, Халли Валли?       Холи несколько опешила, но потом покачала головой:       — Я Холи Фолли.       Работник поднял брови и принялся что-то печатать, процедив сквозь зубы:       — Историки… м…       — Так я могу пройти? — уточнила Холи.       — Можете, можете, — отмахнулся работник.       Словно в ответ на его отмашку, участок стены между двумя дозорными башнями разделился на две створки и начал медленно открываться.       — У них база у южного, м, въезда, — не отрываясь от своего занятия, сообщил работник. — Я, м, загрузил вам схему проезда. Постарайтесь не заблудиться.       — Спасибо, не заблудимся, — поблагодарил Шпигель и уверенно поехал через ворота.       Холи последовала за ним.       Внутри полигона большей частью они ехали по глухому лесу, причём очень извилистым путём. Холи этого не знала, но столь нетривиальная схема маршрута была составлена очень тщательно, чтобы любой ценой избежать столкновения с «участниками» эксперимента. Но даже если бы Холи о том, сообщили, вряд ли бы сейчас это её заинтересовало.       Имя «Холи Фолли» не было ни самым красивым, ни самым осмысленным из имён, известных человечеству (насчёт красоты судить сложно, а вот по осмысленности оно скорее было одним из самых лишённых смысла), но оно было столь простым для запоминания, что Холи была среди тех немногих счастливчиков, чьи имена и фамилии никогда не подвергались искажению. И поэтому теперь Холи пребывала в совершенном недоумении в попытках понять, каким именно образом столь простое имя можно было забыть и исказить. Что поставило Холи в ещё больший тупик, так это то, что работник полигона даже не удивился. Ещё меньше она понимала, как это связано с историками.       Она ещё даже представить себе не могла масштаб проблемы.       Предоставленная работником полигона схема вывела Холи и Шпигеля через лес и лабиринт холмов в лагерь, образованный на прогалине десятком фур и двумя десятками больших палаток, между которыми сновали люди, все как один занятые чем-то чрезвычайно важным.       — Наконец-то вы! — Магда возникла словно из-под земли, почти бросившись под колёса шпигелевскому квадроциклу. — Я уж боялась, что вы не приедете.       Шпигель сверился с часами – Холи к собственному изумлению увидела, как фанат бумаги и ручки достаёт из заднего кармана джинсов механические часы на цепочке – и заметил:       — Но мы ещё не опоздали.       — Ещё, — передразнила его Магда. — Пять утра – начало эксперимента. Ты на своём месте должен быть не позже, чем без десяти.       — И где моё место?       — Я тебе покажу, пошли за мной. Херми, ты тоже.       Холи растерянно обернулась в поисках того, к кому могла обращаться Магда, но никого не увидела.       — Что-то случилось, Хори? — спросила Магда. — Ты кого-то ищешь?       — Вы обращаетесь ко мне? — догадалась Холи.       — А что?       — Я Холи Фолли.       — А я как сказала? — Магда подняла брови.       — Херми и Хори, — подсказал Шпигель.       — Да быть такого не может, — Магда покачала головой. — Пошли, Хоня.       Когда работник полигона обвинял в недоразумении историков вообще, он был неправ. Это была личная проблема Магды Лупу – ну, или, скорее, тех, кто имел с ней дело. Несправедливо было бы заявить, что у Магды плохая память на имена – для историка-профессионала такой недостаток создаёт определённые трудности, поэтому с ним всеми силами борются. Напротив, имена из хроник, летописей, писем, мемуаров, легенд и прочего материала, с которым историк по преимуществу и работает, Магда запоминала сходу. Она вообще запоминала имена сходу. Но только при условии, что они записаны и их носитель умер не менее двухсот лет тому назад. Имена на слух, особенно имена современников, Магда запоминала от месяца до полугода, и никогда быстрее (а имя своего мужа она запоминала первые пять лет замужества).       Холи, конечно, всех этих тонкостей не знала, но рассудила, что дешевле будет просто откликаться на все экзотические имена, которыми её окрестят.       Оставив квадроциклы на специально отведённом месте, Шпигель и Холи следом за Магдой пересекли лагерь и вдоль змеящихся разноцветных проводов питания вышли на небольшую полянку, отгороженную от основной территории лагеря одним рядом деревьев и целиком заставленную разнокалиберной аппаратурой.       — А почему здесь? — удивилась Холи.       — Не люблю, когда мне мешают, — пояснил Шпигель.       — Разберёшься? — уточнила Магда.       — Было бы в чём разбираться.       — Тогда оставляю тебя тут. Хоки, ты за мной, — Магда схватила Холи за шиворот и потащила назад в лагерь.       — Вам незачем со мной возиться, — попыталась заметить Холи. — Я понимаю, что только мешаю вам…       — Люблю возиться с новичками, — отрезала Магда.       — Но новичок-физик, а не историк…       — Поэтому считай сегодня за выходной. Представь себя в тематическом парке. Любишь тематические парки?       — Ну… не очень…       — Да? Почему?       — Шумно… и народу много…       — Что ты думаешь о Юре?       Холи замялась, а потом поняла, что речь идёт о Гугеле, и принялась соображать, как ей так выразить свои о нём мысли, чтобы никого не обидеть.       Магда, впрочем, не стала дожидаться ответа, а задала второй вопрос:       — Хотела бы стать такой же?       Холи даже отрицательно мотать головой не потребовалось. Весь её ужас от подобной перспективы мгновенно отразился у неё на лице.       — Тогда учись жить в человеческом обществе, — посоветовала Магда.       — Но если я просто по складу характера не люблю шумные компании, то что мне делать?       Магда, счастливая обладательница пяти братьев, трёх двоюродных сестёр, семи троюродных, шести троюродных братьев и ещё нескольких десятков активно общающихся между собой родственников, существование людей вроде Холи не вполне себе представляла, но допускала его возможность и, вероятно, оправданность. Поэтому она не решилась сказать Холи, что она кругом неправа, а дипломатично предложила:       — Для начала можно перестать шарахаться от людей.       — Я не шарахаюсь. Это доктор Гугель шарахается.       — Да. Вот, — Магда почувствовала, что источник житейской мудрости слишком быстро иссяк. — Просто не бери с него пример.       — Я и не собиралась.       — Хорошо. Отлично. Идём.       И Магда преувеличенно бодрым шагом потащила Холи через весь лагерь к сооружению, в котором Холи быстро опознала воздушный шар. Именно с него Магда, как руководитель эксперимента, собиралась наблюдать за происходящим на поле боя.       Примерно на середине их пути через лагерь звук низкого вязкого голоса заставил вздрогнуть и Холи, и Магду:       — Здравствуйте, доктор Лупу!       Холи захотелось спрятаться. Хотя бы даже за Магду. Но перед глазами её всплыл пример недавно поминавшегося Гугеля, которого все знали и терпеть не могли, и она заставила себя обернуться.       — Привет, Холи, — Рён, с торжественным видом глядя сквозь Холи, приветливо помахал рукой.       — Виктор издевается, — тихо выдохнула Магда. — Ну здравствуй, Рён.       — П-привет, — выдавила Холи, стараясь не сильно перекоситься в лице.       — Переквалифицировалась в историки, чтобы пополнить ряды тех, кто долго и усердно копается в реликтах давно канувших в лету эпох ради того, чтобы человечество сохранило свою память и не повторяло прискорбных ошибок прошлого, приводящих к ужасающим катастрофам, подчас угрожающим самому существованию человечества как вида? — по лёгкому изменению тона можно было догадаться, что Рён, вероятно, шутит.       — Н-нет, у меня выходной…       — О, выходной – это отлично, это замечательно, ведь так мало здешних – можно сказать, местных – обитателей – почти аборигенов – автохтонов, как говорят историки – соблюдает право любого свободного человека – а несвободных людей не бывает, ибо все мы рождаемся свободными – на два выходных в неделю – что, кстати, изобрели ещё до Эпохи Расселения – хотя, конечно, надо признать, что мы же всё-таки трудимся во благо человечества, а такая работа не может иметь выходных, пусть и слабая человеческая природа…       — Так понимаю, ты за полевого врача? — перебила его Магда.       — Верно, — ответил Рён, потупившись.       — Хорошо, попроси кого-нибудь показать твою палатку.       — Мне уже показали, я только хотел поздороваться, — Рён продолжал смиренно смотреть себе под ноги, всей своей пухлой фигурой излучая мысль о том, как нехорошо поступила Магда, перебив его, но он в своих скромности и понимании несовершенства человеческой природы великодушно прощает ей эту слабость.       — Отлично, тогда иди быстрей на своё место, всё начнётся с минуты на минуту.       Рён кивнул и уковылял прочь, по-прежнему глядя исключительно себе под ноги.       — Честное слово! — Магда вздохнула. — Он вроде внешне и не похож на дебила – я хочу сказать, в медицинском смысле – но с головой у него точно что-то не так. Зачем Виктор прислал именно его?       Придя к выводу, что Магда имела в виду Геруга, Холи предположила:       — Может, доктор Геруг тоже хотел от него отдохнуть?       — А я ему что сделала?       Тут Холи с ответом не нашлась. Она не настолько хорошо разбиралась в отношениях между обитателями округа, чтобы что-то утверждать.       Отправка же Рёна куда подальше обусловлена была тем, что накануне Рён весь день при любой возможности мучил Геруга своей свежесочинённой поэмой, исполненной глубокого смысла и изящности слога примерно в том же объёме, что и его обычная речь, но сдобренных сверх того повышенной эмоциональностью, обилием многослойных метафор и гениальностью рифмы и ритма. Так и не сумев уложиться за один день, Рён пообещал выжатому, как лимон, Геругу, что непременно дочитает поэму ему завтра. На собственном печальном опыте Геруг уже знал, что если Рён обещает кому-то почитать свои стихи, отделаться от него надежды уже нет, но хоть день передышки решил себе урвать. А поскольку развлекаться на полигоне вместе с историками Геруг желания не испытывал, в качестве дежурного врача был послан Рён.       Да, со стороны Геруга это было очень нехорошо и смахивало на преступную халатность, но в действительности никто не ожидал, что проводимый историками эксперимент закончится так феерично, как случилось в итоге. Соответственно, никто не рассчитывал, что Рёну придётся иметь дело с чем-то посерьёзней ссадин и ушибов, полученных по глупости или неловкости.       У воздушного шара Магда подсадила Холи, помогая забраться в корзину, а затем залезла сама и принялась готовить аппарат к взлёту.       — А почему воздушный шар? — спросила Холи, пытаясь не мешаться под ногами. — Разве не разумней было бы использовать хотя бы вертолёт?       — Но воздушный шар же круче, — возразила Магда с видом, наглядно демонстрировавшим, что с её точки зрения это решительный аргумент в пользу воздушного шара, не оставляющий ни малейшего шанса прочим летательным аппаратам.       Уяснив, что спорить бессмысленно, Холи без особой надежды поинтересовалась:       — А в чём заключается эксперимент?       — Это кульминация нескольких лет работы, — гордо заявила Магда. — Тебе что-нибудь говорит название «Бородино»?       Холи уверенно помотала головой.       — И чему только детей нынче в школе учат? — Магда покачала головой, хотя, честь по чести, и не ожидала положительного ответа и поворчала скорее в дань традиции. — А имя «Наполеон»?       — Торт? — предположила Холи, прекрасно, впрочем, понимая, что Магда подразумевала нечто совершенно иное. — Простите, я очень плаваю в древней истории.       Магда в целом была готова к тому, что мало кто из непосвящённых вообще слышал о Бородине хоть что-нибудь, но Наполеона, по её мнению, должны были знать все, тем паче, что его образ в искусстве и культуре на несколько веков пережил его самого. Тем не менее, она смирилась с невежеством Холи, и решила пояснить:       — Это был великий полководец и вообще государственный деятель, Наполеон Бонапарт. Жил на рубеже XVIII и XIX веков. Был простым солдатом, а стал императором и завоевал всю Европу – ты же знаешь, что такое Европа?       — Континент? — высказала неуверенную догадку Холи, роясь в глубинах своей памяти и к собственному стыду откапывая там только детскую книжку «Откуда мы родом».       — Я понимаю, что ты не историк, но, боже…, — Магда почесала затылок. — Европа вообще не очень большая, скорее даже маленькая, но тогда она была центром мира, мировой политики и вообще. С точки зрения европейцев, конечно. Короче, Наполеон успешно воевал, захватывал земли, свергал старые династии, сажал новые, раздавал троны родственникам, — Холи подумала, что эта история с родственниками звучит до боли знакомо, — а народам – конституции. Кодекс Наполеона вообще замечательный юридический памятник. Вообще, в Европе его считали героем и чудовищем одновременно, и обе оценки были вполне заслуженны. Его триумфальное шествие закончилось при Бородине. Согласно текущей официальной версии, противоборствовавшие Наполеону войска проиграли – в тактическом смысле – поскольку поле боя осталось за ним, но со стратегической точки зрения они выиграли, потому что то, что должно было стать генеральным сражением, оказалось лишь очередной стычкой, война затянулась, грянули морозы, со снабжением швах, и всё – крышка. Это если совсем коротко, — Магда с сомнением взглянула на Холи. — Ты же знаешь, что такое «генеральное сражение»?       — Сражение генералов? — предположила Холи.       — Не то что бы ты была совсем неправа… Это решающее сражение. В ходе него, как предполагалось, одна армия должна быть разбита, а другая – победить в войне.       — Но армию отступавших удалось сохранить?       — Именно. На самом деле, Кутузов вообще был против, это всё высшие круги великосветских бездельников настояли. Патриотизм, древняя столица, «ни пяди родной земли» и всё такое…       — Кутузов?       — Не важно. Противостоящий Наполеону генерал.       — Не важно? — не поверила Холи.       — Просто у меня нет времени объяснять тебе, ещё и кто такой был Кутузов. Та ещё лиса в курятнике, честно сказать…       Воздушный шар взлетел в небо, и Холи увидела раскинувшийся вокруг лес, поле, холмы, дороги, реку, речушки и деревеньки, которых кругом оказалось несколько штук. Какая из них называлась «Бородино» (или так называлась вся местность?), Холи не знала. По холмам и лесам тут и там были расставлены отряды солдат в цветастых мундирах – совсем как в исторических фильмах, обожаемых младшей сестрой Холи.       — Вон там, — Магда указала рукой, — ставка Наполеона. А там – Кутузова. Вот – батарея Раевского, вот – Шевардинский редут, а вон там – Багратионовы флеши. Там будет самая мясорубка.       — А откуда вы… В чём вообще заключается эксперимент? Это реконструкция?       — Почти, — Магда гордо улыбнулась. — Я бы даже сказала, что это – настоящая реконструкция. На основании источников мы восстановили всё, включая даже мышление участников сражения. Они полностью автономны и следуют собственным соображениям.       Холи быстро сложила в голове два и два и не смогла не изумиться:       — Вы хотите сказать, здесь несколько сотен тысяч самостоятельно мыслящих вооружённых роботов?       Магда фыркнула:       — Ай, да ладно, ты же не думаешь, что нам грозит восстание машин? Ничего страшного: у меня есть Большая Красная Кнопка, — Магда продемонстрировала пульт с единственной красовавшейся огромной красной кнопкой. — В случае чего просто нажимаю её, и все роботы вырубаются.       Холи никогда не понимала людей, веривших в безоговорочную всесильность Большой Красной Кнопки. С другой стороны, ещё в меньшей степени она понимала тех, кто предсказывал восстание машин в ближайшем будущем вот уже несколько сотен лет подряд.       — Но почему вы так уверены в том, что сумели восстановить мышление людей, живших так давно?       — Научный метод нам в помощь. Мы же это не из головы придумывали. Письма, мемуары, разнообразнейшие документы. Какого ты мнения ты об историках?       Холи была слишком поглощена разглядыванием пейзажа и разбросанных по нему войск, чтобы следить за тем, что говорит, поэтому ляпнула:       — Я всегда думала, что история – не наука.       Магда невозмутимо пожала плечами:       — Смотря что понимать под наукой. Если это что-то, что можно проверить повторением, то скорее нет, а значит, сейчас мы наблюдаем эпохальное событие.       — А вас это не задевает? То, что многие не считают историю наукой?       — Почему это должно меня задевать? Общество считает историю наукой, и мне с этого выгода. Но если оно перестанет её таковой считать, то я не расстроюсь. Мне просто это интересно. Я люблю копаться в древностях и узнавать всё возможное о людях, живших так давно, что подчас и представить сложно. И это совсем не работа для ленивого дилетанта. Скорее, для того, кто готов непрерывно учиться. А штуки вроде этой, — Магда широким жестом обвела поле боя, — ещё и могут стать неплохим аттракционом. Поэтому если историю разжалуют из наук, устроюсь в шоу-бизнес.       — Но в чём смысл изучения истории вообще? Для человечества?       — Человечество без истории как человек без памяти, — Магда развела руками. — Жить можно, но проблем не оберёшься. Постигая человеческую историю, постигаешь человеческую природу. Можно узнать об ошибках, которые не стоит совершать. Можно найти примеры, достойные подражания. Можно просто полюбить человечество – это тоже важно.       Точно грянул гром. Холи подскочила на месте от неожиданности, корзина покачнулась.       — Началось, — улыбнулась Магда и схватилась за висевший у неё на шее бинокль.       Действительно. Фигурки человекообразных роботов зашевелились, пошли в атаку, изготовились к обороне. Холи впервые (к её великому счастью) наблюдала настоящую битву, и не могла понять, что она об этом думала. Разумом Холи понимала, что всё это ненастоящее, что разноцветные трупики, появлявшиеся при каждом выстреле из пушки, не отличаются ничем существенным от трупов из фильмов с батальными сценами, что они принадлежат машинам, которые лишь имитируют эмоции, мысли и чувства в соответствии с заложенной в них программой. Но всё равно что-то казалось Холи неправильным. Что-то подсказывало Холи, что так не должно быть, такого не должно случаться.       Не все, впрочем, разделяли её переживания.       — Класс, — выдохнула Магда. — Закончу с этим – примусь за Гавгамелы. Плевать, что не моя специальность.       Холи терялась в догадках, был ли этот восторг вызван постижением человеческой природы или любовью ко всему человечеству.       Время шло. Волны солдат колыхались внизу, скрывая под собой несчастные флеши, и отчаянно били пушки на батарее. Холи стало дурно от непрерывного созерцания этой картины и лёгкого покачивания шара, и она потихоньку сползла на дно корзины, где попыталась восстановить одновременно вестибулярный аппарат и душевное равновесие.       Солнце было уже высоко, когда всё пошло не так.       — Куда это они? — нахмурилась Магда, опасно перегибаясь через борт корзины.       Холи встала и тоже посмотрела вниз. Несколько отрядов почему-то прекратили битву и дружными рядами двинулись к лагерю историков. Постепенно к ним присоединялись всё новые солдаты. Холи подумала, что кто-то криво написал программу. Мимо корзины пролетело ядро, едва не задев шар.       — Они же не в нас сейчас целились? — опешила Магда, тщетно пытаясь осмыслить происходящее.       — Либо господин Раевский был очень криворуким, либо большим гадом, — ответила Холи, сползая от греха подальше назад на дно корзины.       Ей вдруг стало очень интересно, на какой высоте они сейчас находятся.       — Да ладно на человека наговаривать, — Магда нажала на Большую Красную Кнопку.       И ничего не произошло.