Всё, кроме денег

      Туман, клубившийся между деревьями, рассеивая свет одинокого фонаря над платформой, как будто светился сам и превращал мрачное раннее утро, когда до восхода солнца ещё часа три, в промозглое серое не пойми что. В регион, где располагался округ 47-10, зима, настоящая, со снегом и минусовыми температурами, обещала прийти ещё очень нескоро, месяца через два, но по ночам иногда уже заметно холодало – вплоть до появления изморози на всех поверхностях, где скопилось хоть чуточку влаги. А в условиях тумана это все поверхности, которые в него попали. Проще говоря, платформа станции временно превратилась в сплошной каток. Поэтому, когда Холи, поёжившись, неосторожно чихнула, она не навернулась только потому, что предусмотрительно заняла позицию подле металлической ограды, за которую в случае чего можно было схватиться. То есть, при желании, схватиться можно было бы, например, и за Гугеля, но он справедливо не казался Холи такой уж и надёжной опорой. Особенно теперь, когда он непрерывно переминался с ноги на ногу, причём не столько от холода, сколько от нервов.              Выяснив, что эксперимент, которого он ждал не раньше, чем через полгода, даст результаты уже через три дня, Гугель потерял всякую связь с реальностью, и Холи опять пришлось его отпаивать на глазах у восхищённого отработанностью этого процесса Шпигеля и под аплодисменты Вертера. В итоге первым, что сказал Гугель, когда пришёл в себя, было:       — Вертер, я тебя распотрошу.       — Удачи. Тебе и твоему драгоценному эксперименту.       Гугель откинул голову и закатил глаза:       — Шпиндель, съездишь завтра в ЦРД?       — Сам езжай. Я сегодня тебе уже маленькую спецоперацию провернул, оторви задницу от стула и сделай что-нибудь сам.       — А что такое… ЦРД? — полюбопытствовала Холи.       — Вот, заодно и её возьмёшь, — посоветовал Шпигель. — Ты ж всё-таки руководитель практики, покажешь, что да как.       — Как будто он сам знает, что да как, — фыркнул Вертер. — Да этот хикки, небось, и за пределами округа никогда не был.       — Я из другого округа сюда переехал, — пробурчал Гугель. — А родился вообще на другой планете, идиотина консервированная.       — Так и перемещаешься по жизни – перебежками.       — Всё-таки, что такое ЦРД и зачем кому-то туда ехать? — спросила Холи, предупреждая новый виток бессмысленных споров.       — ЦРД – это Центр Распределения Добровольцев, — пояснил Шпигель.       — А зачем вам… добровольцы?       — Лично мне они нафиг не сдались, — честно ответил Гугель. — Но правила проведения испытаний требуют, чтобы учёный в первую очередь испытывал что-то не на себе, а в порядке живой очереди на хомячках, обезьянах и добровольцах. Типа, чтобы учёные не перемёрли от чрезмерного энтузиазма.       — А откуда на Парацельсе берут добровольцев? Из обслуживающего персонала?       — Нет, это запрещено, наверно, чтобы они тоже все не вымерли, а вслед за ними тоже не вымерли бы все учёные, как в этакой пищевой пирамиде или как там называется эта штука.       —Тогда… из местного населения? Типа Сэ-ён?       — На Парацельсе нет местного населения.       — А Сэ-ён, кажется, тоже прибыла сюда, как доброволец, — поддакнул Шпигель.       — Но я никогда не слышала о наборе добровольцев на Парацельс, — окончательно растерялась Холи.       — Ну ещё бы, — Гугель устало вздохнул. — Шпиндель, что у тебя отвалится съездить? У меня, между прочим, тут три иждивенца, которых надо кормить.       — Один день покормлю, это не страшно. Всяко лучше, чем мотаться пять часов в одну сторону.       Холи мысленно прикинула, что это более чем в два раза дольше, чем до Головного Офиса, и ужаснулась открывшимся перспективам:       — А почему так далеко?       — Эти богоугодные заведения разбросаны редко, но метко, — проворчал Гугель. — Вот у нас округ – медцентр и психушка, плюс гнездование биологов. Нужны ли в округе добровольцы? Нет, зачем, давайте расположим ЦРД через полпланеты.       — Во-первых, не через полпланеты. Во-вторых, медцентров всё равно значительно больше, чем ЦРД, на всех не напасёшься, — заметил Шпигель. — Потом, в Кушетке они своих добровольцев годами маринуют, свежие им нужны не так часто.       — Говоришь со знанием дела.       — Его просто один такой предлагал вести, — кротко сообщил Вертер. — Исследование детской гениальности или что-то в этом духе.       В конечном счёте, сколько бы Гугель ни упрашивал (конечно, в своей неповторимой манере), Шпигель остался непоколебим. Что касается Холи, то, хотя ей и вовсе не улыбалось ехать неизвестно куда пять часов в один конец, её мнения, как обычно, никто не спросил – все, включая даже Вертера и, чуть позже, Альке (которая там уже несколько раз бывала, сопровождая отца), решили, что ей полезно будет туда съездить. У Гугеля же тут, впрочем, был ещё один очень шкурный интерес: так в том далёком и малознакомом ему месте будет хоть один знакомый ему человек.              Холи чихнула ещё раз, не выпуская ограду из окоченевших пальцев. Гугель рассеянно пожелал ей здоровья и вытянул голову в ожидании поезда.       Хотя встречу на платформе назначили в шесть утра, Холи пришлось вставать не так рано, как она предполагала – это была третья по счёту платформа в «квадроцикльной» доступности от общежитий из тех, на которых её пришлось побывать, и она оказалась расположенной ближе всего к жилым корпусам, где Холи поселили. Главным же недостатком платформы, который лично Холи таковым не считала, но о котором ей доверительным шёпотом сообщил Гугель, состоял в том, что платформа формально находилась на территории соседнего округа. Гугелю этого было достаточно, чтобы считать пользование этой платформой вылазкой на вражескую территорию, однако стоило Холи узнать, что если ехать с неё, то можно встать почти на час позже, любые аргументы Гугеля против потеряли всякую силу.       По этой причине помимо того, чтобы просто ёжиться на утреннем морозе, Гугель ещё и воровато озирался по сторонам, будто бы готовый дать дёру от малейшего намёка на появление «аборигенов». Холи к тонкому душевному устройству своего руководителя практики если не привыкла, то, во всяком случае, с ним смирилась, осознав, что это определённо одна из тех вещей, которые в этом мире приходится принимать как данность, поэтому на шизофренические замашки в поведении Гугеля решила великодушно не обращать внимания. Правда, когда прибыл поезд, это едва не вышло Холи боком, потому как Гугель, заметив не авторизированное движение (тем паче что освещать себе дорогу фарами автоматическим поездам не было никакой необходимости – у них имелись более эффективные средства оценки ситуации на трассе), от испуга чуть не спрыгнул с платформы, и удержало его от прыжка не столько осознание, что этого поезда он и ждал, сколько то, что он запутался в собственных ногах. По этой причине Холи также замешкалась, потому как сначала по реакции Гугеля ошибочно предположила, что произошло нечто экстраординарное.       Как ни странно, загрузиться в поезд они успели. Холи немедленно плюхнулась на сиденье у окна и прижалась носом к стеклу, хотя в молочном тумане вокруг еле виден был разве что ближний ряд деревьев, не говоря уже о том, что большую часть вида из окна скрадывало собственное отражение Холи в стекле. Гугель сначала хотел по своему обыкновению забиться в дальний тёмный угол, чтобы там их с кубиком Рубика никто не беспокоил, однако замешкался. Остатки его воспитания высказали робкое предположение, что невежливо было бы бросить Холи одну и сделать вид, что они не вместе. С другой стороны бесконечно счастливое выражение лица Холи Фолли однозначно указывало на то, что как минимум ближайшее время им с окном никто третий не нужен (гм, будем справедливы, со стороны Холи это тоже было не очень вежливо). Дабы скрыть терзавшие его душу сомнения, Гугель вальяжно прошёлся взад-вперёд по вагону – впрочем, мог бы не стараться, Холи всё равно не обратила внимания – и, наконец, решившись, плюхнулся на сиденье напротив Холи, благо расстояние между ними позволяло сидящим напротив людям не подпирать друг друга коленками, и погрузился в бессмысленные попытки по сборке кубика.       Через полчаса он рискнул поднять взгляд на Холи и обнаружил свою практикантку ровно в той же позе и с тем же выражением лица, в какой и с каким её оставил. Изрядно этому удивившись, Гугель перевёл взгляд за окно и в рассеивающемся тумане увидел привычное пятно бесконечного леса. Удивившись ещё больше, Гугель перевёл взгляд назад на Холи, а потом опять на окно. Помотав головой, он вернулся к кубику.       Ещё через час к полнейшему изумлению Гугеля позиция Холи так и не изменилась, равно как и пейзаж за окном (разве что как будто начало светать и пропал туман). Не выдержав, Гугель спросил:       — Это что, действительно так интересно?       Холи его не услышала, и Гугель решил кашлянуть. Впрочем, внимание своё Холи на него обратила только тогда, когда, устав от бесконечных вежливых покашливаний, Гугель раскашлялся по-настоящему.       — Вы в порядке? — Холи отлепила нос от окна и больше с недоумением, чем с заботой, посмотрела на Гугеля.       — Практически, — прохрипел Гугель и, кашлянув ещё раз, вернул голос в рабочее состояние. — Это действительно так интересно – глазеть на этот бесконечный лес?       — Это действительно так интересно – без конца собирать один и тот же не собирающийся кубик Рубика?       Гугель обиделся, но прежде, чем успел придумать, как бы ответить так поядовитей, Холи продолжила:       — Настоящий лес я увидела впервые на Парацельсе. И не могу на него наглядеться. Он страшный и величественный одновременно. И бесконечно красивый и разнообразный, — Холи опять повернулась к окну. — И мне всегда нравилось смотреть в окно.       — Поживёшь здесь лет пять – приестся.       — Но я же здесь пока только полторы недели.       — И правда, — удивился Гугель. Он отнюдь не забыл, что Холи надо всё объяснять и показывать, но как-то слегка запамятовал, почему.       — Кстати, — вспомнила Холи, — я так и не поняла, зачем вам добровольцы.       — Мне кажется, я уже доходчиво объяснил…       — Нет, в смысле, зачем конкретно в вашем эксперименте – ведь через этот портал только электрончики бегать будут.       — «Электрончики бегать будут», — Гугель фыркнул. — «Электрончики» уже «набегались» лет шесть назад. Сейчас мы людей пропускать будем. Ну или дронов для начала.       — У вас есть рабочая версия портала для элементарных частиц?!       — Была, — отрезал Гугель, не имея ни малейшего желания вдаваться в подробности.       — А что с ней стало?       — Разобрали.       — Зачем?       — За шкафом, — Гугель мрачно взглянул Холи в глаза.       Та ответила ему честным открытым взглядом, не имея ни малейшего желания отказываться от ответа на важный для такого исследования вопрос только из-за дурацкого проигрыша в гляделки. Некоторое время Гугель пытался сопротивляться, но в итоге не выдержал и отвёл глаза.       — Мой учитель, доктор Ливанаг – я имею в виду своего настоящего учителя, а не то недоразумение, что значилось моим научником – ушёл на пенсию. Исследование не проходило по основному профилю лаборатории, и новый глава счёл его бесперспективным.       — И тогда вы ушли из той лаборатории и окопались в Бункере?       — Ты быстро схватываешь, — буркнул Гугель.       — Значит, — Холи повернулась к окну, — у меня есть шанс в ближайшие несколько дней оказаться в параллельном мире? — она попыталась сохранить спокойное выражение лица, но на щеках против её воли выступил румянец, в губы сами расплылись в улыбке предвкушения.       — Возможно, — улыбнулся Гугель. Даже несмотря на то, что Холи Фолли была для него скорее предметом интерьера или домашним животным, чем человеком, ему очень приятно было видеть, что кто-то – не важно, кто – с энтузиазмом ожидает результатов его работы.       — Доктор Гугель, а почему вы решили заниматься именно этим?       — Потому что хотел увидеть кое-что поинтересней бесконечного леса, — соврал Гугель.       — Вы давно этим занимаетесь?       Сначала Гугель хотел огрызнуться, что это не её дело, но польщённое самолюбие всё же одержало верх:       — Задумался об этом ещё в старшей школе. А потом в университете мне повезло познакомиться с доктором Ливанагом, и он поддержал меня, особенно когда увидел мои выкладки. Он многому меня научил. Мы работали над этим вместе.       Холи задумчиво посмотрела на Гугеля, мечтательно улыбавшегося своим воспоминаниям, и подумала, что вся суть конфликта с новым начальством сводилась к тому, что Гугель кичился своей близостью с прошлым главой лаборатории и достал всех окружающих своим вонючим характером хуже горькой редьки. И она не то что бы была совсем не права, хотя, разумеется, всем этим дело не ограничилось.       В следующее мгновение стена леса за окном неожиданно оборвалась, и на прогалине, спускавшейся к обширному болоту, Холи краем глаза увидела нечто, что можно было бы описать как стадо неправдоподобно огромных длинношеих черепах, которых она по незнанию приняла за клонированных динозавров.       — Это только что были диплодоки?! — Холи впечаталась носом в стекло, но прогалина уже осталась далеко позади.       — Какие диплодоки? — не понял Гугель.       — Как динозавры, — Холи попыталась обрисовать силуэт диплодока руками, но скорее рефлекторно, а потому не очень успешно. — Такие большие, с длинными шеями. Похожи на бродячие холмы. Ящеры.       Гугель нахмурился, соображая, а потом догадался:       — А, это, наверно, торатоны.       — Тора… кто?       — Такие черепахи-переростки.       — Черепахи?!       — Ну да. Это такая хохма, как я слышал. Когда эту историю рассказывали мне, она звучала так: два биолога как-то посмотрели древний фантастический фильм о том, как выглядела бы жизнь через сто миллионов лет, и там были эти «торатоны» – гигантские потомки черепах – а у одного из биологов жила в коробке ручная черепашка.       Холи оставалось только посочувствовать черепашке.       — Кстати, — вдруг сообразила она, — а при взрыве Парацельса всех животных тоже воссоздают?       — Нет, насколько я знаю. Им типа какой-то инстинкт когда-то встроили, и они с тех пор по сигналу собираются в специальные убежища, — в подробности Гугель вдаваться не хотел, несмотря на то, что знал их в большом объёме. Просто их обретение им было связано с одной печальной историей о том, как однажды Клюг вытащил его из Бункера, как оказалось, на поиски Мистера Боба, а тут Парацельс опять надумали взрывать, и в итоге им пришлось провести полтора дня запертыми в одном из таких убежищ в компании беглого шимпанзе и ещё нескольких сотен разнообразных животных (это если считать только тех, кого смог рассмотреть Гугель).       — Сколько усилий для того, чтобы не нести никакой ответственности, — меж тем заключила Холи.       — Мы своими жизнями отвечаем, вообще-то. Если армия не вмешается, конечно. Раньше такого и представить было нельзя, так что теперь уж и не знаю, — Гугель вздохнул. — Фолли, как много ты уяснила из тех бумаг, что успела разобрать?       — Ну, пока, я бы сказала, самую базу.       — Базу, да? Раз уж нам всё равно ещё хрен знает сколько ехать, давай сделаем так: сначала разберёмся с твоими вопросами, а потом я попытаюсь объяснить тебе остальное.       Холи удивилась и обрадовалась одновременно. Не то что бы у неё были заготовлены какие-то вопросы – как человек, привыкший жить в собственной голове, она и с вопросами своими привыкла разбираться самостоятельно. И тем не менее, возможность что-то уточнить и разъяснить в случае с теорией, с которой прежде ей сталкиваться не приходилось, была явно не лишней. Правда, Холи не ожидала такого предложения от нервного и нелюдимого Гугеля.       У того, впрочем, резон был предельно прост. С одной стороны разъяснение основных принципов эксперимента позволяло ему лишний раз блеснуть собственной гениальностью и потешить самолюбие, а с другой стороны воспоминание о собственном учителе настроило Гугеля на меланхолический лад, и ему захотелось хотя бы на время уподобиться человеку, который столько для него сделал и которым он при всём желании не мог бы не восхищаться.       Потому почти три ближайших часа Холи с Гугелем провели крайне плодотворно. Конечно, Холи иногда отвлекалась на пейзаж за окном, особенно когда он сменился с леса на холмы, с холмов на долину широкой реки, с реки на озеро, с озера опять на лес, а лес постепенно сошёл в степь, однако в целом Холи внимательно слушала, задавала вопросы – скорее из вежливости, чем необходимости, отчасти потому, что всегда и во всём вопросы у неё возникали обычно через пару часов после получения нового материала, а отчасти потому, что в Гугеле совершенно неожиданно обнаружился очень хороший лектор (справедливости ради стоит заметить, что если бы Гугель читал лекцию не одной Холи, а потоку студентов, речь его бы процентов на восемьдесят состояла из бесконечных кхеканий и меканий, а до конца лекцию он бы дочитал, только спрятавшись за кафедрой).       Лишь два раза за всё время пути им составили компанию. Первым был парнишка-курьер с обречённостью во взгляде и двумя контейнерами лабораторных животных, по всей видимости, целиком состоявших из клыков, когтей и топорщащейся шерсти. Он зашёл примерно через два часа после начала пути и имел счастье слушать лекцию Гугеля около получаса. Вторая встреча оказалась не столь безобидной. Небольшая группка учёных села в поезд незадолго до прибытия Холи и Гугеля к месту назначения, и Гугель сразу напрягся, едва заслышав голоса.       — Коллеги, — долговязый мужчина, весь вид которого кричал о том, что он неотразим и гениален, вошёл первым и, завидев в вагоне попутчиков, подошёл поздороваться, но обнаружил кое-что поинтересней мимолётного знакомства. — Ба, да это ж доктор Гугль!       — Давно не виделись, Свинсон, — процедил Гугель сквозь зубы. — Ещё б столь же нам не видеться.       Здесь надо заметить, что подошедшего вообще-то звали Свенсон.       — Да ладно тебе, я скучал. Мы все скучали, — он обернулся ксвоим спутником, и они все зафыркали и заухмылялись, точно смешной шутке.       Холи едва удержалась от того, чтобы вылупиться на эту сцену выпученными глазами. Последний раз такие упражнения группы задир над одиночкой она наблюдала в начальной школе и по наивности думала, что взрослые люди, а тем более учёные, такими глупостями не занимаются.       Гугель же скрестил руки на груди, нахохлился и с раздражением демонстративно отвернулся от посмеивающейся компании к окну.       — Как дела твои, доктор Гугль? — Свенсон хлопнул Гугеля по плечу. — Представь нас своей спутнице. Я, конечно, не знал, что у тебя такие вкусы, но это ж как с фломастерами.       — Завали хлебало, может, сойдёшь за умного, — Гугель дёрнул плечом, скидывая руку Свенсона.       — Ну что ты, куда мне до тебя! — Свенсон повернулся к Холи. — Он тебя не очень обижает? А то он у нас такой суровый.       Компания опять зафыркала и теперь уже засмеялась. Гугель ощутил жгучее желание кого-нибудь убить, Холи готова была ограничиться поркой, можно даже не публичной. Причём, в отличие от Гугеля, ей не столько было обидно, сколько раздражало откровенно детсадовское поведение будто бы взрослых дееспособных людей.       — Вы знакомы с доктором Гуге́лем, доктор Свинсон? — мило улыбнувшись, спросила Холи.       — Свенсон, колобок.       — Ах, простите, я не расслышала.       — Фолли, это сейчас совершенно не важно… — начал Гугель, но Свенсон его перебил.       — С доктором Гуглем мы, было время, работали в одной лаборатории, начинали свою научную карьеру, пока звезда его гениальности не увела его в недоступные нам выси. Или дебри? Доктор Гугль, в какой чаще ты сейчас отшельничаешь?       — Надо же, не ожидала, — Холи хлопнула в ладоши. — Так вы, доктор Свинсон, относитесь к породе юных гениев?       — Свенсон, колобок.       — Простите.       — И почему ты так решила?       — Просто если вы сейчас ходите в старшую группу детского сада – о, или, может, первый-второй классы? – то когда доктор Гуге́ль только начинал свою научную карьеру, вы, наверно, были… а с какого возраста сейчас в ясли берут?       Тонкость манёвров, подобных тому, что сейчас пыталась проделать Холи, всегда заключалась в том, что исполнять его необходимо исключительно с выражением полнейшей доброжелательности на лице и совершенной искренностью во взгляде и интонациях. Чуть где проскользнут недоброжелательность и фальшь – и всё, пиши пропало. Холи же до той поры эту технику отрабатывать не приходилось, ибо не на ком – как мы уже упоминали, любые попытки над ней поиздеваться она осознавала в лучшем случае тогда, когда они прекращались (или же никогда в принципе). Соответственно, как человеку, конфликтов (как и любого иного не поверхностного взаимодействия с посторонними людьми) обычно избегающему, Холи никогда не приходилось применять эту тактику на практике. Она лишь иногда видела, как её применяла миссис Фолли, чаще всего в неравных боях с алкоголиками и районной гопотой за песочницу, но, бывало, и когда требовалось поставить на место вконец озверевший родительский комитет. «Спокойствие, главное – спокойствие, — объясняла миссис Фолли своим детям. — Они питаются эмоциями. Любыми. Ваша задача – не дать им эмоций, которых они так жаждут. Представьте, что смотрите на этих людей через лупу, а на самом деле они не крупнее букашки».       Страшная женщина миссис Фолли.       Однако, даже не смотря на общую неумелость Холи и допущенный ею ряд тактических ошибок, Свенсон слегка опешил, и не потому, что она выдала нечто совершенно оригинальное и убийственное, а потому, что сказанное ею полностью диссонировало как с тоном голоса и выражением её лица, так и общим впечатлением, которое Холи производила в принципе, независимо от поведения. По той же причине выпал в осадок и Гугель. Даже свенсоновская группа поддержки притихла, не вполне понимая, как реагировать.       — Кстати, — Холи принялась рыться по карманам. Она не вполне представляла, что делает и что должно получиться, поэтому сочла за благо просто не давать противнику перевести дух. — Доктор Гуге́ль, у вас не найдётся бумажки и ручки? Я впервые встречаю такого молодого доктора наук, доктор Свинсон, вы же согласитесь дать мне автограф?       — Что? — выдавил Свенсон.       — Ну сами посудите, лично я никак не ожидала, что доктором наук может стать кто-то с интеллектом шимпанзе и психоэмоциональным развитием детсадовца. Разумеется, мне бы хотелось оставить что-нибудь на память.       Свенсон мотнул головой, приходя в себя, и повернулся к Гугелю:       — Что, доктор Гугль, и лаборантов себе подбираешь таких же воспитанных?       — Что ты, Свинсон, — довольно оскалился Гугель, — на тебя и практиканта хватит.       — Точно, я и забыл, что ты тот самый проигравший планетарного масштаба, — Свенсон с кривой ухмылкой посмотрел на Холи. — Да уж, не повезло, так не повезло. И характер свинский, и сама на свинью похожа.       — Ну вам-то виднее, доктор Свинсон, — радостно согласилась Холи.       У Свенсона дёрнулся глаз. Заводящийся с пол-оборота Гугель его в своё время слегка избаловал, и он как-то не привык, чтобы люди, не моргнув глазом, отвечали гадостью на гадость.       — Колобок, ты же знаешь, что неприлично обзывать людей?       — В смысле «обзывать»? Я просто беру пример с вас, моего нового кумира, доктор Свинсон.       — Слышь, колобок, почему ты так отчаянно защищаешь это? — Свенсонткнул пальцем в Гугеля.       — Возможно, потому что «защита» соответствует моим текущим интересам? — предположила Холи. — Кроме того, мама учила меня, что издеваться над другими людьми не стоит, кроме тех случаев, когда этот человек сам над кем-то издевается. В такой ситуации удобно одновременно почесать своё самолюбие, самоутвердиться за счёт другого и не упасть при этом в глазах окружающих. Это очень странно, что такой задира со стажем, как вы, не понимаете таких очевидных вещей. Не может же быть, чтобы доктор Гуге́ль был первой вашей «жертвой». Мне, кстати, вот всегда было интересно, почему методы профессиональных задир, которые начали свою карьеру ещё в младших классах, если не детском саду, всегда такие топорные? Никакой тонкой психологической игры, вообще никакой изобретательности, одни только кулаки, обзывательства, оскорбления и групповой гогот. Кстати, зачем задирам непременно группа поддержки? Или без свидетелей не считается? Как у диких животных, да? Честно говоря, всегда с большим подозрением относилась к социологии, но, если подумать, кто-то же должен проводить исследования буллинга, так? Интересно было бы почитать результаты – вам, доктор Свинсон, кстати, тоже будет полезно.       Прервал полёт мысли Холи насквозь прокуренный и пропитый мужской голос, зычно объявивший из динамиков, что поезд подошёл к станции ЦРД-11. Гугель среагировал мгновенно – он схватил Холи за шкирку и выпрыгнул на платформу раньше, чем Свенсон успел сказать хоть что-нибудь осмысленное (типа «Держите их!»). Двери закрылись, и поезд усвистел вперёд в бесконечно голубую даль.       Холи растерянно моргнула и огляделась. До прибытия на Парацельс она никогда раньше не видела настоящего леса – равно как и настоящей степи. Её ошеломили одновременно и исчезающий в далёкой дымке горизонт, и как будто неестественно синее небо, и запах, поднимавшийся от бесконечного колышущегося моря золотой травы с редкими островками зелени и сухой холодной земли под ними. Сразу же забыв всё, что она думала о Свенсоне, и даже самом существовании такого доктора Свенсона (потому что это непродуктивно – держать зло на человека, которого больше никогда в жизни не увидишь), Холи принялась озираться по сторонам, пытаясь впитать в себя этот незнакомый пейзаж весь целиком и таким образом хоть как-то осознать его.       Гугель, впрочем, был настроен не так созерцательно. Тряхнув головой, он выдохнул:       — Страшная ты женщина, Фолли.       — Что? — поглощённая пейзажем Холи не сразу сообразила, что к ней обращаются.       — Говорю, даёшь ты, однако.       — Но у меня же всё равно ничего не получилось. Не выскочи мы вовремя, я бы проиграла.       По мнению Гугеля, её «не получилось» вышло лучше всего, что он успел изобразить за всю жизнь, но он счёл за благо это не комментировать.       — И, кстати, меня не травили.       — Догадываюсь, — Холи с безразличием пожала плечами. — Мне скорее кажется, что вы просто не умеете общаться с людьми, — она двинулась вниз с платформы, по-прежнему обозревая окрестности. Занятая расширением собственных горизонтов, она не особенно думала, что говорит и как на это реагируют окружающие.       — Будто ты умеешь, — пробурчал обиженный Гугель.       Но Холи его не услышала, да и он на это не рассчитывал.       Спустившись с платформы, Гугель и Холи добыли из ангара под ней квадроциклы и покатили по степи в сторону хорошо видневшегося чуть в отдалении продолговатого двухэтажного здания. Холи сначала предложила пройтись до него пешком, но Гугель обратил её внимание на то, что она просто не привыкла к подобным ландшафтам и пешком до ЦРД они бы битый час добирались. Уже примерно на полпути Холи не осталось ничего иного, кроме как признать справедливость его слов.       Чем ближе они подъезжали к ЦРД, тем всё более и более недружелюбным выглядело здание. Сначала наблюдателю становилось очевидным, что таким тёмным оно выглядит вовсе не на фоне яркого степного неба, а потому, что оно такого мрачного цвета само по себе. Далее становилось очевидно, что хотя этажей в здании и правда всего два, столь близким от платформы оно казалось потому, что оба этажа имели какую-то феерическую высоту потолков. Далее уже становилось возможным рассмотреть и решётки на окнах, и колючую проволоку по краю крыши, и даже двух согбенных атлантов по обеим сторонам массивного крыльца. Атлантов, правда, ваял какой-то последователь то ли конструктивизма, то ли кубизма, то ли вообще поп-арта, так что выглядели они весьма экзотично. Последние минут десять пути Холи провела за сосредоточенным разглядыванием атлантов, пытаясь понять, это они просто так криво сделаны, или в том состоял великий авторский замысел. При ближайшем рассмотрении она, однако, выяснила, что огромные шипастые наплечники, сделанные из протекторов от многотонной фуры и автомобильных ковриков, равно как многочисленные свисавшие с атлантов цепи, были приделаны неким энтузиастом позднее.       — А, эм… это точно Центр Распределения Добровольцев?       — Не обращай внимания, просто местный руководитель – ушибленный псих, а всё вот это – «для антуражу».       А ещё местный руководитель во времена своей молодости защитил докторскую по некоторым аспектам правовой стороны рабства в Древнем Риме эпохи Республики, но даже если бы Гугель это знал и сообщил, вряд ли бы Холи сочла это смягчающим обстоятельством.       Внутри здание преподнесло ещё один сюрприз: ожидая увидеть потолки высотой метров шесть-десять, Холи обнаружила, что размер оных никак не превышает трёх. Немного подумав, она рассудила, что кругом обман и расстраиваться из-за этого особого смысла нет. Фойе также не поражало воображение размерами. В противоположном от входа конце за стойкой на слишком высоком барном стуле сидел клерк в форменной косухе и со следами полусведённой татуировки под глазом и полузаживших тоннелей в ушах – наследием бурной молодости, в коем он уже успел пару раз раскаяться и один раз на него забить. При виде Гугеля он вылез из тетриса и потвёрже уселся на стуле. Гугель напрягся, справедливо ожидая недоброе. Стоило ему только подойти к стойке, как клерк, улыбнувшись во все тридцать два татуированных зуба, радостно начал:       — Поздравляю, вы—       — Только не это! — взвыл Гугель.       — Оно самое.       — Что-то случилось? — догадалась Холи.       — Буквально три часа назад у нас забрали последнего добровольца. Вам теперь только лететь за новой партией. Я сейчас подготовлю бумаги, — клерк соскочил со стула и скрылся за дверью, всё это время скрывавшейся у него за спиной.       — В смысле? — Холи в недоумении уставилась на Гугеля.       — В смысле, нам теперь придётся самим доставить новую партию на Парацельс.       — Что? То есть? Нам? Почему нам?       — Потому что мы первые пришли за добровольцами после того, как они кончились.       — Что, на всём Парацельсе?       — Их запрещено перемещать между разными ЦРД.       — Но почему должны мы… в смысле, разве это не задача этих центров?       — Мы распределительный центр, — пояснил клерк, вынырнувший из подсобки с увесистой стопкой бумаги в прозрачном пластиковом пакете. — Мы занимаемся только распределением добровольцев, а не их поставкой.       — Поэтому поставками должны заниматься сами учёные?       — Я слышал, так проще путать и заметать следы, — клерк вручил Гугелю пакет. — Счастливой дороги. О, и не забудьте зайти в наш кафетерий, до лифта отсюда далековато, возьмите, что пожевать в пути.       — Спасибо, — пробурчал Гугель так неразборчиво, что понять фразу можно было и как «шоб ты подавился», и, взяв пакет, направился по стрелке, указывавшей расположение кафетерия.       — Заметать следы? — от простого поиска добровольцев внезапно запахло чем-то глубоко криминальным. Нагнав Гугеля, Холи спросила. — А мы не можем просто обратиться в другой центр?       — Нашлась самая умная. Каждая лаборатория приписана к своему ЦРД, обратиться в другой я не имею права – то есть, имею, но мне ни шиша не дадут. Фолли, не смотри на меня так, я бы тоже расстрелял того, кто придумал все эти правила.       — И куда мы теперь? Где нам искать этих «добровольцев»?       Гугель тяжело вздохнул:       — На Иосифе.