Всё, кроме денег

      Как обычно, наземная станция орбитального лифта располагалась на возвышении. Однако если обычно под «возвышением» следует понимать специальную конструкцию – проще говоря, огромное железобетонное основание – то на Парацельсе этим целям служила обыкновеннейшая гора. Трясясь в небольшом вагончике, пока он поднимался вверх по узкой и крутой серпантинной тропе, и глядя вниз на обрывы и острые скалы, у подножия горы переходившие в бесконечную жёлто-коричневую пыльную пустошь, Холи невольно задавалась вопросом, а почему так не делают на других планетах, благо гор везде хватает (в реальности там имелись некоторые конструктивные и логистические соображения). Внизу занималась пыльная буря, облака коричневой взвеси окрашивали горизонт, скрывали землю от неба и небо от земли. К счастью, Холи и Гугель успели пересесть с обычного поезда на специальный до терминала до того, как буря дошла до станции, но сейчас, примерно с середины горы, Холи уже не видела ни платформы, ни время от времени подходивших к ней поездов. Зрелище одновременно пугало и завораживало её, даже несмотря на то, что после долгого пути её уже начинало клонить в сон. Как загипнотизированная она смотрела вниз на бурю, стараясь уловить каждый мельчайший её аспект. Конечно, как и всякий впервые увиденный ею пейзаж, вид с горы (да и самой горы) захватил её.       Но ещё ей очень не хотелось думать о сути поездки.       После того, как Гугель так мило пояснил, что подопытных надлежит набирать на Иосифе, картинка в голове Холи более менее сложилась. И совершенно ей не понравилась.       Действительно, если на Парацельсе, как на режимном объекте, запрещено пребывание кого бы то ни было помимо учёных (и практикантов) и обслуживающего персонала, находившегося на планете по жёсткой квоте и особому контракту, в котором чётко оговаривалось, что не имеют права делать они, а что не имеют права делать с ними учёные, то вопрос о наборе добровольцев зиял, как карстовый провал, и это при том, что для многих исследований подопытные требовались в промышленных масштабах – и это даже без учёта бесконечных попыток «зелёных» изжить всю популяцию лабораторных мышей совсем не лабораторными условиями проживания. Но, как часто это бывает, если легальных способов удовлетворения жизненно необходимых потребностей не остаётся, в ход идут нелегальные. Ну, или сомнительной легальности, которые прямо не запрещены, но разрешать их официально также никто не будет.       В галактике помимо Парацельса имелась ещё одна планета, целиком отданная под одно учреждение – или, что будет правильнее, структуру – и называлась эта планета Иосиф. А расположена на ней была тюрьма, точнее, конгломерат разнообразных тюрем, основная особенность которых состояла в том, что здесь сидел самый сок. Сразу следует обратить внимание: особый статус Иосифа не значил, что более нигде в галактике тюрем не было, а всех заключённых свозили туда. Всякую шушеру, осуждённую на срок примерно до десяти лет, обычно оставляли в тюрьмах на тех планетах, где её осуждали, а вот рыбку покрупнее – вплоть до пожизненного – предпочитали свозить подальше от глаз возмущённой общественности. Опять же, не столько из практических соображений, сколько потому, что общественность возмущена.       Однако вместе с ростом населения автоматически по законам безжалостной статистики растёт и число преступников, и даже с учётом строгих ограничений на поселение на Иосифе управлять такой огромной колонией сплошь из криминальных элементов – то ещё удовольствие. Потому губернаторы Иосифа всегда пытались изыскать способы подсократить число подопечных, но только так, чтобы не довести дело до бунта и самим не попасть под следствие, а затем на тот же Иосиф на постоянное поселение. Доподлинно неизвестно, кому первому пришла в голову светлая мысль о том, что на Парацельсе есть спрос, а на Иосифе – предложение. Ясно лишь то, что ко времени заключения сделки на Парацельсе уже имелись технологии, способные придать всей процедуре налёт если не цивилизованности, то хотя бы человечности. Во-первых, дело это было сугубо добровольное – заключённым предлагалось самим изъявить желание подсобить науке в качестве подопытных – или же не изъявлять оного. Во-вторых, отработавших в качестве подопытного на Парацельсе в одном из исследований, заключённый возвращался не на Иосиф, а в большой мир – на Парацельсе могли сделать так, чтобы это возвращение не аукнулось никакими нехорошими последствиями. Однако в тонкости процесса тюремщиков не посвящали, поскольку многое из того, что имелось на Парацельсе, по общему мнению его обитателей там же и должно было оставаться.       Однако всех этих тонкостей Холи Фолли не знала. Она только поняла, что на Иосиф они едут за заключёнными, и она не очень представляла, как ей к этому относиться. С одной стороны она в общих чертах понимала причину такого положения вещей, с другой стороны представление о неотъемлемых правах человека, которыми её бесконечно долбил старший брат примерно с того времени, как решил стать адвокатом, требовало возмутиться. Поэтому, как она всегда поступала в подобных случаях, Холи решила занять выжидательную позицию и посмотреть, чем всё в итоге обернётся.       О том, что Сэ-ён, по всей видимости, беглый преступник, Холи не хотела даже начинать думать.       Вагончик в очередной раз повернул на крутом изгибе дороги и выкатил на площадку перед терминалом. Точнее, перед Центром Прибытия, в то время как терминал находился выше по горе и попасть прямо в него, минуя Центр Прибытия, было нельзя. Сделав красивый, но малопонятный круг по площадке, вагончик остановился перед чем-то, что сначала Холи приняла за свалку деревянных стройматериалов, однако что при ближайшем рассмотрении оказалось неким подобием остова гигантского корабля. Заметив сосредоточенный взгляд Холи, Гугель попросил её не спрашивать. Он сам не знал, что это такое, только слышал, что это чья-то очередная хохма.       Однако, к удивлению Гугеля, пристальное внимание Холи привлекла не только свалка, но и вообще всё, что она увидела на площадке, заканчивая похожим на положенное на бок яйцо зданием Центра Прибытия. Дело в том, что, в отличие от читателя, Гугель не помнил, что Холи Фолли прибыла на планету, скажем так, не вполне традиционным способом. Он не успел особенно рассмотреть Холи внутри шпигелевского аппарата и не заморачивался запоминанием человека, которого, как ему тогда казалось, он видит первый и последний раз в жизни (впрочем, равно как и Холи), потому пребывал в святой уверенности, что всё это Холи уже видела и глазеть ей здесь особенно не на что. Ещё больше недоумение Гугеля возросло, когда Холи продолжила крутить головой и внутри Центра Прибытия, как ему виделось, по необъяснимым причинам, но в реальности для того, чтобы научиться ориентироваться в незнакомом месте. Не выдержав, Гугель поинтересовался, почему она ведёт себя так, будто здесь впервые, однако прежде, чем Холи успела его просветить, они подошли к стойке под вывеской «Особые грузы», где Гугелем немедленно занялся местный клерк. Впрочем, возня не заняла много времени – клерк лениво пролистал стопку, бухнул её назад в пакет, отчего она развалилась на три торчащие в разные стороны части, и вручил Гугелю вместе с пакетом ключи от звездолёта.       — А у вас есть права на вождение космических кораблей? — с некоторым недоумением полюбопытствовала Холи.       Гугель сделал большие глаза:       — К счастью, они мне без надобности. Корабль на автопилоте, — он потряс пакетом в тщетной надежде, что стопка уляжется. — Вперёд, Фолли, на лифт.       — А где здесь лифт?       — Память у тебя… — Гугель кивнул на голографические указатели, помигивавшие у потолка. — Хоть на стрелки смотри.       К вящему удивлению Холи орбитальный лифт на Парацельсе мало чем отличался от орбитального лифта на любой другой планете – вплоть до расположения мини-кафетерия. Те же круглые кабины, те же кресла с ремнями, те же удобства и те же несколько часов пути что вверх, что вниз.       — Откуда такое разочарование на лице? — буркнул Гугель, запихивая пакет в контейнер для ручной клади.       — Он выглядит неожиданно… обычно.       Гугель с подозрением покосился на Холи и, задумчиво осмотревшись, вынужден был согласиться. Он так давно не покидал Парацельса, что уже начал забывать, что всё устройство жизни здесь несколько отличается от общемировых стандартов.       После того, как очередная голографическая девица разрешила отстегнуть ремни безопасности и предложила насладиться подъёмом, Холи мгновенно слетела со своего места и прилипла носом к иллюминатору. Гугель некоторое время с недоумением на неё смотрел, однако, наученный прошлым опытом, ничего не сказал, а просто встал, подошёл к иллюминатору и тоже посмотрел вниз, куда с огромной скоростью удалялись терминал, гора и набирающая обороты пылевая буря вокруг.       — Песчаная буря с разных ракурсов?       — Вам жалко?       — Не видно ничего.       — Кое-что видно.       — Смотри, чтоб голова не закружилась.       — Не закружится. Я всегда так делаю.       Гугелю подумалось, что надо как-то развить разговор, но он не придумал, как, поэтому минуты три он просто неловко молчал в стекло, а потом спросил:       — Ты так ничего и не спросишь?       — О чём?       — О нашем предприятии.       — Мы едем за заключёнными на Иосиф, — Холи покосилась на Гугеля. — Что тут спрашивать?       — Не знаю. Какие-то подробности? Или тебе настолько всё равно?       — Не то что бы моё мнение что-нибудь изменило. И у меня нет особого желания пойти на принцип и куда-нибудь нажаловаться на всю систему.       — Они на самом деле добровольцы. Их никто не заставляет, а участие даёт определённые бонусы.       — На словах это может быть всё, что угодно. В тюрьме добровольцев не бывает.       — Личный опыт?       — Здравый смысл.       — … Прости, это была дурацкая шутка.       — Ничего страшного.       Гугель сконфузился ещё больше. Немного помаявшись, он решил проявить наставническую заботливость:       — Тебе стоит поспать. Ехать будем долго, а смотреть скоро станет не на что.       — Спасибо, доктор Гугель, чуть позже, — ответила Холи таким тоном, что Гугель предпочёл ретироваться без лишних экивоков.       Но, как ни странно, в целом Гугель оказался скорее прав. Простояв у иллюминатора ещё минут сорок, Холи была вынуждена от него отлепиться, дабы перекусить в кафетерии и отправиться в зону с капсулами для сна: во-первых, от долгого стояния на одном месте начинали болеть пятки, а во-вторых, с каждой минутой пейзаж менялся всё меньше и меньше, за тем только исключением, что та его часть, что могла бы добавить по краям поля зрения, всё больше съедалась толщей воздуха.       К удивлению Холи, Гугель своему же совету следовать не собирался – он так и остался сидеть в кресле, сосредоточенно возясь с кубиком Рубика. При этом нервное возбуждение, связанное с приближением развязки всего эксперимента, было лишь одной из причин. Для начала, Гугеля трясло от одной мысли о том, что ему придётся выйти в большой мир и в той или иной степени общаться с кучей совершенно незнакомых людей, которых он увидит первый и, весьма вероятно, последний раз в жизни. Наконец, он в принципе не умел спать в транспорте – то ли от стеснительности, то ли от страха проспать остановку или что-то ещё столь же важное. Однако усталость за целый день непрерывной дороги всё-таки взяла своё, и в итоге, как бы Гугель ни хотел изобразить из себя стоика, к концу подъёма он всё-таки заснул, но ненадолго и настолько беспокойно, что даже лёгкого толчка стыкующегося лифта оказалось достаточно, чтобы разбудить его.       Что, кстати, очень мило избавило Холи от необходимости делать это самой.       К вящему удивлению Холи от лифтового холла путь их пролегал отнюдь не к пункту паспортного контроля, а в узкий тёмный лабиринт подсобных помещений. Примерно через десять минут после того, как даже Холи поняла, что они заблудились (Гугель понял это гораздо раньше, но виду не подал), их нашёл работник станции, который должен был их встретить ещё у лифта, но засиделся в соцсетях за развитием агропромышленности и опоздал. Поэтому всю оставшуюся дорогу до посадочного шлюза непрерывно извинялся, и Гугелю не получилось его заткнуть, даже прикрикнув.       — Ключи у вас? — спросил сотрудник перед дверьми шлюза.       Вместо ответа Гугель выразительно помахал ими у него под носом.       — Ага, хорошо. Тогда вылет через десять минут. Отсчёт пойдёт сразу после герметизации люка. Приятного полёта, — работник поправил фирменную кепку с логотипом станции Гогенгейм, которым почему-то был витрувианский человек (дизайнер захотел изобразить «что-нибудь алхимическое» – видимо, у него имелись какие-то свои альтернативные представления об алхимии), и нажал на рычаг, управляющий шлюзом и ненавязчиво замаскированный под вывалившийся из стены кусок арматуры.       За открывшейся дверью Холи и Гугеля встретил стандартный гофрированный коридор, кончавшийся входом в звездолёт.       — А с нами больше никто не полетит? — спросила Холи, оборачиваясь через плечо на середине коридора.       — Нет.       — Но даже автопилот кто-то должен контролировать, так? Не вы же?       — Нет.       — А кто?       — Джа.       — Кто?       — Джа. Бортовой компьютер.       — А почему «Джа»?       — Я слышал три версии. Одни говорят, потому что у него, как у бога, всё в руках. Другие – потому что он ведёт себя, как обкурившийся наркоман. Наконец, кто-то говорит, что это потому, что он тупой и всех бесит.       Кругозор Холи, не столь широкий, как ей хотелось бы думать, не позволил ей понять смысл ни одного из возможных объяснений, и не то что бы Гугель мог разъяснить ей хоть одно. Впрочем, ей стало совершенно ясно, что полёт вышел бы куда более безопасным, если бы им всё-таки управлял лично Гугель. Даже без прав. Хотя в действительности всё было не так однозначно.       — А почему господина Вертера зовут «Вертер»?       — Потому что ему уже давно пора застрелиться.       Взойдя на борт корабля, они прошли по небольшому коридору и вошли в кабину управления, навеявшую на Холи воспоминания о стилизованных под ретро сериалах о космических приключениях, но вообще без кресел. В центре полукруглого подиума возвышался одинокий столб терминала, куда Гугель торжественно всандалил ключи. На всех панелях немедленно замигали лампочки, в кабине включился верхний свет, и Гугель громко и чётко произнёс:       — Здравствуй, Джа.       — Здравствуйте, доктор… ой, — начал нарочито механический голос с нарочито механическими запинками после каждого слова. — А вы кто-то новенький? А, нет, секунду, мои базы данных… авторизация… я вас помню, вы тот доктор-паникёр, который, — Джа чем-то щёлкнул и включил аудиозапись. — «… он же точно нас укокошит! Сначала этот долбанный корабль, потом ещё целая планета уголовников!» — Джа снова чем-то щёлкнул, выключил воспроизведение и завершил мысль, — и так всю дорогу что туда, что обратно.       Гугель весь покраснел до корней волос и искренне пожалел о том, что Джа нельзя убить так, чтобы он умирал медленно и мучительно. И молча.       — Вы доктор Гугль, так?       Гугель уже побелел и тихо процедил сквозь зубы:       — Гуге́ль. Доктор Гуге́ль.       — Простите, я исправлю мои базы. Добрый день, доктор Гуге́ль. Добрый день… простите, мисс, вас нет в моих базах.       — Холи Фолли, я практикант, — поспешила сообщить Холи.       — Добрый день, практикант Фолли. До старта осталось пять минут. Располагайтесь поудобнее, нам предстоит долгий полёт.       Холи осмотрелась и обнаружила притаившийся слева от двери протёртый кожаный диван.       — Нет, Фолли, этот убит насмерть, — остановил её Гугель, хотя тот, на котором он сам каждую ночь спал в Бункере от этого если чем и отличался, то не в лучшую сторону.       — К вашим услугам каюта экипажа, — мгновенно пояснил Джа. — Я так рад видеть новые лица. Давайте станем друзьями.       — Идём, — Гугель кивнул Холи и вышел из кабины.       — А зачем нам вообще куда-то лететь, если корабль автоматизированный? — спросила Холи, нагнав его в коридоре.       — Потому что у меня нет ног, и я не могу покинуть корабль, — тут же объяснил Джа. — «Если птице отрезать руки, если ноги отрезать тоже…» — он засмеялся смехом ещё более механическим, чем его обычная речь.       — А это безопасно?       — Так утверждают, — Гугель пожал плечами.       — О, поверьте, я совершил сотни рейсов, и без единой аварии, — немедленно встрял Джа, резко прекратив смеяться. — Вы у меня как у Христа за пазухой.       — Кто такой «Христ»? — спросила Холи.       — Не знаю, — ответил Гугель.       — Ха-ха, вы тоже не знаете? — обрадовался Джа. — Ну, я думаю, это кто-то очень надёжный. Супер надёжный! Как чернильница-непроливайка.       — А что это такое? — поинтересовалась Холи.       — Такая штука, которую во время демонстрации Магда всю вылила мне на штаны, — ответил Гугель.       — Ха-ха, — подытожил Джа.       Гугель открыл дверь в каюту. Обстановка внутри оказалась не настолько спартанской, как предполагала Холи, ориентируясь на мрачные полукриминальные драмы о жизни космических дальнобойщиков, которые её отец иногда смотрел, чтобы поднять настроение после тяжёлого рабочего дня (и тогда младшей сестре Холи приходилось на него прикрикивать, потому что его сотрясавший стены гомерический хохот мешал ей делать уроки). В сериалах всю обстановку таких кают обычно составляла брошенная на пол мешковина (и иногда листы гофрированного железа), здесь же имелись стол, несколько кресел, диван и пара пустых книжных шкафов.       — Располагайтесь поудобнее, — предложил Джа. — Я бы предложил вам чаю, но у меня нет рук – ха-ха.       — Спасибо, Джа, мы разберёмся, — с нажимом сказал Гугель, подразумевая, что Джа пора отстать от них и заняться своими делами.       Джа не понял.       Он непрерывно пытался развлечь гостей беседой практически всё время полёта, преследуя их даже в месте задумчивого уединения. По этой причине, несмотря на то, что полёт занял гораздо меньше времени, чем можно было бы предположить, Холи и Гугелю он показался вечностью. И это при том, что самый длительный отрезок пути – очередь к воротам – они проскочили так быстро, как может себе позволить разве что глава государства. По понятным причинам, со стороны Парацельса никакой очереди не было, а со стороны системы Иосифа случился небольшой просвет. Впрочем, надо пояснить, что абсолютное большинство кораблей, летевших в систему Иосифа, летело отнюдь не на сам Иосиф – просто в той системе в зоне обитаемости вращались две планеты, и вторая была вполне обычно населена вполне обычными людьми, проживавшими свои обычные жизни.       Так вот, несмотря на невероятную по обычным меркам скоротечность полёта, удовольствия от неё Холи получить не смогла – её достал Джа. До смерти. Он трещал без перерыва, а когда его «гости» переставали отвечать, решал, что им наскучила одна тема беседы, и немедленно перескакивал на другую, иногда прямо на середине фразы или даже слова. Гугель очень бесился. Всё-таки не выдержав, он вскочил со своего места и принялся носиться сначала по каюте, а затем и по всему кораблю в поисках берушей, на что Джа в итоге ему сообщил, что не знает, что это такое, и почему бы Гугелю не попробовать поменять акцент на более употребительный. На это Гугель взбесился окончательно и ничего никуда не швырнул, потому что так и не придумал, что и куда. После этого Холи во имя успеха всей миссии решила принять огонь на себя и остаток пути поддерживала с Джа более-менее осмысленную беседу.       Из-за этого ей даже не удалось прочувствовать весь трепет подлёта к Иосифу и медленной посадки в специальный секретный ангар на поверхности планеты. Просто в какое-то мгновение Джа вдруг объявил, что посадка произведена, трап опущен и можно выходить. Уболтанная почти до невменяемого состояния Холи на это никак не отреагировала, поэтому Гугель незамедлительно схватил её за локоть и поволок к выходу. Когда Холи и Гугель показались на трапе, огромная крыша ангара уже закрылась, и весь он освещался парой десятков мощнейших прожекторов, от которых новоприбывшие временно ослепли и далеко не сразу разглядели огромную яму под кораблём, галереи по стенам ангара и некую конструкцию сродни причалу, куда трап и спускался. Когда же зрение начало возвращаться, Гугель принялся медленно и аккуратно спускаться на причал, увлекая за собой Холи. На причале их уже ждал человек, комплекция, усы, одеяние и настроение которого однозначно выдавали в нём начальника тюрьмы, а рядом с ним стоял человек посуше, посмурнее и, совершенно очевидно, ниже рангом.       — Добро пожаловать на Иосиф, господа учёные! — радостно пророкотал начальник тюрьмы. — Молитесь, чтоб вам и впредь бывать здесь только гостями!       — Какое воодушевляющее приветствие, — пробормотала под нос Холи.       — Фолли, только в лицо ему это не скажи, а то он приведёт свою угрозу в действие, — неожиданно шёпотом пошутил Гугель.       — Впервые? — громко спросил начальник.       — Я уже бывал здесь однажды несколько лет тому назад, — также громко ответил ему Гугель. — А вот она здесь впервые, — он остановился перед встречающими. — Я Юрий Гугель, а это мой практикант – Холи Фолли.       — Только практикант, а уже тут!       — Лучше пусть сразу узнает, как здесь дела делаются.       — И то правда, — начальник тюрьмы расхохотался.       По сравнению с Джа он показался Холи даже вменяемым.       — Пройдёмте в офис? — предложил до того молчавший помощник.       — Хорошая идея, — согласился начальник. — В ногах правды нет, — он развернулся и направился вдоль причала к широким двустворчатым дверям.       Поначалу Холи сильно удивилась, не увидев нигде на страже мужиков с автоматами на изготовку, но затем, присмотревшись, она поняла, что охранные системы просто автоматизированы (как на всех нормальных планетах, а не ушибленном Парацельсе), и если где-то видно что-то круглое и длинное, скорее всего, это какая-нибудь пушка.       За дверьми их встретил длинный металлический коридор, служивший шлюзом, а за ним – ненамного более жизнерадостные коридоры административного корпуса. Однако внутрь кабинета, где предполагалось окончательно обговорить дело (в частности, оформить ту пачку бумаг, что Гугель притащил с собой с Парацельса), Холи не пустили, потому что начальник тюрьмы категорично заявил, что меньше свидетелей – дольше вольница. Гугель попытался протестовать, но тот продолжал стоять на своём, заметив, что практикант – это ещё даже не учёный, соответственно, и доверия к нему меньше. Поэтому в итоге Холи осталась стоять в коридоре в компании помощника начальника тюрьмы, и так бы всё миролюбиво, хоть и довольно скучно, закончилось, скорее всего, даже во благо Холи Фолли, кабы означенный помощник не решил сыграть в радушного хозяина (и сгрести с этого немного выгоды).       — Не хотите осмотреть добровольцев?       — А? — встрепенулась едва погрузившаяся в свои мысли Холи.       Помощник это интерпретировал как «да» и, предложив Холи пройти за ним, резво почесал прочь к выходу из административного блока. Холи с некоторым недоумением посмотрела ему вслед и, лишённая выбора, поспешила за ним. Выйдя на крыльцо административного корпуса, Холи закашлялась, потому что тёплый сухой ветер бросил горсть красно-жёлтой пыли прямиком ей в лицо. Местность вокруг административного корпуса оказалась едва ли более радостной, чем вокруг терминала орбитального лифта на Парацельсе – сплошная красно-жёлтая сухая пустошь до самого горизонта, разноображенная разве что редкими пучками сухой травы неизвестных Холи видов (как будто она много понимала в ботанике). Однако чрезмерная близость совершенно плоского горизонта навела Холи на справедливую мысль, что она находится на некоем плато, достаточно высоком и обширном, чтобы из области в его центре земли внизу видно не было. Помощник начальника тюрьмы обнаружился тут же на парковке, где усадил Холи в дальний родственник армейского джипа и машины для сафари, сопроводив сие действие объяснением, что обходить весь комплекс пешком слишком долго.       — Эм, а… мы точно успеем? — беспокойно спросила Холи, когда они выехали с парковки.       — О, поверьте, они надолго. Потом, вы всё равно никуда не улетите, пока всех добровольцев не погрузят, а это ещё часа два.       — Погрузят? Не посадят?       — Да. Их замораживают для удобства транспортировки и хранения.       — Вы говорите о них так, словно это вещи, а не люди.       — Это уголовники по особо тяжким. В суде их вообще считали чудовищам, так что «вещь» для них уже повышение в статусе.       С точки зрения Холи «чудовище» было наделено хотя бы сознанием и волей, но она понимала, что спорить об этом с человеком, который работает в тюрьме на Иосифе, совершенно бессмысленно.       — Но вы не волнуйтесь, — продолжил тот, — совсем чудовищ мы к вам не отпускаем – это просто опасно. Чтобы заявку на добровольчество оформили, уголовник должен проявить раскаяние и примерное поведение. Ну и отсидеть здесь лет пять, чтобы мы могли убедиться, что он всё понял. А то уголовники – они хитрые твари. Некоторые думают, что достаточно походить недельку со смиренным видом, и твою заявку одобрят. Ха! — помощник хлопнул рукой по рулю, отчего Холи вздрогнула.       Всю поездку Холи вертела головой по сторонам, но смотреть было особо не на что: направо – выжженная пустошь, налево – мрачная громадина ангара. Обогнув её, машина подъехала к примыкавшему к ангару серому плоскому зданию, на парковке перед которым стояло несколько автозаков с раскрытыми дверьми.       — Мы пойдём через вход для сотрудников, — пояснил помощник. — Тут везде по два входа – потому что арестантов пачками водят, им большие двери нужны. Ну и чтоб лучше понимали, кто они и где. Но там – внутри – если захотите, сможете даже с ними поговорить. Большими партиями им там кучковаться не дают, всё под камерами, если что – газ, да и нападать на вас у них резону нет.       Холи хотела бы что на всё это ответить, да вот только не придумала, что именно.       Следом за помощником она поднялась по узким металлическим ступенькам входа для сотрудников и прошла в дверь, открывшуюся, когда он поднёс запястье с чипом к сканеру.       — А если у вас отрубят запястье…       — Тут всё продумано, — отмахнулся помощник. — Насмотрелись боевиков, господи.       Узкий коридор вывел их к стеклянной двери, очевидно, выводившую его сбоку в ещё один коридор, но более широкий.       — Их по нему проводят, и в том конце холл, где они ждут своей очереди. Снаружи стекляшка открывается тоже только по чипу. Стекло бронированное, — помощник нажал на ручку и открыл дверь. — Проходите.       Холи неуверенно вышла в коридор и, осмотревшись, с недоумением повернулась к своему спутнику. Тот к превеликому её удивлению вдруг весь как-то подобрался, одёрнул рубашку, поправил галстук и, ободряюще похлопав Холи по плечу, ускакал в сторону расположенного у выхода для арестантов поста охраны, напевая себе под нос что-то о «милашке Джекки».       Холи осталась одна и в лёгком ступоре.       Стоять на месте было бесперспективно, мешать свиданию с «милашкой Джекки» – бестактно, так что ей не оставалось ничего иного, кроме как медленно двинуться в сторону зала ожидания. Шла Холи со всей возможной осторожностью, отмечая расположение камер видеонаблюдения, основная задача которых, судя по их размерам, состояла в устрашении, и не слишком быстро, поскольку не имела ни малейшего желания вдруг влететь в толпу уголовников. Она в принципе не собиралась входить с ними в контакт, только посмотреть издалека – примерно также, как она всегда поступала со своими двоюродными сёстрами, по скромному мнению Холи, особами совершенно неуправляемыми и непредсказуемыми. Но все возможные предосторожности её не спасли, когда незамеченная ею дверь открылась прямо у неё за спиной, выпуская в свет потряхивающего сохнущие руки господина в оранжевом комбинезоне.       — Заблудились? — участливо спросил он, отчего Холи подпрыгнула чуть ли не до потолка.       — А, нет, нет, спасибо, — Холи резко развернулась.       — Вы не из местных… А! Может ли быть, что вы с Парацельса? — в глазах заключённого загорелся интерес.       — Почему вы так решили? — спросила Холи, как можно незаметней делая осторожный шажок назад.       — Я сразу подумал, что вы похожи на учёную.       — Гм, нет. Я пока только практикант.       — Ну, тогда скоро им станете.       — Надеюсь.       Первый приступ страха, вызванный неожиданным появлением арестанта, сходил на нет, и, разглядывая нового знакомого, Холи пришла к выводу, что не чувствует от него вообще никакой опасности. И уж во всяком случае она как-то не ожидала встретить среди заключённых человека хорошо мытого, гладко бритого, со стриженными ногтями и следами модной стрижки и даже мелирования. И без единой татуировки (по крайней мере там, где Холи могла их увидеть).       — Буссо Гербер, — арестант протянул Холи руку. — Будем знакомы, госпожа практикант?       Холи замялась было, но перед глазами всплыл образ старшего брата, обнимавшегося с одним из своих подзащитных, чью апелляцию он выиграл, и она решительно пожала протянутую руку:       — Холи Фолли. Будем знакомы.       Так в жизни Холи появился человек, которого, по общему мнению всех людей, которым Холи была небезразлична, лучше бы никогда там не было.