Всё, кроме денег

      Портала действительно не было. Вместо него на поляне обнаружились лишь растерянный Гугель и разлапистые заросли каких-то кустарников, о названии которых Холи не имела возможности даже гадать. Это могли быть даже не кустарники. Или не растения вовсе. Вместе с тем Холи не покидала уверенность, что портал совсем недавно находился именно тут, она же только что проходила по этой поляне. Вот валяющиеся в траве шлемы и даже выжженное пятно на том месте, где располагался портал. Взгляд Гугеля тоже упал на шлем, он догадался схватить его и проорать в микрофон:       — Шпиндель, что с порталом?!       — Мы его отключили, — раздался в треске помех голос Шпигеля.       — В смысле?       — Физически. Оборудование задымилось, а раз уж вы всё равно на Парацельсе и ничего с вами не будет, мы с Вертером просто решили отключить его от гре… на всякий случай. Если тебя волнует, можно ли его включить опять, то Вертер говорит, что через недельку можно будет, и месяца через два он опять откроется. У Вертера есть пара идей, как всё это дело можно оптимизировать.       Гугель с раздражением уронил шлем, и у Шпигеля на том конце чуть не вылетели барабанные перепонки.       — То есть, нам теперь добираться до округа своими силами? — уточнила Холи.       — Тогда вам повезло, — хмыкнула показавшаяся на поляне старушка. — Корабль подойдёт к острову завтра с утра, а то застряли б вы тут на месяц.       Холи хотела, было, удивлённо переспросить про «остров», но тут до поляны наконец дополз Гербер со скафандром. Холи пришлось обогнать Гербера по дороге к поляне, и чтобы сделать это, ей пришлось прорываться через самые заросли, потому что она не хотела огибать его прямо на узкой тропинке. Сейчас же с его появлением она подавилась собственным вопросом, потому что язык вдруг присох к нёбу, а внутри всё сжалось.       Не обратив внимания ни на кого из присутствующих, Гербер пополз к выжженному пятну, прополз через него и собрался уже углубиться в заросли, как его остановил Гугель.       — Куда ж ты прёшь-то? На ручное, что ли, переключился? Буссор Гербер: остановка, — Гугель тяжело вздохнул. — Никогда не думал, что человек может заглючить. Буссо Гербер: выход из—       — Не отключайте его! — услышала Холи свой голос.       Её колотило. Она боялась, что произойдёт, когда Герберу вернут свободу действий. Тогда он снова сможет попытаться что-то с ней сделать. Отомстить. Надругаться. Развлечься. Даже стыд за собственную чрезмерно эмоциональную реакцию не вернул Холи возможность сохранять хотя бы внешнее спокойствие.       От её сдавленного крика Гугель вздрогнул, как будто его шарахнуло током (а удар током это очень неприятная вещь, кто бы там для каких бы эпитетов его ни использовал). Он с тревогой взглянул на Холи, сжавшуюся, точно в ожидании удара, и затравленно смотревшую перед собой в пустоту, никого и ничего не видя. Для того, чтобы понять, что что-то произошло, и в общих чертах догадаться, что именно это могло быть, ему понадобилась минута. В глазах у него потемнело, зашумело в ушах, и он чуть не врезал Герберу раньше, чем успел это осознать. Остановил его всё тот же вид Холи – Гугелю пришло в голову, что человеку, который явно хочет просто сбежать от всего мира куда подальше, совершенно точно не станет легче, если у него на глазах его обидчика изобьют до полусмерти, тем самым привлекая к проблеме ещё больше нежелательного внимания. Засунув руки в карманы, чтобы случайно ими всё же не размахаться, Гугель повернулся к старушке:       — У вас здесь есть что-нибудь вроде карцера?       — Найдём.       — Буссо Гербер: следуй за этой женщиной на расстоянии двух метров и выполняй все её приказы, начинающиеся с твоего имени. И отпусти скафандр.       Гербер с грохотом уронил скафандр и повернулся к старушке.       — Пойдёте в ту сторону, — старушка махнула рукой в сторону, противоположную от моря, — дойдёте до обсерватории. Это единственное здание на острове, так что идите туда. Переодеться вам найдём, — она развернулась и пошла к тропинке.       Гугель молча смотрел вслед ей и Герберу, пока они не скрылись из виду, а Холи сверлила взглядом землю, замерзая от страха и сгорая от стыда одновременно. Чрезмерно эмоциональной реакцией она привлекла излишнее внимание к своей сугубо личной проблеме людей, которых оная проблема в принципе не касалась, и теперь они даже предприняли некие действия, чтобы помочь Холи справиться с этой проблемой. Подобного рода «унижение» она последний раз испытывала в начальной школе, когда, задумавшись, по дороге в эту самую школу поскользнулась на тонком осеннем льду и с размаху шлёпнулась в огромную грязнющую лужу, и в таком виде явилась в школу с твёрдым намерением проходить так весь день.       Над поляной висело неловкое молчание. Если прислушаться, можно было услышать, как у Гугеля тихо закипает мозг. Он был твёрдо уверен, что ему надо что-то сделать, но не имел ни малейшего представления ни что именно, ни как оно, собственно, делается. Где-то на краю его сознания бродила мысль о том, что буквально минут десять тому назад они с Холи находились ровно в том же положении, но на противоположных позициях, однако не то что бы эта мысль как-то ему помогала. Скорее, запутывала ещё больше.       Всё ещё не представляя, как избавиться от тягостного молчания, Гугель сделал осторожный шаг в сторону Холи. Остановился и внимательно на неё посмотрел, изучая реакцию. Сделал ещё шаг и медленно протянул руку, но тут же отдёрнул её, словно обжёгшись, так и не коснувшись Холи.       Холи подняла голову и нарочито беспечно и очень ненатурально улыбнулась:       — Ничего страшного, не беспокойтесь.       Гугелю захотелось кричать. Он даже подумал, что фразу «ничего страшного» надо запретить на законодательном уровне.       — Фолли, тебя трясёт от страха.       В настоящий момент Холи больше трясло от стыда, но идея объяснить это обстоятельство Гугелю отчего-то показалась ей не слишком удачной.       — Нет, вам кажется, это воздух от жары дрожит…       — Фолли, можно не делать хорошую мину при плохой игре, а?! Я, может, последний человек в мире, способный заслужить твоё доверие, но после того, что ты сделала для меня, меньшее, что я могу, это хотя бы тебя выслушать!       Холи круглыми глазами уставилась на Гугеля. До него вдруг дошло, что вместо того, чтобы попытаться её поддержать, он попытался почесать о неё собственное эго, и ему захотелось убиться башкой о ближайшую пальму. Он внезапно понял, зачем люди в принципе носятся с этим непонятным ему навыком «социализации».       — А… я… прости… пожалуйста, — сконфуженно пробормотал Гугель. — Если не хочешь об этом говорить, извини, я не настаиваю. Просто… я могу что-нибудь… для тебя сделать?       Тут ему подумалось, что теперь он предлагает Холи придумать за него, как ему ей помочь, и он решил, что идея утопиться в океане вовсе не так плоха, как кажется на первый взгляд.       Холи смотрела на сконфуженного Гугеля и невольно размышляла о том, что уже один его вид служит неплохой терапией в том случае, если человеку срочно нужно повысить самооценку – что, как известно, проще всего делать за счёт окружающих.       — Да почти ничего не произошло, — пробормотала она. — Я вовремя вспомнила экстренные команды. Он только облапал меня. Щупал везде, — Холи невольно поёжилась и попыталась придать голосу бодрости. — Так что действительно ничего страшного. Как-нибудь переживу.       Гугелю захотелось избить Гербера. Ногами. Пока дышать не перестанет. Вот только Гугель подозревал, что толку от этого будет немного.       — Человек может многое пережить, — проворчал Гугель. — Только боли здесь и сейчас это не компенсирует. Это нормально, если тебе больно и страшно, и это нормально, просить помощи у других.       Холи неожиданно поняла, что ей хочется улыбнуться от одной мысли о том, когда последний раз сам Гугель просил помощи у кого-то.       — Вы не похожи на человека, который сам следует такому совету.       — А… эээ…       — Но тогда вас, конечно, здорово прорвало…       Гугель стал красным, как радиоактивный помидор.       Холи вздохнула и покачала головой:       — Думаю, мне стоит прогуляться. Простой прийти в себя.       — Эээ… гм… тебе… составить компанию…?       Холи задумалась.       — Ну, составьте.       Что делать дальше, Гугель не представлял совершенно. События его застывшей и завязшей жизни вдруг понеслись с такой скоростью, что он начал как-то терять ориентацию во времени и пространстве. Однако к его облегчению Холи больше ничего не сказала, и никаких особых действий от него не потребовалось.       Они вышли на тропинку и в молчании последовали по ней в ту сторону, где, по словам старушки, находилась «обсерватория» или то, что так называли местные (потому что в отношении лабораторий традиции неофициального наименования на Парацельсе были исключительно сильны). Холи двигалась неловко, точно ей всё тело свело судорогой, а в месте, где случилось нападение, едва не схватила Гугеля за руку – просто как самого географически близкого человека из тех, кому она в принципе доверяла. Но всё-таки не схватила. К облегчению обоих. По мере того, как злосчастный поворот всё удалялся, Холи потихоньку оттаивала. Дыхание её выровнялось, шаг стал легче, она перестала пытаться занять как можно меньше места в пространстве и даже начала с любопытством вертеть головой по сторонам, разглядывая пейзаж ещё менее знакомый, чем обычный лес. Семейство Фолли бывало на курортах, однако, во-первых, у них было не так много денег, чтобы разъезжать по ним часто, а во-вторых, всякие «джунгли» на курортах высаживались, чтобы выглядеть экзотично, а не натурально, и чтобы по ним было приятно прогуливаться. Глядя на настоящие тропические заросли, Холи невольно приходила к выводу, что ещё бы пару кустиков, и ей бы даже руку было некуда просунуть – настолько дикое количество растительности приходилось на один квадратный метр земли, и многие по цепочке росли друг из друга. Глядя на поведение Холи, Гугель испытал жгучее желание рассказать что-нибудь занимательное, но тут же понял, что сам о джунглях знает лишь то, что выглядят они как какой-то паноптикум, где всё ест всё, животные ли, растения ли, грибы ли, насекомые, ни к кому из которых не хотелось прикасаться хотя бы из соображений собственной безопасности. Поэтому, когда заросли внезапно закончились, и они вышли к подножию холма, по необъяснимой причине лишённого всякой растительности вообще, кроме подозрительно ровного газона, выглядевшего так, словно его высадили по меньшей мере тысячу лет назад и с тех пор непрерывно и неустанно о нём заботились, Гугель даже испытал облегчение. Тропинка поднималась дальше на холм, на практике оказавшийся скорее небольшой горой, на нижней трети которой посреди альпийски идиллического луга под обрывом, вздымавшимся вверх на пару сотен метров, примостился небольшой особнячок в колониальном стиле. Ни Холи, ни Гугель, впрочем, не знали, что такое «колониальный стиль», но им казалось, что если у вас что-то такое светлое, легкомысленное, с большими окнами, деревянными ставнями, крытыми галереями, нашпигованное арками, обсыпанное колоннами и на тропическом острове – то это «колониальный стиль».       — Ересь какая-то, — пробормотал Гугель, когда у них появилась возможность более-менее рассмотреть особняк.       — Парацельс не устаёт меня удивлять, — Холи остановилась передохнуть. — Это и есть «обсерватория»?       — Туда ж даже нормальный телескоп не влезет. Вообще никакой. И скала полнеба закрывает. И потом, какой смысл строить телескоп на поверхности планеты? Потому что «наши предки мучились и нам завещали»?       Холи фыркнула. Обернувшись, она взглянула на джунгли внизу и простиравшийся за ними до самого горизонта океан. Там, внизу, среди моря деревьев и ещё один чёрт знает чего такого, где-то в зарослях её чуть не изнасиловали. По спине пробежали стадом слонов мурашки, внутренности зашевелились, прикидывая, в какой бы такой узел им свернуться на этот раз. Даже отсюда, с холма, Холи ощущала незримое присутствие этого места, этого изгиба тропы, этих кустов.       — Мне не надо было доверять уголовнику.       — Хочешь отказаться от того, во что верит твой брат?       Холи повернулась к Гугелю:       — Вы меня вроде утешить хотели.       — А! Нет! В смысле!       — Да ничего, — она усмехнулась. — У Джо, конечно, больше опыта в общении с этим контингентом, но просто… если бы я не доверилась этому… типу, то ничего бы не случилось.       — Вот только не надо винить себя. То, что произошло, это целиком его вина и его ответственность.       — Нет, я понимаю, что вы пытаетесь убедить меня, что нападение не было спровоцировано мной и всё такое, но, если бы я вела себя чуточку осторожнее, всё могло бы обойтись чуточку лучше. Как бы, я не виновата, но могла быть и осмотрительней. И, не волнуйтесь, я не собираюсь от этого впадать в депрессию и считать себя ничтожеством.       Гугель сконфуженно передёрнул плечами.       — Самое ужасное в этом, — Холи перевела взгляд на джунгли, — так это ощущение собственного полного бессилия…       — Но ты же победила.       Холи изумлённо опять уставилась на Гугеля.       — Я хочу сказать, — он смутился под пристальным взглядом, — ты же не была бессильна. При том, что он физически сильнее, ты смогла от него отбиться. Ты неожиданно здорово соображаешь в экстренной ситуации. А, э, неожиданно для обычного человека, я хотел сказать. В критическом положении ты быстро смогла придумать, как правильно распорядиться имевшимися у тебя средствами… и всё такое.       — Как-то не приходило в голову взглянуть на это так…       Холи так и не заметила, что когда вдруг припустила назад вниз по холму, она схватила Гугеля за рукав, отчего из-за неожиданно резкого старта он чуть не навернулся. Для человека, привыкшего себя воспринимать как нечто, плывущее по течению, с которым не в силах совладать, даже пример столь незначительного влияния на мир вокруг себя был сродни откровению. У Холи никогда не создавалось ощущения, что она добилась чего-то сама. Будучи от природы достаточно умной и трудолюбивой, чтобы для зубрёжки ей не приходилось по-настоящему себя напрягать и пересиливать, Холи никогда не вкладывала ни во что то количество собственных усилий, которое она сама смогла бы заметить, и потому ни одна из её заслуг не казалась ей собственной заслугой. И сейчас к своей победе она относилась так, что ей просто повезло со списком команд, и никакой реальной её заслуги в том не было. Поэтому пока, пусть ненадолго, пусть микроскопическое, но у неё появилось чувство, что она что-то сделала, она хотела его ухватить и рассмотреть. Осознать. Запомнить на будущее.       Спускаться, как ни странно, оказалось не в пример сложнее, чем подниматься, и пару раз Гугелю даже пришлось ловить оступившуюся Холи, но она даже не обратила на это внимания. Более того, вскоре она отпустила его рукав и едва не ушла в отрыв, набрав скорость на склоне, по которому проще было бежать, чем идти. Разогнавшись таким образом, Холи влетела в джунгли, и не подумав сбавить темп. Сердце билось, как у кролика, страх змеился и свивался клубками в животе. Холи знала, правильно ли то, что она делает, поможет ли ей это или только усугубит её состояние. Просто ей казалось, она чувствовала, что ей надо туда вернуться.       Оказавшись на злополучном участке тропы, Холи остановилась так резко, что Гугель чуть не влетел в неё сзади, но для неё он точно перестал существовать. Во всём мире остались только эта дорожка и события самого недавнего прошлого, которые сами всплывали в памяти Холи без каких-либо усилий с её стороны. Ей было так дико страшно и больно, что ей хотелось убежать и спрятаться, забыть обо всём и сделать вид, что ничего не было, но вместо этого она заставляла себя смотреть, вспоминать и оценивать, как если бы она посадила занозу, и теперь ей приходилось ковыряться в собственном теле, чтобы её вынуть. Холи заставляла себя отстраниться от себя самой и смотреть со стороны даже на себя и события своей жизни, как прежде она смотрела на других людей. Изнутри, как считала Холи, всякий человек видится себе хрупким и слабым, если только, конечно, он не идиот. То, что она хотела увидеть на тропинке, это следы собственной силы, которую изнутри загнанного в угол дрожащего от страха сознания просто не видно. Холи хотела увидеть собственные спокойствие и решимость, позволившие ей одержать победу. Ведь всё могло закончиться много хуже. Но не закончилось. Не потому, что кто-то пришёл ей на помощь, не потому, что так сложилось, а потому что она сама нашла выход из ситуации. Разумеется, ей повезло. Если бы тогда в Центре Распределения Добровольцев Гугель не предложил закодировать Гербера ещё и на её голос, то такого варианта у неё бы не было. Но главное не иметь инструмент, а суметь им воспользоваться. В памяти маячили смутные обрывки, и Холи не могла утверждать, что не рисует себе картину несколько более героическую, чем имела место в действительности, но в то же время ей казалось важным убедить себя, что она действовала правильно, и счастливое разрешение ситуации, во-первых, было счастливым, а во-вторых, не случайным.       Гугель же тем временем не очень представлял себе, куда себя деть и что со всем этим делать, потому что на его глазах Холи мотало по тропе из стороны в сторону, где-то она присаживалась на корточки и долго сверлила взглядом землю, где-то просто ковырялась носком ботинка, где-то вдруг запрокидывала голову к небу или разглядывала кусты так, словно собиралась писать с них картину в гиперреалистической манере. С одной стороны, думал Гугель, будет неправильно оставить Холи одну, а с другой он явно был тут лишним. Поэтому он просто отошёл в сторону и всячески удерживал сам себя в те мгновения, когда ему казалось, что Холи вот-вот начнёт колотиться лбом о ближайшую пальму.       Холи же тем временем в своих мысленных построениях пошла дальше, и начала прикидывать, а как бы ей можно было бы выкрутиться, если бы голосового управления всё-таки не было. Она далеко не сразу заметила, что такое отстранённое и взвешенное обдумывание приносило успокоение. Страх не ушёл совсем – он и не мог уйти так легко. Она боролась не с ним, а с чувством собственного бессилия. Холи хотела довести себя до состояния, когда она сможет смотреть Герберу в глаза. В конце концов, это не она должна его стыдиться, а он – её. Но если ему не стыдно, отчего должна стыдиться она?       Остановившись, Холи хлопнула себя по щекам и глубоко вздохнула.       — Ты как? — на всякий случай спросил Гугель.       — Да так. Ничего страшн…, — Холи встретилась взглядом с Гугелем и осеклась. — То есть, на самом деле мне страшно. Но, думаю, я смогу это преодолеть. Начать с того, что всё могло закончиться гораздо хуже. Вон те кусты, например, так не видно, а они же все в длиннющих колючках. Скорее всего, он потащил бы меня туда и, честно говоря, содрогаюсь от мысли, чем бы это могло кончиться. Столько колючек за всю жизнь не вытащишь.       — Колючек?       — Да, колючек. Я же сказала, в кустах…       — Ну да, конечно, колючки. Фолли, у нас прямо в округе есть целая Кушетка. Уверена, что не хочешь обратиться к специалисту?       — К доктору Спенсер?       Гугель вынужден был признать, что это и правда плохая идея. Из всех обитателей Кушетки он знал только Спенсер и Савушкина, и ни один из них не вызывал у него достаточно доверия для того, чтобы обратиться к ним с чем-то личным. Чтобы вообще к ним обратиться. В принципе.       — Ладно, — Холи потянулась. — Идёмте в обсерваторию? — она взглянула на небо. — А то, мне кажется, солнце садится.       Поднявшись на холм вторично и дойдя на этот раз до самых дверей особняка, они принялись долго и сложно искать хоть что-нибудь, похожее на звонок. Так ничего и не найдя, Гугель рискнул постучаться, и от первого же его удара дверь плавно приоткрылась. Гугель покосился на выразительно поднявшую брови Холи и аккуратно открыл дверь. Внутри их встретил двухэтажный пол выложенным каменными плитами полом и плетёными скамьями, выстроившимися вдоль белых стен. С середины холла на второй этаж к аркам, выходившим то ли на террасу, то ли на балкон, то ли на их помесь, поднималась лестница.       — Есть кто-нибудь? — неуверенно спросил Гугель.       — Нет, все вышли, — раздался резкий голос из двери слева от входа, спрятавшейся в нише между двумя кадками с исполинскими фикусами. В холл вышел совершенно седой благообразный старик, согбенный не столько от прожитых лет, сколько от глубокого внутреннего убеждения, что все старики должны быть согбенными. — Вы б там ещё дольше гуляли. Сколько вас на ужин ждать?       — П-простите.       — Не важно, — старик вздохнул. — Вон там, — он вытянул образцово узловатый палец и указал на дверь напротив той, из которой он вышел, — прачечная. В частности, кабина для экспресс-сушки одежды – ну и человека целиком. Полезная штука в тропиках. Шевелитесь.       Под пристальным взглядом старика, Холи и Гугель без лишних споров наведались в кабину экспресс-сушки, которая больше походила на кабину экспресс-мумификации, после чего следом за ним прошли туда, откуда он в самом начале вышел, и оказались в небольшой столовой. Стол был накрыт на четырёх человек (один во главе, один с одной стороны и два с другой), при этом за столом сидела уже «знакомая» старушка и методично уничтожала некую смесь риса, мяса и овощей в своей тарелке.       — Можно было и подождать, — проворчал старик.       — Голодная, — парировала старушка, даже бровью не поведя.       — Садитесь, — старик махнул рукой в сторону соседствующих стульев. — Вас как звать-то?       — Я Юрий Гугель, физик, — представился Гугель. — А это мой…я практикант…ка Холи Фолли.       — Ясно. Садись, садись.       Когда все заняли свои места, старик кивнул, то ли в знак приветствия, то ли одобрения, то ли потому, что все старики должны многомудро кивать, и представился:       — Звать меня Шуй, я хозяин этого острова, на котором я, кстати, уединялся совсем не для того, чтобы всякие энтузиасты устраивали из него проходной двор, а вот это прожорливое создание – Бунди Бусара.       Гугель чуть не рухнул вместе со стулом.       — Та самая Бусара, — флегматично кивнула старушка, не отрываясь от своей тарелки.       — Та самая? — не поняла Холи.       — Практикантка. Ну да. Так получилось, что неожиданно для себя я создала сеть лабораторий, которые поставляют разные реактивы и препараты по всему Парацельсу, — Бусара отправила в рот очередную ложку.       — О! — в голове у Холи щёлкнуло. — Бусарятник.       — Верно. Бусарятник. Гугель, хватит таращиться, бери ложку и ешь. Автографы не даю.       — А это правда обсерватория? — задумалась Холи.       — Не похоже? — хмыкнул Шуй.       — Не очень.       — Потому что собственно обсерватория на вершине горы. Но, как ты понимаешь, скорее для моего развлечения. Работаю я совсем с другими телескопами, — заметив блеск в глазах Холи, Шуй спросил. — Была когда-нибудь в обсерватории?       — Только пару раз в планетарии.       — Ну, планетарий – это тоже неплохо. Как ни странно, но в эру космических путешествий удивительно мало людей смотрит на звёзды. Ладно, всё, всем есть.       Таинственная смесь риса, овощей и мяса извлекалась из огромной фарфоровой супницы (то есть, Холи думала, что это супница, поскольку в разнообразных предметах сервировки, помимо чашек-ложек-тарелок, попросту не разбиралась) и, к удивлению Холи и Гугеля, оказалась куда съедобней, чем можно было предположить по её виду, и даже ложки с третьей по-своему вкусной. Гугель ещё некоторое время таращился на Бусару, но потом всё-таки сообразил, что это неприлично, и сосредоточился на еде, тщательно следя за собственными манерами – ему почему-то вдруг очень важно стало выглядеть нормальным воспитанным человеком. Когда трапеза завершилась, Шуй промокнул бороду салфеткой (не то что бы ему это сильно помогло, и в целом он был в курсе) и, взглянув на Холи, спросил:       — Ну что, хочешь посмотреть обсерваторию?       — А можно? В смысле, я не буду вам мешать?       — Я сегодня туда не полезу, весь день работал, спать хочу. А вы езжайте, сломать там уже ничего нельзя, всё, что можно было, я уже сломал сам, — он принялся рыться по карманам и вскоре извлёк из заднего кармана штанов огромный ключ, по виду которого сложно было понять, что здесь зубчики, а что – декоративное излишество. — Держи, — он передал ключ Гугелю. В холле вверх по лестнице, сразу за арками увидите дверь лифта. Сидите, сколько влезет, только не опоздайте завтра на катер, а то куковать мне тут с вами чёртов месяц, чего лично мне делать не хочется.       — С-спасибо, — пробормотал Гугель и аккуратно взял ключ.       Перспектива провести пару часов наедине с Холи в обсерватории под звёздным небом его… пугала. Уже произошедшего ему хватило бы месяца на два тщательного пережёвывания, но жизнь явно не собиралась притормаживать, а вид того, как Холи сияла от предвкушения, не позволял ему пойти на попятный и выдать какую-нибудь муру из серии «в другой раз посмотрим» или «смотри сама».       За арками на втором этаже оказалась небольшая поросшая травой площадка, а лифт в обсерваторию был встроен прямо в гору, из-за чего при подъёме невозможно было любоваться видами, однако одновременно всё это наводило на мысли о секретных базах в жерле вулкана, что тоже было по-своему захватывающе. Лифт доставлял непосредственно под купол, к самому телескопу вела отдельная шаткая лесенка, а внизу роились столы, заваленные звёздными картами, таблицами, справочниками и обрывками каких-то расчётов. Однако всё это Холи и Гугель увидели далеко не сразу, потому что в обсерватории стояла кромешная тьма, а свет (как потом выяснилось – специально) не включался, сколько бы раз Гугель ни щёлкнул нащупанным выключателем. К телескопу пришлось пробираться наощупь, а затем долго искать кнопку, открывающую купол. После этого стало посветлее, благо ночь выдалась ясная, и можно было приступать к тому, чтобы крутить ручки и ломать телескоп, что оказалось настолько весело, что затянуло даже Гугеля, который поначалу воспринимал себя исключительно как лицо сопровождающее. Конечно, сломать что-нибудь совсем у них не получилось (благо Шуй не соврал и даже не преувеличил для красного словца – в конце концов, светлая голова не обязательно подразумевает прямые руки, растущие из нужного места), но несколько поистине захватывающих мгновений они пережили.       — Фолли, а какая у тебя родная планета? — поинтересовался Гугель, крутя ручки настроек.       — А что?       — Ну… мы же в обсерватории… и телескоп…       — А, в этом смысле? Амадей.       — Амадей, — Гугель кивнул и… задумался. — А это где?       Холи посмотрела на Гугеля. Гугель посмотрел на Холи. Оба напрягли память, пытаясь воскресить в ней безнадёжно забытые школьные уроки космографии.       — В… космосе? — неуверенно предположила Холи.       На счастье, ночь выдалась ясная, а разреженный горный воздух не так мешал звёздному свету заливать всё кругом, так что к столам со звёздными картами спустились без проблем – правда, чтобы их разглядеть, дополнительная подсветка всё же понадобилась. Собрав охапку наиболее интересных регионов, Холи и Гугель вернулись к телескопу и долго рассматривали в него разные планеты, с которыми были связаны их жизни или даже жизнь всего человечества.       — Так далеко и такая маленькая, что даже звёздной системы отсюда не видно, — вздохнула Холи, отстраняясь от телескопа.       — Кажется полным сумасшествием, что когда-то всё человечество помещалось на одной планете, да? — Гугель посмотрел на карту. — Фолли, ты когда-нибудь была на Земле?       — Нет. Туры очень дорогие. Младшая сестра рассказывала, что студентов-историков туда вроде как возят на практику, но сама-то она ещё в школе.       — Дёни… он как-то там выступал. Был какой-то юбилей кого-то… Баха, кажется. Устроили большое торжество.       — О, и как там?       — Говорит, вот так вот посмотреть, ни за что бы не подумал, что это колыбель человечества. Такая же планета, как и все остальные, города только поменьше.       — Даже как-то обидно.       Холи чихнула. Они поначалу не обратили на это внимания, но после заката здесь, на вершине горы, начало стремительно холодать, и когда они поняли, что не могут наощупь отличить собственные пальцы от катающихся по столику у телескопа ручек, то решили спешно ретироваться вниз в тепло, поскольку звёзды звёздами, а получить воспаление лёгких никому не хотелось.       Внизу, как ни странно, их уже ждала Бусара с двумя чашками очень горячего шоколада, ещё и с перцем чили (о чём, вообще-то, можно было предупредить и заранее). Она же провела их в гостевые комнаты и объяснила, где удобства.       В душе Холи провела несколько больше времени, чем рассчитывала. Дело в том, что она далеко не сразу сообразила, что остервенело намывает ту часть шеи, о которую тёрся щекой Гербер. Осознав это, Холи взглянула на руку с мочалкой и увидела, что рука дрожит. Что всё её тело дрожит. Отшвырнув мочалку, Холи шлёпнула себя по щекам:       — Ничего по-настоящему страшного не случилось. Успокойся. И кончай действовать сама себе на нервы. Это ты победила.       К мочалке Холи не прикасалась до тех пор, пока, вытершись, не завернулась в полотенце. Глядя на себя в зеркало ванной, она ещё раз повторила, кто тут главный и почему он должен успокоиться. После всего этого она боялась, что ей будут сниться кошмары, однако, к собственному удивлению, отрубилась и проспала всю ночь бревно бревном.       В отличие от Гугеля, который полночи ворочался, стараясь отвернуться от собственных мыслей.