Драбблы по Брэдбери

Название: Прощай и здравствуй Персонажи: Уилли, Мальчик-который-не-взрослеет и Эмили, его очень-давняя-знакомая Категория: джен Жанр: драма, приключения Рейтинг: G Краткое содержание: Уилли вновь приезжает в город, где жил когда-то За двадцать с лишним лет может произойти многое. Могут вырасти дети и умереть взрослые, городок, в котором ты встретил несколько счастливых весен, может раздаться ввысь и вширь или застыть и уснуть, оставленный своими жителями. А может и просто изгладиться из твоей памяти, особенно если в последние годы ты переезжал чаще прежнего. Так вот и получилось, что Уилли вернулся в Гарикетт, штат Иллинойс, где уже бывал когда-то. Уилли Смит, двенадцатилетний мальчик с большой дорожной сумкой, на дне которой припрятано удостоверение личности на имя Уильяма Смита, 67 лет. Подлинное удостоверение. Из-за него-то Уилли и не любил снова приезжать в знакомые города. В свое оправдание Уилли мог бы сказать, что это был уже не тот Гарикетт. Он изменился, расползся во все стороны, сделавшись почти втрое больше прежнего. Окраины его были застроены симпатичными коттеджами с небольшими палисадниками. И повсюду были люди — веселые, хорошо одетые, довольные. Уилли нагляделся на них из окна автобуса, которым прибыл в город. Казалось, вся жизнь города собралась там, среди зелени этих ухоженных палисадничков. Но Уилли тянуло в центр. И только пройдясь по его пустынным улочкам и замедлив шаги у высокой витрины кондитерской лавки, завешенной изнутри серой рогожей, он сообразил, что знает это место слишком хорошо. Эта выцветшая тряпка за стеклом — не она ли была прежде бархатной гардиной, драпировавшей витрину, перед которой в сладком трепете томились десятки мальчишек и девчонок? Не на нее ли ложились янтарные отблески от десятков сияющих фантиков и солнечные зайчики от фольги, в которую были завернуты самые лучшие конфеты? И не здесь ли он, тридцатипятилетний мужчина, уже свыкшийся с тем, что выглядит как мальчишка, выстаивал свои мучительные минуты, стараясь быть как все дети? Уилли бросил взгляд на потемневшее от времени и грязи стекло. Отражение таращилось на него с детским испугом. Оно не поддавалось времени — сохраняло все тот же ясный взгляд, яблочно-чистый румянец и солнечный цвет одуванчиков в волосах, что и в детстве. Но он-то, он-то сам должен был стать умнее! Как он ухитрился снова заехать сюда? Что, если здесь еще остался кто-то из тех, с кем он играл в бейсбол на площадке возле дома Эмили Робинсон или гонял на велосипеде по узкому мосточку над оврагом? Конечно, сейчас он одет по-другому, и они могут не узнать его. И если его окликнут, он не ответит, а на прямой вопрос назовет другое имя. Джек, например. Или Стив. Но все же стоит тут оставаться, в особенности вот так — на виду у всех... Еще одно отражение скользнуло по пыльному стеклу. — Уилли! Уилли, мой дорогой, как я рада тебя видеть! Эмили, это ее голос! Та самая Эмили, одна из многих его временных мам. И единственная, кто сам сумел открыть его секрет. Уилли не мог не обернуться на ее оклик, но, оборачиваясь, уже знал, что ошибается. Эмили было под сорок тогда, а сейчас ей должно быть за шестьдесят. Как и ему. Это не могла быть она. Но это была она, и ей по-прежнему было тридцать семь или около того. Как и двадцать с лишним лет назад. — Эмили? — пробормотал он, опешив и уже не вспоминая, что твердо решил притвориться впервые приехавшим в город. — Как это может быть? — Как и с тобой, Уилли. Помнишь, я говорила тебе, что похоронила мужа? Я только не сказала, как давно это было. И не упомянула, что с того момента я не постарела ни на день. Конечно, мне пришлось переехать — сюда, в Гарикетт, когда дома стали поговаривать, что я, должно быть, ведьма... Потом я и отсюда уезжала, вскоре после твоего отъезда, но вернулась, когда прошло время. Здесь спокойно и уже некому меня помнить. И мне все казалось, что здесь лучше, чем где-нибудь еще... А ты? Все так же мотаешься по свету, стараясь быть хорошим сыном тем, кому не довелось иметь своих детей? Уилли кивнул, ощутив, что комок в горле мешает говорить. — Счастлив ли ты, Уилли? — Я устал, — неожиданно выговорилось само, и Уилли ощутил несказанное облегчение. Он и сам не знал прежде, как сильно хотел раскрыть кому-нибудь душу. Кому-нибудь, кто мог бы понять его и помочь смириться с такой судьбой. — Я так устал, Эмили! Всегда быть ребенком, всегда только учиться и играть, да смотреть телевизор, да еще ходить в скаутские походы и все такое прочее... И эти нынешние дети... ничего не скажу, они хорошие, но мне все труднее быть среди них своим. А я так не хочу огорчать тех, кто меня усыновляет! Я знаю, что могу дать им только год-два, редко три года небольшого счастья. Клянусь, я очень стараюсь, но мне все сложнее не разочаровывать их! Слезы, детские или старческие слезы беспомощности навернулись ему на глаза, но так и не пролились. — Ох, Уилли, Уилли, что же ты с собой сделал! — Эмили заглянула ему в лицо и покачала головой. — Знаешь, пойдем-ка со мной. Моим нынешним соседям и дела не будет до того, что ко мне приехал племянник. А вскоре и говорить о нас будет некому: они уже готовятся к переезду. — И я смогу жить в твоем доме еще несколько лет? — Да. И не ходить в школу. И не понимать других детей. И разговаривать со мной так, как ты думаешь, а не так, как положено ребенку. А потом, если у нас появятся любопытные соседи, мы сможем уехать вместе. — Знаешь, Эмили... — тут слезы все-таки потекли, — а что если я уже... привык вести себя как ребенок? Если я буду слишком маленьким? — Однажды я тебя уже воспитывала, — махнула она рукой. — Как-нибудь справлюсь.