В поисках своего мира...

      Он немного заигрался, и прекрасно это осознавал. Тем не менее, разве мог он остановиться, плавясь в огне яростной страсти, сгорая в обжигающем серебре глаз?       Сейчас, когда его с силой прижимали к сырой кирпичной стене, Ичиго с некоторым облегчением вздохнул. Игра закончилась. Прижимаясь к жилистому телу Киске, он с головой окунулся в такой волнующий, давно позабытый, аромат. Позволяя чужим губам расцвечивать его кожу алым, прогибаясь навстречу чужим рукам, он снова дышал полной грудью. Бог? Новая жизнь? Или очередная?       Нет! Да и какая разница, если он чувствовал себя таким слабым в этих объятиях? Какая разница, если он был всесильным, прикусывая, и посасывая мочку чужого уха? Прижимаясь все ближе и ближе, не пытаясь унять дрожь, Ичиго дышал крепким чаем и прогретым в солнечных лучах деревом.       Ныряя с головой в поцелуй, покоряясь напору и неудержимой страсти, Ичиго не смог сдержать прерывистого стона. Прижимаясь ближе, буквально втираясь в тело Киске, согреваясь в неистовом пламени, он снова и снова ловил чужое дыхание, деля его напополам. Он выиграл…       Пытаясь стать ближе, еще ближе, Ичиго закинул руки за шею Киске, прижимаясь теснее, деля на двоих не только дыхание, но и тепло. Слепо следуя за шагами Киске, не видя куда идет, он даже несколько растерялся, ощутив очередной удар спиной. Старые, иссохшие, но абсолютно не потерявшие силы дощатые врата, протестующе скрипнули. Скрипнули снова, и в следующее мгновение пара с хохотом упала на утоптанную землю внутреннего двора. За звонким смехом абсолютно счастливых людей, никто не заметил несколько злорадного поскрипывания, с которым закрылись ворота, вновь преданно пряча секреты хозяина от посторонних.       Будто дети, лежа на прогретой земле, они смеялись, не отрывая глаз друг от друга. Утопая в нежности, одновременно в это же мгновение сгорая под прикосновениями рук, способных одним усилием прервать жизнь, Ичиго склонился чуть ближе к лежащему под ним Урахаре. - Игра окончена? - Я поймал тебя. Боги, я тебя поймал! Хрипловато смеясь, Киске с трепетной нежностью, так отличающейся от его недавних поцелуев, пропустил рыжую прядку между пальцами. - Не богохульствуй, Киске. Тебе ли не знать, боги этого не любят. - Да, действительно… Вновь уделяя все свое внимание прядке в своей руке, шинигами потянул ее на себя, вынуждая Ичиго склониться еще ближе. - Не пристало мне упоминать других богов. Ведь единственный Бог, которому я готов молиться, не любит бессмысленной траты времени. - Твой Бог, Киске? - Да. Мой. Чуть иронично усмехаясь, рыжеволосый подросток склонился еще ниже, объединяя дыхания, разделяя вкус нежности на двоих. - У моего бога в глазах течет жидкое золото, ярким сиянием пряча печаль и усталость. Тихим, интимным шепотом сказал Урахара, робко оставляя поцелуи на прикрытых веках Ичиго. - У моего Бога, янтарем переливаться волосы, затмевая своим великолепием самые прекрасные восходы. Легчайшим шелком струятся они на ласковом ветру. С блаженным вдохом, Киске поднес прядь волос к своим губам. - Он щедр и умен, он печально – мечтателен, его губы отдают горечью полыни. Голос его будто бархат, но даже ему не сравниться с совершенством бархатной кожи. Он одинок.       Нежно выцеловывая чужие губы, едва поглаживая кончиками пальцев острые скулы, Урахара всматривался в печальные глаза. - Но ты – не тот кому я готов молиться. Резко переворачиваясь, вжимая гибкое тело в утоптанную землю, Урахара прикусил нижнюю губу Ичиго, тут же ее зализывая. - На тебя я не хочу молиться. На тебя у меня другие планы… Прерывая звонкий хохот Ичиго, глубоким поцелуем, Киске прищурил глаза. Он наконец понял чего хотел его Бог.