С самых ранних лет мое представление о значении слова «нормально» было донельзя искажено, как отражение в комнате кривых зеркал. Какое-то легкое, едва заметное отступление от нормы было моей характерной чертой, но для этого едва ли могла существовать какая-то причина, запрятанная глубоко внутри, под бесполезным ворохом серых воспоминаний или неподъемным пластом жизненных разочарований. Я был такой, и это нормально. А еще это спасло Их.
Мы были сумасшедшими детьми, капризными, эгоистичными, непослушными. Кричали, плакали, закатывали скандалы. Иногда мне казалось, что наша мать нас ненавидит, но как она могла? Разве у матерей есть такое свойство — ненавидеть своих детей? Мы росли, становились буйственней, мятежней, становились столь же неуправляемыми подростками, сколь были неуправляемыми детьми. Пропадали в вонючих, покинутых Богом районах, ввязывались в неприятности, доводили родителей до исступленной ярости и беспросветного горя. Мы всегда были вместе — мы трое. Казалось, нас не разделить, как сиамских близнецов. В свои юные, нежные годы мы побывали в самом промозглом дерьме. Я никогда не был инициатором наших вылазок, ведь я всего лишь младший из братьев. Самым старшим из нас был Джон, затем шел я, а за мной Джемма. Джон был высок, выше всех своих сверстников, с густыми темно-коричневыми волосами и блекло-карими, кукольными, совершенно невыразительными глазами. Джемма была его точно копией, разве что кожа ее была несколько смуглее, а черты лица мягче. Я не был похож на них, — был ниже, светлее, бледнее, и поэтому часто чувствовал, что лишний в их славном дуэте.
Джону исполнилось семнадцать на днях, а я все еще не подарил свой подарок. Это был идиотский плакат с каким-то никому не известным чернокожим рэпером, но, к моему великому счастью, мой братец был фанат подобной ерунды. Этот редкостно бесполезный «артефакт» пришлось искать по всему городу, поэтому подарок запоздал, но, предвкушая глупо улыбающееся и редко становящиеся счастливым лицо Джона, я не допускал мысли, что просрочка плаката вызовет какое-то негодование у получателя. Обычно после обеда в доме находились только мы трое, и действительно, никого из родителей дома не было видно. Джон, конечно, в своей комнате, где же еще ему быть? Однако там его не оказалось. Может, его нет дома? Уж Джемма-то должна знать, подумал я. В комнате сестры всегда было мрачно из-за непроницаемых жаккардовых штор, так было и в этот раз. Я разглядел их силуэты не сразу, сначала непривыкшие к темноте глаза воспринимали лишь непонятные движения на кровати.
— Джемм?
Копошение прекратилось. Образы начали вырисовываться с особенной четкостью. Джемма была совершенно обнажена, как и лежащий под ней Джон. Я замер, пораженный не этой картиной, а тем, что у меня отсутствовали всякие чувства. Ни отвращения, ни стыда, ни злости. Чистый лист. Вот как бы я описал состояние своих эмоций в этот момент.
— Я… хотел постучать, извините, — спокойно сказал я.
Джемма зажмурилась, а затем медленно задвигала бедрами, начиная тихонько и жалобно постанывать при каждой фрикции. Вскоре ее стоны переросли в отрывистые вскрики, а движения стали резче и беспорядочней. Она приоткрыла рот, а потом вдруг изо всех сил сжалась, вцепившись тонкими, как ровные прутики, пальцами в грудь Джона и глухо застонала. Словно этот финальный крик забрал все ее силы, Джемма, тяжело дыша, скатилась с брата. Джон привстал на колени, придвинул обессиленную сестру ближе, раздвинул ей ноги, крепко ухватился за ягодицы, грубо сминая теплую податливую плоть, и подался вперед изо всей силы. Даже при таком скверном освещении было видно, как раскраснелось и вспотело смуглое тело Джеммы, как тонкие темные волосинки липли к влажному лбу, как ее ноздри судорожно расширялись, как будто она совсем задыхалась.
— Кхм… я зайду попозже, — буркнул я. Сейчас на моей чистом листе появилось несколько клякс — следы бескрайней обескураженности. Я спрашивал себя, почему они делают Это при мне?
В конце концов, мне осталось только выбросить это все из головы. Уже вечером, когда дома появились уставшие после работы родители, мы — я и мои брат с сестрой — вместе сражались в новую игру на приставке. Может, это какие это дурацкие шутки разума? Неожиданный всплеск гормонов породил галлюцинации, если, конечно, подобное возможно? Может, ничего этого не было?
Развязка нескончаемых дискуссий с самим собой, который, кстати говоря, стали походить на шизофрению, настала раньше, чем следовало ожидать. Через пару дней после инцидента, представившегося мне собственной больной фантазией, родители уехали в театр на какую-то нашумевшую в то время постановку. Мы втроем остались дома, без особого интереса вперив отупленные взгляды в телеэкран.
— Мне скучно, — подытожила Джемма, когда телешоу уже почти подошло к концу.
— Хочешь что-то предложить? — без особого интереса спросил Джон, выключил телевизор и небрежно швырнул ставший ненужным пульт на соседнее кресло.
Сестра долго смотрела на него в упор, а затем медленно обернулась ко мне.
— Хочу показать вам кое-что. — Ее губы едва заметно дрогнули.
Джемма привела нас в ванную на втором этаже. Как завороженный я смотрел на то, как моя сестра стягивает с себя одну вещь за другой, пока не остается нагой, точно так же, как в моей фантазии. Или… это все-таки не фантазия? У нее была маленькая, аккуратная грудь с крохотными коричневыми сосками и соблазнительной родинкой у одного из них. Нежный изгиб талии переходил в округлившиеся бедра и длинные стройные ноги. Я вперил взгляд в загадочный треугольник темных волос между ее ног. Мне всегда было интересно, как Там устроено у девчонок, но, увы, во времена нашей юности порноиндустрия не успела настолько широко развиться. Джон смотрел на нашу голую сестру без особого интереса. Джемма неуверенно улыбнулась и шагнула в белую керамическую ванну, которая находилась прямо посреди комнаты. Я хотел разглядеть все в мельчайших подробностях, а потому подошел почти к самому бортику. Джон стоял на своем месте, отчего-то угрюмо сдвинув брови и не спуская напряженного взгляда с Джеммы. Может, ему не нравилось, что я здесь?
В это время наша сестра уже настраивала воду в душе, то и дело плеща ей на свои бедра, как будто определяя температуру, которая будет комфортна именно Там. Она закончила, откинула голову назад, используя бортик ванной, как поддержку для шеи, и широко расставила ноги. Широко, насколько это позволяло тесное керамическое корыто. Джемма в предвкушении закрыла глаза и направила струи воды, льющейся из душа, прямо себе в промежность. Я опешил, неужели ей это нравится? Судя по всему, ответ на этот вопрос был положительным. На щеках начал проявляться уже знакомый румянец. Интересно, все девочки краснеют, когда им приятно? В трениках становилось все теснее. Я очень хотел помастурбировать прямо сейчас, но мне было слишком стыдно делать это перед братом и сестрой. Джемма, кажется, готова была умереть от удовольствия, которое ей приносили струйки теплой воды. А Джон все еще угрюмо смотрел на нее в упор, однако, я заметил, что у него тоже не все в порядке, судя по тому, как он переминался с ноги на ногу и оттягивал бриджи. Для меня все, что происходило сейчас, было чем-то запретным, чем-то новым, чем-то завораживающим и кружащим голову. Я почти забыл о своем жутком стояке и сосредоточился только на смене эмоций на лице сестры. В иные моменты ее тело как будто пронзал ток, отражавшийся легкой судорогой на лице, да и на всем теле. Один из таких разрядов заставил ее вскрикнуть и выгнуться, как-то странно двигая бедрами навстречу струям воды. Точно так же она двигала бедрами вчера, сидя верхом на Джоне. Джемма выключила воду и села в ванне, поджав под себя колени.
Мы молчали. Я подумал, что, может быть, после Этого всегда стоит помолчать?
Джон опомнился первым. Неторопливо он подошел вплотную к ванне и приспустил бриджы. Джемма подняла на него глаза и несколько мгновений невинно смотрела снизу, а затем придвинулась ближе к Джону, утыкаясь носом почти в самую его промежность. Мне не было видно, что она делает там. Я подошел ближе и разглядел размеренные и ровные движения ее головы, идеальные и точные, как у отпущенного в пустоту маятника. Брат засопел и запустил пальцы в волосы Джеммы. Ее голова задвигалась быстрее, но ритм не сбился. Я и раньше слышал об этом (тогда я даже не мог вспомнить, как правильно Это называется), но мне это казалось всегда не слишком уж правдоподобным. В этот момент я готов был продать душу, лишь бы получить такую же ласку от своей сестры, но попросить я не осмелился, покраснев даже при одной мысли о том, чтобы это сделать. Мне оставалось наблюдать и сходить с ума от желания. В конце концов, я не выдержал и сломя голову выбежал из ванной. Плотно закрыл дверь своей комнаты и приспустил свои треники. Я часто мастурбировал в этом возрасте, поэтому ничего хитрого или нового в моих движениях не было. Все закончилось спустя тридцать секунд, я был слишком возбужден.
Мы еще не один раз занимались подобным, но я никогда не прикасался к своей сестре. Только смотрел. В мире, где достать хоть какое-нибудь порно — невыполнимая миссия, я был королем, ибо мне предоставлялся шанс видеть все воочию. Мы никогда это не обсуждали, просто вели себя как обычно. Так в нашем маленьком обществе юных нимфоманов возникло негласное правило — никогда не заикаться о том, что происходит в доме, как только родители ступают за порог. За эти годы я стал дрочить виртуознее самого озабоченного подростка во всей Америке. Однако все изменилось с момента моего совершеннолетия и последующего поступления в колледж, что находился через два штата от нашего дома. За день до моего отъезда мы впервые делали Это, когда родители находились дома, а назавтра я уехал, попрощавшись с нашими маленькими детсткими шалостями на очень долгое время, может быть, навсегда.
***
Рабочий день начался три минуты назад. Телефон звонит. Наверное, опять папа.
Ты обещал, Дилан! Ты обещал нам с Джемм!
Это его любимое — каждый чертов раз напоминать мне. А я просто шел у них на поводу, потому что они — моя семья.
Телефон продолжает звонить. Уже решаю проигнорировать, но рука самопроизвольно хватает трубку.
— Я слушаю. — И как мне временами удается сохранять голос таким невозмутимым?
— Дилан? Здравствую, мой милый! Я так давно не слышала тебя! Как ты там? Как Джемма и Джон? Дилан? Ты меня слышишь? Алло?
Мама. Черт, ей врать труднее, чем отцу.
— Да, я слышу, мам. Все хорошо. Мы все в порядке.
Я старался отвечать коротко, чтобы она не уловила каверзные нотки в моем голосе.
— Дорогой, у тебя точно все хорошо? Ты какой-то неразговорчивый стал с тех пор, как твои брат и сестра переехали в Нью-Йорк. Все ТОЧНО в порядке?
— Все замечательно, — решительно киваю я, как будто мама стоит прямо передо мной и сверлит выжидающим взглядом.
— Ладно, — вздыхает она. Она всегда так вздыхает, когда разочарована. — У Джеммы завтра день рождения…
— Да, — твердо подтверждаю я, как будто она задавала мне вопрос. Все-таки врун из меня никудышный.
— Гм-м… мы с отцом решили, что немного потратимся и слетаем к вам, в Нью-Йорк. В конце концов, это не дело — так редко видеть собственных детей, только чтобы сэкономить лишний цент, — рассмеялась она.
Скверно. Очень-очень скверно.
— Оу… хорошие новости! — воскликнул я. Кажется, получилось совершенно не натурально. — Правда! Я рад!
— Прошу тебя, ни слова Джемм! Пусть это будет сюрприз для нее! — голос ее был возбужден. Есть шанс, что она не заметила моей неправдоподобной актерской игры.
— Конечно, конечно! — затараторил я, а затем пробубнил чуть тише, — сюрприз получится еще тот…
— Что?
— Ничего. Знаешь, мам, кажется, мой босс вызывает меня в свой офис. Я пойду. Увидимся завтра. Во сколько вы прилетаете?
— В полдень. Конечно, иди, дорогой. И помни — ни слова Джемм!
— Созвонимся завтра. Скажешь, куда за вами приехать. А сейчас мне пора. Целую!
Я швырнул трубку и подорвался собирать барахлишко. Имело смысл покинуть офис тотчас же и пулей лететь к Джону с Джемм, чтобы обрадовать их.
Вся загвоздка данной ситуации была в длинной, просто потрясающей длины лапши, которую я в течение полугода старательно вешал на уши родителей. По версии, которую они с жадностью проглотили, Джемма и Джон во всю реализовываются как порядочные граждане — сестра строит серьезные и, похоже, долговременные отношения с педантичным и ответственным типом по имени Гектор, а брат успел сменить нескольких, бесспорно порядочных, девушек за прошедшие шесть месяцев. Разумеется, ни педанта Гектора, ни порядочных девушек и рядом не валялось с Джеммой и Джоном. Просто эти ребятки, почувствовав свободу от родительской опеки, решили, что для них навеки зажегся зеленый свет. Ни один из их новых знакомых и не подозревал, что эта сладкая парочка — брат и сестра. Знал только я, но, ввиду своего нормального к этому всему отношения (или «ненормального» с точки зрения морали), мне бы и в голову не пришло рассказать кому-то. А тем более, родителям.
Их крошечная квартира-студия находилась в Стейтен-Айленде, в самом центре района, в двух кварталах от театра Святого Джорджа. Всю дорогу пришлось подгонять таксиста, будет лучше, если ребятки узнают о сюрпризе пораньше. Я постучал в квартиру 2A — открыл недоуменный Джон.
— Какого хрена? ..
Я протолкнулся в квартиру, оглядываясь в поисках сестры.
— Джемма дома?
— Только что ушла. И я, кстати, тоже мог бы уйти через две минуты!
На нем не было ничего, кроме обвитого вокруг бедер полотенца. Мокрые волосы, влажный торс…
— Куда это ты так спешил в таком виде? — Джону не понравилась моя насмешливость, он сдвинул брови в любимом угрюмом жесте.
— Что тебе надо, Дилан?
— Зашел выпить пивка с семьей.
— В среду утром? Какого хрена ты несешь?! — Мой брат явно начинает беситься.
— Родители приезжают завтра, — спокойно говорю я.
— Чего? ..
— Пиво есть?
В холодильнике было несколько жестяных банок пива, и я взял одну, не дождавшись, когда в Джоне проснется гостеприимство.
— Родители приезжают? .. — рассеянно переспросил он.
— Ну да, — я кивнул, отхлебнул холодного пива и тут же поморщился. — Что за гадкое поило?
— На кой черт они приезжают?! Твою мать! Я звоню Джемм!
Все еще чертыхаясь и сыпля нецензуршиной, Джон популярно объяснил сестре суть приключившейся неприятности. Затем он совершил звонок на работу и объяснил, правда, в более вежливой форме, что по причине неожиданно нагрянувшей простуды не сможет обрадовать коллег своей угрюмой физиономией сегодня.
Я усмехнулся и, несмотря на скверный вкус, продолжал хлестать пиво.
***
— Брайан? Привет, это Джемм. Может, встретимся сегодня? Выпьем, поболтаем? В общем, перезвони, ладно?
Джемма повесила трубку и покачала головой.
— Автоответчик? — Джон так и не сменил угрюмость на что-нибудь попроще. Когда он с таким лицом набивал спортивную сумку своими вещами, было похоже на то, что он запихивает туда части тела расчлененного трупа.
— Да, — кивнула сестра. — Джон… куда ты поедешь?
— Придумаю что-нибудь. В мотель, может быть.
— Можешь перебраться ко мне. Только ненадолго. Я блюду традиционные отношения в своем доме, — улыбнулся я. Третья бутылка пива была явно лишней.
— Завались, Дилан! — рыкнул Джон. Джемма же не обратила внимания, с тех пор, как она появилась здесь, она не обращала внимания ни на что.
— Я молчу, — я поднял руки в знак капитуляции. — Все-таки братоубийство не будет для тебя большим делом.
— Пожалуйста, Дилан… мне не очень хорошо, — взмолилась сестра. Ее лицо приобрело такой оттенок, о существовании которого в природе я и не подозревал. Это заставило меня тут же прикусить язык и допивать свое пиво.
— Что с тобой? Опять тошнит? — Джон засуетился около сестры, совершенно позабыв про свои вещи и все злободневные проблемы в целом. Он принес ей стакан воды, затем уложил Джемм на диван и обтер ее лицо влажным полотенцем. — Вызвать врача?
— Все хорошо, — голос Джеммы сделался хриплым. — Еще немного тошнит, но скоро должно пройти. Это нервы, наверное.
— И давно у тебя такое? — спросил я.
— Последние девять недель, — она слабо улыбнулась, а я залпом допил пиво и понимающе кивнул.
— Понятно. Вовремя.
С тех пор, как я уехал из дома, мои отношения с братом и сестрой кардинально изменились. В те редкие моменты, когда мне приходилось тащиться в родной город, чтобы навестить родных, мы общались на удивление отстраненно, как будто наше родство было отнюдь не близким. Говорили на отстраненные темы и никогда, ни разу, не вспоминали наши совсем не детские развлечения. При мне они больше не вели себя откровенно и ни чем не намекали на сохранность их странной связи. Словом, со стороны они выглядели, как обычные брат и сестра. Тогда мне думалось, что они прекратили делать Это друг с другом, но моя интуиция как всегда паршивила.
И вот, полгода назад они переехали ко мне, в Нью-йорк. Вдвоем. А потом сняли квартиру. Тоже вдвоем. Я никак не отреагировал. Сделал вид, что так оно и должно быть. Мы вместе ходили на футбол, в кино, ужинали в кафешках и просто пили пиво, сидя перед теликом. Как и в детстве, я чувствовал себя лишним, но в то же время во мне воскресли воспоминания о точно таких же моментах из детства. И тогда уже я переставал ощущать дискомфорт. Мы снова были единым целым. Мы ностальгировали по нашему маленькому искривленному мирку и изо всех сил пытались его вернуть. Джон и Джемм были обычной влюбленной парой — мимолетный поцелуй в губы в благодарность за принесенный сандвич, совместные фотографии, которые излучали какой-то особенный свет, обмен улыбками и понимающими взглядами. Между ними парила какая-то неуловимая нежность.
— Они нас возненавидят, — Джемма прикрыла глаза от усталости. — И будут ненавидеть всю свою жизнь.
Мы с Джоном промолчали. Он снова начал собирать вещи, а потом вдруг замер.
— Я никуда не еду. Пусть ненавидят, сколько хотят. Пусть хоть всем на свете растрезвонят! Я не уйду, останусь здесь, и пусть думают, что хотят.
Джемма долго смотрела на него в упор. Я знал, что она думает. Она хочет нарушить незыблемые догмы морали, хочет перестать вздрагивать при каждом телефонном звонке, хочет быть с тем, кого любит. Кто виноват в том, что родные брат и сестра любят друг друга неправильно? Применимо ли к любви слово «неправильно»?
Это была многословная тишина. Надо полагать, мы пришли к единому решению.
— Нам понадобится что-то крепче, чем пиво, — заметил я. — Схожу в магазин.
Я накинул пальто и, прежде чем выйти за дверь, обернулся. Они сидели, прижавшись друг к другу. Казалось, они меня не замечают. Я вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Кто знает, сколько раз мне еще придется спасать их задницы. Но я готов, потому что они оказались выше всего для меня.
