Miroir, miroir, dis-moi...

Мина вышла из комнаты и кинулась прочь. Подальше от Дракулы, подальше от боли и унижения, быстрей, быстрей! Она ускорила шаг и почти побежала. Было очень неудобно: мешалось покрывало, а ноги не слушались. Возле лестницы Мина споткнулась и чуть не упала. Прислонившись к стене, она сползла на пол и зарыдала. Слезы текли не переставая, она всхлипывала, уткнувшись лицом в подтянутые к груди колени. Хотелось реветь в голос, но почему-то не получалось, и из горла вырывались только судорожные вздохи и тихие, какие-то булькающие стоны. Было очень больно и стыдно. Она чувствовала себя использованной и выброшенной на помойку вещью. Она отчаянно хотела разозлиться, встать, пойти и плюнуть в лицо этому паршивому графу за то, что он с ней сделал. Но не могла. Казалось, что ее сломали. Разве та Мина, которую все знали, ушла бы так тихо и не скрывая своей боли? Да она бы… А разве раньше хоть кто-нибудь делал ей так больно? А разве она сама не изменилась здесь? Мина запрокинула голову в беззвучном крике. Изменилась? Влюбилась? Полюбила… За несколько дней? А может, это вообще была любовь с первого взгляда? Ха! А любовь ли это? Да она просто рехнулась, потеряла самообладание, напридумывала себе невесть что, романтичная дура! Она же никогда, никогда такой не была. Может быть, давно, еще в детстве… Когда сказки о большой и чистой любви не казались наивной чушью. «А как же Джонатан?» — тихо и почти жалобно спросил внутренний голос. Мина уткнулась лбом в колени и вздохнула. Мысль о Джонатане вдруг успокоила ее, и она ощутила дикую усталость. Джонатан, да. Она вернется домой и все у них будет прекрасно, и даже лучше. Джонатан — он хороший. Добрый, честный, отважный. Он ее любит. А она… она тоже его любит. Любит… Любила же! Разве нет? Разве она не мечтала создать с ним семью, родить ему детей, встретить вместе с ним старость? Да ни о чем таком она не мечтала. Только планировала. А мечтать ей было некогда. Поездка туда, поездка сюда. Командировки, митинги за, митинги против, снова командировки. Куча дел, что принято называть общественными, большая часть из которых иногда напоминала бесполезную беготню. Защита униженных и оскорбленных, которые на самом-то деле, по-настоящему, никому не нужны. Поиски правды, которой вообще, похоже, не существует… Боже, когда она успела стать такой циничной и бесчувственной? Верила ли она в то, что делала? Верила ли на самом деле, что сумеет хоть что-то изменить в этом мире? Мина замерла, глядя в точку на противоположной стене. А что, если нет? Что, если не верила? Слабо признаться самой себе, что дело твоей жизни было бесполезной тратой времени? Нет, хуже: что дело твоей жизни было для тебя ложью? Мина мотнула головой. Нет, нет, нет! Она верила, она… она делала то, что считала нужным. Она действительно переживала за всё это. Переживала или придумала, что переживает? Что за чёрт? Почему она размышляет об этом сейчас? Откуда в ее голове взялась эта чушь? Хватит! Мина поднялась, кутаясь в покрывало. Как это все же нелепо — стоять посреди коридора в одном покрывале… Так, хватит! Хватит мыслей, хватит самоанализа. Она уходит отсюда, сейчас же. И всё у нее будет прекрасно, и даже лучше. И любимое дело, и жених, и… Сердце пропустило удар, Мина зажмурилась на мгновение. Невозможно так быстро все забыть, так быстро отпустить, так быстро и легко перечеркнуть эти дни и эту ночь. Вообразить, что и для нее это было игрой? Но как? Ведь все по-настоящему, все слишком… Забавно, но всю серьезность происходящего с ней Мина поняла только тогда, когда Влад… Она споткнулась в мыслях о его имя и прикусила губу. Когда он… «Он» почему-то еще больше сбило ее с толку. Обычное местоимение теперь приобрело какой-то особый оттенок и привкус, особое значение и власть. Власть над ее мыслями, чувствами, над ее душой и телом. Он. Тайное, хрупкое, живое, бесконечно любовное слово. Он. Мина судорожно вздохнула, даже не пытаясь сопротивляться тому, что чувствовала сейчас. Она и не знала, что может испытывать такие сильные эмоции. Он будто бы нашел родник внутри нее, о котором до недавнего времени не знал никто, а в особенности — она сама. И это все не может быть игрой. Только не для нее. Когда он смотрел на нее страшными, темными глазами, когда он готов был поглотить ее, она испугалась. Да, испугалась, но в тот же миг поняла, что может переступить через этот страх, чтобы быть с ним, с её Владом. Чтобы он сам больше не боялся. А он прогнал ее. Потому что, оказывается, это была просто игра. Просто… Мимо Мины проплыла вампиресса, не обратив на нее никакого внимания. Она посмотрела ей вслед, пытаясь вернуться к мысли. Просто игра… Просто игра? Какая же она дура! Глупышка! Слишком много эмоций, слишком. Так повестись… Так попасться! Смешно! Как же она ненавидит этого бессердечного идиота! Граф Дракула, ужасный и беспощадный! Нашелся тут умник, ха! Мина фыркнула, сжала зубы и решительно направилась обратно к спальне. Она вся кипела от ярости и негодования. Навстречу ей, словно заводная кукла, двигалась вампиресса. Мина снова фыркнула. Как быстро он ее отпустил! Хорошо, просто отлично: ей не придется ждать, пока его величество освободится и соизволит… Ух, как же она зла! Мина бедром толкнула не закрытую до конца дверь и вошла к Дракуле с намерением расколоть что-нибудь тяжелое об его голову, а потом высказать ему все, что накипело. Но едва она увидела его, вся ее злость улетучилась, уступив место ноющей боли и горьковатой, тайной нежности. Он сидел на краю кровати и смотрел в окно. На нем была тонкая белая рубашка, а черную — вчерашнюю — он рассеянно комкал и перебирал пальцами, будто бы раздумывая — бросить ее на пол или порвать. Какой же он… — Глупый, — озвучила Мина свои мысли. Дракула обернулся, одновременно вставая и все еще держа рубашку в руке. Если он и предполагал, что она придет, то не думал, что так скоро. Мина сделала шаг ему навстречу. — Зачем ты так? — в ее тихом голосе звучали горечь, упрек и ласковое тепло, которое сбивало с толку. — Что тебе нужно? — грубо спросил он, бросая рубашку на кровать. — Я думал, мы все выяснили. Если он и предполагал, что она будет обвинять его, то не думал, что так тихо и так… нежно. Как ей удается столь быстро и ловко разрушать его броню? Переворачивать все с ног на голову, опять? Где же то привычное, настоящее безразличие, что он обрел несколько минут назад? Один ее взгляд, одно слово — и все летит в бездну, и он снова… снова будто бы жив. Он был готов к любым ее обвинениям, к крикам, к злости, к ненависти в глазах, но не к тихому и простому слову «глупый». — Ты неправильно думал. Мне кажется, тебе вообще надо перестать думать, — Мина подошла еще ближе, едва заметно улыбаясь и лаская его лицо глазами. Он задохнулся. Что она говорит? Что возомнила о себе? Зачем она так смотрит? Хочет таким извращенным способом отомстить ему? — Ты слишком много себе позволяешь, — он стиснул зубы, стараясь показать злость, которой не было. — Это ты слишком много себе позволяешь. Не тебе решать, как мне распоряжаться своей жизнью. На то она и моя. Мина провела ладонью по щеке графа, коснулась большим пальцем его губ, следя за своими движениями взглядом, а потом посмотрела ему в глаза. — Не стоило так грубо манипулировать мной. Думал, я не пойму? Хотя, надо отдать тебе должное — я почти купилась, — она горько усмехнулась и убрала руку от его лица. Дракула стоял неподвижно, смотрел на Мину и не понимал, что чувствует сейчас — счастье и облегчение оттого, что она раскусила его обман и вернулась, или тяжесть оттого, что снова придется прогнать ее. Он не может допустить… — Прекрати это! — Мина слегка повысила голос и сердито посмотрела на него. — Не надо решать за меня. Дракула недовольно хмыкнул. Неужели у него на лице все написано? Докатился… — Ты слишком лестного мнения о себе, да к тому же переоцениваешь свою проницательность, — он снова прогонял ее, но ему самому уже были смешны эти нелепые попытки. — Думаешь, что я разыграл спектакль, чтобы, — тут он презрительно фыркнул и отвернулся от нее, — спасти тебя от себя? — Звучит ужасно пафосно, но если в двух словах — то да. Думаю, все так и есть, — Мина усмехнулась и добавила: — Впрочем, пафос — это как раз в твоем стиле. — Да что ты говоришь? — он резко развернулся, схватил ее за плечи, но сразу же отпустил, сделав шаг назад. — Не нравится? Скатертью дорога. Она смотрела на него ничего не выражающими глазами, а потом вдруг рассмеялась, искренне, но немного истерично, а, отсмеявшись, произнесла: — Это все похоже на ссору старых, но все еще влюбленных друг в друга супругов. После смеха ей захотелось плакать. Снова. Она едва держалась на ногах. Сколько еще нужно времени, чтобы выиграть это сражение? Ему не нужны жертвы, так пусть сдастся на ее милость — милость победителя. Пусть признает, что она права. Пусть признает, что он — мерзкий манипулятор. Пусть признает, что… К черту! Пусть ничего не признает, только бы обнял… Он смотрел на нее, готовый разлететься на миллион осколков, сверкающих безумием и любовью, и в каждом из этих осколков отражались бы ее глаза, полные нежности. Он готов был сдаться, пасть к ее ногам и умолять о прощении. Он знал, что дальше будет только хуже, но не находил больше сил отказываться от нее сейчас. Мина вцепилась пальцами в плечи, удерживая покрывало, и шагнула назад, в пустоту. Ей казалось, что она падает в темный длинный тоннель, у которого нет конца, потому что сверху на нее смотрят черные глаза Дракулы. Именно они делают ее падение бесконечным, именно они держат ее на ниточке, именно они… Внезапно они исчезли и пустота схлопнулась внутри нее в маленькую точку, где-то в районе солнечного сплетения, и забилась там от страха и радости. Дракула обнимал Мину, обнимал, прижимая к себе, неловко гладя ее по волосам. Она плакала, хватаясь рукой за его плечо, ощупывая пальцами его лицо и шепча его имя одними губами. Он целовал ее слезы, проклиная себя за них и за них же благословляя небо. — Влад, Влад, — целовала она его, — Влад, послушай меня... Он кивал, говорил, что слушает, но почти ничего не слышал, только чувствовал, как ее любовь окутывает его шелестом слов и прикосновений, как она впитывается ее дыханием в его кожу, кости, душу. Он никогда не получал столько любви, никогда. Он думал, что от этого можно сойти с ума. Ему хотелось плакать, но он не умел. — Влад, Влад, — она касалась дрожащими губами его уха и без конца повторяла его имя, — Влад, я… Ты слышишь? Ты слышишь меня, Влад? Ну послушай же, послушай, я не могу так, не прогоняй меня больше. — Она больно вцепилась пальцами в волосы на его затылке. — Слышишь? Я готова. Я готова быть в твоем мире, если это нужно, чтобы мы были вместе. Слышишь? Влад, я готова. Я хочу. Слышишь? Пожалуйста… — Нет, — он мотнул головой, наконец-то уловив смысл ее слов. — Нет, только не это, нет. — Я же знаю, я вижу: иначе нельзя… — Я не… — он запнулся и произнес тише: — Можно, если ты уйдешь. И крепче обнял ее, зажмурившись, как маленький мальчик, который надеется, что если зажмурить глаза сильно-сильно, до разноцветных кругов, то случится чудо, и все плохое исчезнет, не оставив и следа. — Перестань! Не говори так больше, никогда. Никогда, обещай! — Мина… Как ей объяснить? Что сказать ей сейчас, что? Он же ничего не может, он бессилен, тотально, всеобъемлюще бессилен. Перед своей природой. Перед своей любовью. Перед желанием защитить ее от себя и перед желанием быть рядом. — Влад, прошу тебя, сделай так… — Мина… — Нет! — она накрыла его рот ладонью. — Не прогоняй меня, пожалуйста, пожалуйста, не надо. Я не могу без тебя, я уже не могу без тебя, понимаешь? — она улыбалась и снова плакала, гладя его по щеке. — Мне так плохо и так хорошо, Влад. Не прогоняй, молчи, пожалуйста… Я не хочу без тебя! Она перестала держать покрывало и обняла Дракулу обеими руками, неожиданно крепко и как-то по-детски. Тихо, судорожно вздохнув, прошептала — «мне нельзя без тебя, глупый, нельзя, разве ты не понимаешь?» и затихла. — Ну что ты… хорошая моя… что ты… — он бормотал какие-то успокаивающие слова, держа Мину в своих руках, щекой ощущая мягкость ее волос. — Тихо, тихо… Он все объяснит ей, а она поймет. Будет очень больно, но она переживет это. И поймет. Она должна понять, должна. Но все это будет потом, а сейчас… Осточертевшее уже покрывало неловко падает на пол, Влад отстраняется от Мины, она цепляется за ворот его рубашки, но тут же отпускает, прижимает сжатые в кулак ладони к губам, опустив лицо. Ее беспомощная поза пугает Влада, он снимает с себя рубашку, накидывает Мине на плечи, убирает руки от лица и видит ее глаза. Нет-нет, она не сломалась! Просто не нужно ее отпускать… Она немного неловко сует руки в рукава рубашки и принимается сосредоточенно застегивать пуговицы. Влад помогает ей, их пальцы переплетаются на мгновение и это вызывает улыбку на лице Мины. Она зачем-то проверяет — в порядке ли воротничок, и прижимает руки к груди, так, будто ей холодно. Влад обнимает ее, мечтая укрыть от всего мира, и укрывает — она наконец-то чувствует покой, прислоняясь щекой к его плечу. Дождь как-то внезапно кончился, в окно робко прокрался лучик солнца, постепенно наглея. В конце концов он осветил почти половину комнаты и ровно половину той фигуры, что неподвижно стояла пока он, лучик, расширял свои владения. Женщина в белой рубашке и мужчина в черных брюках. Его обнаженная спина, ее голые ноги. Она — почти полностью в солнце, лишь только голова, склоненная на его плечо, окунулась в тень. Он — почти полностью в тени, лишь только руки, обнимающие ее, теперь купаются в свете.