Я - чистилище

Мальчик теперь не сильно боялся, но все же старался не производить лишнего шума. Впрочем, чересчур стараться ему не приходилось — босые, грязные и израненные стопы позволяли делать лишь небольшие и осторожные шаги. За его спиной, вокруг него и позади была сплошная темнота. Глаза его адаптировались, а может и какое-то другое чувство, но он понимал где стены и обрывы, а где тропа. Уже много раз он сворачивал не туда, попадая в тюрьмы новых и новых духов. Он думал, что это телторы... или то, что раньше было телторами, но потом они потеряли что-то, что делало им честь быть духом. Теперь оставалась лишь память и сны, которые изводили мальчика, сбивая его с пути и не давая найти выход. И, судя по душам других детей, так и задумывалось. Он был не первый. Хотя, возможно, он был самый сильный. Он так решил, потому что уже второй день не встречал душ других детей. Наверное, так далеко им не хватило сил зайти и все их трупы остались позади. Мальчик тоже не протянет долго. Он слизывал влагу со стен пещеры и грыз кости и редкие суховатые грибы, тянул в рот вообще все, что попадалось на пути, но он... умирал. Уже скоро. Он задумался — какие же сны оставит за собой он? Все эти дети были наказаны. Все они были плохими и то, что делало их теми, кем они были, теперь обитало здесь. Тюрьма с убитыми родителями, братом и сестрой... Сожженная со всеми прихожанами церковь. От них, даже спустя прошедший век воняло гарью так сильно, что у мальчика даже не проснулся аппетит от запаха горелого мяса. Он не стал есть эти останки, оставив за собой и погорельцев, и ребенка, который строил горки из кучек пепла и разбивал их чужим черепом, как мячом. Он смеялся, тот мальчик. Даже не заметил изможденного пришельца. Оно и к лучшему. Когда мальчика заметила одна томящаяся в этих подземельях девчушка, она брела за ним почти день, умоляя помочь ей. Простить ее за то, что она была плохой девочкой. Она хотела прощения и чтобы все исчезло. И сама хотела исчезнуть. Мальчик ничем не мог ей помочь. Хотя пообещал попробовать вывести их. Но она отстала, а спустя время ее плачь затих вдали. Мальчик искренне хотел вернуться, но понял, что у него не хватит сил. Если он повернет назад, то только заблудится. И точно останется здесь навсегда. … он никого не убивал. И не желал ничьей смерти. Ему не за что просить прощения, так может... может от него останется только скелет? Может его душа не будет плакать в этих переходах, умоляя помочь ему в этой темноте и тишине? Рука, такая же тонкая и грязная, как и та, что затащила его сюда с обрыва, вытянулась прямо из стены, ласково погладив его по щеке. Голос прозвучал не от конкретного источника, а из воздуха вокруг него: - Нет, дитя. Нельзя оставаться хорошим мальчиком, когда видел самых плохих людей. Нельзя смотреть чужие сны и оставаться хорошим мальчиком. Ган раздраженно отмахнулся от чужой руки. Ган. До этого у мальчика не было имени. Он пришел из леса, и был всегда Волчонком. Так его называли приемные родители. Там, дальше позади него, позади мальчика в сгоревшей церкви и позади отставшей девочки, там далеко была другая — Анна. Голова ее мертвой сестры болталась на ее плече так же бесполезно, как усохшая третья рука, росшая сбоку. Анна была плохой девочкой. Ее сестре всегда было больно, с самого их рождения. Боль в руке и голове сестры сводила Анну с ума. Анна убила только одного человека и заживо спустилась сюда. Она плакала, потому что их было лишь двое, ни мамы, ни папы, потом Анна осталась одна, а потом не осталось ни одной. Анна была древнее этих пещер. Она была до того, как появились все остальные дети. Она помнила, как тут появился каждый из этих детей. Очень обрадовалась, когда появился Ган, потому что он ее хоть немного понимал. Она пыталась говорить с другими, но древнего языка никто не ведал. А его учили родители. Анна тараторила без умолку, долго следовала за ним, блестя черными глазами на сером до прозрачности лице. Когда хотела обратиться к нему, называла его Ганание*. Называла его загадкой и сказкой. Притча. Не ешь, это навь, смерть. Должен выйти. Должен идти к аркуде. Иди к медведю. Выйди и рассказывай свои сказки, свои загадки. Выйди, и сам будешь загадкой. Ганание было лучше, чем Волчонок. Он умрет с именем. Сола, убедившись что весь дом спит, включая Ганна, которого пришлось чуть ли не досуха затрахать, чтобы вымотать, бодро прошагала к усадьбе. Единственный человек, видевший куда она направилась, был безумный старик, насмешливо захихикавший ей в спину. Он не попытался ни обматерить, ни остановить ее. Немного странно — в Западной Гавани, например, в такой ранний час уже начинала просыпаться жизнь. Впрочем, не все же деревни и городки ей равнять на собственную. Она была уверенна, что ее снова прогонят. Ведь ей все вокруг в один голос твердили — не ходи в усадьбу. Как собственные спутники, так и обитательница усадьбы. Уровень таинственности становился просто неприличным. Для начала Сола хотела просто обойти вокруг, ведь час был действительно ранним. Но ворота оказались открытыми. Подозрительно, учитывая всеобщую напряженность по поводу этого места... Сола спокойно прошла внутрь. Времена, когда она вежливо спрашивала разрешения, чтобы никого не побеспокоить, прошли около года назад. Невервинтер очень быстро учит всему, что нужно. К том же в этой стране ее Проклятье — это пропуск куда угодно. Фанатиков, желающих стать проклятыми, вроде утраки, она больше не встречала. А значит ее точно никто не убьет. Сола фыркнула: проживет она недолго, но нагло и весело. Вид вокруг походил на... на что-то, чего она сама не видела, но вспоминала по рассказам. Примерно так Нишка описывала приют. Аккуратность и порядок везде. Сола поняла, почему Нишка ненавидела то место. Атрибуты детства и веселья посреди такой нарочитой аккуратности казались неестественными, словно игрушки и качельки оказались здесь случайно и немедленно подчинились общей взрослости порядка. Пять парных, деревянных качелей стояли ровным рядом. У всех была приподнята сидушка, обращенная к дому. Они были как пушки, готовые вот-вот расстрелять окна. Единственные навесные качели слегка поскрипывали на ветке дерева. Сола поежилась, оглядывая аккуратные сугробики на клумбах и расчищенные от снега дорожки и тропинки. У входа в главный дом, под небольшим навесом стояли лопаты с короткими черенками. Как раз под детскую руку. Пристальнее поглядев на вход, Сола поняла, что именно ее обеспокоило — дверь так же была приоткрыта. И, конечно, она вошла внутрь. Пустые коридоры и плотно закрытый ряд дверей. Все вокруг кричало об опасности. Даже если предположить что шестеро детишек и хатран, которых она видела накануне были здесь единственными обитателями, не могло быть так, чтобы от их присутствия не осталось ни следа. Но Сола решила все равно проверить. На первом этаже она нашла чистую кухню, все поверхности в которой были покрыты пылью. Классные комнаты тоже располагались на первом этаже. В этих кабинетах было много книг и дощечки для письма, ровными рядами, строго по краю лежащие на столиках. Ждущие учеников. Пыль здесь была повсюду. Казалось, она даже на полу лежит плотным ковром, и заглушает ее легкие шаги. На втором этаже были спальни. Детские, судя по всему. И, словно жути без того мало, с кроваток на нее смотрели тусклые, выцветшие от времени куклы и набивные медвежата. Пуговицы и вышивные крестики, заменявшие им глаза грустно и с укоризной поглядывали на человека. Все кроватки были (ну конечно) аккуратно заправлены, около каждой была лавка, со сложенными на них рубахами с вышивкой. Сола нервно пробежалась пальцами по вороту Ганновой рубахи — ощущение рун, вышитых на ней, почему-то успокаивало. Духи не смогут проникнуть через горло и рукава. Сола ускорила шаг, поднимаясь на третий этаж. Следуя логике здесь должны бы быть спальни хатран-воспитательниц. Этот этаж был так же пуст. Ничего не случилось даже тогда, когда Сола кощунственно прихватила оставленную маску в спальне одной из хатран. Примерила ее к собственному лицу, но гром не грянул и небеса не треснули. Девушка приказала себе не паниковать. Количество пыли еще ни о чем не говорит — может они жили в сарае, не желая отапливать огромный дом. Хотя общая аккуратность с этим, конечно, не вязалась. Кто-то настолько педантичный, даже съехав, позаботился бы о порядке. Накрыл мебель тканью, хотя бы. Сола тихо спустилась на первый этаж по боковой лестнице. Центральная заставляла себя чувствовать... открытой. Будто сотни обитателей, старых и будущих смотрят на нее из каждой щели и тени. Почему-то припомнились и тени, сражаться с которыми в одиночку было почти нереально, и многочисленные зомби. Ничем, в общем-то, не вызванные воспоминания, ничто не намекало здесь на присутствие нежити. Но кричать во все горло: «Есть здесь кто?!», почему-то расхотелось. Справа от лестницы Сола увидела еще одну неисследованную дверь. Подвал. В лучших жанрах страшилок! Гробнар, например, знал их немного, но в тех что рассказал подвалы наполненные жутью фигурировали обязательно. Сола не стала брать с собой обычный арсенал. Во имя богов, она направлялась детский приют, в конце концов! Но нож с коротким мечом были при ней, и ей настоятельно захотелось проверить подвижность оружия в ножнах и его доступность. Передернув плечами, словно сбрасывая необъяснимый страх, Сола достала флакон со светом. Эта штучка, врученная ей Сафией, была крепкой, освещала лучше свечи, но хуже факела, и никогда не гасла. Магия, с самыми малыми проявлениями которой Сола не умела разбираться. Но ничего не имела против ее полезности в быту. А может и алхимия. По мудрености от магии недалеко. Осторожно спускаясь по каменным ступеням, Сола как-то... ее не оставляло ощущение, что она спускается в прошлое, хотя ничто вокруг об этом не говорило. Просто каменная лестница, просто темная кладка стен. Это все от страха. И у страха глаза велики. Это известно. Когда из дальнего, скрывавшегося во тьме конца коридора раздался тихий детский плач, а следом и девчачье хихиканье, Сола замерла, выпучив глаза от ужаса. Только боевой опыт, въевшийся в подкорки ее тела не позволил ей издать самый громкий из существовавших на свете воплей. Что же делать? Неужели она боится детей? Один из них плачет. Вокруг никого, она не слышит взрослого голоса. Не может же она просто из страха повернуть и оставить ребенка там одного? А если это Елена? Но как же хотелось развернуться и уйти! Бежать! Бежать со всех ног, пока не окажется в объятьях Ганна, огромного и сильного мужчины, опытного в делах с местными гулящими привидениями, который скажет ей что все хорошо. Она сражалась с самим Королем Теней! Но «бука под кроватью», та самая дрянь, которая обитает только под детскими кроватками и которой именно в детском приюте раздолье, пугала гораздо больше любой реальной опасности. Сола была нормальным ребенком в детстве и боялась свою буку. И вот она здесь. Отец в другой стране, Ганн спит в другом доме, и кажется, что он так же далеко, как и Дейган. И впереди плачет дитя, а она Герой Невервинтера, и сбежать без оглядки кажется отличным решением... Сола накрыла флакон со светом тряпицей, немедленно оставшись в темноте... Агафья поклонилась туше медведя, спящего у камина. Он стал плотнее, реальнее. Королю Окку теперь, чтобы коснуться своего кургана и духов, что ему подчинены, приходилось впадать в состояние, похожее на транс. Женщина приоткрыла спальню, которую отвела для лысой и крылатой девушек. Как и полагалось — они спали без снов. И не проснутся, если не настанет нужное время. И, наконец, она прошла в спальню, где всю ночь развлекались Ганание и его подстилка. Он спал на животе, свесив одну руку до пола. Дымчатые волосы полностью падали на лицо и тихонько колыхались от дыхания. Он не хотел спать, бедняга. Но, если эта маленькая феечка значила для него больше, чем любая другая розовая щелка, ему придется поспать. А ей самой давно пора вернуть должок. Не смотря на то, кем он был, не смотря на то, что он в итоге ушел, живя своей жизнью, не позволяя использовать себя, он все равно подарил ей эти годы. Как бы она не жалела о его характере, как о любимом, который свернул с верного пути и проматывает жизнь, а ты не можешь на это смотреть, но не можешь его ненавидеть — она все равно была ему должна. Агафья легла туда, где совсем недавно спала Сола. Повернувшись на бок она постаралась расслабиться, но нервы были натянуты, как струна. Женщина раздраженно вздохнула, стянув с себя одежду. Ее молочно белое тело резко контрастировало с синевато-серой кожей Ганна. Она прижалась грудью к его спине, заставив себя сосредоточиться на приятном ощущении от трения сосков о теплую кожу. Осторожно проведя ладонью по мускулистому телу, она пристроила ее на бледной почти по-человечески ягодице парня, тихонько вздохнув и заставляя себя дышать ровнее. Ее распущенные, волнистые от кос волосы накрыли его вторую руку. Когда она почти уснула Ганн повернулся во сне, обняв прохладное, но такое приятное на ощупь тело. Его щека прижалась к одной груди, ладонь умиротворенно расположилась на второй, словно готовясь сжать и приласкать ее сразу по пробуждении. Щека Агафьи же уютно ткнулась ему в макушку. Ноги спящих переплелись, а спустя некоторое время раздался и синхронный храп. Картина мира, уюта почти супружеского. Картина вцепившихся друг в друга людей. Если уж вам нужен якорь... Окку якорь, разумеется, не был нужен. За месяц с небольшим тут не многое изменилось. Стало менее людно, разве что. После разгромного боя с Проклятой... Собственная могила все еще блестела золотом и дарами. Сола взяла с собой лишь ритуальное оружие. С нее саму ростом, но когда ты напуган и безоружен, сразу после боя насмерть с тенью... одним словом бог-медведь именно за это ее простил. Но не за смерть Накаты. Хоть Сола была не виновата, а Наката выполнила свой долг, она все равно была невинной. Она была его утешением, помощницей и дочерью долгие годы заточения. Находиться в своем кургане, но не быть ни духом, ни физическим телом было странно. Всего лишь сон. И дорога ему в глубину подземелий, во тьму, намного дальше пещеры, в которой до некоторого времени был заточен голод. Окку взглянул на поворот, из-за которого не так давно вышли Сола и Сафия. Старый страх заставил шерсть подняться дыбом. Он вспомнил тот день, пару десятилетий назад, когда обессиленный мальчик едва не забрел в тюрьму пожирателя, в попытках найти выход. Они тогда сильно поспорили с Накатой, но все же отпустили его. Ребенок был в таком состоянии, что либо умер бы в тот же день, либо ничего не вспомнил бы. И вот он здесь... Всеволод задумчиво закурил, глядя на Усадьбу. Было о чем поразмышлять. Обстоятельства складываются так лишь однажды, и не воспользоваться случаем, тем более что он уже наступил без вмешательства старого шамана, было бы просто нелепо. Даже преступно. Интересно, о чем думали Окку и Ганание, возвращаясь сюда? И, если Окку еще можно было понять и даже предугадать его возможный тайный план, то Ганн клялся, что ноги его здесь не будет. Интересно, как они вообще встретились с Окку? Как оказались прямо в тот день в том городе, где объявилась Проклятая? Или сами ее нашли, следуя за опустошением? Как бабочки на огонь? Нет, скорее всего просто то, что написано судьбою уже не разрубить. Однажды начертанные руны судеб не переписать даже богам. Наверное Ганн, явившись сюда нервным и напуганным думал, что Пожирательница слишком измучена для любопытства и на следующую ночь они направятся дальше. Что же — они с Окку недооценили эту женщину, именно как личность. Так стремились разглядеть нити судеб и тайн, секреты духов и души, что забыли, что она первым делом человек. Ведь именно воля нет-нет, да меняет судьбу раз в пару сотен лет. Не такая уж редкость. Старик внимательно осмотрел свой посох. Каждая руна была ему знакома, он знал где какая находится, хоть они и стерлись почти, на дереве отполированном прикосновениями. Бусы, четки, косички из волос, что оплетали его навершие — все напоминало ему о его долге. Кольца и колокольчики на вершине спокойно ждали. Старческая рука, почти полностью утратившая силу, покрепче сжала ссохшиеся пальцы вокруг девка. Старик выпустил струю дыма, ворчливо забившись поглубже в кресло, плотнее спрятавшись в шубы. Сварливый мат вдруг перетек в слова заклинания. Единственный сильный удар посохом глухим стуком обозначил начало перемен. Кольца и колокольчики звякнули нетерпеливо, но лишь один раз. Тишина спящего городка оглушала. Вдалеке, в районе обрыва, как всегда окутанного туманом, раздался одинокий детский смех. Теперь оставалось лишь ждать. Всеволод заматерился еще быстрее и сварливее, но тише. Старик почти полностью исчез в своих шкурах. К дыму, вьющемуся от его трубки присоединился сначала дымок, а потом поток гари — горела церковь, восставшая на краю городка. Ее там никогда не было. И все же вот она. Со всеми запертыми прихожанами. И мальчиком, стоящим в сторонке и посасывающим затухающую ладонь. Город просыпался.