Мой ангел-2. Богема

      Ехали тремя машинами – парами. В первую сели Квентин и Дин, во вторую – еще какой-то мужчина с девушкой, в третьей ехали Сэм и Кас.       Шумно ввалились в дом Тарантино. Роскошный огромный особняк на каких-то холмах – в темноте ночи Кас не понимал, куда его везут. Запомнил только, что из города они выехали и двигались все время вверх по серпантину. Потом были изящные кованые ворота с охраной. Тенистая аллея и широкое парадное, пропустившее смеющихся гостей и хозяина в просторный холл. Все тут же устало попадали на диваны. Теми же парами.       - Кто голодный? – спросил хозяин.       - О боже, только не еда! – простонала девушка, сбрасывая туфли со стройных ножек.       - А выпивку тащи! – махнул рукой незнакомец: – Кстати, нас не представили. Я – Роберт Родригес, режиссер, друг и непримиримый конкурент этого бездаря Тарантино.       Квентин засмеялся, протягивая гостям бокалы:       - Скорее, просто друг. Как конкурента я тебя не боюсь.       - А я – Мишель Родригес, актриса, – девушка протянула ручку для рукопожатия.       - Я – Кас. Кас Новак, художник, – представился Константин.       - Новак? – подскочил на месте Роберт: – Кастиэль Новак? А ты знаешь, что означает твое имя на этой планете?!       Кас скромно улыбнулся:       - Я – Константин Новак. И никакого отношения к вашему герою-освободителю не имею. Новак – очень распространенная славянская фамилия.       - Не парься, Кас, – улыбнулся Сэм: – На Эдеме полно Новаков и все не родственники. Или, наоборот, родственники – кто их поймет! И Винчестеров полно, а Сэмюэлей и Динов вообще, как собак нерезаных! Особенно, среди старшего поколения. После освобождения планеты бывшие рабы часто брали фамилии героев, а детей называли их именами – это было модно. А кто кому родственник генетически – только экспертиза определит. Пока не подросло достаточное количество альф, первые несколько сот детей все были от Сэмюэля Винчестера. Да-да, от моего полного тезки.       - Но он еще и похож на Кастиэля, – не унимался Родригес, – вспомните портреты. Темноволосый, глаза голубые…       - Это совпадение, – смущался Константин, не привыкший к такому навязчивому вниманию к своей персоне.       - Да ты не стесняйся, будь, как дома, – Тарантино протягивал Касу запотевший стакан со спиртным.       - Тут все свои, – вторила ему девушка. Она уже прилегла, сложив уставшие ноги на подлокотник, а голову на колени Роберта.       - Я не стесняюсь, – улыбался Кас, – просто мне здесь непривычно… находиться в обществе…       - В обществе трехполых? – засмеялся Сэм.       - Ну, в общем… да, – согласился Новак, отчего-то густо краснея, – я пока еще не разобрался и мне… мне часто неловко. Я не знаю, что сказать.       - Здесь можешь говорить все, что хочешь, – Тарантино тоже удобно вытянулся на диване, подперев голову рукой, – здесь все свои, и никто не будет смотреть на тебя косо, даже если ты ошибешься. Если хочешь, задавай вопросы. Любые.       - Любые? – сомневался Новак.       - Совершенно любые! – хитро улыбался Сэм.       - Хорошо, – Константин все еще колебался, боясь выглядеть глупо. Но природное любопытство брало верх: – Ладно. Тогда вопрос: я сейчас здесь единственный человек?       Все рассмеялись, но времени обидеться Касу не дали – Сэм обнял его длиннющей рукой за плечи:       - Прости, друг. Мы смеемся не над тобой – просто обычно каждый гость Эдема в подобной обстановке сразу интересуется о сексе. И мы с друзьями делаем ставки на первый вопрос.       - И кто выиграл? – осторожно спросил Кас.       - Все проиграли.       - Ну… – Новак колебался, – вообще, мне интересно все. Но, прежде всего, общение. Я меньше всего хочу кого-то обидеть.       - И быть неполиткорректным, – закончила за него фразу Мишель, назидательно подняв вверх тонкий пальчик.       - Ненавижу это слово, – буркнул Родригес.       - Все не так сложно, – пояснял Тарантино, – мы все – люди. Поэтому, если назовешь альфу или омегу мужиком, а бету девушкой, никто не обидится. Наоборот – хуже, ваши почему-то обижаются. Чтобы отличаться, мы называем вас двуполые, а себя трехполые, хотя это тоже неполиткорректно. Прости, Роб, других названий-то нет! Иногда, по старинке, кто-то может сказать, что такой-то или такая-то – человек. Тогда они имеют в виду ваш вид. И еще, со словами «господин» и «госпожа» будь поаккуратнее – здесь, со времен рабства, их недолюбливают.       - Мы живем мирно, – продолжал Сэм, – сегодня на вечеринке было много людей, некоторых из них я тебе представлял. Вообще, трехполых на Эдеме чуть больше ста тысяч, а двуполых около двух миллионов. Так что соотношение – понимаешь, какое. А в клубе преобладали наши, потому что наш общий друг Квентин – альфа, и общается больше с трехполыми. Да и в богемных рядах наших больше – так сложилось. Избранное общество, так сказать. А на улицах больше людей.       - Двуполых. Мы опять неполиткорректны, – поправила Сэма Мишель.       - Кас меня понял, – засмеялся Сэм.       - А здесь? – вернулся к своему вопросу Новак.       - Ты не один здесь человек, – произнес Квен загадочно.       - И – кто?       - Догадайся, – и все снова заулыбались.       - Фу-х! – выдохнул Новак, потея: – Ну, хорошо. Квен и Сэм – альфы – это я знаю. Дин – омега. Значит, или Роберт или…       Все опять засмеялись. Девушка подняла руку:       - Это я. Я – человек, Роб – альфа.       - Я всех путаю, – честно признался Новак.       - Не ты один, – улыбнулся Сэмюэль ямочками на щеках, – многие двуполые путают. Пока мы одеты, мы мало чем отличаемся от вас.       - А вы сами отличаете?       Теперь пояснял Квентин:       - Конечно. Есть признаки – ты потом приглядишься и будешь их замечать. Но внешность, как говорят, не приговор. Не все альфы брутальны. Беты очень похожи на человеческих девушек, а омеги – на обычных мужчин. Среди омег очень мало женоподобных, хотя они и есть. Большинство такие, как Дин. Вот, глядя на Дина, ты сказал бы, что он – омега?       - Не знаю, – Кас пожал плечами, присматриваясь к Дину, – на вид – обычный молодой человек. Ну, в смысле… из нас, двуполых.       - Это пока не снимет штаны, – улыбнулся Квентин и внезапно положил ладонь Дину на область паха.       Парень не отреагировал – никак. Вообще никак!       Зато насупился Сэм:       - Квен!       - Не бойся, Винчестер, Дина раздевать не будем. По крайней мере, пока.       - Но вы же не снимаете штаны каждому? – не унимался Новак.       - Нет, – согласился Сэм, – и издалека тоже можем перепутать. Но при близком общении – никогда.       - Почему?       - Запах, – Сэм хлопнул рукой по колену, – люди пахнут не так, как мы. А альфы не так, как омеги. Вот и весь секрет. А наш народ очень чувствителен к запахам – особенно, феромонов.       Квен продолжал:       - Люди тоже выделяют феромоны, только другие – не такие, как наши. Вы их слышите, но воспринимаете только подсознанием. В вас какие-то важные древние гены дремлют. А, создавая нас, Аарон Готлиб эти гены разбудил.       - Точно, – кивнул Родригес, – я слышу со своего дивана, как пахнет Сэм. И Квен пахнет тоже, как альфа, но иначе. И еще лучше слышу, как пахнет Дин.       - И я слышу, – Квен подвинулся ближе к омеге, уткнулся носом к нему за ухо: – Дин пахнет великолепно!       - Квен! – снова одернул его Сэмюэль.       - Да, брось ты, Сэм, – Квентин махнул рукой устало, – ты же тоже слышишь запах омеги. Когда вы находитесь в одном помещении, этот запах невозможно скрыть – тут мы никогда уже не перепутаем. Дин – омега. Сладкий, взрослый, но еще не рожавший, омега.       - Это все по запаху?! – поднял брови ошеломленный Кас.       - Да... Ну, и из местной прессы тоже.       Все снова рассмеялись.       - А если омега течный, – продолжил объяснения Роберт, – мы слышим это за несколько сот метров.       - И слетаете с катушек, – заключила девушка.       - Не обязательно, – возразил Родригес.       - Ой, да ладно! Что тут сейчас творилось бы, если бы у Дина началась течка!       - И что же? – любопытствовал Новак.       - Оргия, Кас! – воскликнула Мишель: – Вот эти трое самцов уже бы…       - Мишель! – остановил ее Сэм: – Не обязательно вдаваться в такие подробности, а то Кас сейчас с нами тут с ума сойдет!       Тарантино поднял лицо от плеча Дина:       - Проще всего воспринимать нас как… например, как субкультуру. Как панков или хиппи на Земле. Ты же можешь относиться к ним нормально, жить рядом, общаться по работе, но присоединяться к ним никто не заставляет, ведь так? Ладно, не парься, Кас, ты тут только четвертый день, со временем во всем разберешься. Если захочешь, даже увидишь – это можно устроить. Если, конечно, кишка не тонка.       - Что увидеть? – не понял Новак.       - Сцепку, – ответила девушка: – А что? Многие туристы ради этого и прилетают! Это же главная достопримечательность Эдема!       - Фу, Мишель, – поморщился Сэм.       - А пока хотя бы голого омегу, – задумчиво произнес Квен. И засмеялся, предвосхищая бурную реакцию Винчестера: – Не сейчас, Сэм! Я просто хотел… Хотел попросить нарисовать портрет Дина для меня. Обнаженного, – и очень нежно погладил омегу по голове, зарылся пальцами в коротко стриженые волосы на затылке, прислонился лбом к его плечу.       Новаку почему-то тут же захотелось сделать то же самое... Сэмюэль заерзал рядом:       - Зачем тебе это, Квен?       Тарантино вздохнул:       - Кас уже согласился написать мой портрет. Его я повешу здесь, в гостиной. А портрет голого Дина – в спальне. И буду мечтать перед сном…       - Тогда я никогда не войду к тебе в спальню, – буркнул Винчестер.       - Ты и так никогда не заходил в мою спальню, – парировал Квен.       - А Дин не против? – поинтересовался художник.       - Я – против! – наконец, подал голос Винтер.       - Он – НЕ против, – повторило эхо в виде Квена, – а я выпишу чек. Договорились, Кас? Ради меня.       - Договорились. А может, парный портрет?       Все почему-то опять засмеялись.       - Они не партнеры, – пояснил Роб.       - Мы не партнеры, – снова вздохнул Тарантино: – Хотя, я неоднократно предлагал Дину руку и сердце. А он не хочет. Так, Дин?       - Так, – кивнул омега несколько отрешенно.       - Дин упрямый. Как альфа. Я люблю его, а он заставляет меня страдать, – Квентин скользил ладонью все ниже – по позвоночнику к ягодицам омеги, – только изредка снисходит до ночи любви со мной…       Сэмюэль встал:       - Ну, а мне пора!       - Сэм, ты чего? – Мишель обиженно надула губки.       - У меня завтра съемки и надо рано вставать.       Тарантино приподнялся:       - Винчестер, переночуешь у меня, а утром мой водитель отвезет тебя, куда скажешь…       - Нет, – заупрямился Сэм, – спасибо, друг. У меня через два часа челнок.       - Это правда, – кивнул головой Роберт.       - Жаль только, что режиссер не Квен, – покачал головой Сэм.       И все снова засмеялись.       - Тогда и я… – приподнялся Кас.       - Ни в коем случае! – замахал руками Тарантино: – Тебя я точно не отпущу. Я читал, как ты работаешь. Непринужденная обстановка, и прочее. Так это – она. И тут – два твоих заказчика. А с Сэмом созвонитесь завтра... Сэм, я тебя провожу!       И поспешно пошел к выходу, видимо, боясь, что Кас и правда решит уехать.       После ухода Винчестера, еще болтали и пили вино – ароматное и вкусное. Обстановка, и правда, была непринужденная. Травили анекдоты про альф и омег. Константин делал наброски в планшете и смеялся. Ему нравилось рисовать Квентина, общаться со всеми и любоваться Дином.       Омега почти все время молчал. Может, расстроился из-за сегодняшнего эпизода в туалете? Но, казалось, то, что у него нет настроения, замечал только Кас. Все остальные веселились и беззлобно подшучивали друг над другом.       «Интересно, – думал Новак, – а Квен догадывается, что Дин уже имел сегодня сексуальный контакт? Если они так чувствуют запахи, возможно ли догадаться об измене по запаху?» Но спрашивать об этом, естественно, не стал.       Когда все совсем выбились из сил и изрядно напились, и когда… Ну, в общем, в какой-то момент Мишель забралась на Роберта верхом, и они слились в поцелуе. Квентин тоже обнял Дина и поцеловал его долгим, страстным поцелуем, а Кас вдруг почувствовал, что у него встает…       - Я в душ, – прошептал Дин, прерывая поцелуй и облизнув розовым язычком пухлые губы.       Каса аж в жар бросило от этого жеста! «Ничего себе! Меньше надо пить!» – подумал сам про себя Новак.       - Иди, любимый, я скоро, – проговорил Квен, ласково проводя пальцем Дину по щеке. Повернулся к Новаку: – Идем, я покажу тебе твою спальню. А этих, – он кивнул на без перерыва лобызающихся Родригесов, – лучше оставить в покое. Кажется, мы здесь уже лишние...       Поднялись наверх. В спальне нашлась и запасная одежда, и полотенца, и все для бритья. И даже чистый бокал, бутылка вина и горка фруктов.       - И, вот что, – Тарантино улыбнулся, – Кас, у нас все по-простому и мы все взрослые. Если ты чувствуешь себя одиноко, можно вызвать к тебе девушку или парня. Прямо сейчас, только скажи! Через десять минут будут здесь. Или даже можешь попробовать омегу – тебе ведь и это, в конце концов, интересно?       - Я, ...э-э-эм, – Кас несколько опешил, – нет, спасибо, Квен, я думаю, это сегодня лишнее.       - Только не смущайся.       - Я не смущаюсь, просто… э-э-эм, такого рода услуги меня не…       - Это не услуги, – засмеялся Квентин, – я не собирался вызывать тебе проститутку. Просто я – известный человек, у меня много знакомых, и среди них наверняка найдется парочка скучающих коллег, которые были бы счастливы…       - Нет, спасибо, – решительно перебил Новак, – я все еще не совсем акклиматизировался и вообще…       - Уверен?       - Да, вполне.       - Тогда, спокойной ночи, Кас.       - Спокойной ночи, Квен.       Тарантино не спешил – он знал, что Дину надо спокойно смыть с себя сперму и запах того человека. Дин будет купаться под душем (он не любит валяться в ванной) и специально оставит дверь открытой. Квентин устроил на ночлег гостя, поднялся к себе, вошел в ванную комнату и долго смотрел, как моется Дин. Он любил на это смотреть: гибкое тело, красиво очерченные мышцы, идеально гладкая кожа, по которой ломано стекают струи воды.       Налюбовавшись, приблизился, не раздеваясь. Взял в руки мочалку и начал не столько мыть, сколько ласкать ею тело омеги – похрен, что вода и мыльная пена пачкают дорогой костюм! Главное, что Дин сейчас здесь, рядом – в полной его власти. Упрямый, непокорный, самый дорогой его сердцу омега! Не податливый и безропотный – чуть что, вспорхнет, словно испуганная экзотическая птица, и улетит. Но, все же, сегодня он здесь – мокрый, обнаженный, такой недоступный и беззащитный одновременно.       Дин расстроен, и Тарантино об этом знает. Дин расстроен, потому что не только Квен догадался, что с ним произошло. И Дину это неприятно. Но альфа любил его и таким – если Дин в клубе дал человеку, значит, по какой-то причине, так было надо, и Квентин это принимал. Тарантино принял бы Дина любого – со всеми его недостатками и ошибками, со всей его болью и разочарованием. Вот такого, как сейчас – мокрого, голого, нищего, с оголенными нервами. Лишь бы сам Дин позволил. Лишь бы пустил в свою жизнь и свою душу...       Тарантино смывал ладонями пену с тела любимого омеги – с каждой выпуклости, из каждой складочки. У Дина тонкая кожа – как у большинства омег. Волос на груди нет – они у молодых омег не растут. Ноги немножко волосатые. Попа гладкая (не растут там волосы или Дин их удаляет – тут альфа догадаться уже не мог). Рыжеватые волосики в подмышках и паху Дин аккуратно подстригает – для омег это приемлемо – мало кто из них удаляет с тела всю растительность, как делают беты. И Квентина это тоже устраивало – оставшиеся волоски не жесткие, как у альф – у Дина они светлые, шелковистые, мягкие – их так приятно гладить. Это мило.       И тело омег не такое жилистое, как у альф – Дин мог бы так же накачаться, как Сэм, но ему понадобилось бы для этого втрое больше времени и усилий. Тело Дина нежнее, чему у альфы, но все же гибкое, тренированное и мускулистое – не такое, как у бет. И этот запах – ни с чем не сравнимый – потрясающий, зовущий, обволакивающий, сколько его ни смывай. Такой родной запах…       Тарантино выключил воду и полотенцем начал обтирать тело дорогого ему омеги – самого дорогого на планете! Вытирал влагу с плеч и целовал легонько мелкие рыжие веснушки. Промакивал грудь и покрывал и ее нежными поцелуями. Протер плоский живот, завел ладонь ниже, мимо напрягающегося пениса – туда, в теплую жаждущую промежность. Скользнул тканью уже не по воде – по выделяющейся ароматной смазке. А другой рукой обнял Дина за талию, когда тот выгнулся в пояснице и тихо-тихо, призывно застонал.       Полотенце упало к ногам. Квентин гладил Дина по округлым ягодицам. Снова и снова – он любил их. Он любил Дина всего – от стриженого ежика волос на красивой голове, до кончиков пальцев на ногах. Любил его кожу, его запах, его голос, его крутой нрав и противоречивый характер. Его всего – целиком и полностью.       Дин вцепился пальцами в волосы Квена – в редеющую черную шевелюру. Наклонился и поцеловал долгим жарким поцелуем. И зашелся, задыхаясь, почувствовав пальцы альфы в своем влажном влагалище. Задохнулся от желания.       Но Квентин еще медлил – он еще помучает омегу, доведет до предела, почти до исступления, и продержит на этой высшей точке как можно дольше. Заставит стонать от нетерпения и самому раскрыться навстречу удовольствию. Это месть альфы за то, что Дин любит дразнить Квена, долго водить его вокруг да около, то флиртуя, то отступая в последний момент. Теперь альфа мог отыграться, чувствуя, что омега уже готов принять его, но жестоко медлил, тянул время. Даже то, что любим мы искренне, не мешает нам мучить и дразнить любимого.       Дин постанывал, насаживаясь на пальцы альфы, вбирая их все глубже и прижимая лицо Квентина к своей вздымающейся от сбивчивого дыхания груди. Потом чуть повернулся, и стал тереться твердым членом о костюм Тарантино. Пенис у Винтера довольно большой для омеги, очень чувствительный. Крайняя плоть отвернулась, обнажая головку, и альфа, немного наклонившись, схватил ее губами. У Дина, кажется, даже ноги подкосились от острого наслаждения! Омега нетерпеливо подался вперед, входя глубже в рот альфы со сдавленным стоном.       Тарантино не собирался делать Дину минет – такие подвиги для альф не характерны. То была лишь часть сладкой пытки, только один из пиков прелюдии. Задеть самое чувствительное, слышать, как низкие стоны омеги срываются в фальцет. Догадаться, что Дин настолько хочет этого, что готов кончить только от мысли, что альфа возьмет у него в рот.       Но Квен не поведется – его рот соскользнул с члена омеги, и тот разочарованно промычал. Вот, пусть теперь и он помучается, не получая того, что хочется!       Тарантино подхватил Дина на руки, вынося из ванной. Пальцы омеги вцепились в его плечо – сильно, больно. Омега – не бета, у него сильные мужские руки. Дин смеялся, сопротивляясь:       - Квен, не будь идиотом! Меня не надо носить на руках!       - А я так сегодня желаю! – рыкнул альфа, теряя самообладание.       - Глупость какая! Я сам дойду, – смеялся Дин.       - Черта с два! – рявкнул альфа, швыряя свою ношу на постель.       Он любил Дина всего – ироничные пухлые губы и его дерзкий смех. Но это уже было слишком мучительно! Квентин ждал этого так долго, сходя с ума от желания снова обладать им, мучаясь вечерами. Неделями ждать звонка. Ждать, пока своевольный омега где-то там трахается с другими самцами. И не важно, альфы эти самцы или люди. Да, они с Дином не партнеры. Винтер никогда и ничего не обещал ему. И ничем ему не обязан. Но все-таки… это очень больно. Невыносимо!       - Давай уже! – улыбался Дин.       ...Это больно, но не настолько, чтобы дать волю своему нетерпению и доставить моментальное удовольствие ему! Квентин еще помучает этого мальчишку! Пусть он хотя бы сейчас прочувствует, насколько трудно ждать, умирая от желания. Быть так близко, а обладать так редко. И умирать от любви...       Тарантино разделся – Дин помогал ему сбросить измятые брюки и безнадежно испачканный костюм. Прочь все, что мешает! Прочь все условности! Сейчас Квен войдет в него.       Но альфа не спешил, хотя его вовсю и приглашали – смазка текла по пальцам. Пенис омеги напрягся и пульсировал. И запах – такой божественный запах, приглашающий войти.       Они целовались. У Дина – потрясающие губы! И нежные пальцы, которые знают, что делают. Дин ласкал тело альфы – волосатые ягодицы, покрытую жесткой шерстью грудь. Прокрался к крупному половому органу, обхватил его ладонью, сжал горячую головку, провел большим пальцем по уздечке, огладил ее…       И Тарантино сдался. Рухнули все его планы насчет сладкой и долгой мести. Головка его члена как-то незаметно, сама собой, скользнула в жаркое влагалище омеги – ее заботливо приняли, поглаживали, сжимали – там, глубоко внутри.       - Дин, – еще пытался спохватиться альфа, – ты предохраняешься, Дин?.. Впрочем, я буду рад, если ты залетишь от меня.       - Ты мелешь чушь! – смеялся Дин. Так здорово смеялся, чуть сощурив зеленые глаза.       - Мне похрен! – огрызался Квентин, теряя остатки самоконтроля и входя еще глубже. – Дин, если ты залетишь от меня… А, черт! Да хоть от кого-то! Слышишь, Дин, запомни, если ты забеременеешь, не важно, от кого, просто позвони. Я приму тебя, слышишь, Дин, и твоего ребенка, я… я…       - Заткнись, Квен! – смеялся омега, закрывая поцелуем рот альфы и насаживаясь глубже, обхватывая альфу ногами и напяливая на себя. Вминал попу альфы пятками, вгоняя его член по самый лобок.       - О, твою мать, Дин, – простонал Тарантино, начиная двигаться.       Только несколько десятков секунд фрикций и…       У них всегда так! Альфа и омега не обязательно сцепляются сразу. И даже не обязательно при каждом соитии. Но, видимо, слишком они подходили друг другу физически – как ключ к замку. Или как рука и перчатка.       Дин застонал, прижимаясь к альфе всем телом – спазмы сотрясали его мышцы, голова откинулась назад, и приоткрылся красивейший на планете рот. Квен придерживал Дина, пока мог. Ощущал, как моментально набух узел в приятном плену, как Дин провалился в небытие мощнейшего оргазма. Как сперма толчками выходила внутрь его тела. Снова и снова.       И как Дин умирал в его крепких объятиях. Воскресал, покрывая резкими поцелуями его влажное от пота лицо, и умирал снова, погружаясь в новую волну экстаза. И принимал опять…       Было очень раннее утро, когда назойливая вибрация браслета разбудила Тарантино – ему пора было собираться в путь. Хотя, что там собирать? Дорожный костюм выглажен, чемодан сложен, а кофе он и в челноке попьет. Можно даже не бриться – Квентин летел не на прием или кинофестиваль – он летел на работу. Ту работу, без которой не мог жить, но которая, порой, сводила его с ума.       Как сейчас. Поваляться бы в постели допоздна, обнимая тихонько, чтобы не разбудить, любимого омегу. Или, наоборот, разбудить жаркими поцелуями. Целовать всего, без разбора – и полушария упругой попы, и веснушчатые плечи, и капризно сморщившуюся спросонья мордашку. Ощущать, как Дин, еще не проснувшись, вовлекается в эту игру, и обнимает альфу сильными руками, отвечает на настойчивые поцелуи, раскрывает ноги и принимает еще один узел – твердый, долгий, изматывающий. Узел, дарящий блаженство на грани помешательства. Квен бы выдавил омегу, как лимон, насыщался бы стонами удовольствия. И обнимал Дина, когда оргазм за оргазмом сотрясали бы его тело. Еще раз. Хотя бы еще один раз!..       Но Квентину пора. Все, что он может, это протянуть еще несколько минут, полюбоваться на того, кем готов был любоваться до конца своих дней. Если бы Дин позволил.       Альфа выключил раздражающий вибросигнал на браслете – он уже не проспит свой рейс. Стянул осторожно с голого омеги одеяло. Руками не трогал – только смотрел. Будить Дина не хотелось – не выспавшийся Дин может быть совершенно несносным! Однажды он лягнул Квена ногой, когда тот приставал к нему в такое же раннее утро с неуместными ласками. Больно лягнул – чудом по гениталиям не попал. А уж нецензурной бранью покроет точно – пошлет ко всем чертям! Омега не бета – церемониться не станет. Тем более, Винтер.       Квентин сейчас этого не хотел. Возможно, они теперь долго не увидятся – режиссер улетал в другую Галактику, далеко от Эдема. Тарантино хотел запомнить Дина таким – все изгибы тела - тела, которое ночью принадлежало ему. Запомнить смятый хохолок волос, совсем коротких на затылке. Широкие плечи – как у альфы. Бедра, покрытые мягким светлым пушком. Бедра, которые железными объятиями стискивали торс альфы еще пару часов назад. И эту великолепную ложбинку между гладкими ягодицами, в которую даже сейчас пронзительно хотелось запустить пальцы. Найти горячее отверстие, чтобы… Чтобы…       О, боги! Квентин отвернулся и вяло поплелся в ванную, чтобы принять холодный душ и начать думать хоть о чем-то, кроме секса. Смыть запах омеги с себя – насколько возможно.       Почистил зубы, натянул костюм прямо на мокрое тело. Вернулся в спальню только затем, чтобы осторожно, едва касаясь прохладными губами, поцеловать Дина в лоб. Целомудренно и обреченно. И уйти, не оборачиваясь. У него работа. Его ждут съемки на далекой Вулкании, покрытой толстым сверкающим снегом. Подальше от Дина. Чтобы одинокими ночами снова думать о нем. Мучиться от любви и безнадеги.       И все же надеяться...       А вот Новак, напротив, проснулся очень поздно. Хлопал ресницами, не понимая, где находится. С усилием припомнил – Сэм, вечеринка, Тарантино. Да уж, кажется, он вчера изрядно перебрал. Вкусное было вино, легкое, ароматное – вот Константин и пил его, будто компот. Сам виноват!       Голова гудела. Принял прохладный душ. Долго приводил себя в порядок, но спускался в гостиную все равно помятый и с опухшим лицом. Волосы торчали пучками во все стороны. Приостановился возле столика, где они вчера компанией пили и смеялись. Не знал, как поступить? И где все?       - Доброе утро! – услышал.       Оглянулся – за барной стойкой что-то готовил на скорую руку Дин. С обнаженным торсом и в каких-то дурацких мешковатых штанах. Босиком. Новак, в его парадном костюме и с взлохмаченной башкой, выглядел нелепо.       - Доброе утро! – ответил почему-то подсевшим голосом Константин.       Дин засмеялся, глядя на Каса:       - Что, тяжко?       - Есть немного, – улыбнулся Новак вяло.       - Наше вино надо фруктами заедать. И перед сном съесть фрукты, желательно кислые, тогда голова болеть не будет.       - Буду знать. А где все?       - Разъехались, кто куда.       - Так мы в доме одни?       - Одни одинешеньки, – кивнул Дин, – охрана сюда не войдет, если не позвать. Обычно в доме прибирает горничная, а готовит экономка, но сегодня у них выходной.       - Так может, я… – начал Кас осторожно, делая движение к выходу.       - Да, брось ты! Что мы, сами не справимся? Иди, завтракать будем.       Пахло вкусно. Но Новак все еще колебался – один в огромном доме, хозяин которого в отъезде. Ладно, Дин – он здесь явно не впервые. Но Новак…       - Не парься! – будто услышал его мысли Дин: – Ты – гость Тарантино и можешь находиться здесь столько, сколько захочешь. А уж без завтрака я тебя точно не отпущу – Квен мне не простит. Подходи, не бойся, я не кусаюсь. По крайней мере, не часто…       Дин улыбался. Хорошо так – приветливо, просто. Без присутствия трех альф, которые его подавляли, он казался совершенно другим. Или просто потому, что вчерашнее недоразумение осталось во «вчера» – было перемолото, прожито и забыто? Или оттого, что молодого омегу ночью как следует удовлетворили и он находился теперь в хорошем расположении духа? «Скорее всего, и то, и другое, и третье», – решил про себя Константин. И присел напротив Дина за стойку на высокий стул.       Ел из поставленной перед ним тарелки. Что это, Новак понятия не имел, но было вкусно. Рассматривал Дина. Красивый парень – очень. Смотрит прямо, взгляд не прячет. Глаза такие… зеленоватые, полупрозрачные, ясные, широко открытые. Ага, вот и первый, кажется, признак, чем омеги отличаются от альф. И у Сэма, и у Роба, и у Квена глаза посажены глубже, под нависающими надбровными дугами, и кажутся меньше и темнее. У Дина лоб почти ровный, глаза большие, выразительные. На руках и груди волос почти не видно. Правда, на подбородке все же наблюдается легкая небритость. И губы – ай, да губы! Интересно, у всех омег они такие – полные, мягкие, нежные, или Винтер – уникальный в своем роде? Очень необычные губы…       Дин вдруг засмеялся, сощуривая зеленые глазищи:       - Я чувствую себя зверьком в зоопарке.       Новак спохватился, залился краской:       - Прости, я… я просто…       - Я тебе интересен с профессиональной точки зрения? – улыбался омега лукаво.       - Да! – художник ухватился за эту мысль, как за соломинку: – Именно! С профессиональной. Квен же заказал твой портрет! А ты… ты действительно не против?       Дин пожал плечами:       - Не против, если этого не избежать.       - Видимо, не избежать, – подтвердил художник с улыбкой, вспоминая настойчивость Тарантино.       Дин тоже заулыбался:       - Непривычно завтракать в обществе омеги?       - Непривычно, – честно согласился Новак.       - Привыкнешь... Так когда приступим? После завтрака?       - Приступим? – не расслышал Константин.       - К портрету, – улыбался Дин.       - Ах, да, к портрету.       - Я понял, – смеялся Винтер, – вино и вертолеты. Лучше не сегодня?       - Почему не сегодня? Можно и сегодня, – попытался встряхнуться Новак, – если ты, конечно, не занят.       - Я? – усмехнулся Дин: – У меня – вагон времени!       - Когда встретимся?       - Ты не останешься?       - Нет, – Кас привстал: – Спасибо за завтрак, но мне надо еще на одну встречу. А вечером приезжай в студию.       - Тогда – до вечера?       - До вечера.       Кас назвал адрес. И уехал по делам.