Мой ангел-2. Богема

      Кас работал, как проклятый, теперь уже в одиночестве.       По поводу воссоединения братьев Винчестеров, конечно, развернулся грандиозный скандал. Пресса жужжала, Космонет взорвался! Но братья успешно отбивались. Появлялись везде теперь только вместе, вдвоем, открыто улыбались. Сэм уверенно отвечал на вопросы, на провокации не поддавался. Неизменно при этом обнимая Дина за талию – целомудренно, как принято в приличных кругах Эдема. Или хотя бы держал его за руку. В каждом интервью повторял «люблю» и «счастлив». Говорят, Джон бесился, а Мэри и Бобби в прессе отмалчивались, комментарии не давали.       Зато Джесс не скупилась – прошлась по их отношениям с Сэмом по полной! Всякие гадости говорила: что жадный, что выпивает, и что плох в постели. Ну, ее понять тоже можно – ничего нет страшнее обиженной женщины. Свой портрет она у Новака выкупила – через доверенное лицо, в мастерскую ехать отказалась – тоже обиделась.       К Новаку теперь вообще мало кто заходил – новые заказы он не брал, все больше работал над завершением старых – ему скоро пора было улетать. Разве что, портрет Криса Хемсворта написал, как и обещал. Красивый альфа – блондин, мускулистый, большой. В прессе писали, он теперь встречается с Джессикой Ли Мур. Пишут, свадьба не за горами. Хотя, может и врут.       Тарантино тоже отказался приезжать. Коммуникатор по началу не брал – сбрасывал звонки, гневался. Энтони предположил, что Квентин до последнего мгновения надеялся, что их ссора с Дином носила временный характер, мол, перебесится парень и остынет, вернется. А тут Новак со своей авантюрой. Вот Тарантино и не хотел обращаться. Потом, в конце концов, прислал курьера с чеком. Курьер забрал портрет Квентина, ну тот, с горностаевой мантией, а портреты Дина – оба – так остались у Каса. Их забирать отказались, хотя Тарантино за них внес деньги тоже: слово альфы – закон, обещал – оплатил. Константин отослал чек за портреты Винтера назад, на адрес Квена.       На приемах Новак не появлялся, клиенты к нему не ходили, прессу он не пускал. Несколько раз заходил Хопкинс. Кас дописал и его портрет тоже. Много беседовали – о разном, в основном, о жизни. Про Дина говорили не часто – Энтони тактично не хотел ворошить раны художника, а художник, тоже догадываясь, не хотел ворошить раны старого альфы.       Часто звонили Дин и Сэм. Приглашали в гости – они пока сняли небольшой домик где-то в предместье Сан-Анджелеса, готовились к свадьбе. Новак общался с ними, но с визитом идти отказывался, ссылаясь на всеобъемлющую занятость.       Что еще?       Кас дописывал парный портрет братьев Винчестеров. В этом их алом одеяле. Лучший портрет, какой когда-либо писал. Два «отпечатка» раскрытых, обнаженных душ – любящих, светлых, необъятных, как Космос. Две души, как два огромных белых крыла. За это полотно Новак не возьмет денег. Братья получат его в виде сюрприза, как подарок к свадьбе, когда Новак уже покинет планету...       - Когда у тебя рейс?       - Завтра.       Разговаривать с Дином мучительно и сладко…       - Я приду.       - Ну, я не знаю... – Кас колебался.       …Дин пришел. Обнял нежно. Долго держал в объятиях – теплых, крепких. Не как любовника – как приятеля, как друга, как брата.       - Мой ангел, – шептал.       Больно!       Отодвинулся на вытянутые руки, смотрел человеку в глаза, запоминал, улыбался. Счастливый. Но то, что Константину больно, чувствует, поэтому за счастьем не прячет сочувствие и невозможность что-либо изменить. Он потерян для Каса навсегда. Чужой любимый – ОМЕГА СВОЕГО АЛЬФЫ.       Константин вздохнул – не смог удержать внутри дрожащий выдох. Невольно покосился Дину на плоский живот. Омега усмехнулся:       - Пока не видно еще. Одиннадцать недель…       - Все идет хорошо?       - Хорошо, – улыбался парень: – Хочешь, я назову его Кас? Сэм не будет против…       Новак скривился:       - Кастиэль Винчестер? Очень оригинально! Особенно, для Эдема. Тупо как-то…       Дин смеялся – с лучиками у нестерпимо-зеленых глаз. Сияющих, живых, как никогда. У счастья одинаковое лицо – кем бы ни был человек, какой расы или вида. Солнечное, щедро дарящее свое тепло всем вокруг.       Константин отвечал на улыбку – не мог не отвечать. Нельзя не улыбаться, когда так тепло и солнечно вокруг…       - Сэмми тоже хотел проводить тебя, но он на съемках.       - Я слышал, Сэм не соглашается сниматься без тебя, это правда?       - Правда, – кивнул Дин: – Ему уже пообещали для меня небольшую роль в следующем фильме. Только мне пока перелеты противопоказаны – доктор сказал, что с моим здоровьем надо поберечься.       - Ясно.       Дин склонил голову набок:       - А если Константином?       - Все равно.       - Уверен?       - Уверен. Не надо.       - Как скажешь. Но обещать не могу – ты меня знаешь.       - Знаю. Ты – упрямый, как мул.       - Точно! А ты – мой ангел. Нет, не так, НАШ АНГЕЛ.       Сердечко сжималось. Больно и сладко…       Объявили о скором закрытии шлюзов в пропускнике накопителя. Межзвездный корабль ждать не будет…       - Дин еще раз обнял человека:       - Не исчезай, слышишь? Звони, пиши, выходи на стереосвязь, как тебе удобнее. Хоть голубями отправляй – я волнуюсь, а мне нельзя. Помни, что у тебя на Эдеме теперь есть семья. Наш дом – твой дом. Навсегда! Чтобы ни случилось, слышишь? Обещай!       - Дин, это лишнее! Я…       Дин сжал его плечи – омега, даже беременный, все-таки мужчина, у него сильные руки, сжали чувствительно:       - Обещай, Кас.       - Обещаю, – не мог не ответить человек.       Скорее бы улететь прочь! И никогда не размыкать объятий. Хоть пополам разорвись!       Как больно! Как сладко…       Вот и Эдем превратился в глобус, уменьшающийся вдали – прекрасная бело-зелено-голубая планета.       Закрылись щитками иллюминаторы, опустился защитный экран. Голос в динамиках попросил перед началом прыжка всех занять свои посадочные места. Кас проверил ремни безопасности, откинулся на подголовник.       Сейчас они прыгнут в подпространство. К горлу подкатит тошнота, голова закружится, желудок начнет протестовать, и, пока его тело не приспособится, Новаку будет немного не до своих переживаний. Немного…       Совсем немного больно. И сильно горько. И сладко. Теперь, когда его никто не мог видеть, человек не сдерживал слез – они катились из его невозможно ярких голубых глаз.       ЕГО АНГЕЛ…       Новак покидал Эдем. Думал, что навсегда…       (Продолжение возможно…)