Jedem das seine

Теплым майским вечером, таким спокойным и мягким где угодно, только не в этом месте, начальник некоего лагеря смерти, штурмбанфюрер Вильхельм фон Эдельштайн желал встретиться со своим юным пленником, чтобы допросить оного, к чему готовил несчастного Ланзо несколько дней, приказав не давать ему никакой еды. Лагерь был расположен в лесу рядом с полустанком, но железная дорога заходила в тупик, что должно было способствовать сохранению тайны. Лагерь окружали четыре ряда колючей проволоки высотой в три метра. Пространство между третьим и четвёртым рядами было заминировано. Между вторым и третьим — ходили патрули. Днём и ночью на вышках, откуда просматривалась вся система заграждений, дежурили часовые. Лагерь делился на три основные части — «подлагеря», у каждого было своё строго определённое назначение. В первом находился рабочий лагерь (мастерские и жилые бараки). Во втором — парикмахерский барак и склады, где хранили и сортировали вещи убитых. В третьем находились газовые камеры, где умерщвляли людей. Для этой цели в пристройке у газовой камеры было установлено несколько старых танковых моторов, при работе которых выделялся угарный газ, подаваемый по трубам в газовую камеру. Большинство заключённых, привозимых в лагерь, умерщвляли в тот же день в газовых камерах. Лишь незначительную часть оставляли в живых и использовали на различных работах в лагере. Гораздо больше можно сказать о наклонностях и жизни повелителя сего Ада на земле, тридцатичетырехлетнего герра фон Эдельштайна. Здесь, в царстве боли и ужаса, он чувствовал себя, как дома. Это и был его дом, его стихия, где мрачный талант опасного психопата расцвел черной лилией. Вильхельм обожал пытать пленников, а по его приказу разыскивали привлекательных хрупких блондинов, которых держали отдельно, а затем приводили к штурмбанфюреру. Тот был неумолимо жесток к этим прекрасным цветам природы... О зверствах, происходящих в пыточных камерах, ходили легенды. Трупы блондинов, изуродованные, с содранной кожей(из нее Вильхельм делал поделки), с переломанными конечностями, отрезанными пальцами, выдавленными глазами, отвозили в печи. Отчего Вильхельм был так жесток с бедными юношами? Некоторых их них он просто мучительно замаривал голодом. И не просто, а наблюдал за этим, приковав к стене в своем кабинете, возле батареи, дабы мальчик не замерз слишком быстро... Иногда он забывался и называл каждого из своих жертв по имени "Лео". Это имя витало над лагерем, и никто не мог понять, что такого сделал этот Лео, который превратил Вильхельма в чудовище... Чтобы это понять, нужно было заглянуть в черную Вильхельмову душу. Вот только спросить его вряд ли бы кто решился... О внешности этого человека можно сказать лишь то, что его рост был примерно метр семьдесят три, имел довольно изящное телосложение, отчего офицерский мундир сидел на нем особенно ладно. Бледная аристократичная кожа, длинные тонкие пальцы, черные как вороново крыло, немного вьющиеся волосы чуть ниже лопаток, обычно собранные в хвост, и пронзительные карие глаза, довершающие всю эту картину. Темнота и чернота кругом, ничего больше, только это. Нет, пожалуй еще запах тухлятины и сырости. Хрупкое тело бедного Ланзо Тиссена сотрясалось в крупной дрожи от холода и голода. Он не видел еды уже несколько дней, и поэтому и без того небольшие щеки впали окончательно, а под прекрасными, чистыми, с большими ресницами голубыми глазами залегли черные мешки. Юношу, которому недавно сравнялось девятнадцать, схватили, когда он, сидя за своим столом в квартире рисовал антифашистские листовки, чтобы потом раздавать их на улице. Ему не нравилась эта власть, хотя лично ему она ничем не грозила. Парнишка был истинным арийцем - прямой, словно выточенный из камня нос, голубые глаза и светлые золотые волосы, подстриженные так, чтобы удобно было надевать каску. Когда его призвали в армию, то его матери удалось откупиться, чтобы мальчишку не забрали на фронт, да и Ланзо не спешил воевать на стороне фашистов. Не после того, как его лучшего друга Исаака, но на самом деле не только друга, но и его тайную, позорную любовь, увезли в наручниках в концлагерь. А теперь... Теперь и он здесь, в камере и скоро его тоже сожгут и расстреляют. Бледные руки в наручниках выглядели ужасно. И без того бледная кожа казалась вообще прозрачной, а толстые, как веревки вены показывались наружу. Устрашающее зрелище. Но не хуже, чем и все остальное. Парень замерз лежать на бетонном полу, а из всей одежды на нем остались только военные брюки черного цвета с серебряными орлами по бокам и кожаные армейские ботинки. Вильхельм приказал вызвать юношу к себе. Подручные коменданта сняли с паренька цепи и повели красавца на допрос. Кровожадный взгляд черных глаз выдает желание причинять боль. А вот и пленник. Красив, весьма недурен собой. А главное-длинноволосый блондин. Такие, как он, созданы специально для того, чтобы ломать их... Только придется бедняге Ланзо сесть на жесткую диету, чтобы нравиться герру фон Эдельштайну и избежать более ужасных пыток. Но игра не начнется так быстро, на то она и игра.. Вильхельм оглядел юношу сверху вниз, пока тот стоял перед ним, раздумывая, с чего начать, когда сдерживаться станет уже совсем невмоготу. Любезная улыбка по-прежнему украшала его тонкие коварные губы. Едва они остались одни, Штурмбаннфюрер указал юноше на металлический стул напротив своего письменного стола. - Можете присесть, Тиссен. Хотелось бы услышать непосредственно от вас самих, желаете ли вы избежать медленной и ужасной смерти? Вильхельму хотелось во что бы то ни стало знать все о группировке, пропустить через газовую камеру всех участников до последнего... И получить за это заслуженную награду. - Вас может спасти только ваш язык. Несколько дней без еды притупили ощущение реальности. Ланзо сидел у стены в своей камере, когда за ним пришли два крепких мужика. Это они уволокли его в концлагерь, в тот злосчастный день? Вряд-ли конечно, но какая разница - они все на одно лицо. Фашисты. Все они калечат души и судьбы близких ему людей, какой смысл выделять из них отдельные личности? Они просто серая масса, огромная машина боли и смерти, которой каким-то невообразимым образом удалось подмять под себя великую Германию. Ни одному руководству какой-либо страны не нужны люди по-настоящему, но фашисты во главе с Адольфом Гитлером преуспели в этом намного больше, обойдя даже Кубу и СССР. Им не нужны люди, они гонятся всего-лишь за эфемерными идеалами своего фюрера. По дороге к кабинету он не произнёс вслух ни слова, но мысленно проклинал все, что видел - эти ужасные ямы с трупами, виселицы и крематории, стаи собак, сидящих в клетках и готовых порвать любого, на кого укажет надзиратель. Разве такой должна быть Германия? Разве такого будущего заслуживают немцы? Увидев перед собой Эдельштайна, парень ухмыльнулся. И этот человек, чьи волосы темнее самой чёрной ночи, борется за чистоту арийской крови?! Ланзо остался стоять после предложения присесть. - Мучительная смерть и так постигла меня. Я вижу как погибает моя страна, и вместе с ней погибаю я... И это намного страшнее, чем сгореть заживо в одной из Ваших печей, или быть затравленным собаками. Если суждено умереть моей стране - я не вижу причины, по которой я мог бы избежать смерти, ведь Германия - моя душа, а жить без души могут только такие уроды как Вы, герр Эдельштайн. Пока парень говорил, на его лице сохранялось спокойное равнодушие. Голос был приглушенным, но было отчётливо слышно каждое слово. Вильхельм прижал к лицу юноши салфетку, пропитанную хлороформом. Когда Ланзо обмяк безвольной куклой в руках штурмбанфюрера, тот облокотил блондина на стул, ожидая Ганса, своего помощника. Пока тот шел с носилками, брюнет убирал все со своего стола и прятал в ящик на ключ. Все-таки комендант может позволить себе один выходной... - Положи парня на носилки, затем накрой белой тканью. - Заговорил он, едва Ганс вошел в кабинет. *** Вильхельм взял юношу на руки, неся его в свою ванну, отделанную мрамором. Естественно, перед тем, как доставить в свое жилище грязного узника, Вильхельм ознакомился с его медицинской картой. Длинные тонкие пальцы мужчины потянулись к робе Ланзо, снимая ее совершенно. Вильхельм еще раз оглядел лежащее перед ним обнаженное тело, прежде чем направить на него теплые струи воды. Он прочертил ногтями по коже, не царапая, как, по его мнению, следует подкорректировать тело "игрушки"... Вымыв Тиссена и вытерев его волосы, Вильхельм намылил тело юноши еще раз и сбрил весь волосяной покров с его тела ниже бровей. Оставшись доволен гладкой кожей, он принес блондина в зал и положил на кожаный диван, доставая черную изоленту. Положив Ланзо на живот, он заставил его обнять себя за локти, заведенные за спину, и в таком положении примотал каждое запястье одной руки к локтю другой, прикрепляя намертво. Затем так же склеил ноги узника в области щиколоток. И финальный штрих - Небольшой ровный прямоугольник черного цвета, залепивший губы Ланзо, чтобы не отвлекал от игры своими криками... Однако фигура юноши была еще крупновата. Он недостаточно голодал, чтобы возбуждать своим видом. Вильхельм скрылся в своей спальне, переоделся там в бархатный халат темно-коричневого цвета, заботливо развесив форму на стульях, а так же принес все, что ему требовалось, в том числе черный корсет с коротенькой шелковой юбочкой, в который маньяк тут же затянул юношу, и такого же цвета дамские трусики, в которые не замедлил облачить бессознательного пленника. После этого он накрасил блондинистой кукле ресницы и щедро спрыснул духами все тело. Взглянув еще раз в умиротворенное лицо Ланзо, изувер понял, что еще ему не нравится. Затем взял пинцет и скорректировал брови, выщипав лишние волоски. Теперь было готово... Полюбовавшись вдоволь на красавца, Штурмбаннфюрер положил его голову себе на колени, провел несколько раз по светлым волосам изящной рукой и резко ударил по щеке, приводя в сознание. Перед глазами поплыло и Ланзо потерял сознание. Последнее что он почувствовал, прежде чем отключиться, это была тошнота. Запах был слишком резкий и ослабленный организм совершенно не пришёл от этого в восторг. Хотя возможно, что тошноту вызвал не сам хлороформ, а тот, кто заставил блондина им дышать. Ланзо никогда не был особо идейным юношей, но с некоторых пор все связанное с фашизмом вызывало у него отвращение. Да, он был в безопасности - светлые глаза и волосы, идеальная родословная и дядя-военный, имеющий высокое звание. Он был в безопасности, но это в прошлом. Фашизм отнял у него единственную любовь и Ланзо не собирался этого прощать. Он хотел стать народным лидером, повести соотечественников к победе над фашизмом, но блондин попался самым глупым образом - рисуя антифашистские листовки. Это было бы смешно, если бы не грозило ему теперь смертью. Хотя иногда и смерть может быть забавной. Он очнулся от удара по лицу, но не сразу пришёл в сознание. Некоторое время блондин пытался пошевелить руками, не открывая глаз, но потом понял что он связан. Отлично,- пронеслась у него в голове,- значит мне осталось совсем недолго. Ланзо открыл глаза. Он не мог видеть себя, но прекрасно видел склонившегося над ним мужчину. - Вот урод,- прошипел блондин со злостью. - Если будешь послушной куколкой, я дам тебе возможность разговаривать. Будешь кричать -придется тебе общаться со мной посредством кивков и морганий. А общаться тебе придется со мной, даже и не сомневайся... - Вильхельм поднялся, перемещая юношу в вертикальное положение, облокачивая его спиной на кожаную спинку дивана. Гадко улыбнувшись в лицо пленника, брюнет влепил вторую пощечину, посильнее. Он подошел к столику, стоявшему неподалеку, взял в руку металлические ножницы. Медленно подошел к Ланзо, легко улыбаясь, и срезал с его головы прядь светлых волос, которую вернул на столик вместе с ножницами. Затем взял фотоаппарат, любовно настраивая, и сделал несколько снимков измученного блондина. - Это на память. - Вильхельм подошел к пленнику и оторвал изоленту от его губ. - Есть еще вопросы? За Вильхельмом висело зеркало, в котором блондин мог разглядеть всего себя. - Ты не заставишь меня кричать,- с холодной злобой прошипел блондин. На самом деле он не был героем, не был смельчаком и в таком положении не смог бы за себя постоять, но ему было плевать. В душе парня была только злоба и ненависть по отношению к фон Эдельштайну и ко всему тому, что он олицетворял - к фашизму. Получив пощёчину, Ланзо выругался про себя, а затем с усилием дёрнул руками, пытаясь вырваться. От резкого движения закружилась голова и на несколько секунд потемнело в глазах. - Я желаю тебе смерти, больной ублюдок... Блондин снова выругался и попытался освободить руки, что у него, конечно же, не вышло. Он обшарил взглядом всю комнату в пределах видимости, желая найти хоть что-то, что сойдёт за оружие. Если оно, конечно пригодится. - Мне очень приятно. - Вильхельм перевернул узника на живот, ставя его коленями на пол, заставляя раздвинуть их. - Хочу тебя. Вильхельм перевернул узника на живот, ставя его коленями на пол. Затем пихнул сапогом по ногам, заставляя раздвинуть их. - Готов поспорить, что скоро от твоей наивности не останется следа. Совсем. До девятнадцати лет я был таким же дурнем, как и ты. Верил в любовь, думал, что смогу подарить счастье той мрази, которую ты сейчас играешь. Но жизнь не пощадит никого... - Брюнет стащил трусы с Ланзо, задрал его юбочку, пытаясь по состоянию дырки определить ее девственность. Схватил за волосы, заставляя резко лечь на бок, повернуться к зеркалу лицом, а сам с силой пропихнул каблук своего сапога, не слишком тонкий, и не слишком широкий, прямо в прямую кишку. Очевидно, фашист слишком туго перетянул руки, потому что Ланзо почувствовал как немеют кисти. - Готов поспорить, что для тебя найдётся "уютное" местечко в Аду за всю ту боль, которую ты причиняешь людям! Желудок сводило от голода, и белокурый немец закатил глаза. Как же его бесила эта ситуация. Впервые он почувствовал себя невыносимо беспомощным и как никогда возжелал краха Третьего рейха. От резкой боли блондин чуть не потерял сознание. К горлу снова подкатилась тошнота. Он не мог смотреть на себя в зеркало - это было слишком унизительно. - Отлично! - По бедрам тоненькой струйкой потекла кровь. - Помнишь, кто ты? Похотливая дрянь, которой всегда мало... Заткнись, иначе я снова залеплю тебе рот! Ударил по щеке, хватая за выступающие тазовые кости, и развернул, ткнув лбом в диван. - Я решил сделать тебя вещью, с тех пор, как увидел твое лицо на фотографии в личном деле. - Раздевается, возбуждаясь от вида блондина, которого он положил на грудь, так, чтобы он не мог отстраниться. Затем сжал бедра юноши и вошел в него, медленно и постепенно, чтобы Ланзо не подох тут же. - Ты помнишь кто ты? Ты убийца, Эдельштайн! А это, поверь мне, намного хуже! Ланзо задыхался от ненависти: - Хочешь чтобы я заткнулся?! Тогда тебе придётся убить меня, сраный извращенец! Блондин дёрнул руками со всей силы и почувствовал резкую боль в правом плече. Ощущение было похоже на то, как если бы ему в плечо вогнали раскаленный нож. Пленник скривился и громко застонал. - Ты можешь сделать вещью кого-угодно, но ты всего лишь тряпка под ногами у своего фюрера - Адольфа Гитлера! - Сейчас он жил ненавистью, которая не позволяла парню включить инстинкт самосохранения и хоть на минуту закрыть рот. Он чувствовал как по бедру текла кровь, и каждое движение фашиста, но Ланцо больше волновали немеющие руки и адская боль в плече. - Тебе нравится, мой мальчик? - Схватил за волосы, заглядывая в лицо, затем выпустил. Провел ногтями по коже, давая крови выступить. А сам насаживал в это время красавца Ланзо, представляя на его месте человека, чья могила покрывалась грязью и сухими листьями в его поместье. Где на мраморе золотыми буквами было высечено имя Леонарда Беккера. Много лет назад по саду Эдельштайнов бегал маленький светловолосый мальчик, наивный, веселый и простодушный. Там он и вырос. Этот юноша сделал из Вильхельма чудовище, на свою беду повстречавшись с хозяйским сыном... - Ты всегда любил, когда тебя дерут, как вещь. Ты -голимая блядь для группового траха. Повтори это сам. Я всегда хотел, чтобы ты это произнес. Давай! - Снова пощечина и вход до упора. - Я так долго могу, милый. - Смотрит на дерганья склеенной жертвы и насилует самозабвенно. Затем выходит из юноши, кончает на паркет, не сдержавшись, хватает Ланзо за волосы и тыкает лицом в семя, прижимает, не дает отстраниться. - Мне плевать, чего ты там хочешь! От меня ты не услышишь ничего кроме слов ненависти! Блондина тошнило от голода, организм был не готов к подобному стрессу. На глазах выступили слёзы, и он мысленно проклинал тот день, когда на свет появилось это чудовище. Физическая боль пронизывала все тело, но Ланзо не считал себя сниженным. Нельзя унизить человека, который сам себе не позволяет быть униженным. Униженный человек чувствует стыд, Ланцо же чувствовал только слепую ненависть и желание убить насильника. Оказавшись лицом в сперме Эдельштайна, он снова выругался и попытался выдернуться из цепких рук насильника. - Это все, на что ты способен, урод? Трахать связанного пленника несколько минут, а затем ткнуть его лицом в сперму?! Ну что ж, истинное лицо и возможности фашиста! - Он рассмеялся. - Ты глупая проститутка. Я любил тебя. Всем для тебя жертвовал. Хотя ты ничего не заслужил! - Смотрит на жертву, одевается, приводит себя в порядок. Затем пинком переворачивает на спину, избавляется от обуви и с наслаждением наступает на мягкий теплый живот блондина. Давит с разной силой, наблюдая за реакцией. - Нам было вместе так хорошо... А ты все разрушил. Теперь я разрушу тебя. Садится на колени, разводя ноги юноши в стороны до хруста, и втискивает свои пальцы в окровавленное тело. - Ты хочешь, чтоб тебя фистили, как шлюшку? Давай, скажи, что хочешь! - Он не обращал внимания на гневные слова юноши, вымещая на нем слепую ярость. Любил его? Что за дерьмо он несёт, этот поехавший идиот. В глазах блондина темнеет от боли в плече, он повернул голову и увидел, что оно буквально синеет на глазах. Отлично, там явно что-то круче чем вывих. - Сочувствую, раз никто кроме проституток тебе не даёт, - Прошипел блондин, морщась от боли. Он не чувствовал рук ниже локтей и был бы рад освободиться от пут, но гордость не позволяла говорить что-то кроме открытых угроз и насмешек. - Я клянусь, я убью тебя, сраный пидор! От достаточно сильного надавливании на живот заболел желудок, или что-то в той области и Ланзо почувствовал себя старой сломанной игрушкой, которую достали из чулана только затем чтобы сломать окончательно и выбросить. - Да определись ты уже, я шлюха или "как шлюха",- сквозь стоны боли произнёс блондин, чувствуя что скоро или потеряет сознание из-за боли в сломанном плече, или дернется ещё раз, чтобы причинить себе более сильную боль и всё таки лишится сознания. Вторгнувшись пальцами в измученное тело, майор испачкал пальцы в крови. Великолепно. - Твое тело треснет по швам, если сделать все чересчур грубо. А нежничать с тобой у меня желания нет. - Проведя по губам блондина окровавленными пальцами, Вильхельм усмехнулся. - Так хочешь жить? Зачем тебе эта жизнь? Зачем? Отстранившись от обесчещенного тела, Вильхельм вытер руки платком. Затем Эдельштайн поднял юношу на руки и понес его обратно в ванную, где снова отмыл. Теперь уже ничего против него было не доказать. Отодрав изоленту от рук и ног пленника, брюнет выбросил ее, затем внезапно обнял Ланзо, прижимая к своей груди. - Я же верен тебе при всей распущенности. Я могу быть только с тобой, моя блондинка. Мой хороший мальчик...