Опер Haute Сouture

Мэр подмосковного Ольховска Валдис Ольгертович Калыньш был продуктом своего времени: в его биографии, как в зеркале, отразилась история всей страны. Детство и отрочество Калыньша пришлись на годы застоя, взрослению достались бандитские девяностые, а зрелости выпали полные противоречий двухтысячные. Валдис не без оснований считал себя баловнем судьбы. Для начала ему крупно повезло с родителями. Его отец, единственный сын крупного партийного функционера ЛаССР, родился в Риге, а учился в Москве. В начале шестидесятых, уже работая в министерстве внешней торговли, он по долгу службы посещал Италию, где и познакомился с матерью Валдиса, бунтаркой-аристократкой, от великосветской скуки подавшейся в коммунистки. Общие взгляды, взаимная симпатия и апеннинское солнце сделали своё дело: очень скоро родители поженились, а ещё через год в Москве родился их единственный сын — Валдис. Слияние двух совершенно разных кровей дало причудливый результат: прибалтийская скрытность, рациональность и осмотрительность диковинным образом сочетались в Валдисе со своеволием и взрывным темпераментом, доставшимися от матери — уроженки средиземноморского юга. Атмосфера, в которой рос мальчик, и семейное воспитание не сгладили, напротив, ещё ярче выделили, заострили грани его непростого характера. Мать, довольно быстро похерившая коммунистические идеи, воспитывала сына в лучших традициях буржуазного конформизма: «сдерживайся, не спорь, держи лицо, но всегда поступай сообразно своим желаниям». Впечатлительный мальчик, как губка, впитал эгоцентричную модель поведения, до краёв наполненную лицедейством. В хитрости, изворотливости и показной покладистости юному притворщику не было равных — за невинный взгляд из-под чёлки, брови, приподнятые острым уголком и ласковое «cara mamma»* ему прощались любые проказы. Мать восхищалась и баловала ненаглядное чадо: покупала дорогие вещи и игрушки, ежегодно вывозила за границу, водила по музеям, театрам и выставкам, развивая хороший вкус и любовь к искусству. Разговаривала с сыном по-итальянски, прививала манеры и учила разбираться в истории, генеалогии и геральдике — обязательных предметах, входивших в программу обучения любого представителя «голубой» крови. Отец, вечно занятый и редко бывающий дома, почти не участвовал в воспитании, но тем ценнее казались взрослеющему сыну его скупые советы. Ольгерт Калыньш занимал высокую должность в министерстве, в связи с чем обладал широкими возможностями и пользовался влиянием в среде высших партийных чинов. Он являлся прямым потомком одного из Красных латышских стрелков, но идейным, тем не менее, никогда не был. Членство в партии он рассматривал как возможность для построения карьеры, средство для продвижения к власти, а идеологию считал инструментом, помогающим эту самую власть упрочить. «Вовсе не обязательно верить в то, что пропагандируешь, — удобно устроившись в кресле и медленно потягивая гальяно** из узкой хрустальной рюмки — позволял себе изредка сиесту — объяснял он внимающему сыну. — Ты же не требуешь от актёра, играющего в трагедии, чтобы он в самом деле умер на сцене. Главное — достоверно изображать. Почувствуй, что сейчас актуально, правильно выбери роль, и успех тебе обеспечен». Яблочко — оно, как известно, от яблони... Успех в понимании Валдиса имел очень чёткие критерии: деньги, возможности, положение в обществе. И, разумеется, власть. Власть над чужими умами и судьбами. Что, чёрт возьми, может быть слаще власти? Преисполненный гордыни и аристократического гонора Валдис не сомневался, что по праву рождения создан повелевать. Путь наверх был указан, дорожка проторена, и полный надежд амбициозный юноша шагнул на неё без колебаний. Престижная школа для детей и внуков партийных бонз, соответствующий времени набор переходов: октябрёнок — пионер — комсомолец. Золотая медаль Валдису не обломилась, сказались четвёрки по астрономии и геометрии: точные науки, в отличие от наук гуманитарных, не вызывали в нём интереса. Отсутствие медали, однако, никак не повлияло на его дальнейшую судьбу — блестящая характеристика, а более всего, связи отца открывали двери в любой из столичных вузов. Валдис выбрал «Плехановку» — недоступную для большинства элитную кузницу высших управленческих кадров. Само название дражайшей альма-матер — «Институт Народного Хозяйства» — выглядело изощрённой издёвкой над официальной доктриной о всеобщем равенстве возможностей: «народностью» в «Плешке» и не пахло. Среди её студентов можно было по пальцам пересчитать «крестьянских сыновей», зато там в избытке встречались отпрыски «выдающихся партийцев» — дочери и сыновья секретарей горкомов и обкомов, директоров заводов, замминистров, управделами департаментов ЦК и прочих «уважаемых товарищей». Парник для будущей номенклатуры. Грянувшая в конце третьего курса Перестройка по-разному повлияла на одногруппников Валдиса. Вопрос «что делать?» стал актуальным как никогда. Кто-то, обрадованный падением «железного занавеса», сразу по окончании института рванул на запад в поисках лучшей жизни. Кто-то не принял перемен, упорно цеплялся за изжившие себя идеалы и в результате выпал из обоймы, отвалился, как отваливается от ветки подгнившее, переспевшее яблоко. Упавших проводили равнодушными взглядами — не приспособились. Остальные (и Валдис в том числе) успешно вписались в реалии новой жизни. Из коммунистов — в демократы, из консерваторов — в реформаторы — вверх, вверх! — быстро, стремительно, без оглядки. Старые лозунги? — На свалку! Общественное благо? — В топку! Справедливость? Принципиальность? — Ха! Для умных и ловких не было удачнее момента, чем наступившие смутные времена. Свой первоначальный капитал бывший комсомольский вожак Калыньш заработал на перепродаже подержанных иномарок, наскоро сколотив фирму с парочкой бывших одногруппников. Затем пришел черёд более серьёзных дел. Первая Чеченская: оружие, наркотики, солярка — в мутной водице войны ловились поистине золотые рыбки. Дальше — больше: отмытые через специальные фонды деньги, залоговые аукционы, приватизация, и вот — Валдис Ольгертович Калыньш уже бизнесмен, уважаемый предприниматель, владелец градообразующего предприятия в Подмосковье. Отсюда же, из Подмосковья, он начал свой путь во власть: избрался мэром Ольховска, но останавливаться на достигнутом не собирался, его амбиции простирались гораздо дальше. Через пару-тройку лет Калыньш-младший планировал баллотироваться в Московскую городскую думу, а там... там и до Государственной дело дойдёт. Была бы цель, а средства, уж будьте уверены, найдутся. Откровенно говоря, просто делать деньги Валдису давно наскучило. Но скука меж тем не мешала ему год за годом расширять и упрочивать свою бизнес-империю. Кроме завода и сети магазинов в Ольховске, Калыньш владел рестораном, торговым центром и ночным клубом в столице. Два месяца назад к ресторану, центру и клубу добавился роскошный банный комплекс. Разумеется, все активы были оформлены на подставные лица, запутанную сеть фирм и фирмочек-однодневок с регистрацией где-то в оффшорах. Светиться Калыньш не собирался. А ещё у мэра и без пяти минут депутата был свой бордель. *** Валдис Калыньш считал себя умным и осторожным. Быть может, недостаточно осторожным, учитывая, что его совершенно обыкновенный, на первый взгляд, ночной клуб заинтересовал компетентные органы, но что умным — не сомневался. А ещё — дальновидным и терпеливым, умеющим ждать, как ждёт змея, застывая неподвижно на часы и часы, пока кто-то глупый или слишком самоуверенный не попадёт под её ядовитые зубы. Сухой и холодный расчёт. Принцип выживания. Валдис Калыньш умел заключать нужные и выгодные сделки, где «выгодные» — ключевое слово. Он знал совершенно точно три вещи: доверять следует только самому себе, удар надо блокировать до, для достижения цели хороши любые, даже самые грязные средства. Жизнью подтверждённые истины всегда выводили его в победители. Элитный подпольный бордель, или, как он сам предпочитал называть — закрытый клуб для избранных, Валдис открыл по нескольким соображениям. Много лет вращаясь в кругу влиятельных и богатых, он досконально изучил этот узкий мирок с изнанки. Изнанка, в отличие от благопристойного, отлакированного фасада, выглядела отвратно. Гнилая была изнанка, вся изъеденная пороками, как червями. Почти за каждым «вершителем судеб» тянулся шлейф гнуснейших деяний и наклонностей: клептомания, педофилия, наркомания — много чего там было, устанешь перечислять. Узнай о подобном обычные, неискушенные люди — содрогнулись бы от омерзения и задались бы вполне закономерным вопросом: «Как их таких вообще земля носит?» Но обычным людям путь в этот мир был заказан, а сами «такие» щепетильностью не отличались. Пресыщенные благами, развращённые безнаказанностью «хозяева жизни» жили по законам своих желаний, а мораль и нравственность оставляли на откуп плебсу. Калыньш, чей шкаф ломился от скелетов, в этом ядовитом кубле единомышленников чувствовал себя превосходно. Здесь был его личный Клондайк, его золотая жила, из смрадных недр которой небрезгливый Валдис черпал самородки возможностей и кристаллы поистине драгоценных сведений. «Кто владеет информацией — владеет миром». Старикан Ротшильд знал, о чём говорил: под дудку банкирской семейки до сих пор плясало пол планеты. «Будешь или жить по правилам, или сам правила придумывать, — наставлял отец. — Выясни чужие слабости. Стань полезным, незаменимым. Предугадывай желания, потакай страстям, и люди будут послушными марионетками в твоих руках». Стратегия была точна, выверена, отполирована длительным применением, и Валдис не видел причин её пересматривать. А о чужих слабостях он знал достаточно. Бордель для высокопоставленных мужеложцев — это была тактика. Хитрый ход, как в спортивной рыбалке. Подманить, подцепить, подсечь. Вытащить глупую рыбину: выпученные глаза, немо разинутый рот и чешуя, на глазах тускнеющая предсмертно. Подержать за жабры, любуясь, и отпустить — плыви, жадная тварь. Но помни! Рыба, конечно, была ещё та — сплошь пираньи: генералы, влиятельные работники министерств, депутаты и их помощники, топовые бизнесмены. Зубастые, кровожадные — чуть зазеваешься, руку по локоть оттяпают. Но тем интереснее было ловить: прикармливать, насаживать на крючок и изредка дёргать за леску — эй, как ты там, моя всемогущая рыбка? Крепко ли насадилась? Насаживались все. Все без исключения. Каждая VIP-овская душонка — вот они где у Валдиса были! А чего бы им не насадиться? Ведь приманка была наисладчайшей. Бордель оказывал весь спектр услуг, вплоть до самых извращённых, гарантировал конфиденциальность, что выделялось особо — чиновный люд очень ценил приватность, а мальчики в «клубе» были как на подбор: юные, миловидные и вышколенные — на дрессуре питомцев Калыньш не экономил. Сам Валдис время от времени пользовался услугами своего борделя, но особо не злоупотреблял. Секса ему хватало и вне стен заведения. Под него, бисексуального от природы, охотно ложились и парни, и девушки. Он был богат, недурён собой (прибалтийскими в Валдисе были лишь фамилия и до странности светлые серые глаза, в остальном же он был — вылитая мать), отличался безупречными манерами и редкой по нынешним временам галантностью. От него исходила сила и безграничная уверенность в своём превосходстве — качества, на которые, как мотыльки, летели самые разные партнёры. Валдису же, как уже сказано, пол был не важен. Важным было другое: возраст (не старше двадцати пяти), внешность (привлекательная, без слащавости) и темперамент. Валдис предпочитал откровенный, где-то даже животный, не признающий запретов секс, отдавался ему со всем пылом и требовал в ответ такой же шальной необузданности. Вялость, безынициативность, покорность он воспринимал как личное оскорбление и изгонял таких партнёров без жалости. Приторный, наполненный сюсюканьем секс вызывал у него отвращение, а постный, по-пуритански лицемерный — приводил в ярость. В порыве исступлённого бешенства Калыньш мог даже избить ломаку, что, впрочем, случалось довольно редко: всё-таки выбирать партнёров Валдис умел, а способность сдерживаться считал одним из главных своих достоинств. Гораздо проще было выгнать паршивого любовника или любовницу, а недополученное с успехом и без проблем добрать в другом месте. В такие дни он заваливался в бордель, выбирал мальчика или сразу двух и устраивал оргию. Отрывался на полную катушку: трахал парней по очереди или заставлял трахаться друг с другом, а сам наблюдал, развалившись в кресле и потягивая дорогую сигару. Смотрел, накручивая и распаляя себя, возбуждаясь, а потом резко подхватывался, вклинивался между парнями и, не выпуская сигару изо рта, вбивался, вколачивал член в разгорячённые потные тела, упиваясь стонами и болезненными гортанными вскриками. Мальчишек Валдис не жалел: они были лишь дырками, кусками плоти, призванными утолить его похоть. Он распяливал их, выгибал и выламывал под себя, крутил, как кукол, оставляя укусы и лиловые синяки на горячей и гладкой коже. Пил виски и драл, драл и пил — хватка у него была стальная, фантазия изощрённая, а мужской силе и неутомимости мог бы позавидовать самый выносливый порномачо. Юноши, которым «посчастливилось» поучаствовать в играх Валдиса, выползали из-под него измочаленными, выжатыми, словно лимоны, а после получали передышку в несколько дней на восстановление сил и товарного вида. Выпускать их таких к клиентам было совершенно немыслимо. Секс с хозяином запоминался парням надолго. Насколько Валдис отдавал силы, вкладывался в секс как в процесс, настолько же он оставался безучастным к партнёрам. Случайные любовники или мальчики из борделя — ему было наплевать: он редко с кем встречался больше одного раза, не интересовался именами, а лица забывал быстрее, чем успевал заправить член в штаны. Секс — это прежде всего удовольствие, считал он. Удовольствие личное, удовольствие для себя, и какая в принципе разница, кто тебе его предоставит? Валдис никогда и ни в ком не был по-настоящему заинтересован. Тем большим откровением стала для него собственная реакция на случайно увиденного парня. Это было похоже на вспышку, на удар в спину, которого не ожидал. На глоток виски, сделанный вместе с вдохом, и неожиданно попавшим не в то горло. Валдис задохнулся. Ему, циничному и пресыщенному, внезапно и совершенно иррационально захотелось мальчишку. И не просто тело, глаза и губы, которые, к слову, были великолепны, а вот так, всего... целиком: с эмоциями, живой мимикой, чувствами, которые тот демонстрировал пока куда-то звонил, стоя рядом с «Мерседесом». Валдис захотел его нестерпимо, так, как хотят дети, увидевшие в витрине диковинную яркую игрушку — отчаянно и страстно, искренне и упрямо. Срочно. Немедленно. Тотчас. Он ещё не успел переварить стремительно накатившую блажь, как его помощник влез со своим ценным мнением, заявив, что парень понравится «Решале», одному из самых высокопоставленных и одновременно самому проблемному из клиентов борделя. Богатое воображение Валдиса тут же подсунуло картинку — атласная, смуглая шея юноши, перетянутая ременной петлёй, его красивые глаза с белками, красными от полопавшихся сосудов. Судорожно открытый в тщетной попытке поймать глоток воздуха рот, лицо, залитое тусклым багрянцем удушья. Валдиса как подбросило. Кровь ударила в голову, и он заорал, выплеснув в крике протест: — Нет! Нет! Этого не случится! Мысль о том, что кто-то другой наложит лапу на эту красоту, что парень ему не достанется, обожгла, словно удар бича, сорвала личину цивилизованности, и вмиг превратила в зверя. Нет. Не-е-ет... Никому. Этот мальчишка его. Только его! Никому! ------------------------------------------------------ *cara mamma — дорогая мамочка (итал.) **гальяно — знаменитый итальянский ликёр