О Спасителе.

      В этом мире было не важно, кем ты был до того, когда попал в него. Это был мир для детей без мира, для оставленных когда-то, ненужных людей. Здесь не делят на женский и мужской пол, не смотрят на возраст. Жалости нет ни к кому: ни к девушкам, ни к тем, кто совсем мал. Здесь делят на сильных и слабых. Все что в нем ценится и уважается — сила. Чаще она проявляется количеством, потому несправедлива. Но о ней никто не заикался, этого не допускалось. Каждый, кто поневоле попал в этот мир, знал: раз покажешь, что тебе плохо — ничтожество, мишень для издевательств. От этого было не избавиться, лишь терпеть до выпуска.       В наш дом приходит человек, но мы называем его Ангелом или Спасителем. Прозвали его так, потому что он забирал детей из этого кошмара и никто не возвращался в него вновь. Иногда человек появлялся день изо дня, иногда пропадал месяцами. Каждый раз, когда мы узнавали, что он в этом доме, все без исключения сбегались к нему. Но по каким критериям Спаситель отбирал себе ребенка и для чего, не знали. Все, что мы видели, как этот высокий человек внимательно изучал холодным взглядом, что-то тихо говорил директрисе, которая уводила нескольких ребят в другую комнату и Ангел заходил с ними. В той комнате он тоже выбирал, тихо спрашивал и сухо кивал. После выходил с одним ребенком, который больше не появлялся.       Было много версий того, для чего он забирал кого-то из нас. Одна гласила так: наш Ангел проводит эксперименты. И как-то раньше, до прихода к нам, он поставил опыт на себе, после чего волосы его стали такими белоснежными, а цвет глаз и вовсе никто не мог разобрать. Теперь он не рискует на себе, а использует детей для этого. Другие считали, что наш Спаситель сутенер и пристраивает детей в публичный дом, где нас будут пичкать наркотиками, и в котором мы обязаны будем работать до того, пока не скончаемся от передозировки. Одни предполагали, что этот человек торгует детьми и их органами за границей. Или он психически нездоров и сам вытворяет ужасные вещи. Но даже после этих историй все бежали к нему.       Мне было неприятно слушать такое об Ангеле, поэтому иногда совсем не получалось сдерживаться и меня нехило наказывали. Все же я заходил в эту комнату, забирался на подоконник, а если были особо морозные дни, то на полу прижимался к батареи, отдирая от нее толстый слой краски. И даже если меня не устраивали их истории, это хоть как-то занимало время. Я научился не воспринимать рассказы всерьез, как и все.       Сегодня Ангел забрал Веснушку. Я не знал, как звали того рыжего парня, поэтому называл его Веснушкой. Лично к нему, конечно, я так обращаться не смел. Скорее, для себя, когда думал разные мысли, касающиеся его. Версия была такова: Спаситель выбрал его для боев без правил. А так как выбранный был крепким парнем, продержится он долго. Это означало, что за следующим ребенком придут не скоро.       Как обычно на это поставили. В банк сдавали самое ценное, что у нас есть. У меня же нет ничего. Но если бы и было, я все равно не стал этого делать. Меня не устраивало, что они так относятся к этому человеку, что они ставят на его приход, мне не нравилось это. Но такого я не говорил, а отнекивался тем, что ценное не имею, после чего постоянно слышал насмешки.       Когда один мальчишка, который был нашим казначеем, снял с себя кепку и стал ходить по комнате, чтобы собрать «драгоценности», слева от меня раздался девичий голос.       — Да как вы смеете думать такое о нашем Ангеле? Он не пичкает детей наркотиками, не насилует, тем более не допустит нашей смерти! Он отправит нас к Господу и будет вечно оберегать нас из-за нашей к нему любви!       Один из парней заткнул ее ударом, от которого она согнулась с открытым в немом крике ртом и свалилась на колени. Подошли еще двое и с первым уволокли ее в сторону сортира. Не то чтобы они были с ней не согласны, просто она не смела открывать рот, а могла лишь слушать. Хоть эта девица была далеко не новенькой, но до сих пор не научилась держать язык за зубами. Ее поселили в моей комнате. Нравилась она тем, что не прогибалась под остальных, но этим и бесила, потому что была изрядно глупа, хоть и старше на год. Вечером ей доставалось и от меня. Я не бил ее, нет, я кидал в ее сторону колкости о том, что она недалекого ума человек. Пусть не думает, что сможет завести здесь друзей. А если попробует, то получит нож и даже не в спину, а в самую переносицу. Она совсем не для этого мира.       В нашей комнате меня как-то побаивались. Сам я не добивался лидерства, просто остальные соседи совсем безвольны и все вышло само собой. Один мальчишка, которому было около двенадцати, постоянно лепил жвачку под кровать и обходил ванну стороной. Но как-то меня вывел запах его слюны и пота. Я с криком сломал табурет о спинку койки и, видимо, случайно задел паренька, полоснув по его оголенной лопатке. Тогда в комнате присутствовал еще один сосед — молчаливая девочка, как я привык ее называть или что-то в этом роде. Она подняла на нас взгляд только тогда, когда обиженный мной начал реветь. Достала из своей тумбы нищую аптечку, молча обработала рану, как-то странно посмотрела на меня и снова забралась под одеяло. Настолько она тихая, что я подзабыл ее голос. Иногда мне кажется, что такого у нее вовсе не имеется, но слабо вспоминаю времена, когда та мало-помалу открывала рот. Есть у нас еще один кадр — ноющий парень. Он здесь уже точно больше года, а его глаза постоянно мокрые. И это его откровенная слабость меня тоже бесила.       Тупой девицы не было в комнате. Безголосая только взглянула на меня и пальцем указала вверх. Это означало, что те парни на славу повеселились с ней и девчонка теперь в лазарете. Я не понимал ее уверенности в том, будто Спаситель отнесет нас к Богу. Неужели она правда думает, что некий Господь существует? Неужели она верит, что кто-то может быть лучше, выше нашего Ангела? Но побои ее ничему не научат. Бывало, у врача она появлялась по нескольку раз в неделю, так что мозги ей вправлять бесполезно.

***

      Ночью я не мог уснуть и начал представлять, как потный и окровавленный Веснушка стоит в углу ринга, еле держась на ногах и тяжело дышит. На него направлен свет прожекторов, гневный взгляд противника и головокружительный гул зрителей. Вот он уже готов сдаться, но со спины его обнимает Ангел, гладит по голове, по-доброму улыбается и что-то шепчет тому на ухо. От этого Веснушка сияет и снова рвется в бой, конечно, ради нашего Спасителя.       На что бы пошел я? Эти мысли ежедневно крутятся в голове. Чтобы я сделал для него? Наверное, все, чего бы он не попросил.       Я услышал, как дверная ручка щелкнула и в комнату кто-то зашел. Эта была наша сектантка, видимо, сбежала из лазарета. Я не стал ничего говорить, проследил как она тихо расправила постель и, опустившись на пол, начала молиться.       — Глупо это делать.       Она встала, отряхнула колени и легла в кровать.       — Я помолилась за то, чтобы Спаситель пришел за нами. Можешь спать спокойно, — прошептала та.       — Наш Ангел не Бог, идиотка.       Девочка лежала лицом ко мне, смотря мне в глаза и я заметил на лице ее улыбку. Как она может улыбаться здесь? И после ежедневных побоев, прибывании в лазарете, она никому не жалуется, а молится и находит силы улыбаться. Я с первого момента понял, что она слабоумная.       — А раньше, наверное, ты каждое воскресенье ходила в церковь со всей своей счастливой семьей?       Я понадеялся, что после этого вопроса девчонка зароется под одеяло и начнет всхлипывать из-за града обрушившихся на нее воспоминаний о родителях и прекрасных деньках. Но она еще шире растянула лыбу.       — Да, конечно ходили. Моя мама говорила, что Бог ставит нам испытания, которые мы должны преодолеть. Что Господь не делает ничего просто так и мы должны верить, в наши силы и в его любовь, — девчонка начала так яростно мне это заливать, будто я сидел у проповедника.       — Заткнись. Мне это не интересно.       — А ты не ходил туда, да? — все еще улыбаясь.       — Да.       — Когда ты будешь с Ангелом, попроси его сводить тебя в храм Божий.       — Я здесь уже четыре гребаных года и с тех пор он ни разу не взглянул в мою сторону. С чего ты взяла, что он меня выберет?       От ее наивной глупости я начинал раздражаться, но держался, как мог.       — Потому что я помолилась за то, чтобы Ангел наконец забрал тебя, — а вот это было тупостью.       — Раз ты так его боготворишь, почему не попросила для себя?       — Я и Господа люблю, но мне еще рано отправляться к нему. Спокойной ночи, — она в последний раз улыбнулась и отвернулась, накрываясь одеялом с головой.       — А то есть, по-твоему, мне пора? — в ответ тишина. — Тупица.

***

      Прошло чуть больше двух месяцев. Морозы стали отступать, а за окном только слякоть и грязный, нетающий снег. Ангел все еще не появлялся, как и долгожданное, греющее солнце. Юную весну застилало серое полотно на небе.       Мальчика, который ревел каждый день, показали психологу, а после его переселили. Другой постоянно мылся и реже шумел, потому что научился видеть мое раздражение. Девочка также читала и кидала на меня укоризненные взгляды, от которых я почему-то остывал. А сектантка стала молиться еще больше. Перед сном, утром и днем. Тогда я выходил из комнаты, а если не хотел, то отворачивался и накрывал голову подушкой.       — Ты думаешь, если будешь молиться три раза в день, то Богу будет лучше тебя слышно? Может, ты еще и покричишь? Так он точно тебя заметит.       Только проснувшись, я застал девчонку, стоящую на коленях у кровати, спиной ко мне. Смог разглядеть на ее теле множество ссадин, синяков, шрамов. А ведь появилась она здесь с совершенно девственной кожей.       — Для этого не нужны слова, — она присела напротив, натянув какую-то больную улыбку.       — А что для этого нужно, по-твоему?       — Вера, — я промолчал, посчитав это глупостью, разглядывая ее появившиеся мешки под глазами. — Ты знаешь, как меня зовут?       — Мне не интересно, — поднялся с кровати и стал одеваться.       — А какое у тебя полное имя?       — Тебе зачем?       Девчонка немного опешив, встала и шагнула ко мне, схватив меня за плечо, но я быстро сбросил ее очень горячую руку, в мыслях уже давно убив ее за такое наглое вторжение в мое пространство.       — Чтобы во время молитв произносить твое имя Господу.       — Тебя не просят за меня молиться, — рычу я, нависая над ней. — Если ты считаешь, что Господь есть, то он точно знает, как меня зовут и без твоих подсказок. А если не знает — завязывай с этим, потому что у меня для тебя плохие новости. И иди в лазарет, кажется, у тебя сильный жар.       Натянув зеленый вязанный свитер, оставшийся мне из прошлой жизни, я вышел из комнаты, в последний раз взглянув на поникшую девчонку.

***

      В этот день я больше не появлялся в нашей комнате, а сидел в другой, часами играя в шашки с недавно прибывшим мальчиком, который не задавал личных вопросов и был отличным игроком. После ужина я одолжил у кого-то из младшей группы старенький плеер и устроился в комнате отдыха на избитом диванчике. Слушая музыку, разглядывал за окном голое дерево, казавшимся угольно черным из-за глубокой ночи. Я снова думал об Ангеле. Представлял идеальную жизнь с человеком, которого я бесконечно сильно люблю.

***

      За окном растекался только восходящий рассвет, ползущий на голубой небосвод. Кажется, сегодня ясное небо, наверное, будет морозно. Я вернул плеер его хозяину и направился в свою комнату. Молчунья, сидя на кровати, заплетала себе косички, а мальчишка только проснулся от того, что я хлопнул дверью. Глупой девчонки не было и я вопросительно обвел взглядом своих соседей, кивая на ее кровать. Паренек ничего не ответил, отвернувшись к окну.       — Она скончалась, — голос был хриплый.       Точно, это была молчунья. Я правда забыл, как звучит ее голос, поэтому слышать его было неожиданно.       Ничего не ответив на это, как-то сдавленно кивнул и подошел к кровати погибшей, которая стояла у окна. Я застелил ее и устремил взгляд в небо, а мысли еще дальше. Из-за чего она умерла? Из-за гриппа или ее тело все-таки не выдержало побои? Возможно, от одного и другого. Я пытался разобраться в своих ощущениях. Каждая мысль противоречила последующей. Чувствовал что-то вроде грусти, но вместе с этим облегчение. Будто с ее уходом все стало на свои места, но все же мне было не по себе. Пугало то, что во мне засели светлые чувства.       Если Бог существует, то почему умер человек, который так преданно верил в него и без сомнения взмаливался к нему день изо дня? И почему ребенок? Зачем ему забирать детей? Раз уж у него и есть свой план, по которому он сотворил нас, не глупо ли забирать детей? Это очередной раз доказывало мне отсутствие мужчины на облачках. Из-за мыслей я упустил ход времени, поэтому не понял, сколько простоял так у окна с пустым взглядом. Оглядев комнату, увидел в ней только одного соседа.       — Ты знаешь почему так произошло? — спросил он, не поднимая глаз от складывания оригами.       — У нее держался жар в последние дни, наверное, какой-нибудь вирус, — еле слышно ответил я.       — Как ты думаешь, она успела нас заразить?       — Ты серьезно сейчас думаешь об этом?       — Не хотелось бы подцепить какую-нибудь фигню от нее.       Заметив, что разговор не поддерживается, сосед поднял на меня удивленный и наивный взгляд, будто не понимал. Будто мы говорили не про смерть, а про что-нибудь обыденное. Что-то вроде: «Как ты думаешь, сегодня на ужин будет чай или компот?». И я взбесился. Красная пелена застелила мои глаза, я перестал себя контролировать. Вцепившись в волосы мальчишки, ударил его головой о спинку кровати, до этого засунув все чертовы оригами в его поганый рот. Я бы и до глаз добрался, которые не смеют так невинно смотреть, если бы меня не оттащили.

***

      За обедом из моих соседей присутствовала только тихоня. Нас с каждым днем становилось все меньше. Она отвела избитого мной в лазарет, а тот сказал, что поскользнулся и ударился головой об стену. Девочка все это время смотрела на меня, не давая спокойно поесть, что изрядно раздражало. Глубоко вздохнув, заговорил:       — Ты сейчас думаешь, что я ужасный человек?       — Тут и хуже намного есть, — она удивляла меня все больше и больше. За этот день уже две произнесенные фразы. — Почему ты это сделал?       — Он говорил аморальные вещи, — фыркнул и снова принялся за обед.       — В этом ли месте говорить о морали?       Я ничего не ответил. Сначала все съел, потом сложил руки на стол и опять долго смотрел в никуда. Но теперь не пытался разобраться в своих мыслях, их не было. Меня вывел голос соседки.       — Как думаешь, Ангел скоро придет?       Быстро она тему сменила. В ее голосе можно было расслышать мольбу о надежде. Я молча пожал плечами и вышел из столовой.

***

      Поднявшись на четвертый этаж и остановившись у некогда белоснежной двери лазарета, мной снова овладели мысли. Одна сменяла другую так быстро, что я не поспевал за ними. Мне казалось, что разорвут изнутри. Я буквально чувствовал, как они бились о стенки черепа, норовя вытечь из глаз, ушей, носа. От страха приложился головой о стену, пытаясь собрать хаотичное движение внутри. Неожиданно дверь открылась и я увидел свою утреннюю жертву. Отойдя от двери, заметил, что сосед не смотрит мне в глаза, тупя взгляд в районе линолеума.       — Извини, — услышал я очень тихий голос, вернее, шепот, будто исходящий от умирающего.       Это удивило. Кажется, что это мне следовало извиняться. Но я не смог произнести не то что слово, но даже и звука, поэтому только еле кивнул. Пусть расценивает это как хочет. Принятием извинений, либо ответным каянием.       Мы молчали. Он все также смотрел в пол, а я на дверь, позади него. Но только я собрался и хотел было пройти, как меня остановили.       — Подготовка к похоронам. Не стоит заходить.       Остановившись за мальчишкой, спросил:       — Ты проводишь ее?       — Я боюсь похорон, — также еле слышно.       — Я тоже.

***

      Солнце грело мои ступни, покоившееся на кровати. Я лежал, уткнувшись лицом в подушку. Что мне нравилось в нашей комнате, так это то, что в ней всегда тихо. Но в этом был и минус: мысли не оставляют тебя. Минусы есть всегда.       Похороны скоро начнутся. Тело уже должны выносить. Чувствовал, что должен там присутствовать. Из всех, в этом доме с ней общался только я, если это можно было назвать общением. Но я будто был прикован к кровати. Будто сверху на меня положили что-то чугунное.       Я услышал как открылась дверь и звук шагов, приближающихся ко мне, а потом и голос.       — Почему ты еще не там?       Это снова была тихоня, да. Я все еще не мог привыкнуть, что она так часто открывает рот.       — А почему ты не там? — надеюсь, что она услышала мои слова приглушенные подушкой, чтобы снова не повторяться.       — Не за меня она молилась.       — А я ее не просил, — выкрикнув это, я соскочил.       Раздражение снова накрыло мои глаза пеленой. Подбежав к кровати погибшей, перевернув ее, добрался до ее книжечки, то есть библии, которая, как я знал, лежала под матрасом. Прямо изнутри, из недр меня вырывался крик: «Я не просил ее! Кто ее просил молиться за меня?!». Когда я начал успокаиваться, то обнаружил себя сидевшим на полу. Вокруг валялись порванные листы из библии, простынь, одеяло, перевернутая кровать, а на против — молчунья. Ее глаза были очень холодны, такие пронизывающие, что я сам не заметил, как перестал часто дышать. Почувствовал боль на левой щеке. Она дала мне пощечину. Это девочка всегда так делала, когда у меня начинались приступы гнева. Мне от чего-то стало стыдно перед ней. Снова. Как это обычно бывает после того, когда я не в силах себя контролировать. Я подтянул колени, обняв и, положил на них голову. Не мог поднять на нее взгляд.       — Сходи. Возможно, станет легче, — сказав это, девочка принялась собирать все с пола и, подойдя к кровати, чтобы перевернуть ее, я подскочил, норовя помочь.       — С чего ты взяла, что мне тяжело? Мне не нужно облегчение.       Мы вместе стали убираться в комнате. Я обратил внимание на книжечку, уже лежавшую на прикроватной тумбе. Внутри неприятно защемило.       — Отдай ей, — услышал за спиной.       Кивнув, то ли голосу сзади, то ли себе, я сунул библию под свитер и направился в лазарет.

***

      Уходящее солнце, будто сиреневый желток, растекалось по горизонту, забрызгав небо цветными переливами. Мое лицо щипал мороз, наказывая за отсутствие шарфа. И в голове промелькнула мысль о том, что это так неважно сейчас.       Из детей нашего дома стоял лишь я, за что воспитательница смотрела на меня с какой-то благодарностью, как показалось. Гроб опустили в яму и взрослые по очереди стали кидать землю на деревянную крышку. Подошел и я. Опустившись на колени, прямо перед этой пугающей глубиной, незаметно выудил библию, кинув ей, вместе с землей смешанной со снегом.       — Твои молитвы не спасли тебя, — произнес одними губами.       Ко мне подошли сзади и я почувствовал руку на своем плече.       — Вставай, а то заболеешь. Ты молодец.       Последние слова колко задели, потому что были ложью. Но что можно доказать взрослым?       Возвращаясь с похорон, на крыльце я заметил молчунью. Она сидела на ступеньках в кремовой дубленочке и ежилась от каждого ветерка, как воробей. Увидев меня, девочка соскочила.       — Он пришел.       Я рванул в спортзал и, успев выстроиться в шеренгу, увидел того, кого жду каждый день. От одного вида этого человека мне хочется улыбаться.

***

      Сидя на подоконнике, я наблюдал за тем, как молчунья складывала в мой рюкзак лекарства, информируя при каких симптомах их нужно употреблять. Мне все еще было не по себе от того, что та так много говорит. Будто она просто взяла и разрушила ход привычных вещей. И я не мог понять, нравилось мне это изменение или нет. Хотя, какое-либо изменение не нравилось в принципе. Могло уже радовать то, что говорила она только по фактам. Но мне уже нет до этого дела, ведь сегодня Ангел посмотрел в мою сторону.       Мне сунули в руки рюкзак. Спрыгнув с подоконника и надев пальто, кинул взгляд на кровать погибшей. Вспомнил ее молитвы обо мне, но тут же выкинул эти мысли. Я хотел было выйти из комнаты, но меня задержали.       — Стой, — молчунья протягивала мне синий шарф и бумажного журавлика.       Оригами точно было от того паренька, на которого я накинулся сегодня, а шарф от девочки. Припоминаю, что несколько лет назад она его носила. Может тоже остался с ней от прошлой жизни, как мой свитер. Журавлика, сложив, я аккуратно положил во внутренний карман, а шарф обмотал вокруг шеи.       — Береги себя, — сказав это, девушка видимо хотела хлопнуть меня по плечу, но все же опустила руку. Знает о моем отношение к прикосновениям.       Прикрыв глаза, кивнул. И был уверен, что она поняла  — я благодарен.       Я оставил позади комнату, в которой и правда все меньше и меньше людей. Прошел мимо зала отдыха, где иногда ночевал. Миновал столовую, в которой гул детей заглушал собственные мысли. Учебные кабинеты, медпункт, спортзал. И наконец, я оставил позади себя это место, в котором даже дышать было тяжело.