Карусель

- Ну как, придумал уже? – по запрокинутому кверху лицу ощутимо пробежался воздушный поток, шевельнул лёгкие светло-русые волосы. А спустя доли секунды скамейка, на которой с максимальными для себя удобствами расположился Ромка, дрогнула, но устояла под давлением резко опустившегося на неё тела. Парень вздохнул: как бы ни хотелось отключиться от реального мира со всеми его раздражителями, рядом с этим конкретным представителем общества уход в нирвану невозможен. Сергей Панарин не оставлял ни малейшей возможности быть незаметным для окружающих. Поэтому Рома выпрямился, открыл глаза, несколько секунд смотрел впереди себя полубессмысленным взором, и только потом повернул голову в сторону активного соседа. На мученическое выражение ромкиного лица отреагировали подозрительно радостно: - О, да! Я узнаю этот взгляд! Я видел такое в зеркале пару раз. Правда, для достижения такого состояния мне нужен отъезд родителей в Европу, доступ к папиному бару и Ларочка из одиннадцатого «А» в пеньюаре. - Лично мне кажется, что Ларочка всегда в пеньюаре, хоть в водолазный скафандр её обряди, - вяло отреагировал Рома. Не выдержав, он зевнул и потянулся, крестом раскинув руки. Сосед по скамейке легко отклонился в сторону, переждал, когда ромкины конечности вернутся в исходную позицию, и снова с любопытством стал изучать очаровательно-сонную физиономию приятеля. - Ну, так хоть что-нибудь из вышеперечисленного наличествовало минувшей ночью? - Неа, - обессиленное потягушками тело снова приняло горизонтальное положение, разлохмаченная голова непринуждённо устроилась на мускулистом загорелом бедре собеседника, покрытом волосяной растительностью малой степени пушистости. Да, так лежать было гораздо удобнее. – Родитель ночевал дома, пил я сок, в руках держал только джойстик… - Ууу, - разочарованно прогудело над Ромкой. – Вот учу тебя, учу, толку ни грамма… Опять монстров истреблял? Ромочка, деточка, тебе уже не за джойстик всю ночь держаться надо, а за… - Серый, ну не начинай, а? – тут очень вовремя прозвенел звонок, возвещающий окончание школьного дня. – Пошли быстрее, пока физрук не заставил мячи собирать. И два приятеля, два первых школьных красавца, два признанных шалопая первыми улизнули из спортзала. В раздевалке друзья быстро переоделись, привычно игнорируя завистливые взгляды одноклассников. Даже по отдельности Рома и Сергей представляли собой прекрасные экземпляры юношеской красоты, за которые матери-природе следовало бы поставить наивысший балл, а уж совместная демонстрация многократно усиливала визуальные впечатления. Знакомство этих двух незаурядных личностей состоялось примерно год назад, когда заботливый ромкин родитель, он же господин Клименко А.В., преуспевающий менеджер известного модельного холдинга, перевёл сына в этот элитный лицей. После классической проверки новенького на стойкость, выносливость и знание законов малого социума, это знакомство быстро переросло в приятельство, а затем и в дружбу. Абсолютно разные внешне и внутренне, они тем не менее дополняли друг друга, создавая дуалистический образ, приближенный к идеалу. Рома – белое золото прямых льняных прядей и чарующий лазурит глаз; Сергей – вольное буйство густейших каштановых волос и тёмно-зелёная яшма в ободке столь же густых чёрных ресниц. Рома – стройная, ладная фигурка, наделённая грацией лесного эльфа; Сергей – немалый рост, великолепно развитые мышцы, завораживающая хищная пластика. Рома - мягкое обаяние, обманчиво убаюкивающий аромат росянки; Сергей – откровенная, животная харизма, сбивающая с ног. Надо ли говорить, что от желающих как-то приблизиться к этой парочке, как в лицее, так и вне его, отбоя не было. Но друзья очень придирчиво подходили к вопросу разнообразить круг общения, и только у хорошеньких девушек были кое-какие шансы вклиниться между двумя некоронованными принцами привилегированного учебного заведения. Причём весь этот поток в основном принимал на свою широкую грудь Сергей, альтруистически пытаясь повысить секс-квалификацию приятеля. Но безуспешно: Рома упорно придерживался общества книг, фильмов, компьютерных игр и самого Серёги, оставляя безутешными всех прелестниц, не достигших совершеннолетия. За что периодически и выслушивал возмущённые монологи друга, ядовитые подколки завистников обоих полов и опасливо-недоумённые вопросы отца: «И в кого ты только такой? Я в твои годы уже и дома-то не всегда ночевал, а ты даже ни разу не спросил у меня, откуда дети берутся!» Но все эти стрелы не долетали до цели, Рома продолжал жить своей жизнью, интимные подробности которой были надёжно скрыты от окружающих, и от мечтательной полуулыбки на его лице увядали все неудобные вопросы окружающих. Вот и теперь, царственно откомментировав замечания парней об очередном тату (Сергей, внутренняя сторона левого предплечья) и новых пятидесятиевровых боксёрах (Роман, эээ… ягодичная область), друзья одевались, продолжая прерванный в спортзале разговор. - Ты мне так и не сказал ничего! – Сергей небрежно захлопнул лязгнувшую дверцу металлического шкафчика. - О чём? – Рома, завязывающий шнурки кроссовок, поднял голову. - О чём… - пробурчал недовольный его рассеянностью друг. – О чём тебя папаня твой спрашивал? Что тебе на шестнадцатилетие дарить, балда! Ты ещё сказал, что не придумал. - А! Да времени всё не было подумать. Ты мой телефон не видел? – Ромка озадаченно хлопал по карманам. - Держи. – Рослый Панарин без труда углядел мобильное устройство на верху шкафчика, куда его пристроил рассеянный с улицы Бассейной. – Вот зря ты тянешь. Днюха через неделю, ещё как отмечать будем, не продумали. А если дядя Лёша тебе по своему усмотрению хренотень какую-нибудь подарит? Опять что-нибудь одёжное, вроде этих твоих сегодняшних труселей. Только с изображением британского флага, в честь твоего стойкого отвращения к Оксфорду. Пиликнувший в руках Ромы мобильный оповестил о приходе СМС-ки. Парень молча прочитал сообщение, улыбнулся, но потом как-то ощутимо помрачнел. … «Может, нарушим традицию? Я не могу оставить твой шестнадцатый день рождения без подарка…» Контакты между Ромой и Егором возобновились примерно через месяц после того, как у ребёнка появился свой компьютер. Инет-подкованный малолетний юзер самостоятельно вышел на сайт компании, руководителем которой являлся его «второй папа», а там уж и до самого Егора было рукой подать. С тех пор их телефонные разговоры стали регулярными, а один раз, когда Ромка три летних недели отдыхал по блату в молодёжном спортлагере, они даже встретились лично. По негласному уговору ни Егор, ни Рома не касались причин распада их нетипичной семьи. Но тот неприкрыто-жадный интерес, с которым Егор выслушивал ромкины отчёты об их столичном житье-бытье, давал умному не по годам мальчику понимание того, что не все ниточки, связывающие их в прошлом, оборваны. По крайней мере, со стороны Егора. О том, что он общается с бывшим вторым отцом, альфа-отцу он, конечно, не доложил. Тема Егора у них была строжайшим табу. Было в разговорах Ромы и Егора ещё одно особое направление. Вместе с изложением бытовых новостей, как бы пряча в их ворохе заодно и это, Ромка рассказывал Егору о появлении в жизни отца новых претенденток на роль мачехи. Представлял он эти события в виде очередной серии комедии «Трудный ребёнок», потому что он, как очаровательное исчадие ада, изводил этих кандидаток на корню. Изобретательность Ромки в этой области вызывала, кроме смеха, ещё и другие чувства: юный вредитель не ограничивался подсовыванием в чужую косметичку декоративного таракана или пропитыванием стелек в обуви дам, остающихся в их квартире на ночь, особо жгучим разогревающим бальзамом. Однажды Егор прохохотался после пересказа очередной ромкиной диверсии и сказал: «Ну, ты даёшь, и как только додумался до такого?» Додумался мстительный подросток действительно до изощрённого способа устранить сразу двух отцовских пассий: подслушав, в какой ресторан Леший пригласил очередную девицу, Ромка с отцовского телефона зазвал туда же и предыдущую. Скандал получился запоминающимся для всех, включая персонал ресторана, повидавший всякое. А виновник происшествия остался вне подозрений. Егор же после своего риторического вопроса задумчиво сказал: «Ты, сынок, прямо весь в меня… Хотя я в твои годы на такой уровень ещё не замахивался. Кажется…» Ромка не сразу нашёлся, что ответить на эти слова. Пусть и косвенное, но это было признание их схожести, родственности, их неразрывной связи, его и Егора, и это очень много для него значило. Ведь для Ромки все его каверзы и диверсии были способом донести до Егора свои предпочтения о составе их семьи. Он, как мог, боролся за восстановление первоначального статус кво. Но пока не получалось. Что же касается подарков на дни рождения и прочие праздники, Рома здравомысляще рассудил, что бета-папа дешёвым подарком не ограничится, а объяснять происхождение дорогих вещей перед единственным на этот момент отцом будет сложновато. После недолгих протестов Егор с его доводами согласился. Но вот значимую дату в шестнадцать лет Егор никак не мог отметить лишь устным поздравлением, и Рома его понимал. Поэтому и напрягал мозги в поисках решения этой проблемы… Сергей очень не любил, когда его товарищ впадал в такое состояние, поэтому похлопал обеими ладонями по детски-гладким ромкиным щекам. Бесцеремонность этих прикосновений искупалась лёгкостью, практически невесомостью, с которой они делались. - Алё, Клименко! Я сегодня дождусь от тебя адеквата? - Руки! – отпихнулся Ромка. Он ещё раз кинул взгляд на телефон и, пряча его в карман, задумчиво протянул. – Вот только что появилась идея оригинального подарка, но папа на такое не согласится… - Спорим, согласится? – азартный Панарин спорил по поводу и без повода. – Он тебе и так ни в чём не отказывает, в отличие от моих предков. Чего только стоило выдрать из них мотоцикл! Как же, мальчик упадёт с этой железяки, коленку может поцарапать… А тебе, наверно, дядя Лёша с четырнадцати лет руль доверял? Ромка ухмыльнулся воспоминаниям и кивнул, подтверждая. Алексей Валерьевич Клименко так и не освоил вождение автомобиля. Первое время после переезда в Москву, пока он не набрал очков среди столичного модельного контингента, да и материальная сторона дела оставляла желать лучшего, Леший обходился общественным транспортом. Позднее, уже имея возможность купить козу… то есть машину, он так и не смог сдать экзамен в автошколе. А вот в седле стильного «Кавасаки» он чувствовал себя прекрасно, мог плевать на пробки и проблемы парковки в перенаселенном центре. Ромка обожал ездить с отцом, к тому же демократичный, продвинутый предок доверял ему настолько, что иногда позволял погонять на мотоцикле и одному. И этому обстоятельству зверски завидовал Серёжа, в семье которого болезненно относились к его мотоувлечениям. Правда, несколько месяцев назад Панарин-младший таки выбил из родителей вожделенный агрегат в качестве подарка на своё собственное шестнадцатилетие. - Кстати, а как ты уломал отца подарить тебе мотик? – эта тема плавно влилась в русло ближайших ромкиных размышлений. Сергей жизнерадостно заржал и хлопнул друга по плечу: - Учись, пока я жив! Значит, так. Если хочешь, чтобы твоё трудновыполнимое желание исполнили, надо не настаивать на нём, а загадать другое, уже заведомо невыполнимое. Тогда родители задумаются, так ли уж трудно исполнить то, первоначально запрошенное. - У тебя так и было? – заинтересовался Рома. – И что же ты запросил потом? Космический челнок? - Практически да! - смеющийся Сергей представлял собой совсем уж вредоносное для глаз зрелище, ослеплял белозубым оскалом, смущал неокрепшие души лицеисток озорным блеском очей. – Всего-то навсего скромно сказал, что в число приглашенных на праздник я собираюсь включить Колечко. И дело было в шляпе. О да, общество Николая Золотницкого могло быть приравнено к выбросу на околоземную орбиту. Тощий фриковатый подросток почему-то предпочитал, чтобы их мальчиково-мажористая тусовка называла его не Колей, не Николя, не даже Николенькой, а Колечкой. Колечка быстро превратился в Колечко, иногда даже Золотое Колечко, что отнюдь не повышало его ценности как добропорядочного члена общества. На одном из барбекю с приглашением соседей по дачному комплексу Панарин-старший застукал Панарина-младшего в момент неуверенного затяга самодельным косячком. Поскольку компанию ему составлял именно Колечко, то последний тут же попал в списки персон нон-грата. Понятно, что избавление от такого нежелательного общения требовалось как-то имениннику компенсировать… Поглощённый обдумыванием этой занятной ситуации, Рома не заметил, что шагает всё медленнее. В голове завертелись пока ещё неоформленные мысли о том, что рассказ Сергея как-то неуловимо накладывается на его собственную проблему. Ну, конечно! Он остановился, глядя на озадаченного его торможением друга. В голубых глазах постепенно разгоралась радость первооткрывателя, наружу рвалось торжествующее «Эврика!» - Серёга, ты гений! - Я знаю, - Сергей настороженно покосился на сияющего Ромку. – И что дальше? - Ты будешь моим парнем! – и это было не вопросом, а безапелляционным утверждением. Немая сцена… Только через полчаса, отпоив Панарина чем-то слабоалкогольным в ближайшем кафе, Роман смог кое-как успокоить его и уверить в своём полном душевном здравии. - Понимаешь, ты подал мне идею. Ну, когда про Колечко сказал. Я тоже хочу пригласить на свой день рождения одного человека, которого папа наверняка не захочет видеть. А мне во как надо, - Рома энергично провёл ребром ладони по горлу, - чтобы они встретились и поговорили. Но для этого ты должен притвориться, что мы… ну, как бы… симпатизируем друг другу. При вторичном упоминании этого пикантного обстоятельства глаза Сергея вновь остекленели: его сознание явно затруднялось воспринимать ТАКУЮ идею. - Прости, пожалуйста, - сочный юношеский баритон Панарина сейчас больше напоминал шипение питона, придавленного бревном. – Но при чём здесь наша, как ты изящно выразился, симпатия?! - А я не сказал? – мило удивился великий комбинатор Роман. – Ой, и правда… Ну, не успел. Но ты же сам мне эту систему только что изложил: чтобы отец согласился на трудновыполнимое, надо запросить то, что он выполнить не может. Или то, чего он опасается. Значит, что у нас получается? - У меня пока ничего не получается, - Сергей добросовестно стремился постичь весь цимус идеи друга, но, увы, смысл по-прежнему от него ускользал. Рома сжалился над ним, и продолжил уже серьёзнее: - Сержи, нам с тобой надо создать такую ситуацию, чтобы она напугала его, подтолкнула к компромиссу. А мне кажется, отец больше всего боится, что я буду геем. После этих слов у Сергея почти вырвался нервный смешок, но Рома смотрел на него без улыбки, а в его голубых глазах безуспешно старалась спрятаться поглубже непонятная Панарину грусть. Поэтому он неопределённо хмыкнул, и впервые с начала их дружбы посмотрел на Ромку оценивающим взглядом. В том самом смысле оценивающим. Не получилось – Панарин умел таким образом сканировать только девушек. Он неловко поёрзал на стуле, и спросил неуверенно: - Мы что, перед дядей Лёшей… целоваться должны, что ли? Ромка слегка оживился: - Нет, до этого не дойдёт. Мы как бы должны изобразить начало интереса друг к другу, ну, такого… сам понимаешь. Взгляды, улыбки, чтоб всё со смущением и нежностью… - О-хре-неть!.. – Сергей, едва не подавившись напитком, поставил бокал обратно на стол. – Ты думаешь, я на такое способен? - А разве нет? Между прочим, кто из нас собирался в театральный поступать? - Эээ… я уже передумал давно, - Сергей храбро допил оставшееся и помотал головой, возвращая себе способность нормально соображать. – Ничего не выйдет, и батя твой не поверит такому закидону. - Поверит, не поверит, а забеспокоится, это точно. Он и так меня донимает, почему мне девочки только звонят, но не приходят, а на свидания я вообще забил. От нахлынувшей догадки Сергею вдруг стало душно. Он машинально взял уже пустой бокал, сосредоточенно изучил донышко, и, не поднимая глаз, сдавленно произнёс: - Значит, дядя Лёша боится, что ты в голубизну ударишься… А ты… ты ведь не… ? Рома улыбнулся своей лёгкой, светлой улыбкой: - А я – нет. Панарин уже готовился преувеличенно-облегчённо выдохнуть, как вдруг Рома добавил: - Я не боюсь. Моральных сил, чтобы прояснить этот туманный ответ, у Сергея не осталось. Ему вдруг стало страшно, что он, оказывается, мог не разглядеть в знакомом до последней мелочи друге чего-то загадочного; что могла бы между ними возникнуть тема, пугающая своей закрытостью. А он хотел бы этого меньше всего, поэтому и не стал уточнять настороживший его момент, решил сдаться на милость судьбе. Совершенно выбитый из колеи Сергей безропотно согласился на предложенный другом спектакль. Театр одного зрителя открылся тем же вечером. Кажется, этот единственный зритель оказался восприимчивым, но не столь уж и искушенным в романтических постановках, потому что принял игру актёров на веру уже в первые пятнадцать минут с начала представления. Ромка, искоса наблюдающий за реакцией отца, понял, что пора опускать занавес – все признаки нервного потрясения были налицо. Да и Сергей уже не столь убедительно изображал умильные взгляды в его сторону, после того, как Рома, якобы в задумчивости, минуты две пропускал между пальцев каштановое богатство панаринской шевелюры. Наскоро попрощавшись, Ромка выпроводил домой совершенно обалдевшего от всех этих событий друга. Потом он глубоко вздохнул, собрался, как перед парашютным прыжком, и вновь уселся за стол, где Леший медитировал над кружкой с давно остывшим чаем. Терпеливо дождался, когда отец наконец остановит пустой взгляд на нём. - Пап… Чужая боль ощущалась, как своя. А своя принимала оттенки чужой, сплетала в тугие жгуты безысходную тоску, обречённость и неверие в то, что можно всё изменить. Под сочувственным взглядом сына Леший подался вперёд, нервозно прижимая кулаки к груди: - Рома, сынок… Скажи мне, скажи… - Что, пап? – как же трудно сохранять спокойную улыбку, когда родные синие глаза безмолвно умоляют об обмане, чтоб ещё немного мир остался в равновесии, прежде чем рассыпаться острыми калечащими осколками. - Вы ведь с Серёжей не… вы не собираетесь глупостей каких-нибудь наделать? Он же, насколько я знаю, девушками интересовался всегда… - А он и продолжает ими интересоваться. Просто… Я не знаю… - Ромка сделал вид, что засмущался. – Мне кажется, мы ничего не потеряем, если… Леший еле выговорил побелевшими губами: - Тебе это только кажется, поверь мне… Вы можете потерять всё. Дружбу, веру в людей, будущее… Всей душой сострадая отцу в эту минуту, Рома всё же обязан был довести свою игру до конца. - Ну, если ты так говоришь… Наверное, ты знаешь, о чём речь. Хорошо, папа, я подумаю над этим. Кстати, если уж речь зашла о дружбе. У меня к тебе просьба. Мы же мой день рождения дома будем отмечать, да? Леший слабо улыбнулся: - Если хочешь. Ты уже определился с подарком? Рома покусал нижнюю губу и решился: - Да, определился. В качестве подарка я хочу, чтобы ты пригласил на мои шестнадцать лет папу Гошу. Ромке казалось, что отец и так уже бледнее некуда, но это оказалось не так. После этих слов он вообще стал напоминать гипсовую статую. А потом, вместе с не сразу вернувшейся речью, на скулах Лешего вспыхнул лихорадочный румянец: - А больше тебе никто не нужен? Может, президента Уругвая позовём? - Зачем? – искренне удивился Ромка. – Уругвай мне никто, а папа Гоша растил меня с тех пор, что я и не помню даже. Разве он не имеет права вместе с нами быть в такой день? - Господи… Я не могу… Мы же договорились с тобой, что не будем вспоминать… - почти простонал несчастный родитель. - Ни о чём мы с тобой не договаривались, - в отличие от отца, Рома говорил твёрдо и настроен был решительно. – Ты тогда, шесть лет назад, просто приказал мне не упоминать о нём и вообще забыть всё, что с ним связано. Я видел, конечно, что у вас с ним какие-то неувязки были, что вы ссорились постоянно, но на меня-то это не распространялось! Для меня-то он оставался таким же любящим, заботливым. И я его любил, ты понимаешь? И вдруг – бах-бабах, хватай мешки, вокзал отходит! Срочная эвакуация, чуть ли не куда глаза глядят. Ещё и без всяких объяснений с твоей стороны. Рома перевёл дыхание, глядя на опустившего голову отца. - Чёрт побери! Да для меня единственное удобство от этого побега, это то, что мне теперь надо говорить просто «папа», а не выбирать из двух вариантов - «папа Лёша» или «папа Гоша». Вы же… ты говорил, вы с ним с детства были лучшими друзьями. И мы нормально вроде втроём жили. Почему ты тогда решил всё бросить, уехать молчком, скрываться, не понимаю… - Вот именно, Рома, не понимаешь, - Алексей посмотрел на сына, стараясь, чтобы во взгляде осталась только твёрдая уверенность в своей правоте, загоняя вглубь тоскливую, не желающую притупляться боль. – Так было лучше для всех. - Да неужели? – взрослый скепсис на полудетском лице должен был бы выглядеть комично, но у Ромки почему-то получалось, наоборот, усиливать впечатление. – Я так не думаю. А вот если вы встретитесь, пообщаетесь… И, предупреждая готовую вырваться возмущённую реплику Лешего, Рома повысил голос: - Да никто же не заставляет тебя спать с ним! Просто поговорите, вот увидишь, всё не так ужасно, как ты себе представляешь… Конец фразы парень уже тихо бормотал, смущённый вырвавшейся откровенностью. А уж на Лешего она повлияла просто убийственно: он застыл, потрясённо разглядывая потупившегося сына. - Ты знал?.. – прошелестел сухим пергаментом голос Лешего, в котором было больше ужаса, чем изумления. Ромка тяжело вздохнул, и бросил на полуобморочного родителя виноватый и одновременно жалостливый взгляд. - Ну, в десять лет не знал, конечно, так, больше чувствовал. А теперь, когда вырос да всяких знаний нахватался… Догадался задним числом, что у вас не всё так упрощённо было, как ты мне старался представить. Но, папа! И тогда, и теперь я не понимаю, почему мы сбежали, словно два воришки со столовым серебром. - Ты знал… - заторможено повторил Леший. Он с трудом поднялся, выплеснул в раковину неиспользованный чай и заменил его коньяком. Все движения гибкого, тренированного тела были ломаными, затруднёнными, словно ему приходилось преодолевать сопротивление воды, а не воздуха. Резко опрокинув в себя тонизирующее, Леший посмотрел на насторожившегося сына, часто моргая заслезившимися глазами. - Вырос ты, сына… А я и не заметил. Что ж, ты действительно имеешь право узнать, почему так произошло. Объясню, как смогу, и даже пойму, если обижаться на меня вздумаешь. Я и сам-то на себя… А, ладно. - …Мы действительно с Горкой были лучшими друзьями с первого класса. Я бы сказал, больше, чем друзьями. Я его братом считал. И если из друзей в… любовники переметнуться, это ещё как-то можно проглотить, то с братом спать – это для меня вообще было за гранью. А если учесть, что я никогда на голубую дорожку не помышлял сворачивать… Трудно мне это было в голове уложить. Горка, надо отдать ему должное, никогда не давил на меня в этом плане. Он просто был рядом, он просто волок меня… и тебя, и маму, пока она жива была… он всех нас на себе тащил. Я просто не представляю, что бы с нами было, если бы он из армии домой вернулся и стал жить, как ему положено было… Я никогда не умел ему за это спасибо сказать как следует, да он и не ждал, отмахивался. Почему он на самом деле всё это делал, я начал догадываться, когда мы уже в Питер переехали. Ох, как же мне тошно было… Оттолкнуть или… позволить? И не то, чтобы особо противно, нет, мы же спали вместе всегда, я его рядом чувствовал, не как чужого, не как постороннего… Но страшновато всё равно, теперь уж можно признаться, чего стесняться-то перед взрослым сыном. Да, так вот Горка меня от этих метаний избавил, сам первый шаг сделал. И, как оказалось, всё не так ужасно оказалось, небо не упало на землю, мы с Горкой в чём-то ближе стали, напряжённость эта ушла. Зато другие напряги стали образовываться. Ревнивый он до ужаса, вот в чём проблема. А у меня работа такая, что козлы на каждом шагу попадаются, если не подножку поставят, так за мягкое место ухватить норовят. Ещё и девушки… Им по фигу, с кем я живу, то, что би - их вполне устраивало, лишь бы собственное секс-реноме поддержать. А мне хоть разорвись, природа тоже своё требует… Помнишь тот день, после которого мы с тобой… сбежали? Вы с Егором своими тренировками занимались, а у меня, как назло, такой паршивый день выдался на работе… Был там один мужик, я не знал, куда от него прятаться. И от Егора я его приставания скрывал, знал, что полезет Горка разбираться, и драку может устроить, это у него вообще первая реакция была на такие вещи. А дядя тот был непростой… словом, с серьёзными возможностями дядя был, стёр бы нас с Горкой, как пыль с серванта, не напрягаясь. Вот, значит, приехал я к вам, заглянул в зал, а вы дурачитесь, смеётесь, счастливые оба. Накатило что-то на меня, почернело всё перед глазами, как будто отраву какую-то мне выпить дали. Я ведь, как мог, старался, чтобы ты про нас с Гором правду не узнал. А время-то идёт, ты растёшь, и бесконечно скрывать это всё от тебя - ну просто нереально. Не мы сами скажем, так обязательно кто-нибудь добренький просветит. Как ты на всю эту грязь отреагируешь, мне страшно представить было. И тут эти ваши тренировки, то, как Егор тебя ударам своим фирменным обучал, мне в другом свете представилось. Нам вдвоём с ним в жизни от стольких отморозков приходилось отмахиваться, с самого нашего малолетства, и причины тогда ещё другие были. Вот я и подумал… Что он тебя к этому же готовит, к тому, что тебе придётся драться со всеми подряд за каждое слово в наш адрес, за то, что я с ним… что ты живешь с двумя гомиками. Может, я не самый хороший отец, но такой судьбы я для тебя не хотел. В общем, как-то всё в один узел завязалось, и показалось, что надо просто разрубить этот узел, расстаться… Вот только проблема была в том, что объяснить это Егору я бы не сумел. Для него это было бы недостаточной причиной для расставания, он… действительно любил меня больше, чем я его. Ты ещё маленький был, не помнишь, наверно, он как-то об этом сказал. Помнишь?.. Надо же. Так вот, не отпустил бы он нас просто так, пришлось на подлость пойти. Ох, каких гадостей я ему тогда наговорил, до сих пор не по себе, как его лицо вспомню. Шок – это по-нашему, называется. На этой волне мы с тобой в Москву и отчалили. Леший прервался, чтобы налить себе ещё коньяка. Сосредоточенно наблюдающий за ним Ромка пересел к нему на диван, придвинулся вплотную. Подождав, когда отец выпьет, осторожно спросил: - И что было дальше? Несчастный родитель бледно усмехнулся: - Да что дальше могло быть? Я себе иллюзий не строил, знал, что рано или поздно он объявится. Да, приехал, и даже через весьма короткое время. Это было хорошо, потому что я готовился морально к его приезду и повторил ему примерно то, о чём сейчас тебе говорил. Ну, и ещё кое-что сказал… о чём опять вспоминать неохота, потому что удар был ниже пояса, если честно. Прости меня, сына, но я попросил, чтоб он уехал, не повидавшись с тобой. Зачем тебе лишние переживания, я же знал, что ты его любишь. Мы-то с ним взрослые, выдержали бы как-нибудь, а вот ты… Простишь меня, а? - Простил уже, - Ромка положил голову на отцовское плечо. – И ты уж заодно меня прости, но я об этом узнал давно. От папы Гоши. - Что?! Вы… что? Вы с ним?.. - Ага, общаемся уже несколько лет. И вам пора, я думаю. - О Господи… Меня обманывают все, кому не лень, - подрагивающие губы Лешего сложились в кривую улыбку. – Я, наверное, поэтому и жениться-то не решился. - Не мечтай, папочка, кто ж тебе даст жениться, - Ромка по-кошачьи потёрся ухом об отцовское плечо. – Я первый буду против. Ты ведь уже понял, на какой вариант я рассчитываю? Но если ты не хочешь вернуться к папе Гоше, я как-нибудь переживу. Что ты так смотришь на меня? Знаешь, я бы не предлагал тебе такое, если б ты сам кое в чём не пропалился. Вот скажи, на кой чёрт тебе «Коммерческие ведомости» по городу Санкт-Петербургу? Как говорится, где Крым, а где Рим. А как тебя трясло, когда в позапрошлом году подорвали «Сапсан» на линии Москва-Питер и ты разыскивал списки пострадавших? А ведь он про тебя тоже всё, что может, собирает… Короче, я хочу, чтоб он мог свободно приезжать к нам, а я – к нему. Мне мало одних разговоров по телефону. Решай, пап. Уставившись в одну точку, Леший долго молчал. Ромка уже успел переполниться мрачными предчувствиями, когда тот наконец заговорил: - У Горки была привычка, за которую мне иногда хотелось прибить его, - в тихом голосе Лешего, в его лёгкой, отстранённой улыбке сквозила тень неуверенности, как будто он сам удивлялся тому, что сейчас говорит. – Когда мы… ночевали вместе, на одной кровати… даже если можно было встать с неё нормально, не задевая никого, он всегда утром перелезал через меня. С закрытыми глазами, делая вид, что ещё спит. И вот… когда оказывался надо мной сверху, у него обязательно подламывались руки-ноги, и он падал на меня… Я обычно уже не спал, Горка ворочался с минуту до этого, будил… И вот так обрушится, обхватит, вздохнёт, довольный такой… Я начинаю ругаться, спихивать его. А он глаза открывает, словно только что проснулся, ойкает, делает виноватое лицо и лезет целоваться… Господи, - Леший тяжело сглотнул, закрыл лицо руками. – Как мне иногда хочется вот так проснуться от этой его возни, и лежать, и стараться не улыбаться… Если б я только знал заранее, как мне всего этого будет не хватать… - Я тоже по нему скучаю, очень скучаю, - Ромка прижался сбоку к сгорбившемуся отцу. – Но что нам мешает ему позвонить? А? У тебя есть его телефон? Нету? Тогда держи мой… Вот, этот номер. Я пойду, не буду мешать. Прижавшись к стене за косяком, Ромка успокаивал панически заходящееся сердце, и смог облегчённо выдохнуть только тогда, когда услышал: - Гор? Здравствуй… Это я, Леший… В своей комнате он с размаху запрыгнул на тахту, перевернулся, с широкой улыбкой уставился в потолок и сказал сам себе: - Вот теперь можно и над списком подарков подумать.