Доля закономерных случайностей

Москва, 2020 год.

Ещё один день на этом карнавале душ, Ещё одна ночь наступает так же быстро, как и уходит, Смутные воспоминания, чернила на бумаге, И я никак не могу найти путь домой. И кажется, словно Твои небеса пытаются сделать всё, Твои небеса пытаются сделать всё, Чтобы удержать меня вдали*.

В квартире поселилась гнетущая тишина. Завулон постарался отмахнуться от этого, хотя маленький червячок сомнения время от времени поднимал свою мерзкую голову и ворочался в груди. Антон — нерационален. Пройдёт немного времени, и он остынет. Ультиматумы никогда не нравились Завулону, тем более договорённость не смешивать личную жизнь с работой всё ещё, как ему думалось, была в силе. Хотя, встречаясь по вечерам с замкнутым выражением лица Антона, Артур уже не был в этом уверен. От этого он раздражался сильнее: с каких пор он должен плясать под дудку Городецкого? Он чувствовал, что нельзя отпускать этого пацана. И дело не в поразительном сходстве с Антоном. Просто не должен. И неприятное ощущение, всё чаще заставляющее его кишки сбиваться в плотный комок от дурного предчувствия, сыграло тут далеко не последнюю роль. Так что любовник с приступом ревности вполне может быть отодвинут в сторону при таком раскладе. Мальчика звали Костя Стебунов. Он был студентом театрального института, чем, вероятно, объяснялась его тяга к драматическим эффектам. Несмотря на протест Гесера и яростное негодование Антона, Завулон сражался за пацана, как медведица за детёныша. Он пустил в ход все свои связи в Инквизиции и надавил на нужные точки — аргумент о возможном визите Зеркала при нынешнем раскладе, в котором Дневному Дозору явно не хватало сильных магов, оказался решающим, и, решением Бюро, Костя пополнил ряды Тёмных новобранцев. Уже давненько Завулон не брал себе учеников, но сейчас, странное дело, решил обзавестись птенцом и лично инициировал Костю. Разумеется, сплетни разнеслись со скоростью летящего в цель файербола — и вот уже Тёмные принялись чесать языками о том, что у главы Дневного Дозора появилась новая забава. И, конечно же, Светлые не могли не подхватить эстафету. Однако Антон не отпустил на эту тему ни единого комментария. Равно как и на другие темы. Он закрылся и теперь напоминал Завулону скорее соседа по квартире, чем партнёра. Сплетни только ухудшили и без того напряжённую атмосферу их отношений, но Завулон решил не форсировать события. Он ждал, пока Антон выйдет из глухой обороны и наконец-то заговорит, потому что в противном случае сломить его упрямство было бы невозможно. Новый ученик требовал много времени. Костя оказался способным и очень амбициозным. Излишнюю нагловатость Артур безжалостно срезал с него, словно кожицу с переспевшего апельсина, и тому ничего не оставалось, как всецело повиноваться. Разумеется, для Всетемнейшего не было секретом слепое и абсолютное обожание ученика — во-первых, из-за установившейся между ними связи, во-вторых, из-за его положения. Костя был жаден ко всему: знаниям, эмоциям, Силе. Он впитывал в себя окружающую его новую реальность, как оголодавший вампир, порою слишком заигрываясь. Завулона это забавляло и бесило одновременно, поэтому время от времени он гасил этот бешеный энтузиазм. Костя стоял в кабинете, яростно сверкая глазами. — Завулон, эта Светлая сучка приложила меня Букой! Я что, должен был позволить ей убить меня?! Завулон очень медленно подошёл к ученику и посмотрел ему в глаза. Костя почувствовал, как горло у него перехватило — невидимые пальцы сжимали его, словно хотели продрать насквозь. Он чувствовал, как задыхается, но не мог сдвинуться с места, даже рта раскрыть для вдоха не получалось. Ужас затопил его. — Маленький наглый ублюдок, — очень тихо проговорил Завулон. — Кажется, ты плохо понял, когда я сказал тебе не усложнять мне жизнь. Вероятно, стоит напомнить о том, насколько вседозволенность сокращает длительность жизни даже Иным. — Костя посинел, на шее выступила кровь, как от когтей дикого животного. Но Всетемнейший продолжал смотреть ему в глаза. — Скажи спасибо, что тебя не развоплотили на месте. Ты едва не прикончил половину зрительного зала на своём чёртовом спектакле. Что я тебе говорил по поводу откачки Силы из людей? Он моргнул, и Костя судорожно вздохнул, закашлявшись. — Н… нельзя. — Правильно, Костя. Нельзя доводить до инфарктов слабых зрителей своей виртуозной «игрой», — шёлковым голосом сказал Завулон. — А ты что сделал? Парень судорожно кашлял. Завулон прищурился, и Костя придушенно пискнул. Из носа у него полилась кровь. — Я… пер-реборщил. — Ты доставил мне массу неприятностей, вот, что ты сделал. И ослушался моего прямого приказа, втравив мой Дозор в муторные разбирательства со Светлыми. Фигура Кости вытянулась, словно его привязали к дыбе. Хрипы становились всё реже, а лицо приняло непередаваемый оттенок. — Зав… — А потом ты посмел прийти сюда и орать в моём кабинете. Я напомню тебе всего лишь раз, мой мальчик: сделаешь так снова — и я лично отправлю тебя в Сумрак. Это понятно? Завулон отступил на шаг, и Костя рухнул на пол, хрипя и захлёбываясь кашлем. — Д… Да, Завулон, — выдавил он. — Не вздумай блевануть на мой ковёр и не пачкай его кровью. А теперь пошёл вон с глаз моих, — холодно закончил Артур. Костя, пошатываясь, встал, зажав одной рукой нос, другой — шею. Он мгновение ошеломлённо пялился в спину Всетемнейшему, а потом пошёл к двери, стараясь удержаться на нетвёрдых ногах. Однако замер, когда до него долетело: — И последнее. Не смей сейчас идти к целителю или использовать Авиценну. На тебе и так всё заживёт, как на собаке. Костя судорожно вздохнул и, давясь кровью, хрипло прокаркал ритуальную фразу: — Слушаюсь, Наставник. Костя ощутил ещё большую боль, когда отголоски магии прямого приказа пронзили тело. Теперь, даже если бы он захотел, не смог бы ничего сделать, добившись лишь ещё большей агонии. Максимум — перекись водорода и платочек. На самом деле случай в театре не был таким уж вопиющим, но коль скоро дело касалось ученика Завулона, Светлые постарались раздуть из этого поистине греческую трагедию. У него был неприятный разговор с Гесером, а Антон, и так в последнее время не являвшийся особо нежным, наконец сорвался. Едва Завулон вошёл в квартиру и снял пальто, его встретил саркастичный голос Городецкого: — Ну что, Артур, поздравляю тебя — твой выродок сегодня едва не отправил на тот свет половину зала «Современника». Отличного птенца выпестовал. Завулон прошёл в гостиную и увидел Антона. Тот сидел на диване, слегка сгорбившись. В руках он сжимал бокал с виски. Едва Артур вошёл, Антон выпрямился и откинулся назад в обманчиво расслабленной позе. Завулон поднял бровь. — Празднуешь? Хотя не думаю, что есть повод. Ты со своим Наставником слишком драматизируешь — мальчик просто увлёкся спектаклем. Антон одним глотком прикончил виски и резко поставил бокал на столик. — Да уж. Он очень увлёкся этим спектаклем. Как и ты, — горько сказал он. Завулон снял пиджак и аккуратно повесил его на стул. — Антон, поверь мне, я доходчиво объяснил ему, насколько он был не прав. Так что впредь он дважды подумает, прежде чем сделать подобное снова. Антон прищурился и хрипло, невесело рассмеялся. — Могу себе представить. Ты ведь его наверняка едва не прибил. Ты всегда так поступаешь с фаворитами — сначала приручаешь, а потом, если считаешь нужным, жестоко наказываешь. Артур повернулся к нему, ослабляя галстук. — Тебя не поймёшь, Городецкий. Хочешь сказать, будто недоволен, что я его наказал? Или речь уже сейчас не о Косте? Антон резко встал и в несколько шагов сократил расстояние между ними, оказавшись прямо перед Артуром. — Это ты мне скажи, Завулон! Едва я его увидел, сразу понял — от него будут одни неприятности! Этот зверёныш устроил кровавую баню с мальчиками-подростками, но ты словно мать родная вцепился в него! Конечно, кого же ещё, как не подобный ценный экземпляр взять в свою коллекцию! И плевать ты хотел на меня, на Инквизицию, на всех — тебе он понадобился, и ты его получил. Как и всё в этой жизни! Завулон чувствовал вибрирующую в Антоне злость, обиду и ревность и ощутил, как мурашки побежали по телу. С момента, как он выцарапал себе Костю, прошло полтора месяца, и всё это время Антон либо отмалчивался, либо отделывался односложными предложениями. Он пропадал на работе или где-то ещё, избегая Завулона, и в этот момент тот понял, что не только разговоров с Антоном ему не хватало долгое время. Он прищурился и весь подобрался, словно перед прыжком. — Понятия не имею, отчего ты решил пожаловаться. Я и тебя в своё время захотел и получил и не припоминаю, чтобы ты слишком расстроился. Он знал, что эта намеренная параллель взбесит Антона окончательно. Не он один заметил, насколько Костя похож внешне на Городецкого, только моложе. Но Антон не понимал одной простой вещи: Завулон выбрал его не из-за симпатичной мордашки. Хотя ему самому ещё только предстояло разобраться в причинах, а пока он следовал внутреннему чутью. Антону хотелось разбить эту самодовольно ухмыляющуюся физиономию. Долгое время копившееся недовольство, обида и боль переплавились в такую горячую ненависть, которой он и не подозревал в себе. Уж не жизнь ли со Всетемнейшим открыла в нём возможность подобных чувств? От этого неприятно засосало под ложечкой. Когда он прибыл на место, где порезвились эти малолетние ублюдки и увидел этого пацана… В голове остались только две мысли: Завулон костьми ляжет, но получит его, и он, Антон, ненавидит и… боится этого малолетнего выродка. Если уж быть честным, Антону не стоило так резко реагировать. Парень был Тёмным и повиновался инстинктам. Его вела Тьма внутри него, а потому, по крайней мере, в части зверств Городецкий мог бы сделать ему скидку. В мире жили тысячи обычных людей, на сущность которых не влияла магия, но они тем не менее убивали самыми извращёнными способами себе подобных. И Завулон был бы прав: при умелом наставнике пацана можно было бы сдержать. И из него в перспективе получился бы сильный маг. Но эти логические объяснения разбивались о хаотично метавшиеся и взбудораженные чувства — все инстинкты Антона кричали, что нельзя этого мальчика отдавать Завулону. Всё казалось ему странным: и внезапное появление этого доморощенного Потрошителя, и его фанатичное поведение. А ещё при взгляде на его такое знакомое лицо у Антона мороз бежал по коже. Это — слишком. Гесер, похоже, был с ним согласен, однако — Антон и был уверен — причины у них были разные. Но Пресветлый, как всегда, не захотел поделиться своими, просто попытавшись сделать всё, чтобы Завулон не получил парня. У него не вышло. У них не вышло. Хотя Антон и не слишком на это надеялся: он на собственном опыте прочувствовал, что значит стать объектом нездорового энтузиазма главы Дневного Дозора. А в том, что в данном случае энтузиазм был нездоровым, он видел воочию. Ибо Завулон не побрезговал ничем и всё же дожал Инквизицию. А потом принялся за Костю. Костя. Антон про себя ядовито и горько усмехался. Ещё один Костя, так или иначе имеющий к нему отношение. Злая ирония судьбы или вендетта от собственной Фортуны? Как бы там ни было, но создавалось впечатление, словно каждый Иной Москвы счёл за должное попытаться сообщить ему или посмаковать пикантные подробности отношений Завулона со своей новой забавой. Антон молчал и игнорировал все эти намёки и насмешки, хорошо помня предыдущую волну, поднявшуюся, когда он решил обзавестись отношениями с главой Дневного Дозора. Рано или поздно сплетни утихнут. Однако легче от этой мысли не было. Завулон совсем не поднимал эту тему, они и вовсе практически перестали общаться, что лишь сильнее злило Городецкого. Он отстранялся и давил в себе негодование. Однако долго игнорировать создавшуюся ситуацию он не мог. Кроме того, его неимоверно тяготило то, во что превратились их отношения. Он слишком уставал от противостояний на работе, чтобы, придя домой, продолжать их ещё и там. Он понимал, что пришло время нормально поговорить, вот только отчего-то не знал, как начать этот разговор, чтобы он в итоге не перерос в элементарный и неприятный ребячливый скандал. Ведь не мальчик уже, хотя и не сравниться ему годами с Завулоном. Последней каплей стал инцидент в театре. Этот щенок учился в театральном институте и вполне объяснимым способом выбил себе практику в «Современнике». Антон удивился бы, если б этот пафосный выродок выбрал для себя другой спектакль, кроме «Мастера и Маргариты». И, разумеется, роли Воланда. Стараниями Гесера — ибо Антон не верил в столь очевидные совпадения — патруль засёк магическую активность в театре, и пацана застали прямо на месте преступления — тот откачивал Силу из зрителей прямо во время своего блистательного монолога. Несколько человек уже отключились, пара десятков находилась на грани инфаркта. Потенциально, больше половины зала подумывали о слишком бренной тяжести бытия и вполне могли после спектакля решиться это самое бытие прервать. А потому завулоновского щенка попытались скрутить быстро и тихо, но тот ещё и принялся оказывать сопротивление, вступив в конфронтацию с Леной — всё ещё стажирующейся молодой волшебницей. Она, конечно, должна была не лезть на рожон и дать возможность разобраться Гарику или Даниле, но молодое дарование рвалось в бой, за что и поплатилось. Слава Мерлину, что не насмерть. Однако же, когда дело дошло до разбирательств, Завулон прикрыл своего протеже, попытавшись максимально принизить серьёзность ситуации. Мол, все живы и относительно здоровы, так что волноваться не о чем. Они с Гесером устроили обычные при такой ситуации торги и после полюбовно разошлись. Антон не знал, чего, собственно, ожидал от этой ситуации. Конечно же, для него не стало большим сюрпризом, что зарвавшийся любимчик накосячит, а его драгоценный наставник придёт и приберёт за ним. Однако столь откровенное едва ли не поощрение взбесило Антона. Поселившееся между ними отчуждение изводило, а этот неожиданный фаворитизм добил окончательно. Он не понимал, откуда взялась эта буря эмоций, а потому не знал, как с ней справиться. Словно появление этого Тёмного сосунка раскололо его жизнь на «до» и «после». До него было какое-никакое спокойствие, стабильность, нежность. А после — холодность, отчуждение и неприязнь. Придя домой, Антон налил себе виски, решив немного успокоиться, но алкоголь лишь сильнее взбудоражил, а бесстрастная физиономия Завулона толкнула его за край. Хотелось схватить его, сжать, раздавить… Казалось, будто Артур только этого и ждал. Антон даже не понял, как замахнулся, когда Завулон перехватил его руку. От ощущения крепких пальцев, сжавших запястья, Антона накрыло окончательно. Где-то внутри взорвалась обжигающая вспышка желания подмять, напомнить о себе. Жгучая потребность утвердить своё право, попранное Артуром, пульсировала в жилах, стремясь хлынуть из него жёсткими прикосновениями, хваткой до боли, до синяков. Свободной рукой он обхватил Завулона за загривок, но тот толкнул его на диван, навалившись сверху. Завязалась борьба. Они упали с дивана на пол, почти не ощутив этого из-за мягкого ковра с высоким ворсом, который очень был любим Завулоном. — Решил выпустить пар, Городецкий? Неужели ради этого мне следовало завести мальчика? — издевательски бросил Завулон, желая ещё больше взбесить любовника. Ему было известно, что в нормальном и адекватном состоянии Антон в жизни бы не отреагировал на эту провокацию, но сейчас, ослеплённый ревностью, тот за милую душу проглотил эту наживку. Правильно, так и должно было быть: чем быстрее он выпустит пар, тем легче им будет во всём разобраться. Тем более что Завулон очень любил переносить поле боя в горизонтальную плоскость. Антон рыкнул, навалился сверху, завёл ему руки за голову и с силой прижал их к полу, одновременно зажав коленями его бёдра. Завулон прищурился и провокационно провёл языком по губам. Он был возбуждён и ощущал, что эта борьба повлияла на Городецкого аналогичным образом. Взгляд Антона потемнел ещё больше, он смотрел на Завулона так, словно видел впервые. — Тебе доставляет это удовольствие? Специально бесишь меня? Наказал своего мальчика, а теперь перешёл ко мне?! — прошипел Антон ему прямо в лицо. — О нет, Антоша. Титул моего мальчика принадлежит тебе одному, — хрипло рассмеялся Завулон, не мигая глядя в глаза Антону. — Ублюдок. Тёмный ублюдок, — выдохнул Городецкий. Он тяжело дышал, и взгляд у него был абсолютно дикий. — Чем яростнее, тем лучше. — Чем яростнее, тем лучше, — согласился Завулон, и Антон наклонился, жёстко целуя его. Это и поцелуем-то было сложно назвать, потому что Городецкий вгрызался в эту издевательскую ухмылку, больше всего в этот момент желая её сожрать. Ему не нравилась эта ярость, она казалась чужеродной, но сейчас он отмахнулся от дискомфорта, отдавшись только одной потребности — освобождению от груза эмоций. Тело Артура под руками было горячим и знакомым. Сквозь пелену ярости, ревности и обиды прорывалась тоска — Антон давно не ощущал Завулона под своими ладонями. — Почему? — отчаянно спросил он, сам не понимая, что именно спрашивает. «Почему ты вцепился в него»? «Почему защищаешь»? «Почему отдалился»? «Почему я так боюсь»? Городецкий смотрел на покрасневшие и искусанные губы, борясь с желанием наброситься на Артура, сломать. Всё сломать. Он вспомнил это ощущение. Когда он жил, сжигаемый последствиями заклинаний дочери, когда Тьма Петржина боролась внутри с его Светом, раздирая его на части изнутри. Что же сейчас с ним? Что стало с его Светом, и не набрался ли он Завулоновой Тьмы, утратив часть себя? Большую часть. Но вот Завулон нетерпеливо дёрнулся под ним, и Антон рефлекторно сжал бёдра, увеличив нажим и тем самым ощутив возбуждение партнёра. Он наклонил голову и увидел, как серо-голубые глаза Артура посветлели почти до состояния ртути, а потом он зажмурился и слегка приоткрыл рот. Это выражение смирения и подчинения — ложно. Антон знает, что, стоит ему расслабиться, и Завулон проявит свою сущность — Тёмную и дикую. Но лгать себе самому бессмысленно: эта демонстрация сводила с ума, и собственнические инстинкты Антона, подхлёстываемые скрываемой и отрицаемой даже перед самим собой ревностью, вышли из-под контроля. Он вцепился зубами в шею, ощущая терпкий и знакомый запах любимого одеколона Завулона, смешанный с ароматом кожи и всё сильнее проявляющимся запахом возбуждения. — Пошёл ты… — сквозь зубы выплюнул Антон, так как понял, что, несмотря на то, что это он прижимал к полу Завулона, власть того над ним неопровержима и подавляюща. И сколько он ни бесился и ни прятался всё это прошедшее с момента инициации щенка время, он ничего не может поделать или изменить. — Пойду, — выдохнул Завулон, и этот выдох ознаменовал для Антона его личную капитуляцию. Антон покрыл шею и ключицы любовника короткими, жёсткими поцелуями, оставляя на нём столько меток, сколько получится. Завулон не мешал Антону, не сопротивлялся. Он видел, какая борьба бушует в Антоне, и ему было любопытно. Очень интересно, как принципы хорошего, милого и практически правильного парня сталкивались с не чуждыми даже таким, как Городецкий, злостью, ревностью и обидой. А ещё — собственничеством. Той чертой, которую Антон терпеть не мог и всегда отрицал в себе. Губы горели и пощипывали, тело было напряжено и слегка затекло от веса Антона, со всей дури вжимающего его в ковёр, но в целом он наслаждался раскладом. Это было такое… почти невинное удовольствие. — Антон… — Заткнись. Рубашка исчезла, галстук пропал ещё до этого, где-то в пылу борьбы. За рубашкой последовали брюки, ботинки, бельё… Антон не церемонился с драгоценными шмотками любовника, всё, чего он хотел, — побыстрее ощутить это тело под ладонями, овладеть им, подчинить. Одной рукой он обхватил запястья Артура, а другой провёл по груди и сжал возбуждённый член. Артур застонал и подался бёдрами вперёд. — Значит… так? Так ты хочешь, да? — пробормотал Антон, затем быстро наколдовал смазку и просунул в него сначала один, а потом, практически сразу, второй палец. Завулон дёрнулся и выдохнул сквозь крепко стиснутые зубы. Дискомфорт боролся с искрами удовольствия. Энергия и Сила, исходившие от Антона, опьяняли. — Да. Давай же, мой мальчик, — нетерпеливо бросил Завулон, и Антон впился короткими ногтями в кожу на запястьях любовника. Он понимал, что тот нарочно это сказал, но реакция была непроизвольной. — Как скажешь, — рявкнул Антон, вытащил пальцы и заменил их членом. Он вбивался в Артура, с каждым толчком желая погрузиться глубже, сильнее, ощутимее. Чтобы тот прочувствовал и понял, кому принадлежит. Антон впился пальцами ему в бедро, сжимая так, чтобы наверняка оставить следы. «Я и тебя в своё время захотел и получил». Завулон стонал и метался под ним. — Получил?.. Получил?! — тяжело дыша, спросил Антон. В голове у него шумело, пульс набатом грохотал в ушах. Нервы напряглись и почти искрили, внизу живота горело. Он обхватил ладонью член Завулона и сжал его. Ощущений стало слишком много, и они хлынули из него, слившись с оргазмом. Он едва заметил, как разжал ладонь, державшую руки Завулона, и тот накрыл руками пальцы Антона, всё ещё сжимавшие его член. Антон провёл по нему рукой и кончил. Всё захлестнуло какое-то абсолютное опустошение. Спустя некоторое время Городецкий почувствовал, как Завулон обнял его, обхватив за спину. — Всё ещё зол? — негромко спросил он. Но Антон понятия не имел, что ответить. Он ощущал лишь пустоту. — Нет. Они молча пошли в ванную, а потом в постель, несмотря на то, что время было ещё не слишком позднее. Антон смотрел в тёмный потолок спальни, а потом закрыл глаза. Он вспомнил кошмары Завулона и его странное в последнее время поведение, и неприятное, холодное ощущение змейкой заклубилось в опустошённой груди. Он не знал, воздействие ли это или же у него паранойя и на самом деле они просто незаметно подошли к очередному кризису отношений. Антону не нравилось копаться в себе, он не Игнат, боготворящий психологию. Но он знал одно: ему нужно было разобраться. Ночью Завулону снился Антон, руки которого были в крови его ученика, лежащего бездыханным трупом у него под ногами. Он смотрел на Артура и горько улыбался: «Значит… так? Так ты хочешь, да?». Когда он проснулся, Антона в квартире уже не было.