00:00

Руки трясутся, и это заметно. Горло хочет сигаретного дыма, душа хочет орать что есть сил. Я не могу это осознать. Саша остался в моей квартире Эти слова плавают в моей голове, сливаясь с головной болью. Мой дом перестал быть уютным. Я не могу так же легко вернуться домой, как прежде. Мой дом отрезан тобой. Мои нервы не кончатся входной дверью, как бывает буднями. Когда я вхожу с пакетами еды и валюсь на кровать ногами на стену. Боюсь думать, что ты сделаешь со мной за причиненную боль... Синяк был ничего себе. Он закрывает глаза на паре, отрываясь от реальности. Наверное, я даже обрадуюсь, если ты меня изнасилуешь. Веревка вновь вопьется мне в запястья, выворачивая руки назад, когда ты дернешь ее. Срывая с меня брюки как в первый раз — одним рывком. Будешь дразнить пальцами, мягко проворачивающимися в заднице, пока я не кончу. И уже тогда насладишься мной по полной. Черт. Он сглатывает, раскрывая губы. Встал. — Я ненадолго, разбирайте пока схему Спанидиса. Он неловко выходит из-за кафедры, пряча стояк за перекинутым через руку пиджаком. Чертовы туалеты теперь тоже полны воспоминанием. Он запирается в дальнюю кабинку, предварительно проверив остальные. Кидая пиджак на бачок. Не могу больше!.. Он с силой трет ладонью стояк сквозь ткань. Пуговицы, скрывающие молнию ширинки. Негромкое расстегивание, и он позволяет себе едва различимо застонать, когда, обхватив горячий член, уже нет сил сдерживаться. Саша... Он держится за ручку двери, уперевшись лбом в стенку кабинки. Волнение бьется, проникая под кожу. Под закрытыми веками расцветает фантазия. Губы на изгибе шеи. Тихое: — Только посмей кончить, пока я не скажу. Ладонь на заднице. Влажные пальцы спускаются, обхватывая мошонку, зажимая у основания и оттягивая ниже. Он ускоряет движения. — Я сказал тебе не кончать, непослушная псина. Он содрогается, изо всех сил сжимая зубы, стараясь не выпустить стон. Тяжело дыша в стенку. Сглатывая, ощущая выступивший пот на лице. Теплая сперма течет в ладони. Бумажное полотенце убирает улики. Он быстро приводит себя в порядок, моет руки, смотря на свое отражение в зеркале. Удовлетворенное. Глаза и губы, впитавшие наслаждение. Дрянь. Надеюсь, я не слишком долго. Он ждет, пока спадет хаотичный отблеск похоти в глазах и успокоится дыхание, и только тогда возвращается в аудиторию. На обеде он пялится в окно столовой с бутербродом в руке. Институтский двор полон перваков, группками тренирующихся запускать знаковые бумажные самолетики. — Артур Валентинович. Он, прожевав, оборачивается. Старшекурсник, тщетно пытающийся реже дышать, чтобы скрыть запах сигарет, выдавливает: — Вас просят выйти к центральному выходу. Знакомый. Ну да. Кому бы это в голову могло прийти... В нашу жопу мира. Он перебирает варианты, и ни один не подходит. Он толкает центральную дверь. Прямо напротив стоит его кошмар двухгодовой давности. В расстегнутой куртке, расслабленный, как всегда. Достает руку из кармана, протягивая ему вскрытую сигаретную пачку. Звук прикручивается в голове, и "давно не виделись" падает на асфальт осколками. — Все еще тут работаешь, я так и думал. Артур смотрит на протянутую сигарету, погружаясь в дым уже зажженной напротив. И с большим трудом заплетающимся языком сообщает: — Я бросил. — О. Затяг. Дима, удивленно поджав губы, поводит плечом: — Молодец. Артур растерянно смотрит в ответ. Внутри растекается тухлое болото воспоминаний, погружая в ярость. БЕСИШЬ!! Я ЗАБЫЛ ТЕБЯ! Отдай сигарету и вали уже из моей жизни!!! — Во сколько заканчиваешь? — буднично интересуется в сторону брюнет. — А что, — вырывается у него. Сердце мешает дышать. Зеленые глаза оборачиваются на него. — Хочу выпить с тобой. Я НЕ ПОНИМАЮ. Дима прижимает сигарету к губам, затягиваясь. Закусывает ее и приглашающе распахивает руки. — Давай, хорошо проведем вечер. ТЫ МЕНЯ БРОСИЛ. КАКОГО ЧЕРТА?! Сердце в лоскуты разгрызает тревога: неужели снова ему нужен?.. И тут же врывается осознание, что он сам — сашин. Тапки словно снова в зубах, и с губ разборчиво слетает: — Н е т. Симку он выкинул еще три месяца назад, когда ему разбили нос. Дима не знал новый номер. Видимо, поэтому решил прийти. Он первый разрубил их отношения. Безжалостно и грубо. Зачем тогда вернулся? Глупая надежда бередит охрипшее от внутреннего крика сердце. Надежда на нормальную жизнь... И хотя умом он понимает, что это тупик, димино возвращение немного льстит: значит, никого не нашел за это время. Никого постоянного... * * * Вечер. Артур неслушающейся рукой проворачивает ключ во входной двери. Весь день провел как в пыточной, усеянной иглами. Падающими с потолка ему на макушку прямо во время пар... Дима... почему сейчас?! Ты издеваешься?!! Мысли вьются змеями. Я думаю, стал бы все возвращать, если бы не Саша. Но чувство давно уже умерло. Если бы не Хозяин, я бы, пожалуй, трахнул тебя и кинул без объяснений. Хорошо, что у меня есть этот опасный стопор... Черт... наверно, я бы получил удовольствие, если бы меня трахали, а Саша смотрел... Сердце стучит в ладони. Последний поворот ключа. Он вдыхает стылый подъездный воздух, чтобы хоть немного наглотаться его, прежде чем его лишат этой возможности. Делая с ним все что угодно. Он толкает дверь внутрь. Висящая темнота тепло обволакивает его. Он растерянно включает свет. Думал, ты прямо в коридоре меня накажешь... Ботинки с курткой на месте. Значит... Он вешает пальто. Головная боль просто разрывает мозг. Он со мной... он остался... Шторы в комнате задернуты. Оставив включенный фонарик на телефоне светить в потолок, он тихо опускается напротив своей кровати, на которой спит Саша. Не укрытый одеялом, будто только прилег вздремнуть. Руки с закатанными рукавами залеплены слабо светящимися медицинскими листами. На тумбочке стоит баночка с успокоительным. Теперь понятно, почему ты не проснулся от звука ключей. Ох... Он наклоняется, касаясь сухих губ. Загораясь, целуя еще и еще. За это ты меня не накажешь. Дверной звонок, оглушительно разорвавший тишину, заставляет его подскочить. Кого принесла нелегкая. Он торопливо вглядывается в лицо Хозяина, но то спокойно. В дверь барабанят. Он боится, пока идет до прихожей, но увиденное в глазок заставляет открыть дверь. — Какого хрена? — тихо говорит он, боясь повышать голос, чтобы не разбудить Сашу, но Дима с тоном не церемонится: — По старой дружбе, м?! — протягивая звякающий пакет. Он машинально отступает от него в квартиру, и гость принимает это как приглашение, заваливаясь в прихожую вместе с устойчивым паром алкоголя. Артур не может заставить себя протянуть руку, чтобы коснуться его. Чтобы выгнать к черту. — Ты не мог в баре кого-нибудь склеить? — растерянно говорит он. — Мне... — поднимает беспомощно руку Дима, — все надоели. Педики. — Ты тоже... — Я би! В горле зарождается протест. Сердце горячо обливает адреналином. — Я тоже педик. Зачем ко мне тогда пришел? — Ты мой педик, — широко улыбается Дима, нагибаясь, чтоб снять кроссовки. — Я тебя не приглашал, — наконец находит в себе силы возразить Артур. — Брось, — скидывает обувь Дима, качнувшись. Выкарабкивается из куртки, падающей на пол, и делает шаг вперед. — Давай просто выпьем. Руки хватают Артура в кольцо, и он столбенеет. Губы затыкают его возражения, ладони скользят под ремень, высвобождая рубашку. Он выворачивается, спотыкаясь о пакет на полу. — Прекр... Его хватают сзади, прижимая к стене, проворно расстегивая брюки. Сердце заливает болью, слабые руки прижаты грудью. Ноги приросли к полу. Он не может пошевелиться. В горле пересохло. — Са... Вдох. Возня сзади. Все получится. Холодные руки на груди, подсунутые под его крепко прижатые к бокам локти. Он сглатывает. Это с о н поэтому голос такой слабый... — Саша... — и, кое-как набрав побольше воздуха в легкие, охрипнув и сипя, — САША!!! Но темнота в комнате не выпускает своего Хозяина. И вместе с тем руки на его теле замирают. — У тебя кто-то есть? — звучит ненавистный голос сзади. Он чуть заметно кивает. Тело замерло в ужасе повторения кошмара трехмесячной давности. — Ну и где он? Ссыт выйти? . . . — Видимо, ему пох, — шепчет ему в спину Дима, приспуская его брюки. Шорох. — Ч?!.. — руки исчезают. Глухой удар позади и тяжелый стук тела об пол. — Бл... Удар. Он боится обернуться. Реальность происходящего замораживает его. Тяжелые выдохи сзади. Зубы начинают стучать, но он заставляет себя посмотреть. Опустить глаза. Саша сидит на теле, лежащем навзничь. В носках — поэтому был неслышим. Руки покоятся на согнутых коленях. Кулак с кровью на костяшках охвачен броней. Глаза закрыты, он восстанавливает дыхание. — Черт... — негромко раздается в одуряющей тишине. Вдох. — Какого хера... Стальные глаза поднимают, и бешеная ярость из них захлестывает его. — Живо объясни, пока я тебе не добавил. Его трясет от этого взгляда. — Я его не приглашал, — срывающимся голосом объясняет он. — Откуда он знает, где живешь? — отрывисто. — Бывший? Он кивает. Зубы все еще стучат. От того, как Саша с каждым словом повышает тон. — Тот, что нос сломал? Поспешное мотание головой. — Ты... — выдох, — понимаешь, что опять добавил мне проблем? Саша тяжело поднимается с тела, опираясь на руку. Стряхивая броню и осматривая костяшки — целы. — У него не будет доказательств, что это я. Но в конце концов это касается тебя. Затаскают по отделам... Долгий вздох. — Телефон неси. Он не двигается. — Артур. Деревянной походкой он идет в комнату. Смотрит в ступоре на смятую постель. — СОЛ. Вздрогнув, он хватает телефон, выключая фонарик. — Какого хрена ты впустил его, если не приглашал? — набирает Саша номер по памяти. —...хотел нормально... объяснить, что он мне не ну... — но его останавливает поднятая ладонь: — Роз, — отворачивается Хозяин, — подъедь, адрес скину. Заберешь проблему. Обойдешься. Жду через полчаса. Так, — оборот. — Иди в комнату и выпей пару таблеток. И не выходи. Не хватало еще от него тебя защищать. ... Он опускается на край кровати, кладет таблетки под язык, остро ощущая потребность вытрясти всю банку в рот. Мелкая дрожь все еще сковывает тело. Он смотрит на бесполезные руки. Еще бы немного, и его жизнь снова бы разрушилась. А он даже не смог ничего сделать. Вода журчит на кухне. Кипит чайник. Сердце бухает в груди. Голова готова взорваться. Он просто тупо считывает ощущения, пока незнакомый голос не втекает в квартиру: — Ва-ааау, нокаут. Че у тебя с руками? — За ноги берись. И пакет возьми. — Давно ты переехал? Он не слышит ответа, только звяканье бутылок. Сашин бывший. Как он выглядит... Реально ли тату с черепом и розой?.. Они с Катериной совершенно как на цепи, даже покинув своего Хозяина. Делают все для него. — И за что? Что он не сделал? Голос стихает на лестничной площадке. Ключ, вынутый из его пальто, проворачивают в замке, оставляя его одного. Одиночество глотает его разом. ПОВЕРИТ ЛИ ОН, ЧТО Я НЕ ХОТЕЛ ЭТОГО?!! Отчаянье хватает пальцами за волосы. Я не хочу расставаться вот так. Когда я снова ни в чем не виноват!!! Стучащие зубы искусывают кожу губ. САША. Я просто хочу, чтобы ты меня о б н я л... * * * — Ох и мастак ты налегать, — улыбается расплывающийся шатен в очках. Барная музыка долбит разрозненные мысли. Скула болит. Во рту тошнотный привкус крови. На столике две выпитых бутылки. — Ты кто... — еле разлепляет слипшуюся корку разбитых губ Дима, держась за лоб. — Нихуя ты забывчивый, — поднимает третью бутылку шатен, прикладываясь к ней. — Я... где... — Тебе вмазали в туалете. Не к тому ты пристал. Я тя спас, теперь ты мне должен, усек? — улыбка, обнажающая зубы, и взгляд меняется на издевательский. — Мне пойдет и натурой. Кстати, ты угощаешь, — мотает Антон головой на столик, где уже красуется полупустая доска с выстроенным лабиринтом роллов. Дима нахмуривается, тщетно пытаясь уловить нестыковку. Ему казалось, он хотел зайти к Артуру... * * * Звук проворачиваемого замка. Артур поднимается навстречу. Саша проходит в комнату, зачесывая пальцами обгоревшую челку назад по привычке. Кидает ему пальто. — Одевайся. С завтрашнего дня ты официально на больничном, я все устрою. Живешь неделю у меня. Возьми вещи по максимуму, чтобы не возвращаться. Он стоит, не веря своим ушам. Что происходит. Ты меняешь мою жизнь вот так просто?.. Я... — Саша. Взгляд с зарождающимся недовольством. — Я просил тебя не... — Прости, — дрожа от внутренней боли, выдавливает он. Тот молча смотрит на него. И лишь немного погодя, уняв злость, выговаривает: — Ты определенно не умеешь выбирать партнеров. Проблема в том, что "нет" другим ты так и не умеешь говорить. Я тебя выучу. Я буду тебе как глас господень, потому что ты не знаешь, что делать со своей жизнью. Я отныне твоя жизнь. Будешь делать что я скажу. Или не будешь. Выбирай. О боже. Та самая клетка. — Согласен, — выдавливает он. Я буду твоим. Пусть в клетке, хоть с ошейником и поводком, я буду под твоей защитой. Я стану твоей отдушиной, стану твоим счастьем и отрадой. Стану твоим псом по-настоящему. Он опускается на колени, притыкаясь к его бедру. Пытается заскулить, но из горла вырывается звук, больше похожий на рыдание. Он зажмуривается, но слезы прорывают глаза. Губы выдыхают, и он рыдает навзрыд. Обними, обними меня... Пожалуйста... Я твоя собака, обними, о б н и м и... Он чувствует, как бедро исчезает, и только готовится утопиться в отчаянии, как его крепко приобнимают рукой. Больше сжимают — причиняя легкую боль — но ему становится неизмеримо легче. Душа истекает слезами, высвобождая толчками выдохов всю скопившуюся в груди боль. * * * Саша смотрит на разметавшиеся пряди, укрывающие подушку. Артур лежит ничком на его диване. Приоткрытые беззащитные губы. Опухшие веки. Измотанный профиль человека, не умеющего защищаться. Он споил ему остатки корвалола, лишь бы утопить во сне. ...он хотел убить того мудака. Он их не слышал. Впервые в жизни, наглотавшись лекарств и обложившись медицинскими листами, успокаивающими горящую кожу, в доме своего нижнего, в тотальной усталости и безопасности он отключился настолько, что Артуру пришлось закричать, чтобы достичь его разума. Ярость откололась от него в броню кулака. Тому говнюку повезло, что первый удар смазался из-за неудобной позиции: он схватил его за ворот, отцепляя от Артура, и вмазал по касательной. Но второй удар достиг цели. Ему пришлось одернуть себя. Закрыть глаза. Чтобы не убивать. Чертов человеческий мир с его законами. Его сдержало только умение Верха останавливаться. Но злость все еще кусает острыми зубами сердце. На чертова пса. Какого лешего он опять втянул его в разборки со своими бывшими?! Пес за это получит. Он его так выпорет, что тот будет скулить и выть. Все эти семь дней у него дома... Низ живота сладко обволакивает. Да, черт побери, он будет его. Будет отрабатывать своей горящей от ударов задницей. Будет плакать от боли... Когда Артур зарыдал, у него встал. Он бы его вытрахал, если бы не ситуация. А впрочем... Тот сам на все согласился. Он откидывает одеяло, опуская колено меж его ног. Несопротивляющееся тело прямо под ним: Артур так и не снял рабочую рубашку, наспех и неаккуратно заправленную в брюки, которые расстегивал не он... Саша вытягивает ее из-под ремня, поднимая наверх. Какой изгиб спины... Он пальцами ведет по позвонкам. Вниз, под ремень. Легкое нажатие на мягкую кожу ягодицы. — М... — бормотание сквозь сон, но блондин не просыпается. Ты же сам не понимаешь, что делаешь со всеми нами... Ведешь себя так, что хочется причинять тебе боль... Типичная виктимность. И я тоже попался на это. Он вспоминает тот символьный курс, на котором впервые его увидел. Такой высокий и, вместе с тем, неуверенный в себе учитель. Запинающийся, замолкающий на середине фразы. В дурацкой водолазке с медведем и этим соблазнительным хвостом... он прямо там представил, как накручивает пряди на кулак, ставя его на колени. Вся взбудораженность сосредоточилась в пальце, барабанящем по столу. Он не отрывал от него взгляд и, когда наконец тот мельком встретился с ним глазами, он это увидел. Ступор, буквально секундный, смущение от прямого взгляда. Идеально. Больших трудов стоило лишь расстаться с Антоном. Ему самому давно уже осточертела эта дьявольская пляска свитча, и он искал способы от него избавиться. Это заняло без малого год. Чешская стажировка подвернулась буквально в последний момент, и он выгрыз ее зубами. Такая связь лечится только расстоянием, и он отлично это понимал. Но, как бы он не полагал, что хорошо скрыл связь с Артуром, Антон узнал о ней. * * * Саша издалека замечает фигуру, стремительно приближающуюся к нему через полигон, и распрямляется после упражнений. Сейчас будет взрыв, это точно. — Пошли-ка поговорим. Темные глаза зло полыхают за стеклами очков. Он обходит Антона, приподнимая брови и бросая вздох: — И когда ты разучишься мне приказывать? — Я не договорил! Его резко хватают за плечо, разворачивая, и Саша привычным приемом с размаху валит Варчука через бедро на стылую землю. Останавливая выброс пламени из его рта мгновенной броней, выхватывая из кармана бумагу и с размаху запечатывая чертово жерло. В морозном утре расплывается пар от растаявшего огня. Антон пытается отскрести окаменевший лист со рта, отчаянно мыча и бросая злобные взгляды на бывшего Господина. Последний не выдерживает прилива чувства превосходства, и уголок рта дергается вверх. — Вот так всегда. Каждый раз одно и то же, — нагибается он к нему, опускаясь на корточки. Тяжелое дыхание навстречу. Яростная сила, не находящая применения: Антон знает, что не может ничего сделать. Ударить лбом в лоб — урон будет себе и нехилый, было уже сотрясение. Так же и с любой частью тела Саши — он просто неприкасаем, броня возникает мгновенно и не исчезает даже после серии точечных ударов в одно и то же место: месяцы безостановочных тренировок. Все, что остается — выплескивать злость взглядом. — Нормально говорить не умеешь, значит, и разговаривать с тобой я не стану, — холодно сообщает Саша, медленно выпрямляется и направляется к замку. Сегодня выходной, никаких вызовов, никаких мерзотных чернил, физкультура приятно расслабляет напряженный после рабочей недели мозг. Этот олух умудрился прервать медитацию в самом начале. И не смотря на это, победная улыбка не может исчезнуть с довольного лица. Черт, несколько месяцев без него коту под хвост, перед глазами снова прожженная кровать и смеющийся до колик Варчук; его багрово-синие синяки после укусов, покрывающие плечи; его искаженное в экстазе лицо. И крик. На который он никогда не скупился. Хриплый, надрывный, истощающий горло. Крик боли и наслаждения. Сердце бьет в грудной клетке от воспоминаний. Роз совсем другой. Он никогда не подчинится просто так, его нельзя сломить, его можно только скрутить и заставить. Ненадежный сосуд с огнем, постоянно меняющий форму в руках выдувателя стекла. Тронь — и лопнет, выжигая все вокруг. Саша останавливается, прикрывая глаза. Он отдан Катерине. Ничего нельзя возвращать, иначе он просто убьет его в топспейсе. Какая бы ни была его выдержка, Антон пробил в ней брешь. И делает это снова. — Черт... — сквозь стиснутые зубы. Он р а д ему, несмотря на знакомое раздражение от его поведения. Он хочет вернуться, устроить показательный бой, снова показать, где его место, но перебарывает себя, идя в библиотеку. Мерные ряды стеллажей, запах тысяч книг, горящая лампа в зимнем полумраке утра, том перед собой. У него получится. Он сможет забыть о нем. Снова. Слух не сразу улавливает суету в дальнем углу огромного зала: — Да пошли вы!.. — ... — Быстро нашли! Раздражение от знакомого голоса выливается прямо на строчки книги, размывая их. О п я т ь. Адреналин бьет в голову. Главное не сорваться. Он делает вид, что читает, уже понимая, что не отделается от него. Первой из-за угла стеллажа выглядывает тень и робко указывает на него. Антон появляется тремя секундами позже с: — Ну и иди, чего встала! — отпихивая ее в сторону и плюхаясь напротив Саши на стул. Разваливаясь на нем по-царски и указывая на покраснение возле рта: — Еле отодрал, книгочей херов. Он следит, как Саша потирает нижнюю губу. На сессии он бы отхватил за мат, и сейчас был бы не прочь, потому что: — Достал ты меня, Алиновский! — выдыхает он, нагибаясь к нему ближе через стол. Сощуриваясь в презрительной гримасе: — На сраного препода, значит, поменял? Обида выедает его изнутри. На кого угодно, только не на этого! Натуральная тряпка, которой по полу возят. Он видел, как сраный хиппи выносит книги огромной стопкой на дрожащих вытянутых руках к библиотечной стойке, а следом из-за стеллажей выходит Саша. ОН СРАЗУ ВСЕ ПОНЯЛ. — Тебя никто никогда не спрашивал. Чеканный голос зажигает знакомый жар внизу живота. — Нихрена он меня не лучше, верно? — улыбается, кивая самому себе, Варчук. — Лучше, — стальной взгляд поглощает его. — Он послушный, в отличие от тебя. — Да тебе не это надо, — понижает голос Антон. — Тебя же заводит, когда сопротивляются. Ломающийся хрипом выдох. Выгнутое тело, искусанные губы. Татуировки, забитые "рукава" в следах от веревки. — Ты мне больше не нужен, — пронзает огненного мага. Взгляд скользит мимо — Саша поднимается, забирая книгу и заставляя себя уйти. Уйти от него. Пусть на теле ожогов никогда больше не останется, Антон сжег порядочную часть его "Я". Заставил быть непоследовательным, терять нить сессии, бесконтрольно позволил манипулировать собой. Поэтому его самого поставили в команду с Ритой: огненные маги не умеют быть хладнокровными, им это неподвластно. Чуть что — ярость застилает им глаза, и взвешенные решения они больше принимать неспособны. Им жизненно необходим лидер отличного от их цвета, могущий смотреть на ситуацию со стороны. Он больше не потерпит примесей к своему цвету. Чистый каменный. Как долго он отскребал его от налипшего алого. Но теперь он — это он. С Артуром он остается собой. Все остальное должно остаться в прошлом. Пальцы нащупывают мобильный, он чувствует легкое желание отомстить. Вкрадчивое: — Катерина. С какой стати мне надо терпеть твоего саба? — Господин, доб... Телефон, выдернутый из руки, бросают оземь. Экран раскалывается о каменный пол. Вспышка, родившаяся в груди, гаснет там же. Саша опускает опустевшую руку, не затрудняя себя повернуться. — Заплатишь двадцатку. — Да НИ ХЕРА! С каких хуев мне теперь СМОТРЕТЬ НА ВАС?!! — Не смотри, — логично бросает Саша, останавливая ладонью услужливо подбежавшую с совочком тень. — Спасибо, но убирать будет он. Ртом, — равнодушно добавляет он, смотря на замершего в ступоре Варчука. — Ты мне больше не Гос... — кривит тот нос и не успевает увернуться, как его хватают за шею и нагибают до земли, заставляя колени стукнуться об пол. — Получишь и от Катерины тоже, но телефон м о й, и твое хамство не должно поощряться. — Не буду я!.. Окончание фразы тонет в неразборчивом мычанье: губы утыкаются в пол. — Будешь. Тень бредет с совком в кладовку. Не зная, какими жестами описать Ангелине Евгеньевне, что маг третьего ранга заставляет другого облизывать пол. Губы онемели. Антон устал шоркать коленями об пол и его тошнит от грязи во рту: он перетаскал в ближайшую урну остатки мобильника. П о о ч е р е д и. Его давно уже потеряли на смене, телефон в очередной раз бесполезно вибрирует в кармане — уйти ему просто не позволят. — Жду деньги в течение недели, — отталкивается от каменного подоконника Господин, уходя. — Или что? — с уставшей издевкой доносится сзади. — Сделаю тебя мальчиком для битья в спарринге. Каждый раз, как попросят показательный бой для перваков, — не оборачиваясь, угрожающе кидает Саша. — Передавай привет Госпоже. * * * Он запускает пальцы в спутанные пряди Артура. Ведет в сторону, зацепляясь за нерасчесанные узелки. Открывая бледную шею. Наклоняясь и впиваясь в нее губами. Проводя языком, чувствуя соленый пот. Пот, выступивший от страха. Зажимает кожу зубами, чувствуя еле слышный запутавшийся в волосах запах сигарет. Ведя ладонями по чуть выступающим ребрам. Он хочет его. Его бесит факт, что кто-то мог изнасиловать Артура прямо у него под носом. Теперь он сам хочет это сделать. Переломить этот момент, стереть его сексом. Но человек, спящий под ним, отдался ему полностью и безоговорочно. Он не может вырезать это доверие между ними похотью. . . . Артур сонно тянет воздух. Головная боль утихла, но шея затекла. Где он заснул в этот раз... Он приподнимается на локте. Полумрак просторной гостиной. Сашиной гостиной. Иглы воспоминаний втыкаются в мозг. Дима... Сердце стучит быстрее. В голове лекарственный туман. Он кашляет от сухости во рту. Неловко выбирается с дивана. Оглядывает себя. Даже не переоделся... Спортивная сумка с его вещами — в углу гостиной. Саша не торопил его, но там только пара комплектов домашних штанов и водолазок. Он не взял ни одной книги, ни одной методички по схемам. Мозг просто зациклился на одежде, и ничего другого он даже не подумал взять. Больничный... Ангелина будет очень недовольна, что он снова выпал из образовательного процесса. Заменять его может только она, а у нее хватает своих дел. Саша заходит, и он застывает с пальцами на пуговицах почти расстегнутой рубашки. Видя, как серый взгляд оглаживает его грудь. — Переодевайся, поедим, — спокойно сообщают ему. "И побыстрее, пока я тебя не вытрахал". Теперь, когда он у него дома, в ловушке, сдерживаться будет все труднее. Но долго воздерживаться он и не планировал. Он возьмет с него по максимуму за доставленные неудобства. — Если не голоден, заставлять не буду. Узнаю, что ты хотел отказаться — не важно от чего — но согласился по своим каким-то причинам, твоя задница будет г о р е т ь. Уяснил? Он кивает, не в силах даже выдавить "да". Снимает рубашку, хочет сложить, но Саша отнимает ее и бросает на пол. — Кинь в стиральную машину. Все вещи, в которые ты был одет. И вымойся: ты курил, — произносит он, следя, как глаза Артура наконец поднимаются на него. — Рядом курили... — не своим голосом оправдывается блондин. — Не я. Саша молча принимает этот факт. — Забери волосы в хвост, жду на кухне. Он переодевается в домашнюю одежду. Вытаскивая длинные пряди из ворота водолазки. Его снова спасает вытянутый из штанов шнурок. Про такую мелочь, как резинки, он даже не вспомнил... Кусок в горло не лезет, несмотря на одуряющий мясной аромат блюда. Он убирает под стол бесполезные руки на колени. — Съешь немного, я не заставляю тебя есть все. Артур. Он поднимает опухшие глаза. — Ты не в плену, — мягко сообщает ему Саша. — Я буду звать тебя кличкой лишь когда захочу видеть тебя псом. И еще... — дует он на ложку рагу, — минимум два дня не выходи никуда. Дай мне знать, что ты в безопасности. Я не всегда могу прийти на помощь, и хочу спокойно работать. Ему протягивают несколько листов. — Мои знаки. И, сам знаешь, это только от наших. Если обернешь кулак, сможешь ушатать даже при минимальной силе удара. Наверное, надо купить тебе шокер... Артур качает головой. — Я не смогу... — он силой вгоняет воздух в замершие на миг легкие, хочет добавить оправдание — любое — но не может. — Знаешь, в тебе полно силы, когда ты без сознания, — отгибает Саша один из листов на руке, обнажая запястье. Синяк уже пожелтел под действием листа. — Где она вся, когда ты просыпаешься? И как тогда предлагаешь мне тебя защищать? Он мотает головой. — Не знаю... ...я не понимаю, что со мной происходит. Мне стыдно, что я не могу засунуть хоть ложку еды себе в горло. И ненавижу себя за слабость. И вместе с тем я... рад до безумия, что ты заботишься обо мне. Ведь это значит, что я дорог тебе. С трудом, но я принимаю наконец этот факт. Я не просто твой нижний. Хватит метаться, я должен принять это. — Забудь, — "разберемся". Посвист. Он поднимает голову. Саша кладет немного мяса на ладонь, опуская ее к полу. — Ко мне. Он сползает со стула на пол, охотно становясь на колени. — Голос. ...дурная тревога отпускает, и он подает неустойчивое "аф". — Молодец, — приближают ладонь к его губам. — Ешь. Он берет мясо, закрывая глаза и глотая. Не чувствуя больше сопротивления в горле. — Хороший пес, — треплют его по голове. Он жмется щекой к его теплой ладони, прикрывая глаза. Смотря на еле видное свечение медицинского листа, облепляющего сашину руку. Хочет спросить, беспокоит ли еще боль, но сейчас он — пес, и говорить не умеет. Лист скрывает и синяк, который я оставил тебе... Не помню, когда в последний раз лунатил. Просыпаясь в странных местах типа коридора или кухни, я не мог определить — было это по пьяни или лунатизм. Мозг окончательно посеял реальность после удара в нос... Ох... я получу за это. И, как в подтверждение его мыслей, пальцы сгребают больно его волосы. Выдох. Саша нагибается к его уху. Его дыхание согревает кожу, замораживая тоном: — Это его запах? Артур чуть кивает, насколько позволяют пальцы. — Ты думаешь, меня это не бесит? Ты пропитался дымом, ты стоял рядом с ним и разговаривал. Уже за одно это я хочу отхлестать тебя д о к р о в и. Зубы мелко дрожат. Но он понимает, что это не от страха получить наказание. Он контролирует Сашу двумя словами, и тот не давал поставить под сомнение свое обещание остановиться по просьбе. Это от адреналина, только уже от зажигающего его изнутри теплом внизу живота. — Встал. Его хватают за шиворот и тащат в ванну, где прямо в одежде запихивают под душ. Шнурок больно стягивают с волос. — Мои желания простираются гораздо дальше наших соглашений, — негромко звучит над блондином, согнувшимся на коленях под бьющими струями. — Я хочу пометить тебя, чтобы смыть этот запах. ...ох. Сердце так стучит, и вода так долбит макушку, что мешает думать. Ты же... мы же... не будем пробовать "золотой дождь"?.. Я даже не знаю, как относиться к этому явлению... Но Саша лишь отворачивает душ в сторону, откупоривает склянку, опрокидывая ее горлышком вниз, давая серым чернилам истечь на его голову. — Ты м о й. Я трачу на тебя свою кровь, за что ты заплатишь не единожды. Тягучие серые капли скапливаются на кончиках прядей, падая в водяной водоворот. Это как помазание. — Встань. Штаны облепили ноги, водолазка пропиталась водой и стесняет движения. Ладонь задирает ее, обнажая живот. Давит на него, заставляя прижаться спиной к кафелю позади. Он встречает сашин взгляд и обмирает: так тщательно скрываемое желание теперь бурлит в расширенных зрачках. — Я тебя не пугаю? — вкрадчиво интересуется Хозяин. Он качает головой в ответ. — Сумеешь остановить меня? — "если мне сорвет крышу, и я опять потеряю разум". — Сумею, — едва слышно произносит он. Ладонь скручивает водолазку в кулаке, тяня к себе, опуская ниже. Стальные глаза обволакивают его губы. Поднимаются на него: — Я знаю, чего ты хочешь. Но сейчас ты это не получишь. ...из живота рвется возбужденный стон, ведь я уже представил, как ты с силой целуешь меня. Впиваешься, кусаешь мои губы... Его усаживают на стул посреди гостиной. С тела натекает вода. Ступни липнут к голому полу. Градус похоти давно уже заставил пульс подскочить, а тело напрячься в ожидании. Ему не холодно, хотя он мокрый до нитки. Лодыжку привязывают веревкой к ножке стула. — Т а к я сегодня себя чувствую, — произносит густой голос. — Обезоруженным. Ты издеваешься надо мной. Называешь... — затягивание узла, — по имени, хотя я запретил. Встречаешься с бывшим и, очевидно, недостаточно четко очерчиваешь свое нежелание общаться, раз... — рывок, веревка впивается во влажную кожу, — он вваливается к тебе домой. Он открывает было рот — возразить — но слова загоняют в глотку взглядом. — Ты позволил ему войти, позволил этому случиться. И за это я ненавижу тебя, — выпрямляется, поднимаясь с колена, Саша. — Ты не заботишься о моих чувствах, почему я должен... — рука хватает ножницы со стола. ...какое-то мгновение я верю, что он заколет меня на месте. Пока мой Бог не опускается снова на колено и не разрезает штанину до паха. Проводит горячей ладонью, освобождая кожу от ткани, и та повисает округ ноги. Я чувствую его страсть: она буквально клубится вокруг него. Каждое его напряженное движение — сдерживает его. Чтобы не вытрахать в исступлении в одно мгновение... Разрез на штанине рядом — наискось. — Моя злость вполне материальна — это я пытаюсь тебе донести. Ножницы брякают позади на столе. — Я хочу... — горячими пальцами ведут по губам, Саша охватывает его подбородок, большим пальцем проникая в рот, давя на челюсть, приоткрывая ее, — чтобы ты увидел м е н я настоящего. ...боюсь, я увижу слишком много. Ты, увязший во тьме желаний, и я, потерянный в тебе, падаю все глубже и не вижу выхода... Секундная заминка — и водолазку надрезают, а затем просто рвут в стороны, обнажая грудь. Дыхание повисает в воздухе тяжелыми рывками легких. Саша подает ему фен, берет стул и садится напротив. — Интересно, за сколько ты высушишь волосы. ...обычно я не сушу их феном. Просто ложусь спать с сырой головой. Или хожу утром, занимаясь своими делами: они сушатся естественным образом. Так что... Честно, без понятия. Под сашиным раздевающим взглядом стояк становится только болезненнее. Он сушит пряди, продевая их сквозь пальцы. Пара минут — и Саша пододвигает стул ближе. Он замирает. Шум фена прерывается голосом: — Я велел тебе перестать? Сосредоточиться совсем — не удается, но он старается. Расческа бы не помешала: пряди спутались, и разделять их — мучение. Краем глаза он замечает движение, и останавливается: Саша поднимает кверху, снимая, свою водолазку. Кидает ее на пол, разваливается удобно на стуле, перекидывая ногу на ногу. Медицинские листы отлепляют от красноватой кожи, комкают и бросают на пол. Серые глаза улыбаются. Подвижка стула вперед, Саша расставляет ноги, чтобы не касаться его коленей. Рука протягивается вперед, чтобы взять прядь в ладонь. Наклон, вдох. — Теперь пахнешь моей кровью. Саша вплотную приближает лицо к его так, что серые глаза расплываются в фокусе. Губы — в кратком миге от его. — Что, не смеешь меня коснуться? Ладонь отодвигает фен в сторону, щелкая кнопкой и опуская его на пол: — Я знаю другой способ высушить волосы. Пальцы скользят по шее, сгребая волосы на затылке и оттягивая их вниз. И губы охватывают его, невесомо, дразняще. Стон, рожденный в его животе, втекает в губы напротив, встречая яростный напор. ...кажется, мы схлопнемся в сверхновую... ответ, который он во мне рождает, настолько сильный, что я на грани. Все, как я и представлял: ты и то, и другое. Нежность и сила, терпение и ярость. Ты тот, кому теперь я поклоняюсь. Помазанный на служение чернилами, я принесен тебе в жертву, и ты забираешь меня без остатка. Ладони его тянутся к обнаженной груди напротив, но их перехватывают, заламывая назад. Саша опускается на его пах, опираясь на его плечо. ...блять... боже милостивый... Неконтролируемое движение бедрами навстречу — и руки отпускают, хватая его за щеки: — Забываешься? — голос буквально струится в него тяжелым соком. — Здесь я, — плавное потирание о пах вперед, — решаю, когда, — давление, — и что, — трение вкруговую, — тебе делать. Он прикрывает глаза, удирая под сомкнутые веки от его взгляда. ...долго я так не продержусь... Наклон к уху, закрытому полусухими прядями. Голос, обволакивающий мозг: —...я бы отрезал тебе волосы, но, — ладонь на макушке, — их так приятно сжимать... — мягкое движение, обнимающее шею. Пальцы, перебирающие пряди, сжимаются в кулак. — Я сбрею их у самого уха, чтобы ты лучше слышал, что я тебе говорю. Артур, под каким-то гипнозом, совершенно отстраненно воспринимает этот факт. Шаги. Звук машинки, пряди над ухом убирают в сторону и Саша, чуть помедлив, словно ожидая стоп-слова, ведет бритвой, убирая прядь волос. Выпуская пряди, выскальзывающие из ладони и скрывающие выбритое место. — Никто этого не увидит, если сам не покажешь. Утерянная прядь падает на пол. ...мои глаза впитывают твое тело напротив. Крепко сбитые мышцы, натренированные в бессчетных тренировках и боях. Краснота, оставшаяся после лечения ожогов, не дает забыть, что даже ты, в своей идеальной броне, можешь сгореть в ней заживо. Напоминает, что ты живой. Артур тянется губами, касаясь теплой кожи. Охватывает зубами, чуть сжимая. Саша чуть отступает, но лишь затем, чтобы, нагнувшись, впиться рядом с шеей, посасывая, придерживая его голову ладонью. Блондин задыхается, почувствовав, с какой силой проводят по стояку, давно уперевшемуся в штаны. — Знаешь, в чем наше отличие? — спокойный шепот и тут же чувствительный укус в ухо. — Я люблю как причинять боль, так и испытывать ее. И я должен научить тебя её причинять, — Саша садится меж его коленей, оперевшись на них. — Давай, попробуй. Легкий наклон головы, и улыбка в уголках губ, чуть насмешливая. Он хватает его в объятия, подвигая задницу прямо на свой пах, вжимая в твердый стояк что есть силы. Впиваясь в кожу спины ногтями, царапая, оставляя, наконец, свои следы на этом недоступном ранее теле. Вдыхая его безупречный запах, сжимая объятия так сильно, что, кажется, скоро ребра затрещат. — Не умеешь. Его так хватают за ухо, что от боли выступают слезы. Проморгавшись, он видит удовлетворенное лицо напротив. Саша облизывает нижнюю губу. — Какая красота... Веревки срезают с лодыжек, и те свиваются змеями на мокром полу. — Сядь лицом к спинке. Ладонь ведет по спине, задирая лохмотья водолазки, тяня ее наверх. Артур сбрасывает ее на пол. — Хочу поставить тебе свою печать, — пряди разделяют и перекидывают ему на грудь. Нежное касание лопаток. Пальцы мягко текут по позвонкам вниз, в сторону: к ребрам, груди, и, наконец, к шее, охватывая ее. — Чтобы у тебя и в мыслях не было, что ты можешь быть не моим. . . . печать?.. Но я не книга, разве это возможно? И какой эффект я словлю от этой печати?.. — Я жду согласия. По спине бегут мурашки. Он кивает с бьющимся сердцем. — Вслух, — голос, от которого нутро истекает лавой, обжигая сердце. — Согласен, — пересохшими губами. — Будет как тату, — оглаживание спины, — немного больно. И я не смогу остановиться, ты знаешь механизм запечатывания. Тишина. Артур напряженно ждет. — Я знаю, что это безумство. Скажи, когда будешь готов. ...я вижу его довольную улыбку сквозь этот тон... конечно, ты хочешь заклеймить меня. Как породистого пса, которым ставят клеймо. Только мое будет не в паху или ухе... — Готов. Хлопок по спине и — в кожу иглами вонзается цвет. Так быстро, что с губ успевает слететь лишь один стон боли. Печать загорается по контуру, нагревая кожу. В запечатанную книгу войти может лишь тот, кто ее запечатал... если в этом смысл и ирония, я буду долго смеяться. Ведь никто больше не сможет меня трахнуть. Поздно я сообразил. Интересно, обратимо ли это... жжется как настоящая. Щелканье затвора. Вспышка. Снимок. — Мой во всех смыслах, — звучит за спиной. Рука протягивает перед ним фотокамеру. На обнаженной коже — едва видный серый контур экслибриума, который он уже видел на книге Дивова. Он замирает: зубы словно надрезают кожу — так больно вонзаются в плечо у шеи. — А-а!.. — он хочет увернуться, но ему не дают. Пальцы с силой ведут по линии шеи, приподнимая костяшками подбородок. — Открой... — низким шепотом. В рот вставляют шарик и застегивают ремешки на затылке. Саша обходит его и поднимает кулак: — Ты не сможешь говорить, поэтому вот твои стоп-знаки: стук два раза — останавливаюсь. Беспорядочный стук — прекращаю все немедленно. Ты понял? Он с трудом кивает: слюна копится во рту, и грозит вылиться струйкой при кивке. Язык прижат шариком, но им неумолимо хочется его облизать. Горло сдавливает спазм: он хочет сглотнуть по привычке, но шарик мешает. Серые глаза напротив сощуриваются в наслаждении. — Давай, закапай мне все слюной, ты же собака. "...если ты когда-нибудь испортишь мне какую-либо вещь в моей квартире"... Ох... Он поднимает голову, чтобы не дать слюне стечь, но Саша наклоняет ее обратно тяжелым нажатием. — Хочешь захлебнуться? Встань. К стене, — подталкивают его горячей ладонью. Артур видит крепления для... — Подними, — ведут пальцы от его плеча, приподнимая руку к наручнику. Защелкиванье, негромкое звяканье короткой цепи, ведущей к стене. Сталь холодит запястье: внутренняя часть не обита материей. — Сегодня я не забочусь о синяках, что останутся на твоем теле... — защелкивает Саша второй наручник. — Можешь дергаться как угодно. Да и... — заходит он ему за спину, — спокойно стоять ты не сможешь... Мощный шлепок прилетает по заднице с такой силой, что мгновенно вышибает слезы. Он взвивается, задохнувшись, прижавшись к стене. Он не был готов. И чуть не сломал челюсть в попытке сомкнуть ее. — Смотри сюда, — разворачивают его за подбородок в профиль. — Это тебе за то, что вообще с ним разговаривал. ...остатками разума, в мешанине похоти, вливающейся в страх от сашиного тона и питающейся болью, я понимаю, что он ревнует. И это радует до небес ровно до того момента, как задница получает еще один удар. ...синяки только подпрошли, превратившись в желто-зеленые пятна. Похоже, он не хочет, чтобы я вообще когда-либо сидел... Смешок позади, буквально обливающий его потом от неожиданности. — Ты такой доверчивый... — ласковый голос. — Веришь, что я не сделаю с тобой ничего, чего ты бы сам не захотел. Ты даже не знаешь, чего я хочу на самом деле, — "отдать тебя Антону, пока у тебя завязаны глаза, смотреть, как он насилует тебя, самому удобно устроившись на диване напротив. Исхлестать в конце концов его до крови, а тебя обездвижить и вытрахать под его ненавидящим взглядом". Эта сцена помогала ему каждый день держать свои желания в узде. Помогала снять напряжение. Он видел это, опуская веки. В конце концов он книгочей, один из касты, чья фантазия пробьет потолок — иначе он бы не заразился. И напротив — такой же. Какое же наслаждение — знать, что сделал его своим окончательно. Он спрашивал у Лески, что станет с человеком, если его запечатать экслибриумом. Это было еще год назад, когда он хотел усмирить этим способом Антона. Варвара нисколько не удивилась этому вопросу. — Если обычный человек — ничего. Хотя, может, будет заражение, но гораздо медленнее, чем с дикими чернилами. Если печатнуть книгочея — есть вариант аллергии на отличный от носителя цвет. Ну... — нога на ногу, она с улыбкой покачивала туфлей, — у некоторых, по нескольку раз проходивших Дом, сильных проблем с этим не было. Предполагаю... ничего особенного? И с чего такой вопрос? — Задумался, — пожимал он плечом, — чистая теория. — Хм... А я думала, ищешь подопытных? Я тут могу поподбирать в свободное время... — Дай знать. Они оба совершили это преступление : она задействовала свое влияние и выбрала только прошедшего Дом первака. Заманила к себе в лабораторию и, когда он, под диким флером ее сексуальности, разделся, уселась сверху и запечатала его грудь. Последствий не было, кроме как его удивления и еще большей распаленности от поглотившей его похоти. Он же сделал печать на спине, чтобы всегда ее видеть. И пусть на бледной коже серый не так хорошо виден, как на загорелой, для которой изначально предназначался... Артур его. Он принял все его бешеные идеи, взять хоть поливание чернилами... Доверяет полностью. Какое... приятное чувство. Рука скользит по волосам вверх, хватая за затылок. — Стукни, когда скулы начнет сводить. Саша обходит его, наклоняет к себе за подбородок. Закрывает веки и целует его нижнюю губу. Но только чтобы укусить в следующий миг. — М!.. — дергается Артур в тщетной попытке уклониться. Шмыгает носом. Глядя в удовлетворенные серые глаза, в которых видит себя. — Ты чудо, — с чувством выдыхает Саша. — Знаешь, какое у меня самое сильное чувство по отношению к тебе? Артур качает головой. ...не знаю... Я жду только одного, и мысли крутятся в животе. Не можешь же ты говорить про любовь... — Чувство собственности. Ты мой, а тот хер посмел напасть на тебя. Знаешь, зачем я пошел в боевые маги? Чтобы научили убивать. И я бы убил — дай мне только повод. Но я не могу убивать гражданских. Саша заходит со спины. Оглаживает его задницу. Пальцы цепляют резинку штанов, медленно ведут их вниз, спуская до стоп. ...дрожь бежит по холодной коже. Убил Диму... Всего лишь за то, что тот был пьян?.. Завеса падает, мозгами я вдруг четко осознаю, что от Димы я взял все: его страсть к сигаретам, его готовность к пьянке, его беспорядочное желание трахаться когда и где угодно: вне зависимости от моего самочувствия. Он научил всему плохому, что я так долго нес с собой. И трахались мы иногда в подпитии, пусть и легком... И не всегда он спрашивал согласия... А я... не мог ему противиться. Что происходит... ЧТО ПРОИСХОДИЛО В МОЕЙ ЖИЗНИ?!! Почему я осознаю ушедшую реальность только сейчас?.. Любил ли он меня вообще когда-нибудь?! На поясницу льют прохладный гель, и он с мычанием дергается. — И за его жизнь ты сейчас расплатишься, — пальцами проводят меж ягодиц. Скользя, нажимая, потирая. Ладонь мягко ведет по его животу. — Выгнись, хочу видеть твой прекрасный изгиб. Он отставляет задницу, оперевшись локтями о стену. — Черт, ты просто шедевр... — уходит глубокий голос в шепот. Пальцы — внутрь. Дразнящий нажим, движение глубже.... Он дергается, запрокидывая голову и тут же закашливается от стекшей слюны, которую не в состоянии сглотнуть. Звонкий шлепок, поджимание ягодиц — и только высохшие слезы заново текут по щекам. — Я, кажется, велел тебе вниз держать свою тупую башку? Ремешки расстегивают, и они падают округ щек. Саша встает в кольцо его рук, буквально дыша ему в шею. — Выплюнь, — протягивается ладонь. Он пытается, но ничего не выходит. — Шире открой, — тянет Хозяин за ремешок, и шарик, скользнув по зубам, покидает рот. Весь блестящий от слюны. Скулы, занемевшие без движения, начинают болеть сильнее. — Даже такой простой аксессуар носить не в состоянии. Он пытается сглотнуть, кашляет. Поводит челюстью. Застывает, глубоко дыша раскрытым ртом. — Вытяни язык. Движение губ, и у него подкашиваются колени: его язык охватывают губами, посасывая. — Больше не отвлекай меня, иначе засуну этот шарик тебе в зад вместе с ремнями. ... ...да все, что угодно... Напротив — полуобнаженная мечта, которой я хочу коснуться еще раз. Позади — стена, и убегать тебе некуда... Наклон — и он погружается в его губы. Ведя вверх, надеясь, что за ним последуют, но Саша не спешит отвечать. Боль разливается в затылке, и он вспоминает, кому здесь дозволено: пряди натягивают, заходя за спину. — Тебя еще учить и учить. Нисколько не запоминаешь, что можно, что нельзя. Волосы туго затягивают резинкой у основания. Он дергает головой: ненавистное ощущение, от которого хочется избавиться, но — не позволят. Пальцы исчезают, шаги — неслышны, и он теряется. Но надолго его не оставляют: отодвинув его ладонью от стены, прямо перед его лицом прилепляют черный фаллос. — Я проглотил то, что ты отказываешься от минета, — щелчок крышки тюбика. — Но здесь твои страхи беспочвенны, — гель выдавливается, сползая, на силикон. — Хочу это увидеть. Соси. Низ живота безбожно тянет. Раскрытие губ, чуть высунутый язык — и он пробует головку на вкус. ...сладко. Гель со вкусом банана... Упругий силикон приятно скользит по языку. Никакой дрожи — он сам контролирует глубину, и ему спокойно. — Это твой рекорд?.. — ладонь на макушке, пальцы, охватывающие резинку. — Даже я могу глубже, — давление, и фаллос упирается ему в глотку. Он давится, упираясь в стену ладонями, пытаясь не позволить. ?!.. От рвотного рефлекса он давно уже избавился, но неприятие такой глубины заставляет глотку сжиматься, не позволяя продвигаться дальше. — Расслабь, — теплые пальцы массируют горло. Член пульсирует, дергаясь. — Вдохни поглубже. Пальцы хватают его стояк, он от неожиданности вдыхает и — ладонь тут же давит его до самого основания фаллоса. Он зажмуривается от распирающего глотку ощущения. Пытается сомкнуть зубы, пытается уйти, пытается дернуть головой — но тяжелая ладонь не отпускает. На глазах сами собой выступают слезы. Бегут по щекам. — Блять, как же ты прекрасен... Ладонь ослабляет давление, и он тут же отступает назад, выпуская фаллос из рта. Кашляя и роняя слезы на пол. Сглатывая раздраженным горлом. Дыша. Пальцы на его члене чуть сжимаются, оттягивая кожу вниз, и он задыхается от ощущений, сгибаясь. Цепи негромко звякают. — Открылся, — чувствительный шлепок, заставляющий выпрямиться. Ладонь оставляет его член и жмет на поясницу, опуская ее, и тут же — пальцы внутрь. Он зажмуривается от давящих ощущений, сжимая зубы. Поводит бедрами. — Я сейчас кончу... — Только попробуй. Пальцы резко покидают тело, даря вспышку удовольствия, и он дрожит, кусая губу. Входят снова — и он пытается уйти от них, чтобы не кончить случайно, но ладонь на животе крепко держит. — Стой на месте, — резко припечатывает голос, — хватит дергаться. Но он делает это снова: в конце концов, кто здесь провокатор. Мгновенно получая ожог от ладони на заднице. Ягодицы разводят в стороны, и он утыкается лбом в стену, изгибаясь как можно сильнее. Чувствуя теплое прикосновение ко входу. — Кто только научил тебя так злить людей... — шепот. Впившиеся в бедра пальцы тянут на себя, и его натягивают до конца. Заполняя, заставляя задохнуться от неожиданности. Сжаться. Укус в потную спину. Он вздрагивает. — Не сжимайся так, — выдох, впитавшийся в разгоряченную кожу. — Выдохни. Расслабь задницу. Сердце бьется, не давая вдохнуть нормально. Пульсирует в горле, спекает член. — Я сказал тебе расслабить! — член оставляет его. Шлепок, настолько мощный, что он шатается к стене. — СКАЗАЛ ИЛИ НЕТ?! Задница горит. — НЕ УМЕЕШЬ СЛУШАТЬСЯ! Острые шлепки. Слезы выжигают глаза, ручьями стекая по коже, в губы, капая. Он задыхается от рыданий, не сдерживая голоса. Наручники отстегивают от верхнего кольца, и дергают его вниз: к нижнему. — На колени. Штаны сдергивают со стоп. — Ну же, покажи свою любимую позу. Он выгибается, подставляясь. — Нет, я люблю по-другому. Его голову придавливают к полу. Жмут на поясницу, заставляя выгнуться на границе возможностей. Стопой раздвигая колени до максимума. — Вот так сойдет... Толчок — и член тут же покидает тело. Еще раз. Еще. Артур переступает коленями, тянясь назад: —...пожалуйста... — Что? — течет в уши властный голос. —...во... зьмите меня... — еле выговаривают опухшие губы. — Вот значит как ты заговорил. Я люблю медленно. Ты же вечно спешишь, чем ужасно бесишь. Аккуратный вход до конца, и он шмыгает носом, изнемогая. — ...быстрее... Пожалуйста... — Быстрее? — усмешка сзади. — Тебе хватит и так, - наклон, горячее дыхание в спину, — здесь я задаю ритм, — впиваются пальцы в кожу бедер. Он чувствует, как медленно член наполняет его задницу, и стояк отчаянно дергает от напряжения. Вдох — и он замирает: знакомая истома окутывает низ живота. — Хороший мальчик. !!!!.. Стон прокатывается по всему его телу, истощая горло. Опустошая изнутри, выплескиваясь горячими брызгами. Он дрожит, сжимаясь. Снова и снова. Ничего не различая: горячие слезы выкипают из глаз, увлажняя щеки. Оргазм выедает тело, обнимая температурой. Высушивая горло, выключая мозг. Он обмякает, теряя сознание. * * * Так тепло... отшлепанный зад ноет, но это терпимо. Ему нравится расслабленность тела, безволие рук. Пустота в голове. Он приоткрывает глаза, тут же со стоном закрывая их: слепит свет. — Не стони, — приглушенно раздается голос сверху, и он, щурясь, поднимает голову. С ударом сердца понимая, что лежит на полу обнаженный, меж ног Хозяина, головой на его паху. — Иначе выебу, — поясняет Саша. — Тебе, похоже, на сегодня хватит. Совершенно невыносливый. Честно говоря, он его испугал: ни разу под ним не теряли сознание от оргазма. Поспешное отстегивание наручников, нащупывание пульса, прислушивание к дыханию — он уже начал подумывать вызвать скорую. Теперь можно рассказывать это как анекдот... Чуть не убил нижнего оргазмом. Артур прикрывает глаза с расцветающей улыбкой на губах. ...мне кажется, со мной никогда такого не было. Чтобы оргазм чувствовался всем телом, а не только членом. Насколько же это... великолепно. Ладони Саши покоятся на его груди, согревая медленно остывающее тело. И он растворяется в этом долгожданном ощущении близости. Падая в мягкую дрёму. Начиная жизнь заново.