00:00

Пол забрызган спермой. Её сладкий запах стоит в комнате. Капли смазки высохли. Нижний спит меж его ног. Адреналин потихоньку высачивается из тела, и он осматривает Артура. Багровые отметины засосов-укусов покрывают плечи. Запястья окольцовывают браслеты ссадин. Саша откидывает голову, прикрывая глаза. Надо купить кожаные наручники... Железные явно не для него. Его тонкой кожи... Улыбка трогает угол губ. Задница, должно быть, иссиня-черная... Надо принести еще медицинских листов. Или... пусть терпит: будет наслаждением следить за его случайными попытками сесть. Язык трогает раскрывшиеся от желания губы. Рука сама тянется к бледным спутанным прядям, пальцами мягко проводят по макушке. Спускаются на грудь, слегка царапая ногтями. Он приподнимается, поддерживая спящего, чья голова безвольно свесилась вниз. Придерживая его грудь ладонями, он рассматривает открывшуюся спину с огромным экслибриумом, поглотившим почти всю площадь. Ни покраснения, ни каких-либо тревожных знаков. Но знак размером с ладонь — как и обычно — расширился раза в два. Чернила проникли под кожу и обосновываются там, захватывая территорию. Доза одновременно и безумно мала для последствий, и все еще опасна в долгосрочной перспективе. Вся надежда на то, что Артур — не первый и не последний, кто принимает в себя чернила другого цвета. Это заводит. Он наклоняется к спине, трогает губами остывшую кожу, ведет языком, прикусывает едва и затем, внутри щита линий — сильнее. Сильнее. Сильнее. — А... — тихо отзывается Артур, вздрагивая. В полудреме чувствуя, как его кладут на пол, и замирая, ощутив трение твердым членом меж ягодиц. Щелчок — и смазка льется сверху, стекая. — Приподнимись, — негромкий голос и ладонь на животе, помогающая привстать. — Выдыхай. Он выстанывает этот выдох в воздух, все еще полусонный, и в задницу продвигают что-то. Он узнает пробку по распирающему ощущению. Голова тяжелая после сна, и он опускает ее. Пряди укладываются беспорядочными завихрениями на полу. Укус в задницу, в с и н я к. Слезы, брызгающие из глаз. Нижний съеживается в комок. — Тьма, — взволнованно оборачивается Артур. — Понял, — оглаживает Хозяин его подбородок, тянет к себе, разворачивая — коснуться мокрых щек губами. — Не удержался — ты слишком красивый, когда плачешь. Пальцы спускаются к шее, чувствительно давят на кадык, так, что он закашливается. И впиваются в шею. Задевая пряди специально, натяжением тяня за собой. Ногтями скребя по нежной коже. Не придушивая, лишь сдавливая по бокам. Взгляд в глаза. Я вижу его тьму, разверзающуюся в зрачках, поглощающую меня до конца. Я доверяю ему свое тело, я принадлежу ему. И я готов исчезнуть в нем, потеряв себя, словно тень. Стальной взгляд падает на его губы. Прикосновение — мягчайшее — и он растворяется, принимая поцелуй. Вибрация устремляется внутрь, и он дергается, выпадая из его губ. — Вернись, — одергивают его, хватая пальцами за щеки. Он уже не следит, как губы становятся настойчивее: все внимание перетянула на себя вибрация. — Я могу трахнуть тебя вместе с пробкой, — шепот вливается в его приоткрытый рот. — Но... — нежно смотрит на него Саша, — боюсь, я тебя порву. Два члена в задницу — моя мечта, но пусть ею и остается, потому что я — б о ю с ь. И это читается по моему лицу. — Если не хочешь — отдай мне ее, — крепко охватывают ограничиватель, и он выгибается, раскрываясь. Выдыхая, когда пробка выскальзывает. Чувствуя тонкую струйку смазки. Расслабляясь. И легко впуская внутрь член. Остановка, Хозяин не двигается, и Сол, не выдержав, поводит бедрами, насаживаясь глубже. Осторожно, до самого конца, прижимаясь ягодицами к паху. Плавный выход. Ладонь, легшая ему на живот, давит к себе и — толчок. — А!.. Пальцы, сжатые в кулаки, вонзаются ногтями в кожу. С приоткрытого рта на пол сочится слюна. Прядь, упавшая на лицо, прилипает к губам. Влажная задница шлепает смазкой о пах. Сол отдается под его ритм ладони, жмущей на живот, пока не замирает: пальцы перемещаются, смыкаясь на его головке. Движение бедрами в них — и его разворачивают на спину. И он расставляет колени под обжигающим острым взглядом. — Покажи, как любишь, — показывают на его стояк. Боль от синяков чуть притушается прохладой пола, но он старается не опускать бедра полностью. Толкается в сжатую сашину ладонь. Стоны изливаются в ночную тишину сухими губами, веки плотно сомкнуты. В него входят, и он откидывается, расслабляясь. Движения столь медленны, что ощущается, как задевает вход головка. Ноги закидывают на плечи, и Хозяин достает из кармана спущенных штанов узкую черную цепочку из перекрученных силиконовых бусин. Тщательно промазывает в ладони смазкой, пропуская сквозь пальцы. Одевает навершие-кольцо ему на член до основания. Достает шприц, наполненный прозрачным и, вставив ему толстый наконечник, выдавливает все внутрь. Смазка вытекает наружу, и он проталкивает пальцами цепочку ему в задницу. — Узкая, не порвешься, — и Хозяин медленно натягивает его на себя, вдавливая цепочку, заставляя того изогнуться от удовольствия. Круговое движение бедрами — чтобы он прочувствовал цепочку полностью, и аккуратные толчки. Он зажмуривается, подаваясь, не обращая внимания на выливающиеся слезы. Ему не больно, ему отчаянно хорошо, и сердце реагирует на это слезами, выучив, что за наслаждением следует боль и — наоборот. Еще один рефлекс, который он, словно собака, усвоил. Он насаживается, ускоряя ритм и не получая за это. На границе вменяемости сознавая, что Хозяин следит, чтобы ему не было больно. А лучшее решение — отдать ему вести и наблюдать. Ты изучаешь меня... Ладонь давит на пах, приостанавливая его, и Саша перехватывает инициативу: сильнее вбиваясь в него. Быстрее. Он теряет себя, изгибаясь и крича в дрожащий разогретый воздух. Выплескиваясь себе на живот. Дрожа, сжимаясь так сильно, что уводит в оргазм Хозяина следом. Чьи пальцы сжимаются на его бедрах. Чьи закрытые веки дрожат, а обнаженная грудь выталкивает сопротивляющийся воздух сквозь зубы.

* * *

— Хочешь медлист? — негромко интересуется присевший рядом Саша, аккуратно накрывая синюшную от ударов ягодицу. Артур лежит ничком, закрыв глаза и чувствуя недовольную пульсацию кожи изнутри и — сухое тепло ладони. — Нет... — шепчет он в матрас. Сашина кровать... Если они будут спать вместе, еще одна мечта исполнится. — Обезболивающее? Медленное качание головы, не поднимая ее с матраса. — Тебе так нравится боль?.. — теплое дыхание у уха. — Я ее заслуживаю. ...когда мне разбили нос, то разбили заодно и мое самоощущение. Я верю, что заслуживаю страдать. Что за свое неумение должен ответить. Ангелина предлагала через проскользнувшую в квартиру тень медлисты, но я... не взял. Я боялся, что вылечившись так скоро, мне снова придется ступить за ограду моей защиты — квартиры. Я хотел скрыться, забыть, кто я. Мне требовалось время. И получить я его мог лишь отказавшись. Боль от перелома — ничто по сравнению с тем отчаянием, в котором я утонул и умер. Ангелина все поняла и оставила меня в покое, в моем убежище. Я наврал, что на меня напали в переулке и, поскольку много денег я с собой никогда не беру, отметелили. Она повелась... Боже, и снова я лгу. Лгу человеку, который на моей стороне. Нет... теперь за меня лжет... Хозяин. — Наверняка не сможешь уснуть, ешь, — подносят к его лицу ладонь. Он берет губами таблетки и прячет их под языком. Выдыхает, расслабляясь. Это поможет... Я так устал и так хочу спать... — Обезбол оставлю здесь, — показывает Саша на стул. — Смазать тебя внутри? — Нет, — сглатывает он. Его хорошо разработали, внутри лишь немного саднит, но это привычно. — Скажи прямо сейчас, если я сделал что-то, что тебе претило. ... Горло еще помнит давление, но, черт, я сам от этого возбудился. — Ничего, — тихо отвечает он. Матрас прогибается, и он чувствует бедра Саши, севшего ему на ноги. — Как ты относишься к сексу, если твой партнер спит? Он тает, ощутив поцелуй в шею. — Нормально... ...ты такой нежный... Словно в тебе две личности. Одна хочет убить мое тело вдрызг, разорвать его на части и склеить заново, чтобы истязать вечно. А другая — что сейчас — олицетворение добра, что глубоко внутри съедено твоей тьмой, твоей темой. — Не испугаешься, если я снова выебу тебя посреди ночи? — Нет... — он решается, — если я попрошу кое-что. Хмык над спиной. Саша нагибается, ложась на его ягодицы грудью и складывая руки в перекрест на пояснице. Любуясь чуть светящимся в полутьме экслибриумом на коже. Артур делает попытки уклониться — давление на синяки значительное, и это неприятно. Хочется отдыха. Но Саша лишь сильнее придавливает его к кровати. — Черт, уже ставишь мне условия... Хозяин поднимается, усаживаясь прямо на его задницу, вызывая громкий стон и попытки перевернуться. — Ты забыл, кто я? — потирание пахом. — Нет-нет-нет, — отчаянно выстанывает Артур. — Нос. Довольный хмык, и давление исчезает. Он облегченно выдыхает. — Твои условия обсудим завтра, а пока спи. Шорох. Артур приоткрывает глаза: Саша снимает штаны и ложится рядом. Рядом. Он протягивает ладонь, чтобы коснуться его. ...так хочется заснуть у него под боком на плече, закинув на него ногу... — Все твои касания без разрешения я запоминаю, ты же знаешь, — доносится теплый голос. — Я отработаю, — бормочет он в матрас, не веря собственному счастью: руку, которую он аккуратно взял в ладонь, не убирают. — Хорошо. Спи.

* * *

Он просыпается в темноте, стоя у закрытой двери. Долго стоит с ладонью на ручке, думая, что это сон. Решает дернуть ее, но дверь не поддается. — Какой ты беспокойный, — доносится сзади тихий голос. Он чувствует горячие ладони на голых бедрах и оборачивается. — Я закрыл дверь, чтобы ты не вышел, — поясняет устало-сонно Саша. — Туалет? Он мотает головой. — Тогда ложись. С тобой невозможно спать. ...так... так... непривычно. Мне кажется, что я во сне, ты мой возлюбленный, и сейчас я просто обниму тебя и поцелую... — Наверное, надо приковывать тебя к кровати, чтобы ты не вышел в окно. Он неловко укладывается задницей кверху. Хочет накрыться, но одеяло ловят. — Смажу еще раз, не двигайся. Прохладная мазь наносится оглаживающими движениями. Выдох, он чуть елозит под ладонями. ...они такие теплые... — Лежи спокойно, иначе я за себя не ручаюсь. Он подчиняется — нет сил на еще один секс. Похоже, он лунатит от переизбытка впечатлений. Если Хозяин и вправду решит приковывать его на ночь, будет неловко будить и проситься в туалет. Какой-то бред... Но сейчас это — его жизнь, он сам ее выбрал. Надо вытравить себя-старого из тела нижнего и полностью погрузиться в роль. Чтобы отблагодарить своего создателя. Прежде чем злить его снова. Хочется есть. Он долго лежит, соображая, попросить ли Сашу и о чем. Наверное, в первую очередь выпустить? Не будет же он его кормить среди ночи. Интересно, есть ли у него на кухне хоть какой-то перекус... Тревожные мысли и стыд от того, что он вновь помешает спать, прерываются отчаянным зовом пустого желудка, оглушительно раздавшегося в маленькой комнате. Хмык. — Я понял, — произносит Саша, неторопливо вставая с кровати. — Кажется, надо научить тебя еще и просить. Он вжимается лицом в матрас от собственного провала. — Лежи, я принесу. В его недолгое отсутствие он прислушивается к звукам на кухне. И вздрагивает от: — Ты же сладкоежка. Саша шуршит оберткой сзади. Он облизывается, кивая. — На колени. Он встает, недоумевая. С трудом удерживаясь от оборота — смотреть не велели. В полутьме ладонь, оглаживающая его спину, словно предвещает то, что последует: — Сейчас я тебя накормлю. Влажные пальцы мягко жмут на вход: нажатие-давление, проникновение двумя сразу. Он расставляет колени шире. — Стой и не двигайся. Пальцы растягивают его. В разные стороны: Хозяин подключает вторую руку. На стенки жмут, и затем погружаются глубже, проворачиваясь. — Ты готов, — возникает перед лицом шоколадный батончик. — Соси. И не смей кусать. Он с охотой двигает головой, сглатывая сладкую слюну. Батончик резко выдергивают, и он дергается: рельеф чувствуется задницей, и он, обмирает, понимая, чем его имеют. — Н у ж е, — заметив его заминку, произносит тяжелый голос, — двигайся. ...он надевается на чертов батончик, поводя бедрами, ощущая внутри выступы. Саша вытягивает и вновь погружает шоколад в его зад. Ускоряясь. И резко прекращая движения, выдернув батончик. Вынимая подготовленный шприц, оглаживая темную от синяка ягодицу, вставляя наконечник и ожидая, когда нижний немного сожмется, охватив его кольцом мышц. И впрыскивает смазку, заполняющую его задницу. — А-аа!.. — поводит бедрами, не выдержав, Артур. Возбуждение давно перелилось через край. Его, сжавшегося, раскрывают, входя. Заполняя, выгоняя толчками смазку, текущую по внутренним сторонам бедер, громко звучащую о пах, ударяющий в задницу. Он устал. Немного мутило от голода, но это чувство смылось новизной ощущений. Хочется спать, и не так уже сильно — трахаться. Но он решает не останавливать Хозяина, ведь сейчас тот не применяет силу в сторону боли, лишь наверстывает упущенное. Сам не замечая, как затихает, лишь бы только поскорее все кончилось. — Ты какой-то деревянный, — сильный толчок. Он закусывает губу. Чуть ниже прогибается, изменяя угол проникновения и одновременно мечтая, чтобы Саша заметил, что что-то не так. — Обычно ты такой громкий, — пальцы хватают его за волосы, очевидно, чтобы извлечь из него хоть какой-то звук. Но он только сильнее стискивает зубы. Хозяин останавливается, выходя, и Артур облегченно выдыхает, как ему кажется — неслышно. — В чем дело, — звучит за спиной. Он раскрывает рот, чтобы сказать, но, помедлив, просто накрывает зад ладонью. — Больно? Или натер, что? Повернись, — лицо разворачивают за подбородок, но нижний смотрит в сторону. — Я думал, что научил тебя говорить. Оказывается, нет. Вздох. — Иди в ванну, смывай смазку. Смажу тебя. Саша заходит, когда он, нагнувшись, отирает внутреннюю сторону бедер, тщательно счищая душем липкий слой. — Мы договорились, что ты сумеешь меня остановить, — снимает боксеры тот, зашагивая в душ. Артур неловко выпрямляется, освобождая место. — Что, — наклон головы, Саша смягчает взгляд, — не можешь мне противиться, потому что мы впервые занимаемся сексом? Молчание, все понятно по стыдливому взгляду нижнего. Не знает своих пределов... Зато теперь он их знает. Протянутая ладонь оглаживает влажную кожу, обтягивающую ребра бледной груди. Капли катятся по ней, падая. Наклон, Саша прикасается губами выступа ребра, чуть засасывает — неболезненно — кожу, оставляя багровую метку. — Повернись, — легкое нажатие на бедро. Он убирает тяжелые пряди на грудь нижнего. Осматривает спину, облизывая губу, ведя пальцами по вычерченным линиям своего экслибриума. Преподавателю по знакам — собственный знак. Знак принадлежности. Взгляд — на иссиня-багровую задницу. Он накрывает ее ладонями. — Как она? — падает вопрос в шум воды. — Саднит, — прикрывает веки Артур, падая в тепло его кожи. Капли соскальзывают с тела, следуют по ногам и завихряются в водовороте. — Я про синяки. — Пока не сяду, все в порядке, — негромко отзывается блондин. — Понял. Про какие условия ты говорил? Он взволнованно оборачивается. Попытаться стоит. — Поцелуи когда хочу. Усмешка. — Я думал, ты поставишь мне еще какие-нибудь ограничения, но тебя, похоже, вообще ничего не пугает. Это не так. В случае с тобой нельзя не бояться. Но у меня есть стоп-слова. А поцелуи — то, без чего я не могу жить. Саша приподнимает подбородок. Взгляд прожигает, улыбка горит в углу рта. — Целуй, — слетает с губ. — И согрей, — кивают ему на лейку душа: он загородил собой все струи. Он окатывает красноватую кожу максимально осторожно, боясь причинить боль. И затем нагибается, держа лейку между ними, мягко прижимаясь к таким недоступным ранее и потому желанным губам. — Не так, — голос в губы, и Саша охватывает ладонью его шею, сильнее пригибая к себе, впиваясь, раскрывая его губы языком, целуя глубоко. ...лава течет с твоего языка вниз, скапливаясь в низу моего живота. Ты дал мне все, что я хотел так долго. Ты нож, которым я убил свою свободу добровольно. Провернул ручкой и оставил. Я твой. И я люблю тебя. Но буду молчать об этом: ты не ответишь. Твоя любовь — в моих истязаниях. Только так ты можешь выразить свое чувство. Ладонь отталкивает его, и он, приоткрыв глаза, тонет в растопленном металле взгляда напротив. В его открытых губах. В его языке, неторопливо огибающем влажную линию губ. — Остановимся, — хрипло выдыхает Саша. — Иначе я тебя изнасилую и мне будет насрать, что ты на пределе. ...в груди печет. Тебе тоже нравятся поцелуи. * * * Стоя на коврике, он тянется к своему желтому полотенцу, висящему на дверном крючке, но ладонь мягко отводит его руку. — Тебе пора бы выучить, для чего ты тут, — снисходительно поясняет Саша, кивая на свое синее полотенце. — Сначала я, потом ты. Нижний понятливо оглаживает тканью изгиб его плеч, максимально нежно промокая не до конца зажившую кожу. Накидывает Хозяину полотенце за спину, обнимая ее ладонями сквозь ткань, спускаясь ниже, приседая, вытирая бедра. Стараясь не обращать внимания на член. Сглатывая. Оглаживая полотенцем икры. Лодыжки. Облизывая пересохшие губы. ...я не могу не... Он поднимает голову, нежно прижимается губами к члену. — Артур. Но даже его имя не останавливает его горячий язык, поддевающий головку, направляющий член внутрь, в теплый рот. Полотенце падает на пол. Ладонями — обнимая бедра. Втягивая воздух носом. Наклоняя голову, заглатывая целиком. Останавливаясь. Чуть выпуская изо рта, скользя языком округ. Ощущая, как член дергается, твердея. Сжимая губы сильнее. Втягивая его в себя. Поднимая глаза, видя это выражение на лице Саши: на взводе. Пальцы не тянут его за хвост, и на его глотку не натягиваются. Приказы не спускаются с приоткрытых губ. Бедра не двигаются, чтобы сильнее вытрахать его до слез. Ему позволили взять ситуацию полностью. Слушать выдохи. Течь языком по коже. Делать, как умеет. Как привык. Как удобно. Он берет глубоко, и Саша выдыхает сильнее, прислоняясь к двери. Закрывая глаза и изо всех сил останавливая себя. Прижимая ладони к двери. Чтобы не позволить себе опять все испортить. Чтобы не мешать ему восстанавливаться. Забывать свое прошлое. Отпуская страхи. Роза бы сейчас третьим. Как бы тогда сосал Артур? Когда в него жестко вбивались бы сзади. Сбился бы с ритма, это точно... Напряжение сливается с груди вниз. Вдох. Негромкое прерывистое: — Куда... ты любишь, чтобы кончали? Язык оставляет его член, Артур выпрямляется, стараясь не задевать пятками зад. Опускает глаза, прижимая пальцы к груди, и Саша в несколько движений ладонью изливается тёплым потоком на прохладную кожу. Содрогаясь, сжимая зубы, чтобы не издать ни звука. Повторно согретый душем и тщательно смывший вязкую сперму с кожи Артур с удовольствием ныряет в большое желтое полотенце, вытираясь насухо. Промокая им пряди, легкими движениями проводя по уставшим рукам, груди, спускаясь к ногам и отирая стопы. Выпрямляясь, накидывая полотенце на мокрую голову. Саша протягивает руку, нажимая на его покрасневшие распухшие губы. — Ты и правда чудо. М о е.

* * *

Я затрахан. Стою на балконе в одних пижамных штанах и мерзну, глядя, как уходит в институт варить чернила Саша. Снег большими хлопьями укрывает его фигуру. Выходить запрещено. Я не на цепи, но исполнять приказы теперь моя обязанность. Парадоксально, но хочется курить. Чтобы быть наказанным, наверно. Или почувствовать себя свободным на пару минут... Тело ноет. Синяки не ощущаются, пока их не задеваешь. А вот зад... Хоть смазка и была с анестетиком, такой напор для меня — слишком. Надеюсь, мне позволят сосать чаще. Такой жесткач ежедневно я просто не выдержу. Заняться нечем. Он обходит комнаты словно в первый раз. Маленькая спальня и гостиная. Наверно, к Саше тоже должны были подселить кого-нибудь — такие просторы. А может, он снимает. Пальцы гладят наручники, безвольно свисающие на стене. Глаза опускаются на ссадины на запястьях. Он закусывает губу. Прислоняется к стене грудью, изгибается, подставляясь своей фантазии. Раскрывая рот в рваном выдохе. Ладонь скользит под резинку штанов, но останавливается. Всплывшими словами, брошенными Хозяином перед выходом. "Дрочить будешь только на моих глазах, понял?" Вот это контроль. Похоже, Саша какой-то заклинатель, потому что рука вынимается, сжимаясь в кулак. Может, встретить его в коридоре, стоя на коленях задом кверху? Теперь он уже не откажется от приглашения. Блондин поднимает край водолазки перед зеркалом, обнажая живот. Тянет выше. Засос на правом ребре. Стягивает полностью, высвобождая длинные пряди из ворота и кидая водолазку на пол. Оба плеча искусаны, покрыты пятнами страсти, помечены, как собственность. Вспомнив, отодвигает пряди у уха. Глядит на выбритый висок. Потрясенно улыбается. Черт, я бы сам никогда на это решился. А теперь мне безумно нравится. Он наклоняет голову. Макушка окрашена чернилами в пепельный, плавно перетекающий в его собственный палевый. Через волосы чернила не всосутся. Если только через кожу головы, да и то немного... Вряд ли пара капель вообще может иметь значение. Хотя теперь придется перекраситься в пепельный. Не для того, чтобы скрыть факт моего помазания: никто не догадается, просто этот цветовой переход мне не нравится. Я лучше буду полностью серым. Он раскрывает губы. Прикрывает веки — и в своей фантазии падает в руки Саши. ...на зад лучше не буду смотреть. Там, должно быть, один сплошной синяк. А вот на спину... Он разворачивается, убирает пряди на грудь, разделяя их на два потока. Серые чернила едва виднеются на бледной коже и, тем не менее, он запечатан. Щитом с указующей вниз стрелой. ...получилось довольно пошло: словно указание, куда меня трахать. Боже, что еще Саша со мной сделает?.. Он бродит, изучая вещи, на которые раньше не смел обращать внимания в присутствии Хозяина. На свободной от книг полочке стеллажа лежит фотокамера, и он осторожно берет её в руки. Взвешивает в ладонях — тяжелая. Нажатие кнопки — и он пролистывает галерею своих фотографий. Находя самое первое фото: себя, растрепанного и загнанного у доски, заполненной схемой Обольского-Притвина. ...да, тогда я еще ничего не знал. Что будет дальше. Так странно. Я на фото, еще только вступающий на твой путь. Кстати, ты же хотел распечатать мои фото... Наверное, просто забыл. Это по-детски, но я немного обижен. Что ты не так помешан на мне, как я на тебе. Хотя представить, что кто-то в фотосалоне увидит меня таким... Нет, пусть это остается между нами. Заняться нечем, так что он, устав пролистывать книжную коллекцию со стеллажа в спальне, просто сворачивается на кровати. Засыпая легко и без дум.

* * *

Антон размашисто выходит из центральных дверей, уставясь в планшет, размещая новое сэлфи в сеть. Поводит ноющим плечом, разминает его на ходу: Госпожа перестаралась с заломленными назад руками. Но боль приятная, напоминает, что он живой. Что не съеден тенями Дома. Не убит. Он улыбается, вдыхая холодный ноябрьский воздух всеми легкими. Легкими, способными спалить здесь все. Нереальное ощущение власти покрыло его с головой после инициации. Но то, как ему закрыли рот железным заслоном, когда он не мог еще справиться со своими силами — ему понравилось тоже. Как тени без церемоний вдавили его в эту маску, и сердце, равно с сопротивлением, родило странный отклик на принуждение. Он пробовал с девчонками, объяснял, что нужно жестче, еще жестче. Но ни одной не понравилось вести. Одна даже бросила, что он не мужик, раз хочет подчиняться. "Не подчиняться, тупая ты пизда. Почувствовать, что даже меня кто-то может обуздать". Саша стал этим кем-то. Человеком, которого невозможно одолеть. Как ни сопротивляйся. Черт, он до сих пор помнит, как от бешеного оргазма полыхнул огнем. Помнит, как смеялся. Как горела под ними кровать... А его Господин, среди всполохов, в мгновенно облегшей его кожу броне, возвышался над ним, словно демон из Преисподней. Спокойно, словно нет дыма вокруг. Он до сих пор дрочит на это. Госпожа, конечно, покорила его жестокостью. Но она слишком эмоциональна. Ей не достает того спокойного ощущения власти, которое имел Саша. Пусть даже его демон иногда становился самому ему неподвластен... Когда эта сила, державшая его в узде, оставила его, Антон разлился обидой и уязвленным эго. Никогда еще он так не тух от потери. Некого больше подначивать. Некому подчиняться. Можно больше не сдерживаться?.. Он стал совершенно несносным, получив "уймись уже, дебил!" даже от Риты, которая сама не подарок. Он не знал, как исправиться. Ведь он уже привык, что его поведение сдерживает Саша. ...и теперь, когда он узнал, что у его демона другой, ему еще хуже. Глаза замечают боковым зрением одинокую фигуру на полигоне. Он узнает его моментально. Внутри, за стиснутыми зубами — разгорается. Гнев. Ненависть. Обида. Перемешивается, втекает в рот. Он ускоряет шаг. За несколько метров тормозит и, набрав побольше кислорода в глотку, выдувает море огня. Снег моментально выгорает с земли, обнажая черноту. Языки тщетно скатываются с неподвижно застывшего человека. Чей взгляд исподлобья так знакомо недоволен. — Тебе что, не хватило унижения? — голос берет опасно низкий тон. — ДА! — орет он во все горло. Адреналин вплескивается в сердце. Пальцы полыхают. Он знает, что фаерболы курам на смех, но уже не может остановиться. Маленький мальчик внутри отчаянно жаждет внимания. Саша бросает перчатки на землю. Пусть он изобьет его. Хоть на несколько минут вспомнить, что вокруг него самого не крутится земля. Что есть человек, который может поставить на место. Не просто словами, а физически. Что до Госпожи, то до Саши ей просто как до луны. Кулак, летящий прямо в лицо. Очки! Уворот, и он пропускает удар левой в живот. Без брони, но явно не в полную силу. — Жалеешь? — выплевывает он, отступив на пару шагов, чтобы вдохнуть. Саша молча подсекает его, отчего он просто впечатывается в землю, вспахав ее носом. Тяжелое дыхание, бедра, плотно оседлавшие его и придавившие еще больше. Боль, сочащаяся кровью из носа, не мешает возбудиться. Медленный вздох над головой: — Ходи уже на рукопашку, позорище. — Справляюсь, — шмыгает он носом. Предпринимая попытку подняться, но его придавливают сильнее. — Я вижу, — цедят над ухом, понижая голос. — Узнаю, что ты тронул Артура, в ы л е т и ш ь из института. — Чего? — удивленно кривится Антон. Да об этого задохлика только руки марать! Саша встает с него, отряхивая колени от земли. Плохо, что Антон теперь знает, на кого можно вылить свое недовольство. Но теперь он уяснит, что его ждет. — И не маячь, когда я один на полигоне. Бесишь, — разворачивается он, уходя. Еще одна тренировка насмарку! Антон переворачивается на спину. Вдыхает остывший вокруг него воздух. Проглатывая соскользнувшую в горло кровь. Зажмуриваясь, стискивая зубы до скрежета, впиваясь ногтями в землю. Он больше н е н у ж е н. Саша не оборачивается, услышав вспыхнувший позади знакомый шорох огня и вдохнув разом потеплевший воздух. Поднимая лишь с тоской глаза кверху. Уходя с полностью выгоревшего полигона. Если Антон не уймется, он не знает, что делать. Тот, похоже, добивается, чтоб его избили всерьез и надолго. Но проблема в том... что Саша этого не хочет. Еще не хватало разборок в институте. Как раз тогда, когда он получил Артура в безраздельное пользование...