00:00

~14:33~

Телефон вибрирует. "Выходи". — Я на минуту, — бросает он студентам, откладывая мел на кафедру. Саша смотрит вниз из стрельчатого окна в нише, не оглядываясь, когда он подходит. — Помнишь, что за время? — То же самое, что в субботу?.. — бормочет он. — Не забыл, хвалю, — оборачивается Саша. — Еще не передумал быть моей собакой? Он качает головой, и кружение стаскивает его в карусель. Он трет лоб, стараясь остановить ее. Саша, прищурившись, смотрит на него. — Ну-ка дыхни. ... Морщится, отталкивая его. — Псих, ты бухой пришел на работу? — Я вполне... — Неадекват. Ты не казался идиотом. Ключевое слово... казался. Не пить по возвращении было бы убийственно. Кулак снова и снова прилетал ему в лицо. Требовался алкогольный деструктив для полной отмены памяти. Он сильно опоздал на первую пару, попросту проспав ее. Анальгин и холодный душ вернули ему сознание ненадолго. Лекцию он зачитал так, что лучше бы не читал. Рисовать конструкции он был не в состоянии и просто отдал студентам свой конспект для ксерокопирования. — Я запретил тебе курить, и ты напился. На меня смотри. Артур вздыхает, настраивая фокус. — Тебя уволят. Стальной взгляд режет его пополам. Ему физически больно. — Если ты думаешь, что я выделю тебе коврик и буду кормить, ты глубоко ошибаешься. Потому что сейчас ты не собака, а свинья. — Меня ждут в аудитории... — поворачивается было он, но Саша крепко хватает его за локоть. — Мало ты вчера сидел взаперти. Достаточно, чтобы вспомнить, как мне ломали нос! Он не сопротивляется, пока его тащат по этажу. Заводят в туалет, наклоняют голову в раковину и открывают кран. — Пей. Он пытается скосить глаза на Сашу. Заче-ем?.. — Пей, я сказал. Он делает пару глотков и блюет. Желудок отчаянно скручивает. — Лучше бы ты дома сидел. Если бы я не пришел ко времени, ты бы... Его рвет. Саша стоит рядом, смотрит, как бледные пальцы стискивают раковину. "Тебе вчера было так плохо у меня?" Он даже сессии с ним еще не провел, а пес уже начирикался. Что вчера такого он сделал? Запер в ванне? Пес что, клаустрофоб? Или настолько нервозен, что не в состоянии справиться с потоком впечатлений?.. Цели сделать из человека невротика он определенно не преследовал. Не накрылась бы вся затея, черт побери. Его бьет холодная дрожь. Саша усаживает его на скамью в коридоре. — У меня нет времени с тобой возиться. Артур откидывается, прислоняясь затылком к стене. Ничего нового... — Катерина. Гиляровского, 11Б. Приезжай немедленно. Встречу у ворот — подвезешь одного идиота домой. И освободи часа четыре. Катерина?.. — Глаза открой. Он с трудом разлепляет их. — Адрес свой скажи. Саша заносит его в телефон. — Катерина посидит с тобой. Будет приставать — посылай, с ней я сам сочтусь. Ты понял? Он чуть наклоняет голову. Кто это — Катерина... — Я з а п р е щ а ю тебе пить. Или догоняться иным способом. Еще раз увижу в непотребном состоянии — наказывать не буду, потому что ты мне будешь уже не нужен. Ты слышал? Кивок. — Встал. Он с трудом поднимается. — Не вздумай упасть. Забирай пальто и предупреди, что уходишь. Высокая женщина выплывает из машины. — Я сказал "немедленно". — Пробки, Саша. Секунда. Артур смотрит, как Саша подходит к ней сбоку, сплетает пальцы с ее. И резко дергает вниз, так что кудри взметываются в воздух. — За "Сашу" ты бы уже... — неразборчивый шепот в ухо. Он видит, как женщина прикрывает глаза в удовольствии, и внутри все выжигается ревностью. — Я уже не ваша игрушка, Господин. — Как тебе живется с мужем? — Еще не заскучала. — Я вижу. По первому зову бросаешь все и мчишься ко мне. — Я не скучала по вам, Господин. Мне было интересно, чем я могу помочь. Саша оборачивается. — Сол, подойди. Он подходит ближе, испытывая к ней отвращение. — Вы уже дали ему имя? Как мило, я могу звать его так же? — Он не твоя забава, Катерина. Я просто хочу удостовериться, что он не сдохнет. Купи минералки и влей в него литр. Только постепенно. — Влить к у д а, Господин. Обмен взглядами. — Не туда, Катерина. Узнаю, что ты сделала хоть что-то сверх оговоренного, — пощады не жди. Номер твоего мужа у меня. Женщина неторопливо проводит пальцами по губам. — Не беспокойтесь, Господин, проблемы мне не нужны. Она, наконец, оглядывает пассажира: — Ему не слишком хорошо, — поворот к Саше. — Ваши старания? — Лишние вопросы. Увези его уже с глаз долой. Артур смотрит на удаляющуюся фигуру Хозяина и ощущает, что готов повеситься. Короткий свист. Он оборачивается. — Уже выдрессирован, песик? Он косится на нее со смесью презрения и ненависти. Ж е н щ и н а. Она была с Сашей... отвратительно. — Садись, не надо обид. Ей приходится затолкать его на заднее сиденье, потому что он упирается из последних сил. Ладони, трогающие плечи... мерзость. И вся она... его ровесница, густые кудри черным ореолом, яркая помада на и так пухлых губах... его чуть не тошнит на обивку, но он выдавливает ей адрес. — Господин уже сообщил. О, не Господин — Саша. Извини. Он не любит, когда его зовут по имени несмотря на то, что наши сессии давно прекращены. П р е к р а щ е н ы. Это все равно невыносимо. Что она делала для Саши? Как ублажала? Какие желания выполняла? Или что о н с ней делал?.. Ему дурно. Катерина смотрит на тающий градиент его лица. — Не облюй мне салон, милый, иначе у мужа будут вопросы. Т е м б о л е е стоит облевать. Ты приехала по звонку, бросив все дела (работу?), готовая исполнить сашину просьбу без промедления. Ты... ты... ты такая же, как я. И эта мысль рвет его, выплескивая смешанные чувства. Она бросает назад зеркальный взгляд. — Скажешь свое настоящее имя? — Дмитрий, — произносит он. Настоящее? Обойдешься. Почему Дима? Столько лет прошло... — А меня Марина. Он недоуменно хмурится. — Катерина — мое имя как нижней. Он дает имя, давая понять, что ты всецело принадлежишь ему. Сол — это ведь твоя кличка, а не имя? Он сделал из тебя песика? Он смотрит в окно, не отвечая. В машине немного укачивает. — Брось, не дуйся, я ведь могу помочь стать тебе тем, кого он хочет. — О б о й д у с ь. Твои советы мне не нужны. Они проистекают из твоего опыта, а я не хочу знать, что ты для него делала. — Плохой песик. Он искренне желает ей врезаться в дерево. — И не надо так на меня смотреть. Я твоя няня на ближайшие часы, так что будь снисходителен — я очень говорлива. Постой, надо купить минералки. "Влить к у д а, Господин". А можно куда-то, кроме?.. Ох черт... — Сиди смирно, я до ларька и обратно. Он ждет, пока она захлопнет дверь и уже тянется к ручке — сбежать отсюда — но слышит негромкий щелчок: замки запираются. — Гадина, — с чувством произносит он. На всякий случай все же дергает дверцу. Черт. Бутылка протягивается ему. — Положи рядом с собой, будь так любезен. Литровая. "Влей постепенно". Минералка не спасет его от похмелья, разве что сушняк зальет. — Можешь начинать хлебать, дорогой, Саша велел выпить все. Е м у Саша ничего не велел. Е й сказано вливать, вот пусть и вливает. Хочется посмотреть на ее попытки. — Не хочешь? Тогда не жалуйся, если я волью все разом и не пущу в туалет. — Ты мне не Хозяин, — подает он, наконец, голос. — А могла бы им быть. — Ты нижняя. — Я свитч. Он смотрит на нее. — И то, и другое, милый. Я — и то, и другое. Как и Саша. В нашей паре он иногда был Джеймсом. К а к о й он был милый... с вибратором в заднице. Так извивался, так умолял, чтобы я вынула... — О С Т А Н О В И М А Ш И Н У! Тормоза, и он впечатывается головой в спинку ее сиденья. — Дурачок, я пошутила. Он блюет на коврик. — Не-еет, только не... о-оооо. Он ожидает ругани, истерик, но точно не ее ладони на своем плече и нежного: — Так плохо? Прости, дорогой, не хотела. Она дотягивается до бутыли, открывает ее и подносит к его губам. — Выпей чуть-чуть, полегчает. Он пьет, потому что горло дерет, а сам он держать бутыль не в состоянии. Делает два глотка, шмыгнув носом. Бутыль убирается, и он чувствует, как платок отирает ему лицо. Духи... он чуть не блюет заново, но уже давно нечем. Открывает окно и торопливо дышит свежим воздухом. — Бедняжка. Ничего, мы почти доехали. Уложу тебя в кроватку, обложу подушками и почитаю сказку. — Долбанутая, — выдыхает он в окно. — То-то-то, что я слышу? Плохие слова под запретом у хороших мальчиков, — он оборачивается возразить, и ее палец жмет ему на кончик носа. Он откидывается на спинку от этого жеста. — Со своим мужем ты также нянькаешься? — бормочет он. — Нет, милый, муженек не в теме. И если я его люблю, это не значит, что я могу победить в себе склонность к маленьким красивым мальчуганам. Когда они уже доедут. Ему хочется умереть у нее в машине. — Роди, — бросает он, — полегчает. — Это совсем не то, милый. Ключ зажигания, мотор, его мутит от неплавного старта. — Как раз таки то. Станешь нормальной. — Посмотрите, кто заговорил — Мистер Нормальность. Уже носил ему тапочки? ... — Не огорчайся — все впереди. Я, к сожалению, не смогла дать ему этого. Как хотите, но изображать собаку — это уже слишком. Лежать у его ног — единственное из собачьего списка, на что я была готова. Смотри-ка, 45-й дом. Это твой? — Подъезд дальше. Он выцарапывается из салона. Пиликанье сигнализации, и Марина обнимает его за талию, поднырнув под локоть. — Давай, милый, уже почти дома. Он делает попытку освободиться, но не выходит. Хватка цепкая, а он — разлит по асфальту нетвердыми ногами. — Открывай, дорогой. Домофон. — Ключи забыл, — делает он слабую попытку от нее избавиться. — М-мм, хочешь, чтобы я позвонила в другую квартиру или... — ладонь скользит по его бедру, — обыскала тебя? Ненормальная. Магнитный ключ не сразу попадает в углубление — рука слабая. Она придерживает ему тяжелую дверь. Он проклинает ее ладонь. На пороге квартиры порыв захлопнуть перед ней дверь оказывается провальным: Марина ужом проскальзывает внутрь. — Скорей в постельку. Она помогает ему снять пальто, и он, потеряв все силы, не сопротивляется. Наплевать... пусть только отвяжется. Он валится на кровать и чувствует, как стягивают ботинки. Вот это сервис... а Саше она тоже... с т о п... — Какие мы уставшие. Ничего, мамочка напоит тебя, и будешь баиньки. Ей точно нужен ребенок. — Эй, Димаш, фьють. Иди ты... Он поворачивает голову, чтобы все ей высказать, но к губам подносится бутылка. — Пей. Он ощущает себя младенцем. — Ну же, Саша будет недоволен, если не выпьешь. ...а еще он будет недоволен тобой, сумасшедшая баба. Но он делает пару глотков через силу. — Давай еще пять, милый. Он отворачивается, но его разворачивают за подбородок, и он пьет, пытаясь не захлебнуться. — Я бы с другого места залила — и тебе было бы проще — но Саша не разрешил. Они все сумасшедшие... и кто главный псих в этом цирке садомазохизма?.. Не стоило вчера открывать бутылку. Он поужинал, сел разбирать материал и сполна качнулся совсем в другую сторону. Хрустящий под костяшками нос. Искаженное лицо напротив и — смазанный удар носком в живот. Истошная боль. Он лежит на полу и не может встать. Кровь заливает ему лицо и рот. После он ничего не помнит, кроме того, что пытался не захлебнуться. Толстый слой алкоголя поверх. Тупой взгляд на часы утром. 12:06. И — маревом в мозгу: 14:33. Он пошел из-за него. Иначе бы остался дома и попытался умереть в алкоголе еще раз. — Давай помогу раздеться, милый, — ремень расстегивают. Он, уже в полудреме, останавливает ее руку: — Саша убьет тебя... Сон съедает его. Марина приносит ему тапочки. Он награждает ее членом. О м е р з и т е л ь н о. Он — Саша. Ярко-красные губы размазывают помаду по члену, и Марина хохочет. Он просыпается от ужаса. Лежит в темноте, пытаясь понять, где он. У Саши? Нет, одежда на месте. Одежда. Ремень. Марина. Он ощупывает низ живота. Ремень застегнут. Ему это приснилось? Взгляд в сторону. Минералка на тумбочке. Он отвинчивает, приподнявшись, крышку, кое-как наклоняет бутылку и пьет. Хорошо, что негазированная. Звон посуды на кухне. Он поднимает запястье к глазам. Г д е ч а с ы. Он находит их на тумбочке, поверх записок самому себе. Отдергивает штору и ловит циферблатом отблеск фонаря. Полседьмого... У него сегодня было еще три пары... Ему конец от Ангелины. Лучше умереть в кровати. Тарелки стучат. Что она там делает, придурочная. — Тебя муж не убьет, — вяло произносит он, дотащившись до кухни и упав на стул. — Что ты, милый, он работает до десяти, бедненький. Редактор газеты, упаси нас всех бог от этого. — Что ты делаешь, — смотрит он на кастрюлю. — Сварила тебе кашку, дорогой. Пришлось овсянку, других круп у тебя нет. Не люблю овсянку. — Иди домой, — подпирает он рукой подбородок и зевает. Меньше всего охота сейчас ее терпеть — дополнительный шум в тяжелую голову. — Как только допьем бутылочку. Сейчас принесу. Он смотрит на возникшее перед губами горлышко. — Я только что из туалета, а ты опять хочешь меня напол... упф. Она всовывает ему бутыль, и он вынужден глотать. На третьем глотке находит силы мотнуть головой, но бутылку не убирают, и он делает еще три. — Смотри — осталось совсем чуть-чуть — радостно комментирует Марина. Он чувствует себя минерально изнасилованным. — Кушай, милый. Тарелка возникает перед ним, и он, нехотя, берет ложку. Гордость желудку не товарищ. — Я так рада, что Саша нашел замену Розу. Хватит. Хватит рассказывать, садистка... что еще за Роз, что за дурацкое имя? Это девушка... или парень? — Хочешь узнать, откуда у него такое прозвище? Он качает головой. Он. Это парень. Еще не легче. — У него были красные волосы. И на груди большой такой бутон, раскрывающийся в пасти черепа. Очередная ложь? Где ты видела его грудь? Или вы оба у Саши одновременно... б л я т ь. Он пытается заесть душевную горечь кашей. — Съел всю кашку, какой хороший мальчик. — Не сюсюкай, — не выдерживает он. — Спасибо за кашу, но иди домой, пожалуйста. У б и р а й с я. — Саша велел освободить мне четыре часа. Я освободила. Так что я с тобой еще час, милый. Дома все равно скучно. — А со мной дико весело. — Еще как. Саша уже попробовал тебя? В головную боль вливается огромное "Ч Т О". Он холодеет от ее наглости. — Или ты его? Признавайся. Хотя он любит изводить до крайности, не пускает до тела очень долго. Зато когда разрешает — ты исполняешь все его желания с удвоенной силой. Эй, ты куда? Он открывает входную дверь. Выставляет ее сапоги. Встряхивает, распахнув, ее пальто в руках: — Вам уже пора. Она лукаво щурится. — Ты не первый у него, смирись. Я з н а ю. Но необязательно тыкать в это носом! — Еще 50 минут я должна быть тут. — Я скажу, что ты была. Уходи. Она не поднимается: — Я слушаю Сашу, а не тебя, дорогой. Если он придет, а меня здесь не будет... Придет? П р и д е т? Саша придет? Саша... Хозяин не будет его жалеть — пес сам виноват. Но как же обидно... если он снова получит выговор. Или — хуже того — наказание. Хотя, может, если успеть заснуть обратно, его помилуют... В любом случае он постарается облизать хозяйские ладони прежде, чем те возьмут ремень. — Я не уйду, — повторяет Марина. Он вздыхает и уходит в спальню, бросив ее пальто на ручку двери. Глотает аспирин и откидывается на кровать. Хоть бы Саша н е п р и ш е л. Меньше всего хочется выслушивать, как ругают, словно школьника. Он не мог вчера не пить. Курить было нельзя, да сигареты и не помогли бы. Слишком свежо в памяти. — Мы могли бы подружиться. Старая песня. Марина садится ему в ноги. Он отодвигается. — Не могли бы. — Почему? Я уже не сашин саб. Уж год как. Значит, этот чертов Роз был перед ним. Почему они оба... только из-за того, что не желали быть собаками? — Дим. Я люблю своего мужа. Ни к чему ревновать Господина к прошлым сабам. Я бы никогда не узнал о вас столько подробностей, если бы Саша не... ... Э т о — мое наказание. За то, что напился. За то, что отнял у него время. Она — мой бич. Возможно, о тотальной нелюбви к женскому полу Хозяин тоже наслышан. Поэтому позвонил ей, а не этому Розу. Саша не придет, ведь уже ни к чему. Наказание получено — Марина. Нельзя курить. Нельзя пить. Страдать — можно. Страдай, глупый пес. Увязай в пучине отчаяния. И надейся, что Хозяин простит тебя и не выгонит. Марина еще что-то говорит, но он пропускает все мимо ушей, пока короткое "тирль!" не звучит громче ее голоса. Она достает телефон. — Да, почти все. Не спит. Передаю. Она отдает мобильный, и он с опаской берет, не зная, что услышит. — Я повторять не собираюсь, Сол. Еще одна такая выходка — и мы с тобой прощаемся. Он закрывает глаза, отворачиваясь от Марины набок. — Простите, Хозяин. — Катерина не трогала тебя? Ладонь на бедре. Ремень. "Саша был Джеймсом" "С вибратором в заднице" "Замена Розу" — Она изнасиловала мне душу, — шепчет он. Короткое молчание. — Поздравляю с лишением девственности. Она рассказала? Что те, кто не выполняет, что я хочу, надолго у меня не задерживаются? — Да, Хозяин. Пусть это и не так, мне и самому все ясно. — Я хотел обсудить с тобой вчерашний день. Что тебе не понравилось, раз ты так напился? — Это... не из-за вас, Хозяин. — Тогда из-за чего? Отвечай. Он сглатывает. Марина за спиной слушает весь разговор. — Я... минуту, — он садится. Хочет встать, но Марина не уходит, мешая ему. — Сол. Ты только что велел мне подождать? — Я... — он пытается выкарабкаться. — С о л, — голос уже угрожающий. — Здесь Марина! — в отчаянии восклицает Артур, выбираясь, наконец, с изножья кровати и уходя в другую комнату. — Я з а п р е щ а ю тебе повышать голос. Мне в с е р а в н о, Марина там или все твои коллеги скопом. Если я спросил, я хочу услышать ответ немедленно. — Простите... — Я жду. Он поворачивается к двери. Марина стоит в проеме. Д е р ь м о. Саша сейчас убьет его. — Я вспомнил, как меня избили, — скороговоркой выдыхает он, закрывая глаза и глупо надеясь, что она не услышала слов. Провалиться в ад. Я хочу сгинуть. Раствориться в кислоте. — Я тебя не бил. Поводов раскисать у тебя не было. И ты не тринадцатилетняя девочка, чтобы мусолить раз за разом давно произошедшее. — Это было два месяца назад. Кулак опять ломает ему нос, и он морщится, невольно потирая его. Молчание на том конце провода недолгое. — Возьми себя в руки. Воскресенье, 12:17. Не обедай. Я не твоя нянька, Сол. На эту роль годится Катерина, а я — твой Хозяин. На неделе зайду к тебе — переговорить с глазу на глаз. Отдай трубку Катерине. Он протягивает ей мобильный, и она подходит. Нежно забирает из его ладони. Он наблюдает, как она улыбается, смотря в пол. — С радостью, Господин. Только ваш пес не горит желанием общаться. Да, рассказала. И о нем тоже. Нет. Хорошо. Всегда рада услужить. Она поднимает взгляд. — Мне велено присматривать за тобой, милый. Но на сегодня моя вахта окончена, — она подходит ближе, протягивает руку, и он отступает, напрягшись. — Бедный, — она все же ловит его ладонь и сжимает в руках. — Не представляю, кто тебя избил, но я бы их застрелила. Саша никогда не будет тебя бить, он же говорил уже это? Все, что он делает, — для твоего удовольствия. Не только для своего. Он смотрит в сторону. В чем ты пытаешься меня убедить? Я верю ему. Незачем повторять. Он не виноват, что нос зажил совсем недавно, и я все еще боюсь. Боюсь встретить е г о снова. — Я не могу остаться, дорогой, мне велели уйти. Но если захочешь поговорить — звони, — она пишет ему номер на пачке отрывных листов у телефона. — Твой муж не против, что тебе названивают непонятные мужчины? Она улыбается, поправляя ладонью кудри. — Милый. Муж мне доверяет. Иначе зачем мы поженились? Брак, как и отношения Доминант-Сабмиссив, основан на доверии. Если я его разлюблю, я скажу ему об этом прямо, и мы разведемся. У нас был уговор, и мы оба ему следуем. Помни — ты всегда можешь выйти из игры, это не кабала. Если разонравится — уходи. Но Сашу ты потеряешь, потому что по-другому он не умеет.

~ ... ~

Студентам — чтобы не нажаловались Ангелине — он сказал, что у него проблемы в личной жизни, недалеко уйдя от правды. — Поэтому я надрался в воскресенье и искренне прошу за это прощения. Те посочувствовали, а парочка студенток даже предложила утешить. Он в ужасе — "спасибо, но это только добавит проблем" — открестился. Ангелина после байки об отравлении пожалела и велела быть осторожнее с китайской едой. Спросила, не хочет ли он отлежаться денек, но он упорствовал, что в порядке. Что было практически правдой. Единственное, что... он вздрагивал от каждого входящего в аудиторию или преподавательскую. Искал е г о глазами, идя по коридору. Невзначай спросил Ангелину, как справляются боевые маги, но про Сашу ничего не услышал. "На неделе зайду к тебе". Без уточнения. День, время? Во время пары, в обед, в окно? Сегодня, завтра, послезавтра? Н е в ы н о с и м о. Меч занесен, а когда он опустится — неизвестно. В среду он обнаружил в верхнем внутреннем кармане пальто зажигалку. Саша забрал из брюк запасную — ей он пользовался, когда было лень одеваться и выходить на холод: курил в открытое окно. Дима научил его курить. Они сидели на кровати друг напротив друга, и Артур пытался не кашлять. Дымные поцелуи... пальцы в волосах... не нежные. Оттягивающие книзу для поцелуя в шею. Он повертел в руках зажигалку. И выкинул вместе с воспоминаниями. Как просто Саша вычеркнул из него сигареты. Кто-то заменяет курево карамельками. Саша заменил его допинг с о б о й. "Он дает тебе имя, давая понять... ты всецело принадлежишь ему". Катерина и Роз принадлежали Саше до него. Хотел бы он знать, что Хозяин делал с ними. Но стальной взгляд пригвоздит его вопрос к черепу, осмелься он задать его. Саша... "Не пускает до тела очень долго". Но я хочу поцеловать тебя. Хочу быть тебе лучшим псом, раз уж лучшим человеком мне не стать. Только... п р и д и уже наконец!.. Саша не приходит, и вечером в четверг он готов напиться. Дома ни капли алкоголя. Пить нельзя. Иначе он потеряет его — свой шанс на счастливые деньки. Он вычитывает проверочные работы студентов и понимает, что с ксерокопий они усвоили не слишком много. Еще бы... свой почерк и он-то не всегда разбирает. Увлекшись, дочитывает Х. Вурика "Болотные огни" и ложится далеко за полночь. Думает о Саше. Улыбке в углу рта. Ладонях, треплющих его волосы. Пальцах, ласкающих живот. Хочет представить его под собой, но не может вообразить. Это, наверное, невозможно... но ведь кто-то в него кончал, раз он знает, что ему не нравится. Кто-то ласкал его тело... и он отдавался кому-то. Может, этому чертовому Розу... Э Т О Н Е В Ы Н О С И М О!.. Он грызет подушку и, вконец измусолив, швыряет ее на пол и нервно падает в сон. В пятницу, исстрадавшись, просто ждет. Саша должен прийти сегодня. Он обещал. Обещал... о б е щ а л! После пар он без сил валится на стул в преподавательской. Сердце ноет. Ты обещал мне... Неужели я так виноват перед тобой, что ты наказываешь меня снова? Это жестоко. Ты самый жестокий Хозяин на свете. Он бредет домой и не может есть. Хочу увидеть тебя. Хочу увидеть тебя!.. Краткое домофонное "дз-з". Он снимает трубку и, не спросив, жмет кнопку. Кто опять забыл ключи? Достали. Валится на диван. Мне одиноко. Я хочу умереть. Раствориться в воздухе или земле. Но гореть в огне, а уж тем более быть заколоченным в гроб не желаю. Мне нужен кто-то. Хотя бы собака. Мечта детства. Все хотели немецкую овчарку, добермана, красавца-колли, сенбернара, наконец. А я хотел просто жирную таксу. Хотел назвать ее... — Пли-ли-ли. ...Сарделькой. Надо все-таки сменить дверной звонок, тупая мелодия. "Сарделька, кушать!" Мы с другом угорали со смеху. Гуляли по питомникам и на пару упрашивали родителей купить собаку. — Пли-ли-ли. Если это опять мужик из интернет-компании, он его изнасилует, честное слово. Он фыркает, представляя, как ошарашенный представитель убегает прочь, заправляя рубашку. Смотрит в глазок, и внутри все замораживается. Он распахивает дверь. — Са... — убийственный взгляд, и "ша" он глотает. — Ты опять заставил меня ждать. Просто руки горят тебя выпороть, псина. Сердце взмётывается к горлу. С а ш а!.. Он немедленно встает на колени и выводит грустную ноту. Саша раздевается, не глядя на него. — Вставай, хочу поговорить с тобой, — он проходит в кухню. — Налей мне чаю, я только что с задания, — Саша ерошит свои волосы, и от этого обыденного жеста внутри все обливается нежностью. Он пришел! К нему домой. Только теперь он понимает, что Саша не уточнял, куда именно зайдет — в институт или... но второй вариант был столь фантастичен, что даже не возник у него в голове. Артур торопливо включает чайник. Роется в чайных упаковках, не зная, что предложить. Он даже не знает его предпочтений!.. — Черный, листовой, две ложки листьев и две — сахара. Голос ласкает ему уши, хотя ласки в нем нет. — Не суетись, — произносит Саша, наблюдая, как он мечется. Артур замирает и, загнав мандраж в сердце, заваривает чай, чувствуя брызжущее во все стороны счастье. Ставит перед ним кружку. — Садись, — кивает ему Саша на место напротив, и он, нервничая, опускается, готовый снова вскочить по приказу. — Себе не нальешь? Мотание головой. Он совершенно растерялся, можно ему говорить или нет. Саша подвигает ему кружку. — Дуй, пока не остынет. Он послушно дует, стараясь не расплескать. Саша наблюдает за ним, сцепив пальцы рук и уперев большие пальцы в подбородок. Щеки уже болят, и Артур думает, как же тяжело работать Борею*. — Достаточно. Он выдыхает. Саша пододвигает кружку к себе и пьет с ложечки. Минута. Он думает, что у него не прибрана кровать. Разбросаны вещи. Попкорн на диване. Думает, что не причесан, одет в домашние штаны с футболкой и выглядит глупо. Наконец, Саша поднимает взгляд. — Я устал, поэтому не заставляй спрашивать по два раза. Первое. То, что ты делал в прошедшие выходные, вызвало у тебя хоть какое-то отторжение? Он качает головой. — Вслух. — Нет. Саша обнимает кружку ладонями. — Ни то, что ты ходил на четвереньках, ни то, что ел с пола, ни то, что скулил? — Нет. — Второе. Тебе все это нравится? Или ты просто терпишь, потому что хочешь меня? Артур в замешательстве смотрит на него. Вроде нет... — Мне нравится, — выпаливает он. — Перечисли, что тебя устраивает. Быстро, не думай долго над ответом. — Мне нравится, как вы... — Ты, — поправляет Саша. — Обращайся на "ты", ты не Катерина, — поясняет он, видя его ступор. — Я твой Хозяин, а не Господин. Во внутренностях плещется "между ней и мной есть разница!". — Продолжай. — ...как ты гладишь меня по волосам. Что я могу есть с твоей руки. Слышать твою похвалу. Могу касаться тебя. Могу угождать тебе. Прищуренный взгляд. Саша задумчиво потирает нижнюю губу. Артур готов поклясться, что это уже заинтересованный взгляд. — Хорошо. Что не устраивает? Быстро. — Колени долго болят, — признается он, хотя хотел сказать "все отлично". Саша ждет немного, но жаловаться псу больше не на что. — Приму к сведению. Встань, штаны сними. Ох. Саша трогает синяки на коленях. Макушка Хозяина — под пахом Артура, прикрытым футболкой. Но мысль хотя бы шутливо двинуть бедрами убивается, еще не родившись. — М-да. Куплю тебе мазь. Одевайся и садись. Третье. Порка тебе нравится? Боль после — надоедает. Но то, что Саша достал ремень из своих штанов, выпорол его, но на следующий день смазал его горящую задницу... — Мне нравится, что ты заботишься обо мне после нее, — он решает быть предельно честным. — Я так и думал, — Саша допивает остывший чай маленькими глотками. — Сам процесс тебя не заводит? — А тебя? — вылетает изо рта, и он пугается своей дерзости. Улыбка в углу рта. Саша откидывается на спинку стула. — Я готов был вытрахать твой исполосованный зад. Такой ответ должен тебя устроить. !!! Кажется, сердце забыло, как работать, и он сейчас умрет. — Набросишься — накажу, — спокойно замечает Саша на его распахнутый взгляд. — Так тебя заводит порка или нет? Меня заводишь т ы. Сашины брови приподнимаются, и до него доходит, что он сказал это в с л у х. — То есть то, что я делаю, автоматически заводит по этой причине? — Да, — он закрывает глаза, не в силах терпеть этот взгляд. — Ты любил того, кто избил тебя? Ч Т О. Зачем. З а ч е м т е б е э т о?! Почему ты... О Т К У Д А Т А К О Й В О П Р О С? — Н е т. — По какой причине тебя избили? — Я не!.. — Отвечай. Я должен знать, — "псих ли ты или жертва обстоятельств". Он старается избегать его глаз. — Я не стал глотать, а он хотел. — Куда он ударил. З А Ч Е М Т Е Б Е?!! Картина разверзается перед ним, и он содрогается. Труднее всего было отмыть волосы от засохшей крови, а затем расчесать. Он хотел состричь их, но ему было и так тошно, чтобы лишаться еще и шевелюры. — Сломал нос в двух местах. Пнул в живот и ушел. — Ты сообщил в полицию? — Что бы я им сказал?! Они бы только добавили! — Т и х о. Адрес, — Саша достает телефон. Артур недоуменно смотрит на него. — Что... — Я велел не заставлять меня переспрашивать. Он выдавливает набор букв и цифр — память еще не стерла их. Смотрит, как мелькают по клавиатуре пальцы, и Саша откладывает мобильный в сторону. — Больше о нем не вспоминай, понял? Отпусти ситуацию. Сосредоточься на мне. Я хочу сказать следующее: у себя дома я разрешаю говорить, когда что-то не нравится. Со временем я изучу тебя полностью, а пока ты должен сообщать мне. Сол. Он поднимает взгляд. В груди истошно бьется сердце. — Я хочу провести сессию. Сердце падает на пол и укатывается под стол. — Хочу изучить твое тело. И пользоваться я буду не только руками. Никакого вреда я тебе не причиню. Тебе понравится. Он смотрит на него во все глаза. — Хочу попробовать другую ролевую — не будем ограничиваться одной темой. Оденься как на работу. Галстуков у тебя вообще нет? — Один, — размыкает он, наконец, губы. — Желтый. — Годится. Не нервничай. Ты не экзамен придешь сдавать, а получать удовольствие. Он сглатывает. — Также... хочу знать, любишь ли ты сладкое. — Да, — удивленно отвечает он. — Что именно? Говори первое, что приходит в голову. — Попкорн. — Еще. — Вата. Саша чуть улыбается, и Артур ждет, что услышит "тебе что, одиннадцать?", но тот только произносит: — Еще. Не вынуждай меня спрашивать. — Сгущенка. Пончики с джемом, M&M, Пикник, Сникерс... — Достаточно, — останавливает его Саша. — Ты сладкоежка. — Не то чтобы. Просто этим удобно перекусывать. Мне больше понравились обеды, приготовленные... тобой, — хочется сказать "вами", но Хозяин разрешил интимное обращение. — Я так и не поблагодарил. — Ты отблагодарил меня тем, что послушно ел с пола. Мне доставило удовольствие смотреть, как ты ешь. Он смотрел?! Я опять не заметил! — Подойди. Он встает возле него. Внутри ревет авиационная турбина. — Наклонись. Ниже. Турбину отрывает, и самолет устремляется в смертельное пике — Саша вдыхает запах у его шеи. — Не используй одеколон в воскресенье, — голос прямо у уха. — Мне нравится твой естественный запах. Он стоит, боясь дернуться. Над останками самолета смыкаются волны. — Возьми сменную одежду, она тебе понадобится, — откидывается на стуле Саша. — И еще. Ты должен обдумать два слова, которые послужат мне сигналом. Первым ты просишь дать тебе отдых. Вторым — прекращаешь любое мое действие полностью. Не используй слова "нет", "стоп", "прекрати", "остановись". Это должно быть что-то запоминающееся, но совершенно постороннее. При этом ты не должен их забыть во время сессии. Не волнуйся, ничего опасного не будет, эти слова — для твоего спокойствия, что за рамки я не выйду. Саша поднимается, накидывает куртку. Шнурует ботинки. — Хозяин. Тот выпрямляется. — Да, Сол. Артур хочет спросить, как прошло задание, но не решается. Поэтому просто опускается на колени и тыкается макушкой в его ладонь. Вздох, и волосы легонько треплют. — Ты будешь лучшим псом, если перестанешь создавать мне проблемы. Он жмется щекой к его животу. Ладони гладят за ухом. — Хороший пес, — негромко произносит Саша. Артур поднимает голову. "Почему ты не хочешь, чтобы я был человеком?.." Он скулит, не в силах высказать свою боль. Собакой проще выразить эмоции... только не факт, что тебя поймут правильно. — Не скучай, Сол. Саша ерошит ему макушку и, улыбнувшись одними глазами, уходит. А он так и остается сидеть перед незакрытой дверью, слушая его шаги по лестнице и думая, что влюбился насмерть.

~12:17~

Саша. Сейчас суббота. До воскресенья пропасть. Я вспоминаю твой живот, к которому прижался. Твои ладони. И понимаю, что завтра эти ладони будут делать со мной... все что угодно. Будет ли мне позволено сделать хоть что-нибудь? Я весь ожидание. Я перемерил все костюмы и к каждому завязывал этот дурацкий галстук, который доставался только по праздникам — из уважения к Ангелине, любительнице официоза. Я ем наскоро и возвращаюсь к гардеробу. Я поглощен идеей угодить тебе. Белая рубашка. Черные брюки с подтяжками. Желтые носки и черные ботинки. Хожу так по дому, привыкая. Готовлю материал к понедельнику, но мысли все время возвращаются к твоим ладоням. Я чувствую их тепло на макушке и думаю, что не зря прожил жизнь. Черчу символьные конструкции на доске по памяти и наконец-то отвлекаюсь. Пока не представляю тебя сзади. Твои ладони на моих бедрах. Пальцы, отстегивающие подтяжки. Вытаскивающие рубашку из-под пояса брюк. Ладони, идущие от поясницы выше — к лопаткам — соскальзывающие на живот и возвращающиеся обратно. Пальцы тянут брюки вниз, обнажая ягодицы. Толчок ладонью — и я покорно прижимаюсь к доске, расставляя ноги. Я уже давно готов и принимаю тебя со слабым выдохом: — Саша... И ты наказываешь меня так, как я того заслуживаю. Я кончаю в руку и думаю, что осквернил конструкцию Гамельнского — она заляпана спермой и наполовину стерта, потому что я налег на доску грудью. Иду за тряпкой. Стираю рубашку. Выглажу ее завтра утром. Падаю на диван и вихри мыслей взвиваются к потолку. Я не знаю, к чему готовиться, и я не готов. Я пытаюсь придумать, вручить тебе какой-нибудь предмет, но ты слишком хорошо смотришься с ремнем. Да, пожалуй, мне понравится, если ты снова меня выпорешь. Я с наслаждением прослежу, как медленно ремень выскальзывает из шлевок твоих джинсов, как ты складываешь его пополам и приказываешь мне встать на колени. Ты отлупишь меня сильнее, и ударов будет больше. Я буду умолять остановиться, но в душе кричать "еще!". А в понедельник я не смогу сидеть, и все то время, пока не пройдет мой зад, я буду вспоминать твой ремень. Пульверизатор с антисептиком и ладонь, заботливо наносящую заживляющую мазь. Я нервно ем и думаю, что нужно сделать, чтобы ты позволил прикоснуться к себе. Твои губы — недостижимая крепость, поэтому я мечтаю о члене. Надеюсь, ты учтешь, что я не люблю глотать. Пытаюсь представить тебя без одежды. А что т ы наденешь завтра? Я буду учитель, а ты? Ученик? Но даже при таком раскладе ты не позволишь мне вести, ведь из нас двоих т ы — Хозяин. Я воображаю, что еще не знаю тебя. Возвращаюсь мыслями на полтора года назад. Углубленные дневные курсы с легкой руки становятся вечерними. Ты кладешь мне записку на стол, и я, следуя указаниям, оставляю тебя после пар. Запираю дверь, когда все расходятся, и раскладываю тебя на столе, как ты и хотел. Твои ноги плотно сжимают мои бедра. Ты расстегиваешь мне ширинку и просишь взять тебя. Но я извожу тебя, припадая к твоей груди губами. Двигаясь вниз. Шире развожу твои колени, опускаясь меж них, и, стянув твои джинсы до колен, изучаю твой член на вкус. Ты просишь снять джинсы полностью, закидываешь ноги мне на плечи и... громко дышишь. Подаешься, толкаешься в мой рот. Ты почти готов, но я выпускаю тебя и вхожу... Мысли обрываются, потому что брать тебя — святотатство. Пользовать твое тело в свое удовольствие. Это ты должен брать меня, а не наоборот. Ты — мой Хозяин. Но себя на парте я не могу представить — слишком длинный. Картинка не складывается. М-мм, черт... С а ш а. Я гуляю по городу, вдыхая его, чувствую себя другим. В моем теле — легкость и предвкушение, а походка — пружинящая. Не помню, чтобы ощущал такое в последнее время. Ветер выбивает мне голову, словно старый ковер, и, вернувшись, я снова черчу конструкции. Увлекшись, пропускаю ужин. Желудок отчаянно напоминает о себе, я быстро довожу продольные символы до ума и ем перед телевизором. Заснуть не могу, но успокоительные пить не хочу. Мне нравится нервная дробь, рассыпавшаяся по моим венам и холодящая своим металлом. Я думаю о твоих ладонях на моей макушке и только тогда расслабляюсь. Воскресенье. Он стоит перед дверью, смотря на часы. Решает снять пальто — жарко — и перебрасывает его через руку. Звонит ровно в 12:17. Дверь открывается, и сердце просто вдребезги: на Саше костюм. Белая рубашка под темно-серым жилетом. Полосатый галстук. Черные брюки, плотно сидящие на бедрах. Лакированные туфли. Цепочка, скользящая в карман жилета. Часы? Саша разглядывает его в ответ. — Подтяжки? — подходит он ближе. — Право, не ожидал, учитель, — он оттягивает одну. Отпускает, и от легкого хлопка по телу бежит приятная дрожь. — Ваши слова? — Тьма и нос. Какое слово что обозначает — Хозяин понял, он уверен. — Проходите, — отступает внутрь Саша, придерживая дверь. — Сегодня я проверяю вашу квалификацию. Алиновский, — протягивает он ладонь. "Не ученик!" — Артур заторможенно пожимает ее, чувствуя, как крепко стискивают его пальцы. Ладонь приятно ноет. Он вешает пальто, отставляет пакет с запасным костюмом и соображает, что не взял сменную обувь. Не в носках же ходить при костюме? — Вижу, кое о чем вы не догадались. Не разувайтесь, проходите. — Я могу вымыть подошву... — начинает он, но умолкает под сашиным взглядом. Идет, оборачиваясь на цепочку грязных следов, тянущуюся за ним. Первое наказание уже на подходе. — В гостиную, — сообщает Саша, отворачиваясь, и он глотает, качая головой от удовольствия, вид сзади. В о с х и т и т е л е н. Гостиная убивает его, превращает в блаженные волны дежавю: большая черная доска, как у него в аудитории, и две парты — с кафедрой и без. Стук. Стук. Аритмия. "Раскладываю на столе". Это его воплощенная фантазия. За одним исключением. Ученика не будет. — Располагайтесь, — поводит ладонью Саша на кафедру, и он подходит к ней, вцепляется нервными пальцами и в удивлении подмечает на пюпитре чернильное пятно. Это е г о кафедра, из е г о аудитории! Он ошеломленно вскидывает взгляд на Сашу. Тот удобно расположился, сложив на парту ноги и сцепив пальцы на животе. Ты пронес ее через портал? В таком случае... Он оглядывается и сразу находит место на доске, где отвалился кусочек лака. Доска тоже его. И парты — вне всякого сомнения, тоже. Помогите, я уже возбужден. Он облизывает губы, оборачиваясь к Саше. Тот понимающе улыбается углом рта. — Хочу, чтобы вы начертили мне конструкцию Обольского-Притвина. В течение, — достает он карманные часы, — трех минут. Ч т о. Но на нее... даже пяти не хватит! Он в ступоре поворачивается к доске. И не видит мела. — В чем дело, учитель, — звучит за спиной, — вы теряете время. Он ищет мел глазами, но его нет. Ни на кафедре, ни на доске, ни на полу. Он приседает, заглядывая под парту. В шоке смотрит на Сашу. Мела н е т. М н е к о н е ц. — Плохо ищете, — встает Саша и, обойдя парту, опирается на нее. Взгляд скользит вниз — он оглядывает себя — и кромсает сталью, когда Саша вскидывает на него глаза. Подбородок чуть приподнимается, и голос сообщает: — Может, проверите меня? ...помогите. Головокружение. Он подходит к нему. Легонько прижимает ладонь к передним карманам брюк по очереди. Прядь соскальзывает и щекочет Саше лицо. — Заберите волосы, не то я расчихаюсь. Напоминаю, у вас меньше двух минут. Он метается к пальто в прихожей за резинкой — на этот раз не забыл! — затягивает волосы в хвост и бегом возвращается к Саше. ...как мне это выдержать. От задних карманов брюк ладони отдираются усилием воли. Мела нет. Он ощупывает жилет и, наконец, чувствует пальцами какой-то предмет вверху. Приходится просунуть ладонь под жилет. Молния. Внутренний карман. Не добраться, не расстегнув жилет — тот плотно обтягивает грудь. Он расстегивает две верхние пуговицы. Облизывая губы, дыша глубже от кромешной близости к телу. Наконец, извлекает вожделенный мел и только бросается к доске, как слышит: — Застегните. О боже!.. Он возвращается, зажимает мел зубами, тщательно отряхивает пальцы от меловой пыли и бережно вдевает пуговицы в петли. Метается к доске. Обольский и Притвин плачут в сторонке, глядя, как он чертит впопыхах, пытаясь охватить всю конструкцию разом. Это невозможно — и он это знает. И Саша тоже знает. Не может не знать. — У вас... 33 секунды, учитель. Он вспотел от всей этой беготни, на лбу выступила испарина. Он бросается от одного конца доски к другому, стараясь хотя бы логически завершить выстраиваемые связи. — Время вышло, — щелкает, закрываясь, крышка часов. Мел замирает в пальцах. Крошится — он сдавливает его, тяжело дыша, смотря в черную марь доски. — Даже не две трети. Аттестацию вы не прошли. Плачевно, что свой предмет вы знаете не слишком хорошо. — Попробуйте сами! — в сердцах вырывается у него от обиды, и он обмирает. — Повышаете голос, — тянет Саша. — Уже в третий раз. Третий?.. О боже! Хозяин приплюсовал и те два раза! Он думал, его простили... Как бы не так. Саша подходит вплотную, не отрывая от него взгляда. Артур пытается унять сбившееся дыхание, чувствует, как ему расстегивают ширинку, но не может оторваться от сашиных глаз, пока не осязает, как что-то липкое течет по члену. А-аа... что это... Он опускает взгляд. Сашины пальцы сдавливают пластиковый пакет. По коже течет бледно-желтая струйка. — Нагнитесь, закройте глаза и откройте рот, учитель. Он подчиняется. В брюках липко и неудобно. Подбородок тянут вниз. — Шире. На язык капают. — Догадались? Ваше любимое блюдо в роли наказания. С г у щ е н к а. Толстым слоем ложится на язык. — Глотайте. Он сглатывает. Это чудесно, он давно уже голоден, но... хочется запить. Питья не предлагают. — Выпрямитесь. Саша обходит его, оттягивает брюки за пояс, и сгущенка течет вниз по ягодицам. Г о с п о д и. С А Ш А!.. Он сглатывает, пытаясь хоть немного растворить терпкую сладость в гортани. Пальцы ныряют в ширинку, скользят по липкому члену, и у него отнимается дыхание. ! . . Затем пальцы ныряют в открытый рот. — Оближите, я испачкался о вас. Он с готовностью глотает пальцы. Сосет, не открывая глаз, — разрешения открыть их не было. Это р а й, а Хозяин — апостол. Кажется, я уверовал в бога. Спустя месяцы мучений мне позволили, наконец, насладиться жизнью... и я н а с л а ж д а ю с ь. И даже огорченно вздыхаю, когда пальцы исчезают из моего рта. — Достаточно. Откройте глаза. Можете закрыть рот. А теперь... — Саша отходит и опирается на парту, — ублажите себя. Ч Т О?! — В течение... — цепочка, скользнувшая в пальцах, щелчок крышки часов, — двух с половиной минут. Ему хочется заорать. С е б я?! Перед н и м? Еще и по часам! Он смотрит в спокойное лицо Хозяина. Глаза чуть прищуриваются, и Саша многозначительно постукивает по циферблату. Я весь в сгущенке, я просто прилипну к члену, если начну водить по нему. В состоянии ли я вообще кончить, когда т ы смотришь?! Он опускает руку в штаны. Я просто прилипну к этим брюкам намертво, с рукой на члене... Неторопливо проводит ладонью вниз. Больновато, сгущенка яро липнет к коже. — Достаньте, хочу видеть. С а ш а!.. Он вынимает член. — Две минуты, — врезается в мозг. Я правда не могу, это будто не моя часть тела! Вся липкая, держать противно. А я-то раньше думал, что облить тело сладким и дать облизывать — приятное дело... Облизывать. Он представляет губы Саши на своем члене. Как он стоит на коленях, в этой шикарной рубашке под наглухо застегнутым жилетом и сосет, а он держит его за макушку, ускоряя... Хотя бы стоит. Но водить липкой ладонью по члену смертоубийственно, не стереть бы до крови. — Смотрите на меня, учитель, может, вам поможет. Мне стыдно. Мне 29, и мне стыдно за то, что я дрочу перед тобой. Или хотя бы пытаюсь. Сразу вспоминаю, что я — действительно учитель, а ты, хоть и бывший, мой ученик. Хотя, черт побери, какая теперь разница? Ты мой Хозяин, и если я не справлюсь, ты накажешь меня. Но мне все равно. Уж лучше порка, чем липкий член. Он смотрит в стальной взгляд, аккуратно водя большим пальцем по головке. Л и п к о. Саша, помоги... — Минута, — улыбка краем рта просто издевательская. Да твою ж мать!!! Он спешно облизывает ладонь. Совсем разум потерял, давно надо было это сделать... Слюна немного смягчает сгущенку на члене, и пальцы скользят свободнее. Боже, я умру... Глаза автоматически закрываются, но его не одергивают. В параллельной реальности сашин рот на его члене, и он буквально насилует его, растеряв остатки самообладания. Это не его Хозяин, это тот Саша, что пришел к нему на курсы и остался после пар, чтобы быть вытраханным на столе. Это его фантазия. И как же она ему нравится. Его глотка. Он кончает с тяжелым выдохом. Надрывно дышит, сглатывая, чувствуя проклятую липкую сладость в горле. Убирает член в штаны и только тогда смотрит на Сашу. — С опозданием в 37 секунд. ...наплевать. Я думал, что вообще не кончу. Кажется, я все-таки стер себе член. Дря-аань... — А теперь, — произносит голос, — дорисуйте, наконец, конструкцию, а то неловко на нее смотреть. Ох черт... Он смотрит на ладонь. В сперме. Вытереть о брюки? Им ведь уже все равно — сгущенка внутри, сперма снаружи... просто пляска белого по черному. Он даже не надеется их отстирать по возвращении. Надел самые лучшие... Саша, ты изверг. — Можете облизать, если так жалко брюки, учитель. Он сдерживает тошнотный ком, подкативший к горлу. Слизать с в о ю с п е р м у... н и з а ч т о. Он повторяет это взглядом. Саша лишь усмехается. — Тогда чертите так. Да мел просто выскользнет. Он вытирает ладонь о голый живот, морщась. Не выдерживает и промокает сперму рубашкой. А следом и ладонь. — Вы такой липкий, — плывет в него голос, а он молча страдает, выводя мелом знаки. Брюки прилипли к заднице, к мошонке, к члену. Рубашка — в сперме. Обольский с Притвиным разрыдались бы от хохота, узнав, в каком состоянии рисует их конструкцию учитель. Хотя нет, они влепили бы ему розог за поругание. Поставили коленями на горох. Он только надеется, что Хозяин не будет делать этого. Ведь он все-таки опоздал, значит, наказание будет. Он выводит последний символ и, соединив, наконец, пять коридоров, кладет мел на полочку. Оборачивается. — Браво, — Саша медленно хлопает ему. — Вы восхитительно смотритесь на фоне этих линий. И, прежде, чем он успевает осознать, фотокамера вспыхивает, а он глупо моргает. Саша смотрит на экран, довольно улыбаясь. — Подойдите, взгляните. Мне очень нравится. "Развесит на всех стендах в замке". Саша!.. Он подходит, беспокоясь. Липкие бедра трутся друг о друга. И заднице с членом не лучше. Он правда сомневается, сможет ли вообще вылезти из брюк без долгого горячего душа. Наклоняется к Хозяину. На экране — он, растрепанный, взмыленный, уставший, с вопрошающим — "все ли так, Хозяин?" — взором. Казалось бы, ничего необычного, если бы не расстегнутая ширинка. А позади — доска, вся заполненная знаками и линиями. Эту конструкцию он теперь не сможет рисовать без воспоминаний... Саша поднимает взгляд, ждет, пока он посмотрит на него. — Вы о ч е н ь сексуально пахнете. Голос негромкий, но поднимает в нем бурю. Ладонь, тянущая его за шею вниз, — обжигает. Саша вдыхает его запах, невесомо касаясь губами ключицы. — М-м, — со звуком удовольствия отстраняется он, и ладонь соскальзывает с шеи. — Ваш одеколон убивал поистине потрясающий аромат вашего тела. Я запрещаю вам им пользоваться. Я умираю. Еще раз и еще. Падаю. Воскресаю. Осыпаюсь пеплом и снова встаю. Наверное, это люди зовут счастьем. И в кои-то веки я рад, что влюблен. — А теперь, — отставляет Саша фотокамеру на стол, — вытрите доску. Своей рубашкой. ...брюки испорчены. Теперь еще и рубашка? Град рая осыпается к моим ногам. Он расстегивает пуговицы. Спускает с плеч подтяжки и, вытянув рубашку из-под пояса, снимает ее. По телу бежит дрожь — разгоряченное тело холодит воздух. Он, закусив губу, смотрит на рубашку в последний раз и, безжалостно скомкав, стирает с таким трудом начертанные линии размашистыми движениями. Замечая, что получается из рук вон плохо: мел растирается по всей доске белыми пятнами. Он останавливается, поворачиваясь к Саше: — Могу я смочить... тряпку? — Все ждал, когда вы сообразите. Ведро воды в ванной — принесите сюда. Даю вам 7 секунд. Он хотел тайно отмыть себя от сгущенки. Не выйдет. Бежать он не в состоянии — в штанах мертвенная липкость, склеившая кожу — и идти... уже тоже. Он не думал, что произнесет хоть одно из этих слов, но это просто невыносимо — ему кажется, он разодрал себе бедра в кровь, отлепляя их на каждом шагу друг от друга. — Тьма, — выдавливает он, не глядя на Сашу. — Что тебе не нравится, — спокойно звучит голос. — Скажи конкретно. — Я стер себе все в штанах, Хозяин. Простите. И я хочу пить. — Для этого я и послал тебя за водой. Не можешь идти? Он кивает. — Хорошо, стой на месте. Саша возвращается, опускает ведро рядом с ним. Отвинчивает крышку бутылки, принесенную в другой руке, и поднимает к его губам. — Пей. Он глотает, чувствуя, как долгожданная вода умеряет наконец жжение в горле. Саша ставит бутылку на пол, расстегивает манжеты, закатывает рукава и приседает перед ним на корточки. Он забывает, как дышать. Саша набирает в пригоршню воды и аккуратно заливает в его ширинку. Теплые струйки бегут по ногам, принося блаженное облегчение от того, что ткань отмокает, наконец, от члена, а бедра — друг от друга. Еще пригоршня. — Повернись. Пригоршни за пояс — на ягодицы. Пара струек затекает в ботинки. Голос: — Тебе лучше? — Да... спасибо, Хозяин. — Можем продолжать? — Да. Ладонь скользит по позвоночнику вниз. Он весь напрягается. Ладонь останавливается под поясом — пальцы лежат на пояснице секунду и убираются. Он сдерживает вздох разочарования. — Вы так долго терпели, что заслужили награду, учитель. Сознание туманит этот голос. — Лягте на парту грудью и расставьте ноги. ... д о ж д а л с я. Сердце стучит так, что он не слышит ничего, кроме этого звука. Он выполняет указания. Раздвигает ноги, прижавшись щекой к парте. Ч ь я это парта. Кто за нее сядет з а в т р а. Парта, на которой меня т р а х н у т. Член упирается в столешницу. Мучительное ожидание, когда он давно уже готов. С а ш а... я же выдохну твое имя, кончая... и ты накажешь меня... Щелчок затвора. У него холодеют внутренности. "На всех стендах". — Я сделаю галерею из ваших фотографий. Здесь, в этой комнате. Перед ним возникает экран фотокамеры. — Чудесный вид, не правда ли? Задница, к которой прилипли мокрые брюки. Подтяжки, свисающие по бокам. Обнаженная спина. Хвост, упавший на стол. Черт... это порнография. Это он. — Мне трудно судить, — выдавливает он. Ладонь медленно следует по его спине. Захватывает пояс и рвет брюки вниз, обнажая задницу. Он закрывает глаза, глубже дыша. — Так громко дышите, а ведь я еще ничего не сделал. С волос аккуратно снимают резинку, и пряди рассыпаются по парте, скрывая лицо. Он сглатывает. Ожидание невыносимо. — Прогнитесь, учитель. Он приподнимается на локтях, выгибая спину. Я умру, не дождавшись. Щелчок затвора. Нет, только не снова!.. — Чем дальше, тем сексуальней вы выглядите. Это точно он? Он вглядывается в человека на экране. Голый зад, выгиб спины, склоненное набок лицо, скрытое прядями. "Вытрахай меня, умоляю" — росчерком по экрану фотокамеры. В паху нестерпимо ноет. Саша оставляет экран перед его лицом. Берет штатив из угла и устанавливает напротив парты. О-оооооо Ч Е Р Т Закрепляет фотокамеру. Я... хочу этого или нет... — Хочу, чтобы вы взглянули на себя со стороны в видео, раз уж по фотографии вам трудно судить о себе. ...помогите... Перед ним, на самый край парты, ставится тюбик. Уже начатый. — Читайте надпись, учитель. Вслух. — "Разогревающая смазка для"-аа... — он вцепляется в парту: пальцы оглаживают, смазывая, вход, один скользит внутрь. — Я велел остановиться? Дальше. Он сглатывает. С а ш а... — ..."анального секса, подходит"... м-м... "для"!.. — второй палец. Левая ладонь мягко кладется на его поясницу, удерживая на месте. Движения внутри плавные, не резкие, постепенно увеличивающие амплитуду. Растягивающие в стороны. Глубокое грудное дыхание. — ..."для различных секс-игрушек. Та-а... кже совместима с латексом". — Неплохо, учитель, хотя можно было быстрее. Третий палец, и из легких выдыхается долгое "а-аа". Он наклоняет голову, сильнее выгибаясь, и чуть не сшибает лбом тюбик. ... С а ш а... — Поднимите голову, учитель, вы должны видеть, какое у вас лицо, когда вас имеют пальцами. Мне жарко... Я смотрю в зеркальный объектив полуприкрытым взглядом. Не представляю, как я выгляжу со стороны, да мне и в общем-то все равно. Ладонь чуть надавливает на спину, и пальцы вынимают. — Думаю, достаточно. Да-а... ты так аккуратен, но, пожалуйста, хватит... я же... больше не выдержу... — Напоминаю: вы можете остановить меня, если ощущения вам не понравятся. Разве член... может не понравиться... особенно если это тво!.. Внутрь что-то скользит, но это не член — предмет не такой формы. Он изо всех сил пытается понять, что это. Шарик?.. Первый проходит легко. Он чувствует, как вторым массируют вход. Медленно, дразняще. Чуть скользя первым внутри. Саша надавливает большим пальцем на шарик, и тот проскальзывает внутрь, заставляя Артура резко выдохнуть, дернувшись. — Спокойней, — мягко оглаживают его задницу. — Я знаю, что вам нравится... — понижается голос до шепота у его уха, — но ведите себя смирно, — загоняют ему третий шарик, больше диаметром, так резко, что он распахивает глаза, нервно вдохнув пересохшими губами воздух. Саша неторопливо, нарочито медленно вытягивает шарики наполовину и снова погружает, разогревая его до изнеможения. Прохладная смазка стекает из тюбика на кожу над следующим шариком. — Готовы? Низкий грудной голос заставляет Артура обмереть от наслаждения, остро сжавшего сердце и пульсирующего в члене. — Да... — прикрывает он глаза. Шарик замирает, уже войдя наполовину. Гораздо толще предыдущих. Артур чуть поводит бедрами, стремясь навстречу, тяжело дыша. — Хотите еще? — интересуется Саша и, не дожидаясь ответа, погружает четвертый, пятый и шестой шарики одновременно. На шестом Артур стонет, вцепляясь от боли в парту, хочет выпрямиться, но ладонь пригвождает его к парте: — Тихо... не дергайся. — Пожалуйста... — закусывает он губу, отводя назад руку, чтобы выдернуть последний. Его перехватывают за запястье. — В чем дело? — всматривается Саша в подернутое дымкой боли лицо, повернутое к нему. — Пос... ледний... — еле выговаривает Артур, хватая губами воздух. — Последний я убираю? Голос с трудом пробивается к нему сквозь марево возбуждения. Он кивает и задетый лбом тюбик падает на пол. Звук — словно из другой комнаты. Шестой шарик аккуратно выскальзывает, и он выдыхает от облегчения. Все ощущения — внутри. — Я могу продолжать? ... да... Он может кивнуть только спустя полминуты, с трудом поняв, что так и не ответил вслух. Движение наружу. Шарики выскальзывают по одному. Он облизывает сухие губы и сглатывает. Рвано вдыхает воздух. — Все нормально? Кивок. Погружение. Он не может удержаться от стона. До этого его руки были согнуты в локтях, но теперь у него просто нет сил держать свое тело в таком положении. Он ложится грудью на столешницу, расслабляясь. Пряди соскальзывают со стола. — Молодец, что перестал напрягаться, — звучит голос откуда-то снизу. ...ты... на полу?.. на коленях?.. Саша следит, отведя ягодицу, не появилась ли кровь. Стон боли заставил его понервничать, не порвал ли он его. Бешеные сессии с Розом расхолодили его как Верха, и он засомневался, правильную ли прикладывает силу. Движения чуть ускоряются. Колени слегка подгибаются. — М-мм... Артур подается навстречу, но ладонь останавливает его, ложась на левое бедро. — Не крутись. Он громко выдыхает, чувствуя очередное погружение. Ладонь не убирается с бедра, но он едва осязает ее, поглощенный внутренними ощущениями постепенного наполнения и освобождения. ... С а ш а ... Он неслышно шепчет его имя. Внутри не член, но подзабытые ощущения вспыхивают и разливаются. Острее. Насыщенней. — А... — выдох. Ноги мелко дрожат. Он уже неспособен воспринимать окружающее. Внутри клубятся грозовые тучи, наращивая напряжение. Движения шариков прекращаются на пике, но ягодицы накрывают ладонями и впиваются ногтями, и когда до него, спустя секунду, доходит, что эти пальцы — сашины, разряд прошивает тело насквозь. Сквозь рассеивающуюся пелену оргазма он чувствует, как ладонь мягко оглаживает его вспотевшую спину. Шарики еще внутри. Он, наконец, слышит свое надрывное дыхание и пытается немного унять его. Облизывает губы. Втягивает с шумом воздух и медленно выдыхает через нос, успокаиваясь. Кажется, он стонал... Пряди убирают с лица. Сил открыть глаза нет. Его гладят по волосам, возвращая в реальность. — Я вынимаю? — спрашивает голос сверху, и он, спустя долгие секунды слабо кивает, не в силах поднять голову, и надеется, что его поняли. Шарики медленно выскальзывают. Ему хочется соскользнуть на пол. Ноги слабые. — Подожди, сейчас ляжешь, — эхом в опустошенной оргазмом голове. Он держится пальцами за парту. Колени подгибаются. — Теперь аккуратно. Ложись на пол. Он отцепляется от парты, опускаясь на колени и затем — на спину. Мягкое тепло под обнаженной спиной и ягодицами. Ковер?.. его здесь не было, когда он зашел... Он просто лежит и дышит, пытаясь окончательно вернуться в мир, и думает, что у него, должно быть, отлетела душа. Теплая ладонь на лбу убирает упавшие на лицо волосы. Саша... — Отдыхай. Но лучше недолго — смазку надо вымыть. А после — отдыхай, сколько понадобится. Ты молодец, очень сегодня порадовал. Саша... С а ш а... Хозяин смотрит на медленно вздымающуюся грудь. Заснул... Он совсем его вымотал. А ведь хотел покормить и пообедать сам — не ел, чтобы не забыть, как сильно будет хотеться есть Артуру. Он наклоняется и вдыхает аромат его пота. — Потрясающе, — шепчет он. Поднимает взгляд. Встает и останавливает запись на фотокамере. Посмотрит позже, с Артуром рядом. Пусть тот, наконец, осознает, н а с к о л ь к о восхитителен...