Я вижу свет

Мне предсказывали любовь. Чистую и светлую, настоящую и вечную. «Он ее найдет, она излечит тебя и твою черную душу, она излечит твоего избранника и она будет видима сердцем» — так говорила старая колдунья, которая лет двести назад попалась мне на пути. С этими словами она протянула мне черного котенка. Скептически посмотрев на нее, я все же принял этот «подарок». По ее словам, эта кошка должна указать мне на «моего избранника». На самом деле я не поверил старухе. Я, демон? И вдруг найду любовь? Это было настолько неправдоподобно и смешно, как если бы человеку сказали, что он может научиться летать. Так как я большой любитель и обожатель кошек, котенка я оставил себе. Он постепенно вырос, живя со мной в Аду. Кошка действительно оказалось не такой, как все. По крайней мере, она была намного умнее обычных и жила очень долго. Не удивлюсь даже, если вечно. Это уже заставляло задуматься — было подозрение, что колдунья не врала. Прошло полтора века, и вот я, испытывающий жуткую скуку, отправился жить в мир людей, а именно — в Англию. Это было безрассудством, признаюсь, но даже в Аду я спонтанно совершал необдуманные поступки. Что, в прочем, никому не мешало, только если иногда мне. На Земле я почти полностью очеловечился, но характер истинного демона остался неизмененным. С помощью своего природного демонического обаяния и смекалки я основал довольно-таки крупную фирму по производству одежды, которая считалась модным брендом в Англии. Правда, я никогда не появлялся там — всем управляли какие-то люди, которых я почти не знаю. Но деньги, что немаловажный фактор у людей, мне приходили. Деньги для меня не имеют никакой ценности, но жить на улице и без одежды мне не хотелось, поэтому пришлось иметь дело и с этими бумажками. Последующие пятьдесят лет я много путешествовал по разным человеческим странам, наблюдал за развитием общества и сам старался не отставать от него. Но вот однажды мне наскучили путешествия, и я вернулся вместе со своим питомцем, что всегда следовал за мной, в Лондон. Мне не хотелось просто напросто прозябать и увядать от скуки и в человеческом мире. И за раздумьями, чем же заняться сейчас, я вдруг вспомнил, зачем вообще мне дана была эта кошка. Эта мысль захватила все мое существо, и я твердо решил найти эту «любовь», кто бы это ни был и когда бы это не произошло. Не то чтобы мне было одиноко, просто действительно нечем было заняться. Столетия жизни в Аду мне наскучили, и сейчас я готов был не возвращаться туда больше никогда. Однажды я, как всегда, прогуливался по улицам шумного города. Со мной рядом семенила моя кошка, гордо поглядывая на прохожих. К моему удивлению, на улице была солнечная погода. Ведь еще только вчера на небе были серые тучи, а сейчас ни облачка. Дети бегали между высокими взрослыми, а те только снисходительно улыбались и качали головой. Некоторые подходили к моему питомцу, чтобы погладить, но тот сразу начинал шипеть и выпускать свои острые когти. — Я ей не понравилась? — тихо спросила какая-то девочка, грустными глазами смотря на меня. — Не волнуйтесь, маленькая мисс, она так со всеми, — ответил я, превосходно играя свою роль добропорядочного жителя Лондона. Девочка быстро кивнула и побежала, должно быть, к своей маме. Я же опять «напялил» на себя серьезный вид и пошел дальше, наслаждаясь одиночеством, ведь наконец начиналось тихое место в этой части города. Было слышно только щебетание птиц, шум деревьев и моторы машин вдалеке. Людей здесь так же было немного. Кто-то сидел в уличном кафе, кто-то расположился на чистой траве, а на витиеватой скамейке рядом с высоким деревом отдыхал какой-то невзрачный мальчик. Никто из них не шумел и не мешал мне немного отдохнуть от городской суеты. Сегодняшней моей целью было прогуливаться по тропинке вдоль ряда молодых деревьев и вдыхать свежий воздух. В тот день мне впервые пришла в голову мысль о моем возвращении «домой». На Земле не оставалось больше достойных занятий для меня, полностью быть похожим на человека я не собирался, ничего примечательного со мной здесь не происходило. «Еще неделя такой скучной жизни и решено», — подумал я и наклонился к кошке, чтобы потрепать ее по голове. Но тут она вырвалась и побежала на выход из аллеи. Я был удивлен — она ни на шаг не отходила от меня, и вдруг удрала, не забыв при этом еще и ударить меня хвостом по носу. Я тут же побежал за ней следом, но, увидев такую картину, остановился: кошка лежала на коленях у того мальчика на скамейке и наслаждалась тихими и робкими поглаживаниями. — Неужели… «Какой Ад, когда тут такое?». Мысль о возвращении покинула меня, как только я понял, что, кажется, питомец все же нашел этого «избранного». Он сидел с идеально прямой спиной, смотрел куда-то в пустоту и поглаживал мое черношерстное животное. Кошка неожиданно спрыгнула с его ног, он как-то неловко вздрогнул, а мой питомец направился ко мне, гордо виляя хвостом. — Фелис*, ты серьезно? — я неверящим взглядом посмотрел на нее. Она взглянула серьезнее, чем обычно, и еле заметно кивнула головой. Это показалось мне более чем убедительным, и уже меньше чем через минуту я подошел к скамейке. Кошка легла калачиком подле нее. Мальчик, что стал счастливым обладателем моего внимания, будто не заметил меня. Он упорно продолжал смотреть куда-то мимо моей очень даже заметной персоны. Я сел рядом с ним и тихо покашлял, чтобы на меня, наконец, обратили внимание. Было очень интересно, что же это за человек, и почему Фелис выбрала именного его. Ничего особенного в нем я не видел, только если глаза небесно-голубого цвета. Но внешность для меня не имеет почти никакого значения. Кажется, мальчик меня услышал. Он повернул голову в мою сторону и смотрел мне, почему-то, в грудь. Я не предал этому особого значения и решил первый начать разговор. — Отдыхаешь тут? — не самый умный вопрос, который можно было задать, но люди обычно именно так начинают диалоги на улице. — Да, — просто ответил он, продолжая смотреть в мою сторону. Он сидел на краешке скамьи, упираясь ладонями о поверхность сидения. — Часто гуляешь здесь? — ну чего же он такой неразговорчивый? — Так и есть, — он немного помолчал, — здесь уютно. Я кивнул, как бы показывая, что согласен с ним. Пока что мальчик ничем меня не удивил, и поэтому я решил узнать его получше. Фелис не могла ошибиться. — Ты живешь поблизости? — я понимал, что этот вопрос мог насторожить мальчика, но попробовать стоило. — Да, тут недалеко. Через дорогу, — его выражение лица не изменилось. И казалось, что этот человек не имеет никакого представления о жестоком мире… Другой бы на его месте ушел от какого-то незнакомого взрослого, что сейчас откровенно пристает к нему, но этот мальчик оставался на месте. — А, рядом с приютом, — я понимающе кивнул в подтверждение своим словам. — Нет. Не рядом, — он покачал головой, — я там и живу. Я удивился. Ребенок из приюта разгуливает один по городу? — И почему ты сейчас не там? — Мне там не нравится. Там скучные люди, — выражение его лица и поза все так же оставалось неизменными, но голос немного оживился. — И сколько лет ты уже в приюте? — Семнадцать. Я с рождения там, — он опять сделал короткую паузу, — а вы не из Лондона, да? Этот вопрос немного выбил меня из колеи. В общем-то, я действительно не из Лондона, но… Как он догадался? — Можно сказать и так, — коротко ответил я. — Я сразу догадался. Люди из этого бездушного города не ведут себя так, как вы. Подул легкий ветер, и он повернул голову к теплому потоку, подставляя лицо лучам солнца. Он даже не жмурился от яркого света, как все люди. — Я не могу назвать себя высоконравственным человеком, — я усмехнулся, осознавая абсурдность ситуации, —, а как я себя веду? — Не знаю, просто все, кто начинали разговор со мной на улице, обычно только кричали и бранились, — он пожал плечами, морща свой аккуратный маленький носик, — просто я мешаю некоторым в силу одной серьезной причины. Я не переставал удивляться. Ну кому может мешать этот ребенок? Такой тихий и спокойный… Я решил пока не расспрашивать его об этом. Надо было перевести разговор в более «светлое» русло. Но тут Фелис неожиданно опять запрыгнула мальчику на колени, потянулась, провела хвостом по его носу (как она обычно любила делать) и удобно улеглась. Мой новый знакомый вздрогнул, повернул голову вперед, и замер. — Кто это? — настороженно спросил он, показывая пальцем на черную кошку. Мой питомец поднял голову и зевнул, а потом снова опустил ее на свои лапы. — Ну, разве ты сам не видишь? — я тихо рассмеялся, удивляясь его вопросу. Он что, никогда не видел кошек?! Да, поистине странный ребенок! Но его ответ поразил меня до глубины души. Он врезался мне в память, и я до сих пор не могу забыть его и не забуду никогда. Он повернул голову ко мне, сжал пальцами краешки скамейки и прикусил губу. — Я не вижу. Улыбка спала с моего лица. Теперь все вставало на свои места. Все его пустые взгляды, все его немножко неловкие движения и вздрагивания, его равнодушие, когда он смотрит на солнце. Он не странный. Он просто не видит… «Фелис, ты до сих пор считаешь, что сделала все правильно?» — подумал я про себя. Ну нет. Это не повод не узнать его поближе. Все равно скучно… Я продолжил диалог, стараясь не думать о его болезни. — Это моя кошка. — А, так она ваша, — с этими словами он опять начал ее гладить, потом пальцами прошелся по ее мордочке, как бы запоминая ее черты. Фелис недовольно мяукнула, но с колен не спрыгнула. — Как же ты дошел сюда? — не удержался я от вопроса. — Первый раз было сложно. Но сейчас я хорошо запомнил дорогу, — тут он неожиданно встал. Фелис успела спрыгнуть с его колен. Тихими, но уверенными шагами он пошел к выходу из сквера. Тут ко мне в голову пришла шальная мысль. Да, это была очень странная идея, но что еще может прийти на ум сошедшему с ума от скуки демону? Он ведь живет в приюте, ему там не нравится… И, кажется, ему понравился я. Это было действительно очень странно, но… Я просто обязан был сделать это! Раз пророчество сбывается, то почему бы не помочь ему сбыться полностью? В конце концов, всегда можно повернуть назад. Я опомнился, когда мальчик споткнулся о бугорок на асфальте и чуть не упал. Я быстро догнал его (он ушел недалеко)  и, схватив его за плечо, быстро проговорил: — Хочешь жить у меня? Я ожидал ответа. Конечно, сейчас он, скорее всего, откажется… Незнакомый мужчина предлагает ему свое жилье. Но я все равно надеялся, что он согласится. И я даже немного обрадовался, когда услышал ответ. — Вы не шутите? Я ответил, что совершенно серьезен в своем намерении взять над ним опекунство. «Что я делаю?» — спрашивал я себя, но потом тут же сам себе и отвечал: «Избавляю себя от скуки, конечно же». Мальчик открыл рот от удивления и коротко кивнул. Тогда я взял его за руку и повел к месту, где я оставил свою машину. Фелис последовала за нами, убегая вперед. Она все также гордо поглядывала на все, что движется и шипела на любого, кто посмотрит в ее или нашу сторону. Когда мы дошли до автомобиля, я открыл дверь, помог мальчику сесть на переднее сидение, затем сел сам, за руль. Следом за мной запрыгнула в машину и кошка. Она опять устроилась на коленях моего знакомого. На самом деле, ребенка из приюта просто так к себе домой забирать ни в коем случае нельзя, но мне хотелось побыстрее оживить свой дом его присутствием. А со всеми бумагами можно разобраться и позже. Я завел машину и мы поехали в сторону моего дома. Минут пять мы ехали молча, но потом я как-то вспомнил, что так и не спросил его имени. Действительно, как я мог забыть? О имени я и спросил его, опять завязывая между нами диалог. — Меня зовут Сиэль. Мне говорили, что мои родители — Фантомхайвы. — Значит, Сиэль Фантомхайв? — я пожалел сейчас, что он не видит моего лица. И как же человек вообще может полюбить, если не видит? «Она будет видима сердцем» — вдруг вспомнил я слова колдуньи. Что ж, посмотрим. — Наверное, так. А вы? — Себастьян Михаэлис, — я также сразу попросил обращаться ко мне на «ты», — скажи, Сиэль, почему ты так бездумно садишься в машину к незнакомому человеку? — действительно, ему стоит быть осмотрительней. — Я не боюсь, что со мной что-то случится, — он прикрыл глаза и облокотился на спинку кресла, — мне не для кого жить. Пусть будет то, что будет. «Ничего, Сиэль, скоро тебе будет, ради кого жить. Если, конечно, я не разочаруюсь в тебе и не отправлю обратно в твой приют.» — Все-таки это не повод не беречь себя, — поучительным тоном ответил я, конечно же не открывая ему свои истинные мысли, — и твоя проблема тоже. Он повернул голову ко мне и закусил губу. Кажется, он любил это делать. — Все равно мне ничего в этой жизни не светит, — он помолчал немного, — и в прямом, и в переносном смысле. — У тебя есть какие-нибудь интересы? — я старался отвлечь его от мрачных мыслей. — Я играю на фортепиано. Сколько за день я уже удивлялся? — И кто же тебя научил? И тут он рассказал об одной воспитательнице в приюте. Она, казалось, любила Сиэля больше остальных детей. Ну, или жалела. Она часто разговаривала с ним и однажды решила обучить чему-нибудь полезному. Каким-то образом на слух она учила мальчика гаммам, и уже через год он неплохо играл простые мелодии. Ну, а сейчас играет он весьма прилично и сложные композиции. — И где же сейчас эта Мисс Кэри? — Она теперь Миссис Крофтон. Вышла замуж и уволилась, не сказав мне ни слова. Я лишь усмехнулся. Конечно, невозможно по-настоящему полюбить чужого ребенка, особенно нездорового. Ничего удивительного, что эта дама просто из жалости проводила с ним время. Но зато теперь у мальчика есть что-то, что может помочь ему чувствовать себя полноценным. Иногда жалость даже оказывается полезной. Но я до сих пор не понимаю, как можно научиться искусно играть на инструменте, если твои глаза слепы. Получается, этот мой «избранник» очень даже талантлив. У меня тут же появилось желание услышать его игру. Подъезжая к магазину я вдруг вспомнил, что дома у меня еды нет. Я редко питался человеческой пищей, поэтому это и не удивительно. Но Сиэлю ведь нужно что-то есть, верно? С этими мыслями я остановил машину, замечая, что мальчик напрягся. Боялся, что я выставлю его? — Я быстро. Сиди здесь, — быстро сообщил ему я и вышел из машины, оставляя Фелис присматривать за Сиэлем. В магазине я даже немного растерялся (что случается со мной редко). Не то чтобы я не знал, чем должны питаться люди, просто я даже не догадывался, что нужно купить именно ему. Он же все-таки еще ребенок, пусть и немаленький. Мой выбор пал на всевозможные сладости, овощи, фрукты и мясо. Я очень надеялся, что не прогадал с продуктами. Чтобы открыть дверцу машины, мне пришлось поставить объемные сумки на землю — кажется, все-таки перестарался. Сиэлю точно все это не съесть… — Где ты был? — Зашел в магазин, — просто ответил я, замечая Фелис на моем сидении. Я приказным тоном заставил ее перейти в какое-нибудь другое место, а потом уселся в кресло, слыша при этом недовольное фырканье. До дома мы доехали молча. Я раздумывал о том, что же приготовить для нового обитателя моего жилища, а сам он перебирал голубые бусинки на своем браслете. Фелис же заснула, наверное, убаюканная тихим мотором моего черного «Порше». Казалось, ему все равно. Его безучастный взгляд был совершенно равнодушен, и только в голосе Сиэля слышалось что-то вроде надежды. Он понимает, что с ним происходит — это видно. Но он как будто принимает жизнь за обычную игру, неудача в которой ничего не изменит в его настоящей жизни. Я чувствовал, что он ничего не боится, ему безразлично то, что сейчас происходит, и я даже не удивлюсь, если он совершенно спокойно отнесется даже к самым ужасным (или прекрасным) вещам. «Будь, что будет» — его слова были совершенно искренними. Но как тогда объяснить его напряжение, когда я остановил машину у магазина? Придя домой, я тут же направился на кухню, не забыв также и проводить Сиэля вместе со мной, чтобы не скучал один. Жаль, что мальчишка не мог оценить всю красоту моего дома — все было сделано в стиле «Ар-деко»**, что могло бы понравиться человеку, прожившему всю жизнь в бледном и скромном приюте. На быструю руку я приготовил «жаркое по-домашнему» (да, я немного умел готовить) и мне стало даже как-то приятно, что этому мальчику понравилось блюдо. Сам я не ел, так как не считал это нужным, а вот Сиэль съел все, причем еще не забыл сказать: «в приюте так вкусно не готовят, спасибо». Да я еще и сладостями его накормил, которых он вообще ел мало, так как их попросту не было. Кстати, не смотря на слепоту ребенка, он был очень аккуратен и в его движениях не было очень заметной неловкости. Видно было, что мальчик слеп с самого рождения, и для него такая жизнь не является совсем уж неудобной. Сиэль неожиданно встал со стула и осторожно подошел ко мне. — Могу я узнать твою внешность? — сначала я не понял его, но потом, вспомнив, как он «разглядывал» кошку пальцами, медленно кивнул (потом только поняв, что этот кивок Сиэль не видел). Он протянул руку к моему лицу, но немного промахнулся, подняв ее выше (я сидел на стуле, во время того как мальчик стоял). Я мягко взял его ладонь и направил в нужно направление. Сиэль потянулся тонкими пальцами и невесомо коснулся моей щеки. Затем провел вниз, приятно, кстати говоря, лаская кожу. Его пальцы остановились теперь на моих губах. Они водили по ним, в то время как Сиэль прикрыл свои удивительные синие глаза. Сиэль теперь водил одним пальцем по другой щеке, потом ладонь приблизилась к нижнему веку. Я закрыл глаза, задевая кожу на его пальцах пушистыми ресницами. Он коснулся моих закрытых глаз, затем тут же перешел к волосам, так же легко проводя по ним вниз. На этом его «осмотр» прекратился, а я даже пожалел об этом. Его прикосновения были приятны. — Ты красивый, — он немножко нахмурил тонкие брови. — Ты тоже, — выпалил я, впрочем, не жалея о своих словах. Я о них почти никогда не жалею. Остальной вечер мы провели в тихой «семейной» обстановке. Я сидел на роскошном диване напротив работающего телевизора, а Сиэль, облокотившись о мой бок и закрыв глаза, вслушивался в звуки, издаваемые этим чудом техники. Затем, когда было уже время сна, я предоставил ему комнату. Сиэль отметил, что по ощущением она очень уютна — здесь не так прохладно, да и кровать намного мягче и просторнее. Перед сном я решил ему почитать какую-нибудь книгу. Нет, это было не «чтение ребенку на ночь, чтобы тот уснул». Просто таких книг, какие может читать Сиэль, то есть написанных шрифтом Брайля, у меня, конечно же, не было, поэтому я взял со своей книжной полки книгу Эдгара По и решил прочитать ему ее. Он сказал тогда, что книг для слепых в приюте было очень мало, и что он прочитал их все. Они были почти все детскими, одна лишь являлась исключением. Видно было, что мальчик хочет услышать что-то новое. — «…И сидит, сидит зловещий Ворон черный, Ворон вещий, С бюста бледного Паллады не умчится никуда. Он глядит, уединенный, точно Демон полусонный, Свет струится, тень ложится, — на полу дрожит всегда. И душа моя из тени, что волнуется всегда. Не восстанет — никогда.» С минуту Сиэль сидел молча, кажется, вдумываясь в смысл стихотворения. Он держал в кулачке край своей ночной рубашки (которая, кстати, раньше была моей) и хмурил брови. Потом нащупал рукой книгу в моих руках и зачем-то взял себе. — Это грустное произведение. Мне оно понравилось, — он гладил своими пальцами шершавый переплет книги, затем открыл книгу и провел рукой по гладким страницам. В сумраке просторной комнаты и в свете настольной лампы мальчик выглядел еще более печальным и красивым. Его изящные худые ноги, хрупкие руки, прямая осанка, стройное тело, мягкие пепельные волосы, пухлые губы и эти голубые огромные глаза — печальные и видящие только тьму. Но так он еще прекрасней. — Если хочешь, я могу читать тебе каждый день, — проговорил я тихо. Сиэль коротко кивнул в знак благодарности. Я впервые за этот век искренне улыбнулся, радуясь, что этот мальчик с чистой и печальной душой сейчас со мной и, можно считать, полностью в моем распоряжении. И в первый раз в тот день у меня появилась мысль о том, что Фелис не прогадала и пророчество вот-вот сбудется. Кстати, сейчас моя кошка лежала прямо на кровати, рядом с Сиэлем. Он мог чувствовать, как она уткнулась мордочкой ему в ногу. Сиэль укрылся одеялом и лег на пышную подушку, закрывая глаза и кладя ладонь под щеку. Я тихо встал, выключил светильник и вышел за дверь, бесшумно ее закрыв после. — Спокойной ночи… Так прошло две недели. Сиэль все больше и больше раскрывал передо мной свои чувства и эмоции, в то время как я все сильнее привязывался к нему. Со всеми бумагами в приюте я разобрался быстро, и никаких проблем с опекунством не было, что обрадовало как меня, так и самого Сиэля. Мы часто гуляли. Теперь Сиэль не боялся толкнуть какого-нибудь строгого прохожего — он держался за мою руку. Она в моей казалось совсем тонкой. Мы с Сиэлем иногда любили заходить в какое-нибудь кафе и пить чай на веранде. Сиэль поначалу стеснялся что-то просить у меня, но потом привык к моей щедрости и осторожно спрашивал разрешения заказать мороженое или какое-нибудь сладкое пирожное. Мы с ним также ходили в поле, поближе к воде. Сиэль всегда с блаженством вдыхал запах ромашек, растущих там, и подставлял свое, все такое же печальное, лицо к свежему прохладном ветру. Он бывало осторожно заходил босыми ногами в воду, боясь заходить дальше. Однажды мы даже искупались вдвоем. Дни проходили спокойно и каждый из них по-разному. Утром я заставал Сиэля еще спящим в своей постели. Он обычно закрывался с головой, как будто скрываясь от солнца. Но, к сожалению, это было не так. Я быстро готовил какой-нибудь легкий завтрак, почти каждый день новый и необычный, потом звал Сиэля на кухню. Тот уже хорошо ориентировался в доме и успешно сам спускался по лестнице вниз. После завтрака могло быть все, что угодно. Мы могли пойти гулять по Лондону, пойти на природу, пройтись по магазинам одежды (я любил покупать Сиэлю новые вещи, в которых он выглядел просто очаровательно). На ощупь он мог даже сам захотеть что-нибудь примерить и приобрести. Мы также ходили в Филармонию. Там я частенько дремал, убаюканный шедеврами великих классиков, а вот Сиэль с замиранием сердца вслушивался в звуки Лондонского филармонического оркестра. Однажды, после такого музыкального вечера, я вспомнил, что хотел послушать игру Сиэля на фортепиано. Благо, в моем доме оно имелось — я тоже частенько предавался этому занятию. Я решил попросить его сыграть, но услышал, как со второго этажа уже начали разноситься ноты «Лунной сонаты» Бетховена по всему дому. Я поднялся наверх и зашел в комнату, в которой за фортепиано сидел Сиэль. Его игра была прекрасна. Из-под его тонких пальцев лилось что-то чарующее, что-то трепетное. И опять печальное. И это было особенное. Мелодия сама по себе грустна, но Сиэль играл ее с такой болью, так искусно и так чувственно, что у человека бы навернулись слезы в первую же минуту игры. В этой мелодии было все: боль, отчаяние, самая глубокая печаль. И мне казалось, что Сиэль видит. Видит эти ноты своими печальными глазами, видит лучи солнца, пробивающиеся сквозь тюль, видит клавиши фортепиано. И видит меня. Все это было чуждо мне, меня никогда ничего не трогало и не волновало, я не мог чувствовать. И тогда я понял. Слеп я, а не он. Он способен видеть чувства и жизнь, он способен видеть звуки и свою печаль. Я же не способен видеть ничего. Это он видит свет, а не я. Это он смог полюбить этот мир, пусть и не так горячо, как остальные. Он, такой маленький, хрупкий и беззащитный против всего мира, оказался сильным. Сильным, но все еще печальным. Он кончил играть. Эхо фортепиано все еще оставалось в комнате. Я стоял пораженный, вглядываясь в силуэт мальчика, склонившегося над клавишами. Я вглядывался, но будто не видел ничего. Узнав всю его боль, я не мог дальше считать, что полноценен. И в груди, в которой, как я считал, не было души, зарождалось что-то сильное и теплое. Меня вернул на землю его звонкий голос. Его вопрос был неожидан. — На какой цвет это похоже? — спросил он меня, имея в виду «Сонату» Бетховена. Я знал ответ и не задумываясь ответил на него. — Это похоже на ярко-голубой. Цвет твоих глаз, Сиэль, — я подошел к нему и встал у него за спиной, руками легко сжав его плечи. — Мои глаза… Получается, они похожи на небо. Но я не знаю, как оно выглядит, — его голос был ровным, но в нем слышалась нотка сожаления, - а, — он сделал короткую паузу, — какого цвета твои глаза? — Они красные. Думаю, как-то так. Я протянул руку к клавишам, и мои пальцы живо по ним забегали, рождая быструю, страстную мелодию. Она была действительно похожа на ярко-алый, и похожа была даже на мою жизнь. Такая же сильная и беззаботная, в ней не было ни капли угрюмости или боли. Мелодия была полной противоположностью «Сонаты». Эта была страсть, это была любовь к жизни насыщенной и вечной, любовь к власти и самолюбие. Но даже если так, в ней я, на свое удивление, заметил еще кое-что. И оно было не столько неожиданным, сколько желанным. На фоне страсти, огня, мудрости и безрассудства в ней был и этот мальчик, который сейчас жадно вслушивался в мою игру и что навсегда изменил мою жизнь. Мелодия кончилась. Сиэль сжал губы и сощурил глаза. — Так вот, как это выглядит. Я слышал, что кровь этого цвета. Кровь горячая на ощупь, — он сидел, будто раздумывая над чем-то, а потом опять вернул пальцы на клавиши. — А это? Он заиграл «Шутку» Иоганна Баха. Мелодия была веселой и жизнерадостной. Совсем непохожей на того, кто ее играет. — Думаю, это желтый. Как солнце, — сказал я, когда он закончил играть. — Я бы хотел когда-нибудь увидеть солнце, — тихо проговорил он, но было такое ощущение, что он хотел сказать совсем другое. Он встал с сидения и направился в свою комнату. Я стоял неподвижно, что-то осмысливая про себя. Солнце засветило ярче, освободившись от густого облака. После этого дня Сиэль стал сам не свой. Он стал чаще закрываться от меня в своей комнате, порой отказывался от обеда или ужина. Он как будто избегал меня, стараясь как можно реже не выходить из комнаты. Мне думалось тогда, что ему не нравится мое общество, как будто он разочаровался во мне. Но я всем своим существом надеялся, что это было не так. — Что с ним? — спросил я у Фелис, что ровно сидела на подоконнике черной тенью. Ее глаза расширились и сверкнули алым демонический пламенем. Я не понял этого знака, дальше продолжая бездумно листать какую-то книгу. — Ты была права, — сказал я ей задумчиво, — теперь я его ни за что не отпущу. Я часто стал думать о нем, об этих небесных глазах, что теперь я реже видел. И сейчас я готов был принять и пророчество, свое поражение. И любовь. Сиэль был угрюм и неразговорчив. Он скрывался за дверью своей комнаты, а я не смел войти, боясь нарушить его покой. Я стоял возле его двери, вслушиваясь в то, что за ней. Но я ничего не слышал. Лишь однажды я смог уловить какие-то всхлипы и короткие вздохи, что подозрительно напоминали тихий плач. Что же с тобой, Сиэль? И вот, наконец, он вышел из комнаты на первый этаж. Сиэль направился подоконнику, возле которого стоял я вместе с Фелис. Ее глаза опасно сверкнули, и она удалилась, будто желая оставить нас наедине. Краем глаза я заметил, как она остановилась в дверном проеме и своими мудрыми глазами следила за нами. — Почему я здесь? — я смотрел Сиэлю в глаза. Они были серьезны и полны решимости. Он первый раз задал этот вопрос. — Тебе здесь плохо? — вопросом на вопрос ответил я, стараясь понять мальчика. — Дело не в этом. Я просто не понимаю, почему я здесь. Из жалости? — я медленно замотал головой. — Я хотел, чтобы ты был рядом со мной, — твердо произнес я, — всегда. — Почему я? Я взял его руку. Она была холодной и хрупкой. Другой рукой я провел пальцами по его щеке, следя за его реакцией. Сиэль застыл, будто боясь пошевелиться. Я осторожно коснулся губами его губ. Он вздрогнул, делая шаг назад и пытаясь отстраниться. Я потянул его на себя, не собираясь больше сдерживаться. Наши губы вновь соприкоснулись, я вновь почувствовал кулачки на своей груди. Мои пальцы гладили кожу его головы и перебирали его волосы. Тогда Сиэль перестал сопротивляться, закрыл глаза, чуть нахмурился и прижался ко мне, будто очень долго ждал этого поцелуя. Он часто задышал, сильно обнимая меня за шею. Его душа будто расцвела и потянулась навстречу к моей. К темной, но теперь любящей. Я мягко отстранился, поглаживая большим пальцем его щеку. Сиэль дрожал и и пальцами схватился за мои плечи. — Я люблю тебя, — выдохнул я, наконец осознавая все свои чувства. — Я.., — Сиэль колебался, сжав рубашку на моем плече, — я люблю тебя, — это прозвучало чуть удивленно, но искренне. И это было прекрасно. Я снова его поцеловал, уже более жестко, но в то же время нежно. Сиэль все теснее прижимался ко мне и жмурил глаза. Его ладони неуверенно гладили меня по щекам. Мы будто старались стать единым целым. Глаза черной кошки ярче обычного алым светом сверкнули в темноте коридора. Она подошла к нам и потерлась о каждого из нас, как будто благословляя и говоря нам, что ее миссия здесь выполнена. Эту ночь мы провели вместе. Сиэль засыпал в моих объятиях, а во сне тесно прижимался ко мне, не желая отпускать. Сквозь сон он даже один раз произнес мое имя. Не описать, как я был счастлив тогда, лежа с ним в одной постели и гладя худые белоснежные плечи мальчика. Но это оказалось еще не концом пророчества. Это утро было светлее обычного. Это утро было теплее и приятнее. Оно как будто предвещало чудо. Сиэль все еще спал, уткнувшись носом мне в грудь. Его дыхание было ровным, и даже в нем я слышал любовь. Да она витала во всем воздухе нашего дома. Во всяком случае, для демона, который впервые познал это чувство, так и было. Я разбудил Сиэля поцелуем. Просыпаясь, но все еще не открывая глаз, он потянулся рукой к моему лицу. Мы сели, не переставая обниматься. И тут Сиэль открыл глаза. Он резко отпрянул от меня, закрывая их вновь, все его тело дрожало, он закрыл лицо руками и тяжело задышал. — Что случилось?! — в испуге и беспокойстве я ринулся к нему, гладя его по спине, тем самым стараясь успокоить. — Что.. что, — его голос дрожал так же, как и тело, — что… это… Себастьян… — Что такое? Что? Сиэль? — я легонько затряс его, пытаясь привести в себя. Он все еще дрожал. Он убрал дрожащие руки от лица и открыл глаза, тут же их сощурив. Он вытянул руку, как будто щупая воздух. Его ладонь все еще подрагивала. Он распахнул глаза, вглядываясь в окружающую его обстановку. Вглядываясь… — Сиэль, ты… Мои глаза удивленно распахнулись. Сиэль же повернул голову в мою строну. В его глазах я впервые увидел слезы. Они не потекли по щекам, а только держались в уголках глаз, поблескивая. Он жадно рассматривал каждую черточку моего лица и придвинулся ко мне ближе. Его руки стали оглаживать мои волосы и лицо. — Я вижу. Себастьян, я вижу, — не веря в это до конца повторял он. Он снова закрыл глаза, не привыкший к такому обилию красок. Видно было, что мальчик очень напряжен. Он даже не представлял, как выглядит мир, как выглядят краски, что его окружают, и тут он увидел все сразу. Его сердце бешено билось, я чувствовал его стук своей грудью, ведь Сиэль сейчас прижимался ко мне. У него, верно, закружилась голова. — Не бойся, все хорошо, — я гладил его по голове. — Я вижу, — он обнимал меня за шею, — я вижу свет… — Кажется, теперь я тоже, — мы всматривались друг другу в глаза, Сиэль будто пытался запомнить цвет моих, словно боялся снова очутиться во тьме. «Она излечит тебя и твою черную душу, она излечит твоего избранника и она будет видима сердцем». Черная кошка сверкнула глазами, скрываясь в тени коридора. Ее хозяин прозрел, увидев мир по-настоящему. Увидев любовь.