Домой

Бывают такие победы, которые больше сходят за поражения. Это если дело было труба, и выиграно оказалось по чистой случайности. На чистом энтузиазме. Никто этого толком и не ожидал. Небо над шестым жилым кварталом черное. Лучи света не пробиваются. День, ночь — наверху в любое время непроглядное полотно, завеса пыли, дыма, осколков разрушенных кораблей. Жилые кварталы освещаются прожекторами, похожими на белые солнца. Меловый слепящий свет. Холодный, мерзлый, под ним все кажутся трупами, а трупы — фарфоровыми куклами, измазанными кровью. Красной, синей, зеленой, рыжей. Улицы Лондона заляпаны радугой. Отряды экспертов, и спасателей, и врачей снуют с ничего не выражающими лицами, роются в грудах камней, следуют за радугой. Ищут признаки жизни под каменными и мраморными плитами. Их называют «уборщики». Тяжелые грузовики развозят бетонные блоки. Их называют «дома». Или «временное жилье». На каждый — по десять-пятнадцать единиц. Это люди, турианцы, кварианцы, кроганы, азари. Некоторые блоки объединяют между собой, создавая просторные помещения, напоминающие закрытые фабрики или тюрьмы. Это «больницы». В первые две недели, в основном, умирают от ранений. Начиная с третьей недели, беспокойство вызывает голод. Декстро-голод. В начале третьей недели «Нормандия» швартуется на окраине пепелища, в центре которого высится слегка подпаленный Биг-Бен. Кораблю организуют достойный прием. Команде предлагают завтрак перед вручением наград. Медали на кителя. Ордена, чтобы было, что положить на полку. «Благодарим за победу». Журналисты записывают, камеры подмигивают объективами. Адмиралы подходят для рукопожатия. И потом они все вместе отдают честь. Фотография на память. Чтобы было, что закинуть в ящик стола. «Благодарим за победу» — это говорят всем, кто принимал участие. Даже бортовым мойщикам посуды безымянных кораблей. Которые никогда не сходили на берег. Начиная с третьей недели, кварианские адмиралы и турианский примарх принимаются наседать на Хакета. Им надо, чтобы были отстроены ретрансляторы. Кроганы и азари могут подождать, их родные миры не сойдут с орбит, но кварианцы и турианцы скоро умрут от голода. Хакет говорит это Щербатому, когда тот обращается к нему за помощью. Что лучше бы, мистер Вакариан, вы заботились о своих людях, чем о жизни, вероятно, уже потерянной. Он говорит о Шепард. Вега по стойке «смирно» стоит за плечом Вакариана. Не Хакета. Кто бы мог подумать, что после всего этого дерьма он будет служить новоиспеченному турианскому адмиралу. Кто бы мог подумать, что искать Шепард отправится турианский адмирал, а не человеческий. Голос Вакариана мог бы точить металл. Высекать ебаные статуэтки из стали. Он говорит, что после всего, что сделала, Шепард заслуживает стоять в списке ваших дел выше всех гребаных приоритетов Альянса. Они долго спорят. Но у Хакета действительно много проблем. Лидеры рас вместе со своими армиями застряли на его планете. Разрушенной, лишенной ресурсов. С черным небом и прожекторами, расставленными через каждую сотню метров. — Лучше бы вы думали о том, как бы вы сами пережили завтрашний день, — повышает тон Хакет. — Вы разозлены и разбиты, и не видите всей картины. Это, — он тычет пальцем в сторону окна, — наш единственный приоритет. Нам дан шанс на будущее, и это — единственная возможность не упустить его. Она поняла бы это. Вы, вижу, нет. Когда Гаррус резким шагом уходит из центрального альянсовского штаба, Веге приходится перейти на легкую трусцу, чтобы не отстать. Четвертая неделя, и он стоит в кухне своего бетонного блока, называемого домом, глядя в окно. Жилой квартал номер шесть пропитан пылью, завеса дыма и гари наверху атмосферы по-прежнему не дает пробиться солнечным лучам. Растения дохнут. Тропики держатся на последнем издыхании. В городах отовсюду — звуки двигателей, и дрелей, и молотков. Отовсюду — голоса. Обеспокоенные. Отчаянные. Разбитые. Ни одного — счастливого. Опьяненного победой. Празднующего. Слишком много людей, и они беспокоятся не о том, что им негде спать, потому что нельзя отстроить цивилизацию за две недели. Они беспокоятся о том, что не работают похоронные службы. Слетели все коммуникаторы. Они хотят похоронить своих мертвых и услышать своих живых, но не могут получить ни того, ни другого. Когда проводишь несколько лет в постоянной погоне за ускользающим мизерным шансом и, наконец, ухватываешь его, ценой миллионов жизней, надеешься, что это дерьмо себя оправдает, и ты получишь настоящую победу. Или, хотя бы, сможешь уснуть без кошмарных снов. Вакариан говорит: — Могло быть хуже. Он не ел с неделю. Вега знает, потому что из-за планирования поисковой операции Гаррус делит с ним жилье здесь, в человеческом квартале. Вакариану из-за высокого ранга в Иерархии выделили довольно неплохой запас декстро-продуктов. Мог бы прожить добрых двенадцать месяцев на это, если бы захотел. Но он передал свою еду турианской медицинской станции, где было туго с запасами. То есть — первой попавшейся. За неделю Вега ни разу не застал его за завтраком, или обедом, или ужином. Вакариан склоняет голову к одному плечу, потом к другому, разминая шею, движение тяжелое и усталое. Вега пьет темное пиво, перед турианцем на столе стакан воды. — Земля могла быть уничтожена, — говорит он. — Вместе с основными силами галактики, застрявшими на ней. Тогда даже исчезновение Жнецов не дало бы надежды тем немногим, кто разбросан по дальним углам Вселенной. — Оптимистично, — хмыкает Вега, — не знал, что в тебе это есть. — Мы живы, — Вакариан пожимает плечами, — это то, ради чего мы вели войну. Вега кивает. Да, это так. Живы. Больше, чем все, на что они надеялись месяц назад. Вакариан встает, вызывая омни-тул, коротким треском оповестивший о новом сообщении. Вега поднимает взгляд вовремя, чтобы увидеть, как он пошатывается. Легкая потеря ориентации в пространстве. Может, от голода, или от пренебрежения рекомендациями врачей — это с ним случается. Вега почти по привычке встает и подхватывает его за спину, но турианец уже крепко держится на ногах, и что-то в его прямой спине, или непроницаемом, неподвижном лице говорит Веге, что он не нуждается в помощи. — Виктус, — бормочет Гаррус, глядя на оранжевый интерфейс, будто ничего не произошло. — Дает корабль. Фрегат В-класса. Да неужто, черт возьми, - он, похоже, набирает ответ, вслух обращаясь к Веге: — можем выдвигаться. — Так просто? — Джеймс приподнимает брови. — Никакого бюрократического дерьма с оформлением тебя капитаном, набором команды и так далее? — Есть плюсы в том, чтобы быть правой рукой примарха, — отвечает Вакариан, в его голосе тень неприязни. — И в послевоенной разрухе. Он дает добро брать на борт любые расы. Я сообщил Рексу и Джокеру. Аленко, естественно, — тень разрастается до отчетливой ноты. — Без Спектра на борту руки будут связаны. На этом пока все. Он смотрит на Вегу в не особо заинтересованном, но — ожидании. — Тали захочет лететь, — прикидывает Джеймс, — Лиара, Явик. Заид. Джейкоб и Самара. Черт, да все, с кем она работала, — он чуть усмехается, — надеюсь, на твоем фрегате много коек. — Мы будем копаться в развалинах, Вега, в этом деле не нужна армия, — Вакариан касается лба, вроде, почесывая, но Джеймс думает, что это боль. — Напиши Лиаре — ее знания пригодятся. Грюнту. — Грубая рабочая сила? — Тебе в напарники. Явик не помешал бы, если понадобится считать информацию с какого-нибудь пятна крови. — Ладно, — говорит Джеймс, — я составлю список и разошлю пригласительные открытки. Вега проглатывает продолжение фразы. «А ты, может, поешь. Органики иногда едят». Или «поспи». Но это чушь. Это не нужно. Просто… чертовы воспоминания. Гноящиеся, подтекающие сукровицей. Неясно, обернется ли шрамами или гангреной. Чаквас заставляет его сесть и проводит осмотр. Стоит устроить задницу на мягком матрасе, как Вега понимает, что хочет спать. Черт, он отдаст руку за восемь часов бессознательной тишины. Возможно, даже свою. На соседней койке лежит Вакариан. Над ним доктор сжалилась — вколола хорошую дозу какого-то декстро-седатива. Вега спрашивает, кивнув на него: — Насколько плохо? И жалеет о вопросе через секунду. Голос Чаквас говорит: плохо. — Не знаю, что там стряслось, но надеюсь, что мне не придется выскабливать осколки его реберных пластин из легких. — На нас упал «Мако», — глухо говорит Вега. — Возможно, вы там найдете и его осколки. «Держи его», — сказала Джеймсу Шепард. Последний гребаный приказ. И он, похоже, облажается. Гаррус выключает омни-тул. Он говорит: — Будь готов завтра утром, часам к шести по здешнему времени. Я… сегодня хочу увидеться с сестрой, а завтра можно разобраться с этим фрегатом. Вега кивает. Коротко ерзает, меняя позу, и смотрит мимо турианца, подавая голос. — Ты тут опять чуть не отключился, кстати. Не знаю, как часто вы, ящерицы, едите, но мы через семь дней чувствовали бы себя не очень хорошо. Вакариан смотрит на него бессмысленным взглядом. Он не понял. — Тебе лучше поесть, — говорит Вега. — О, — Гаррус хмыкает. Почти усмехается. — С чего это тебя беспокоит? — Просто подумал, что рановато хоронить тебя. Что-то в этой фразе произвело не тот эффект, на который Вега рассчитывал. Она прозвучала совсем… не так, как нужно. — Да, пока рановато. — голос Гарруса не нравится Веге. Одно мгновение, и все снова нормально. — Спасибо за заботу, Джимми. Не знал, что в тебе это есть. — Я полон сюрпризов. — Это — знал. Вега усмехается, качнув головой. С десяток секунд молчат. Он думает о «Нормандии». О медицинском крыле и ангаре, набитых ранеными. О женщине в Лондоне, подорвавшейся на мине — она несла солдатам ящик медикаментов. Вега хотел спасти ее. Так хотел. Не смог. Он думает о Шепард. У нее были глаза цвета виски. И дурацкие веснушки на носу и щеках. Как у Лолы. — Ты тоже возьми отгул, — негромко говорит Вакариан. — Лагеря не рухнут, если ты прекратишь работать там. — Да если бы я работал. Воду умирающим ношу. Я больше хорош по части нанесения ран, а не заживления. Голос немного надломился, и Вега мысленно ругает себя. Вакариан смотрит на него чуть искоса. Левый глаз скрыт под мерцанием визора. Вега чувствует себя так, будто его сканируют и пропускают сквозь фильтры. То еще ощущение, но он привык. — Даже без Жнецов в этой галактике всегда будет, в кого пострелять, — Вакариан отводит взгляд, — не принимай это за ранний уход на пенсию. Вега хмыкает. — Я мог бы попробовать… переквалификацию, — говорит он, бросив хмурый взгляд в окно. — Строителем, например. Или инженером. — Не в обиду, но ты ни хрена не смыслишь в железе, Джимми. — Да, ты прав. Я хорош в одном. Останусь в N7 и буду блюсти ебаный порядок в галактике. Кто-то же должен после… Он осекается. Вакариан чуть дергает мандибулами. Этому жесту нет человеческого эквивалента. Не усмешка, не оскал. И все же Вега интуитивно понимает его. Так морщатся от неожиданного укола, от «дружеского огня». Он не может придумать ничего, что сказать теперь. Извиниться? Нет смысла. Из открытого окна доносится шум двигателей строительных машин. Грузовики развозят дома. Свет прожекторов, если всматриваться, мелко, часто моргает, от пепелищ местами валит зловонный дым. Кровавая радуга разлита по улицам. И слышны голоса. Ни одного — довольного жизнью. Все это так называемое празднование больше похожа на траур, и нет ничего, что может смягчить его. Шепард нет. Слишком велика вероятность, что поисковая операция не увенчается находкой чего-либо, кроме обгоревшего мертвого тела. И Вега понимает это. Слишком хорошо, чтобы обратить внимание на турианца, сидящего напротив. На дыру у него в груди. Вега просто забыл. Правда в том, что Вакариан тоже понимает. Он допивает воду и поднимается с места. Бросает взгляд на то, что за окном. Выходя, он говорит: — Заид написал, что заглянет к тебе с двумя бутылками виски. Отпраздновать отправление. — Черт, — Вега проводит ладонью по лицу, — этот мужик пьет машинное масло, а не виски. — Сочувствую. — Ни хрена подобного. — Ну да, мне плевать, — Гаррус слегка разводит мандибулы, — завтра в шесть, Вега. Джеймс салютует ему ополовиненной кружкой. — Сэр, есть, сэр.