***
Они договорились встретиться у входа в турианский квартал, квартал номер два. Носки ее туфель покрыты налетом каменной пыли. Если всматриваться, можно увидеть потемневшие песчинки. Это вчерашний дождь, или чья-то кровь. Ее черное приталенное пальто стало слишком свободным. Она допивает энергетический стимулятор. На Земле налажено настоящее производство декстро-пищевых заменителей. Ее пальцы немного дрожат, когда Гаррус приближается. Когда он оказывается рядом, на расстоянии шага, в банке остается только на самом дне. Возможно, он хочет обнять ее, но она стоит неподвижно, защищаясь энергетиком в своей руке. Уставившись в носки туфель. Больше похоже на кровь. — Привет, Сол, — с мягкостью, которую она давно забыла, говорит ее брат, и она нехотя поднимает голову. Его лицо просто кошмарно. — Значит, ты опять улетаешь? — спрашивает она. И это так похоже на их прошлую встречу, и позапрошлую, и ту, что была до нее, что Солана смеется. Не может остановиться. Гаррус продолжает смотреть на нее, вся левая сторона его лица выглядит, как ободранный череп. Он не подхватывает. Только глухо отвечает: — Да. Как в прошлую встречу и ту, что до нее, он даже не пытается оправдаться. Он Гаррус Вакариан, вы о нем наслышаны. Игроки его лиги не должны объяснять — галактика должна им. Вы должны. Они спасают вашу жизнь, принимайте это молча и оставьте свои пожелания тем, кому не плевать. Что вам, скажем, всю жизнь нужен был брат, а не защитник, сражающийся за вас в другой сраной галактике. — Если честно, я надеялся, что ты захочешь присоединиться, — негромко произносит Гаррус, и Солана улыбается, глядя в его голубые глаза — единственное прекрасное, что осталось в его изуродованном лице. Она смотрит в них и улыбается. Улыбается. Год назад она сидела в палате, сгорбившись, и ее горло сдавливало отвратительными едкими спазмами. Женщина на постели была больше похожа на мумию. Высохшую, будто от нее осталось процентов тридцать. Но она еще дышала. Насмешка природы. Солана видела, как ее мать сделала последний вдох. После того, как в сто тысяча девятьсот девяносто девятый раз спросила: — Я вас знаю? .. Солана держала лицо, но спазмы начали ее душить. В тот день, и после, когда отпевали уход матери к Духам, Солане нужен был ее старший брат. Но его не было. Как всегда. Ночью после отпевания, лежа в своей постели, пока за стеной давился рыданиями отец, считая, что она не слышит, Солана думала, что лучше бы Гаррус был мертв. Она мечтала. С маниакальностью. Фантазировала, будто он, на деле, погиб при исполнении в СБЦ. Убит во время миссии на «Непоколебимом». И никогда не встречал человеческого спектра. Никогда не предавал свою семью. Она ненавидела себя за эту безумную мысль так остро, что впивалась когтями в собственные плечи, ее трясло от гнева, отчаяния, боли, синими струями текущей из-под пальцев. А он звонил раз в несколько месяцев, чтобы сказать, что хотел бы чем-то помочь. И услышать в ответ: не стоит. Когда Сипритин был в огне, и отец пытался найти место на любом дерьмовом эвакуационном корабле, чтобы увезти ее, истекающую кровью, не способную самостоятельно пройти двух метров, и когда она, опираясь на него, закричала, ударив себя кулаком по бедру сломанной ноги, закричала страшно и истошно, и отец вцепился в нее, как вцеплялся в ее мать, когда та в очередной раз умирала — в тот момент Гаррус был за световые годы от них. Как в любой другой. Как всегда. Он был с Шепард. И сейчас, когда все закончилось, и он снова исчезает, не успев появиться, Солана не чувствует ничего. Ровным счетом. Она вымотана, в ней больше нет проводов, которые могли бы еще коротить. Сколько энергетических стимуляторов не разбавляли бы ее кровь, она — выжатый кусок тряпья, которым оттирают пятна со стен. С циферблата этих нелепых часов, высящихся в центре этого разрушенного города. Ее пальто свободно, но сидит хорошо. Дорого. Ее туфли измазаны, но осанка пряма. Ее глаза глядят на брата, и будто бы не видят. Будто бы его не существует. — Нет, — говорит Солана. Ее субгармоники звучат, будто она отказывается от салфетки в ресторане. Будто она говорит что-то столь незначительное. - Нет. Она говорит: — Разберись с этим, — и прикрывает глаза. — Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь. Она лжет. Она хочет, чтобы он не нашел ничего. Чтобы его человеческий спектр, женщина по фамилии Шепард, святая Шепард — была так же мертва, как их мать. Солана чувствует смутное, тянущее желание снова вонзить когти в свою же шкуру. Почувствовать боль. Но это больше не дерет ее. Тело кажется таким тяжелым. Мысли в голове — такими туманными. От голода или усталости. Она смотрит на своего брата, спасшего Палавен, защитника из чужой сраной галактики, как на пустое место. И когда она уходит, он делает вслед за ней несколько шагов, все менее настойчивых, пока не останавливается. Это хорошо, что она не видит его лица. Она не хочет знать, какое на нем выражение. Никакое не было бы правильным. Ничего, что бы ни произошло, не приведет мир в порядок. Ее мир. Всё так безнадежно утеряно. Она почти слышит, как он окликает ее. «Сол». Но этого не происходит. Турианский квартал номер два находится от человеческого номера шесть на расстоянии семи километров.***