Исполнить обещанное

Я вернулся в мой город, знакомый до слез... (Осип Мандельштам)

Изабелла аккуратно сложила распашонки из белоснежного батиста, расшитые вокруг ворота защитными рунами, и убрала обратно в шкаф. Посмотрела на часы — без четверти полдень. Она подошла к мужу, который все еще спал, присела на край кровати и погладила его по щеке. Не открывая глаз, Басти взял ее ладонь в свою руку и прижал к губам, привлек жену к себе, так, что ее голова оказалась у него на груди. — Изабел… Как хорошо… Всегда бы так просыпаться. Мне тебя очень не хватает… Она вздохнула и посмотрела на него — его серые глаза с длинными ресницами были сейчас как-то пронзительно ясны и печальны. — Тебе из-за меня одни неприятности, Изабел… Но я и подумать не мог, что здесь с тобой может что-то случиться. Думал, ты тут в безопасности. — Ты про арест? Да ведь ничего и не случилось, слава богам. Но я бы хотела тебя чаще видеть… — она потупила взгляд и смущенно порозовела. — У тебя день рождения в августе. Я помню, только забыл, какого числа. — Пятнадцатого, — улыбнулась она. — Что бы ты хотела в подарок? Она задумалась. — Басти… Я даже не знаю, сам решай. Только ты приходи. Обязательно приходи. — Ну конечно… Изабел, а который час? — Почти двенадцать. Тебе уже пора уходить? — она погрустнела, свет в глазах словно погас. — Нет, я пока свободен, — он бросил взгляд на левую руку, Метка отчетливо выделялась на коже, но сейчас напоминала просто рисунок. — Тогда пойдем к Кларенсу мороженое есть. — Хочешь мороженого? — улыбнулся он. — Да, ужасно хочу… — она обрадованно кивнула. Басти, потягиваясь, встал с кровати, привел в порядок одежду. Пока Изабелла переодевалась, он, чтобы прогнать сонливость, плеснул в лицо холодной водой и пригладил волосы. К нежному лицу и светлым волосам Изабеллы очень шло новое серебристо-серое шелковое платье, поверх которого она накинула голубую, тоже шелковую, мантию. — Мама, мы пойдем прогуляемся! К обеду нас не ждите, — крикнула Изабелла, выйдя в коридор. — Хорошо, — отозвалась мама. На улице Изабелла взяла Рабастана под руку, и они неторопливо пошли по Диагон-аллее. Она искоса поглядывала на мужа, отмечая некоторую напряженность в прищуренных глазах, в высоко поднятой голове, в гордом развороте плеч. Правую руку он держал так, чтобы можно было молниеносно выхватить палочку. Видно, сказывалась многолетняя привычка быть готовым к нападению. Он с интересом осматривался по сторонам — Мерлин, сколько же лет он здесь не появлялся! А если и появлялся, как в тот вечер, когда пришел к жене после второго побега из тюрьмы — то под покровом темноты, закрыв лицо капюшоном, чтобы не быть узнанным. Многих магазинов, которые он помнил с детства, сейчас не было, на их месте открылись новые. Прежние хозяева, почувствовав приближение войны, покинули Англию, спешно продав имущество тем, кто войны не боялся. «Флориш и Блоттс» и ателье-магазин мадам Малкин остались. А вот лавка Олливандера стояла пустая. Рабастан знал, что Олливандер уже год как сидит в подземелье Малфой-мэнора — Темный Лорд, одержимый поиском непобедимой волшебной палочки, держит его при себе… «А где же сейчас школьникам волшебные палочки покупают?» — задумался он. Хотя есть же в Англии и другие мастера, просто они не так знамениты. Рабастан, как ни пытался, не мог припомнить ни одного знакомого английского волшебника, у которого была бы палочка, изготовленная не Олливандером. Даже когда они в первый раз бежали из Азкабана, новые палочки для них заказывали именно ему — этим занимался Люциус по поручению Лорда. Басти то и дело ловил на себе взгляды прохожих — еще бы, его лицо знакомо каждому, не так уж давно фотографией Рабастана Лестрейнджа и других сбежавших из Азкабана Упивающихся смертью можно было полюбоваться и в газете, и на стенах домов. Многие, завидев его, кланялись — кто испуганно, а кто и почтительно. Некоторые, впрочем, смотрели с неприкрытой ненавистью. — Амулет от сглаза при тебе? — спросил он жену. Дома Изабелла показала ему подарок своего младшего брата, и Рабастан, укорив себя за то, что сам до этого не додумался, велел ей всегда носить его с собой. — Конечно, — кивнула она. Сейчас стены пестрели фотографиями Гарри Поттера с надписью: «Разыскивается по подозрению в убийстве Альбуса Дамблдора». Изабелла с тревогой всмотрелась в них. Обыкновенный мальчик — в очках, с зелеными глазами и непослушными волосами. Что в нем такого, что не дает покоя Темному Лорду? Она повернулась к мужу. — Басти… А где сейчас Гарри Поттер? — Не знаю, — его лицо омрачилось. — Как сквозь землю провалился… Может, и сбежал. Они прошли несколько шагов в молчании. — Знаешь, — заговорила она, когда они остановились возле кафе Кларенса — до войны оно конкурировало с Фортескью, а теперь, когда кафе Флориана разгромили неизвестные, а сам хозяин куда-то исчез (1), считалось лучшим заведением подобного рода на Диагон-аллее. — Это пророчество… Помнишь, как случилось с царем Эдипом? Если бы его отец сам не приказал отнести младенца в лес, на верную смерть — может быть, ничего бы и не было? Не все пророчества сбываются… Темный Лорд пошел к Поттерам, и там с ним что-то произошло. А если бы не пошел? — Я сам об этом думал, — вздохнул Басти. — И, честно тебе скажу, будет лучше для всех, если Поттер сбежит и никогда не попадется на глаза Повелителю. Потому что… Он не закончил фразу и махнул рукой. Левая щека несколько раз дернулась. Потом, сжав руку жены в своей, он все же договорил: — Все словно на ниточке висит… Мальчишка уже однажды победил, как и было предсказано. А теперь он вырос. Если это произойдет снова… Я не хочу умирать, и не хочу снова в Азкабан. Не хочу, чтобы на тебя… на вас легло клеймо, — он взглянул на жену и тяжело вздохнул. — Что же я сделал с тобой, Изабел? На что я тебя обрек? — Я ни о чем не жалею, — тихо сказала она. Зайдя в кафе, Изабелла обернулась к нему: — Может, лучше на улице посидим? — Ты не простудишься? Ветер сегодня. — Капустой пахнет, — сморщила она нос. — А я ее не хочу. Совсем. Рабастан совершенно не уловил запаха капусты, но спорить с женой не стал. Лишь усадив ее так, чтобы на нее не дуло, спросил встревоженно: — Тебе нехорошо? — Нет, со мной все в порядке. Просто на воздухе лучше. Они заняли столик на улице, защищенный от солнца и дождя большим зеленым зонтиком. К ним уже спешил сам хозяин кафе. Низко поклонившись, спросил, чего желают достопочтенный мистер Лестрейндж и уважаемая мадам. Сделав заказ — себе Басти взял бифштекс с жареной картошкой, а Изабелле хотелось только мороженого, но разного и побольше, — он оглядел почтительное лицо хозяина и про себя невесело усмехнулся. Приди он в это кафе двумя неделями раньше, Кларенс вызвал бы авроров, узнав беглого преступника. А теперь он — «достопочтенный». Воистину, прав Повелитель, не ставящий в грош общественное мнение, тем более сейчас, когда и пресса на их стороне… Вот только Повелителем овладела навязчивая идея — соперничество с мальчишкой, и он не успокоится, пока не поймает своего врага… И Мерлин знает, чем закончится их встреча. Басти перевел взгляд на жену — она ела клубничное мороженое с таким удовольствием, что ему тоже захотелось. Он снова подозвал хозяина, и попросил принести себе мороженое и кофе, а Изабелле — чаю. Когда все было съедено и выпито, Рабастан расплатился с Кларенсом, вынув несколько золотых монет — он еще не заглядывал в банк, немного денег хранилось дома, в Лестрейндж-холле, но сейчас они были на исходе. Изабелла встала из-за стола, уцепилась за его локоть, и они пошли по направлению к Гринготтсу. По дороге Рабастану на глаза попалась ювелирная лавка, и ему пришло в голову, что неплохо было бы присмотреть подарок для жены. Изабелла перемеряла множество серег, колец и браслетов, остановив свой выбор на аквамариновых серьгах. Прозрачные, голубовато-зеленые, как морская вода камни, оправленные в белое золото, переливались на солнце и подчеркивали цвет глаз Изабеллы. Уплатив задаток, Басти попросил отложить украшения для него, на что хозяин с радостью согласился. Провожаемые почтительными поклонами и цветистыми комплиментами в адрес «прелестной леди Лестрейндж», они вышли из лавки. В банке Рабастан прежде всего оформил перевод денег в Германию, профессору фон Миллеру за лечение Рудольфуса. А потом, оставив жену дожидаться его в холле, в сопровождении гоблина спустился в подземелья. Тележка неслась с головокружительной скоростью, а от множества поворотов, от постоянного скольжения то вверх, то вниз, даже его, привычного ко всему, слегка замутило. Спустившись до самого глубокого подземелья, пройдя мимо дракона, который, едва услышав звон из мешка, висящего на руке гоблина, отступил к стене, они наконец увидели железную дверь без ручки — открывалась она прикосновением руки владельца сейфа или кого-то из банковских служащих, имеющих к сейфу доступ. Открыв сейф, Басти отсчитал пять сотен золотых галлеонов и спрятал их в кошелек с чарами незримого расширения, потом окинул взглядом хранящиеся здесь богатства и редкости — и заметил на верхней полке небольшую старинную золотую чашу с рисунком, изображающим барсука. Ага, это и есть та очень ценная вещь, которую Повелитель незадолго до своего исчезновения оставил на хранение Белле. Неужели это чаша самой Хельги Хаффлпафф? Не устояв перед искушением, Рабастан снял чашу с полки. Она оказалась странно тяжелой и холодной, золото и драгоценные камни таинственно и недобро мерцали. Он поспешил поставить чашу обратно. Чтобы отделаться от неприятного ощущения, отошел к противоположной стене. Там стояли золотые кубки, серебряные доспехи, мечи и щиты с гербом Лестрейнджей — два серебряных льва на красном поле. Драгоценные сосуды для зелий — Басти знал, что зелье, помещенное в такой сосуд, может не портиться столетиями. Еще тут были шкуры нунды, смеркута, мантикор и даже василиска… (2) А вот и надетая на череп баронская корона — родоначальником английской магической ветви Лестрейнджей был Ги, по прозванию Странный, бастард герцога Бретонского Конана III Толстого. Мать Ги считалась сильной ведьмой, но и с отцом Конана, герцогом Аленом, не все было ясно… Как бы там ни обстояло дело с матерью и дедом Ги, но его потомки, отплывшие в Англию, когда французский король Филипп Август посадил в Бретани лояльного себе Пьера Моклерка де Дрё, носили эту корону, пока баронский титул не перешел в результате династических хитросплетений к другой фамилии, состоящей с Лестрейнджами в родстве по женской линии (3). А после принятия Статута магическая ветвь семейного древа и вовсе ушла в тень, хотя и сохраняла скрытое влияние на жизнь и политику маггловской Британии долгое время. Череп же принадлежал Роджеру Лестрейнджу, казненному в XVI веке, во время царствования Марии Кровавой (4) по обвинению в богохульстве — в пьяном виде, при многочисленных свидетелях поспорил с епископом Нортумберлендским о природе Святой Троицы и о страхе Божьем, разгорячась, клялся Гермесом Трижды Величайшим и Заратустрой, сыпал цитатами из Цицерона и Лукреция (5). Ничего сделать было нельзя, сама королева, ранее благоволившая ему, отказалась его помиловать… Каждый год, в день своей казни, 13 ноября, после полуночи призрак сэра Роджера появлялся в Лестрейндж-холле. Басти протянул руки к короне, взял ее и благоговейно поднес реликвию предков к губам, потом вернул на место. Гоблин, стоящий возле двери в хранилище, произнес скрипучим голосом: — Ваш покойный отец, мистер Лестрейднж, незадолго до своей смерти перенес сюда наиболее достопримечательные из фамильных ценностей. Желаете проверить по описи? — Что? А, нет, спасибо… — Рабастан наконец оторвался от созерцания осколков далекого прошлого, памяти о былом величии. — Проверять — это долго, а меня там жена ждет, — он невольно улыбнулся, настолько непривычное тепло охватило его от слов, что его ждет жена, и тут же, взглянув на непроницаемое лицо гоблина, смутился. Чтобы не подать вида, он расправил плечи и деловито сказал: — Ну, пойдемте назад… В Гринготтсе с сокровищами ничего не может случиться, и все, что оставил здесь его отец, сохранится в неприкосновенности. Для его сына. Басти, сам не зная, почему, был уверен, что родится сын. Из банка они снова вернулись в дом МакДугаллов. Рабастан провел вечер в неспешной беседе с тестем, глядя на Изабеллу, сидящую чуть поодаль с шитьем, пока все не отправились спать. Утром, поцеловав на прощание жену, вышедшую его проводить, он вспомнил еще кое о чем, и поэтому сказал ей: — Не запирай дверь, я сейчас вернусь, — и аппарировал не в Малфой-мэнор, а в свой собственный дом. — Бонни! — позвал он с порога. — Молодой хозяин! Бонни счастлива вас видеть! Как здоровье хозяина Рудольфуса? И молодой хозяйки Изабеллы? — эльфийка подбежала к нему и, низко поклонившись, поцеловала руку. — Рудольфуса вылечат, Бонни. С Изабеллой тоже все хорошо. Бонни, я ненадолго… Мне очень нужно… Личико эльфийки выразило величайшее внимание. — Бонни, ты помнишь, у нас было сквозное зеркало? — Да-да! — закивала она. — Бонни помнит, Бонни сейчас найдет… Через минуту эльфийка вернулась с двумя одинаковыми подвесками на серебряных цепочках, каждая из которых являла собой круглое зеркальце в серебряной оправе. — Вот! — Спасибо! — Рабастан погладил просиявшую Бонни по голове и аппарировал обратно, к дому Изабеллы. Войдя в незапертую дверь, он прошел в ее комнату — она, проводив его, снова легла, но задремать не успела. — Изабел… Вот смотри, это парное зеркало. Тебе достаточно взглянуть в это зеркало и позвать меня. Это на всякий случай, вроде того, что было в Брайтоне. Драккл меня побери, почему же я раньше не догадался тебе его дать? Да просто забыл о нем… Вообще-то, лучше всего будет, если оно тебе не понадобится… Изабелла надела подвеску на шею и обняла его. — Не вставай, Изабел, я сам закрою дверь на Колопортус. Ну все, мне пора… Он еще раз поцеловал жену и вышел.